Мама, разумеется, приклеилась к цветной новинке, охая и ахая по поводу ярких синих и красных цветов команды. Они с отцом буквально живут местным футболом. Мать нарядилась в красные шерстяные брюки, несмотря на удушающую жару, и постелила на кресло старый отцовский плед "Каппа Альфа". О Джеймсе Мередите, первом чернокожем студенте, не сказано ни слова.
Сажусь в "кадиллак" и отправляюсь в город. Для мамы совершенно непостижимо, как это я не хочу смотреть, как игроки моей альма-матер пинают мяч. Но Элизабет с семейством сейчас в гостях у Хилли, смотрят матч, поэтому Эйбилин работает в доме одна. Надеюсь, Эйбилин в отсутствие Элизабет будет чувствовать себя свободнее. Откровенно говоря, я рассчитываю, что она расскажет мне хоть что-нибудь о Константайн.
Эйбилин открывает дверь, и я прохожу за ней следом в кухню. Пожалуй, если она и чувствует себя свободнее в пустом доме, то лишь самую чуточку. Косится на кухонный стул, словно сегодня была бы рада присесть. Но, как только я предлагаю, отвечает:
- Нет, мне и так хорошо. Начинайте. - Достает помидор из мойки и принимается чистить.
Прислонившись к столу, озвучиваю очередную загадку: как отучить собак рыться в мусорном баке? Потому что ленивый муж вечно забывает вовремя опорожнить его. Потому что вечно наливается своим проклятым пивом.
- Просто положить немножко пневмонии в мусор. Собаки от их бака живо разбегутся, глаза разъест.
Я записываю, изменив на "аммоний", беру следующее письмо, и тут замечаю лукавую улыбку Эйбилин.
- Не хочу сказать ничего дурного, мисс Скитер, но… как-то странно, что вы стали новой Мисс Мирной, а сами ничего не смыслите в домашнем хозяйстве, а?
Она произносит это совсем не так, как моя мать месяц назад. Я смеюсь и рассказываю ей о том, о чем никому не говорила, - о телефонных звонках, резюме, отправленном в "Харпер и Роу". О том, что хочу стать писательницей. И о совете, полученном от Элейн Штайн. Как здорово все же поделиться с кем-нибудь.
Эйбилин кивает, принимаясь за следующий помидор:
- Мой мальчик, Трилор, он тоже любил писать.
- Я не знала, что у вас есть сын.
- Он умер. Два года как.
- О, простите…
Некоторое время слышен только голос отца Грина да шорох падающей томатной кожуры.
- По английскому всегда получал одни "отлично". А потом, когда вырос, купил себе пишущую машинку. - Плечи ее поникли. - Говорил, напишет книгу. Была у него одна идея…
- Что за идея? - интересуюсь я. - Если, конечно, вы можете рассказать…
Сначала Эйбилин ничего не отвечает. Все чистит и чистит помидоры.
- Он читал книжку, "Человек-невидимка". А как прочел, говорит, напишет, каково это - быть черным и работать у белых в Миссисипи.
Я нервно озираюсь, понимая, что на этом месте моя мама прервала бы беседу. Она бы мило улыбнулась и сменила тему - заговорила бы, например, о ценах на чистящие средства или белый рис.
- Я тоже прочла "Человека-невидимку" после него, - продолжает Эйбилин. - Мне понравилось.
Я киваю, хотя сама не читала. И вообще никогда прежде не представляла себе Эйбилин читающей.
- Он написал почти пятьдесят страниц, - продолжает она. - Я разрешила его девушке, Фрэнсис, забрать листки. На память о нем.
Руки Эйбилин замирают. Я вижу, как прокатывается комок в горле, когда она сглатывает.
- Пожалуйста, не рассказывайте никому, - произносит она, гораздо мягче. - Он ведь хотел написать о своем белом боссе.
Эйбилин закусывает губу, и меня пронзает мысль - она до сих пор боится за сына. Его уже нет на свете, но материнские страхи все еще живы.
- Это замечательно, что вы рассказали мне, Эйбилин. Думаю, это… смелая идея.
Эйбилин пристально смотрит мне в глаза. Потом берет очередной помидор, нож. Я жду, что сейчас польется красный сок. Но Эйбилин останавливается, бросает взгляд на дверь.
- Несправедливо, пожалуй, что вы не знаете, что случилось с Константайн. Только я… простите, неправильно, что я говорю вам об этом.
Я молчу, боюсь спугнуть момент.
- Но я могу вам сказать, это касается ее дочери. Она тогда приехала повидаться со своей мамой.
- Дочери? Константайн никогда не говорила, что у нее есть дочь. - Я знала Константайн двадцать три года. Почему она скрывала это от меня?
- Ей тяжело было. Ребеночек родился совсем… светлым.
Я припоминаю, о чем рассказывала Константайн много лет назад.
- Вы хотите сказать, со светлой кожей? То есть… она белая?
Эйбилин кивает и вновь принимается за помидор.
- Пришлось отослать ее из дома, куда-то на север, думаю.
- Отец Константайн был белым, - говорю я. - О… Эйбилин… вы же не думаете… - Жуткая мысль проносится в голове. Я слишком потрясена, чтобы закончить фразу.
- Нет, нет, мэм, - мотает головой Эйбилин. - Совсем не то. Парень Константайн, Коннор, он был цветным. Но раз уж в самой Константайн текла кровь ее отца, ребеночек родился белый. Так… случается.
Мне стыдно за собственные дурные мысли. Но я все равно не понимаю.
- Почему же Константайн мне не рассказала? - не могу успокоиться я. - Почему отослала ее прочь?
Эйбилин задумчиво кивает, словно она-то все понимает. Но я - нет.
- Это было для нее самое тяжкое, сколько я ее знала. Константайн тысячу раз говорила, что дождаться не может, когда дочка вернется.
- Вы считаете, дочь имеет отношение к тому, что Константайн выгнали? Что произошло?
И тут Эйбилин замыкается. Занавес опустился. Она кивает в сторону писем Мисс Мирны, давая понять, что готова отвечать на хозяйственные вопросы. По крайней мере, сейчас.
Днем заезжаю к Хилли, на футбольное сборище. Вдоль улицы выстроились пикапы и длинные "бьюики". Заставляю себя войти в дом, прекрасно понимая, что буду единственной одиночкой на этом мероприятии. Гостиная полна парочек, устроившихся на диванах, на стульях, на ручках кресел. Жены сидят прямо, скрестив ножки, мужья - чуть склонившись вперед. Взгляды прикованы к экрану телевизора. Останавливаюсь в дальнем конце комнаты, обмениваюсь с кем-то улыбками. В комнате тихо, слышен только голос комментатора.
- Ууаааааууу!
Раздается рев, руки взмывают в воздух, дамы подскакивают и принимаются хлопать в ладоши. Я грызу ногти.
- Давай, "Ребелс"! Покажи "Тиграм"!
- Вперед, "Ребелс"! - вопит Мэри Фрэнсис Трули, радостно подпрыгивая. Стильный у нее костюмчик.
Я разглядываю воспаленную розовую кутикулу на своих ногтях. В гостиной повсюду - красная шерсть, бриллиантовые кольца, витает аромат бурбона. Интересно, женщинам действительно так интересен футбол или они просто прикидываются, чтобы произвести впечатление на мужей? За четыре месяца, что я в Лиге, меня ни разу не спросили: "Как там "Ребелс"?"
Перебрасываясь приветствиями с некоторыми парочками, пробираюсь в кухню. Служанка Хилли, высокая и стройная Юл Мэй, вставляет тоненькие сосиски в булочки. Еще одна чернокожая девушка, помоложе, моет посуду в раковине. Хилли болтает с Диной Доран, машет мне рукой.
- …Я в жизни не пробовала птифур вкуснее! Дина, ты самый талантливый кулинар в Лиге! - И Хилли заталкивает в рот остаток пирожного, тряся головой и постанывая от удовольствия.
- Ой, что ты, спасибо, Хилли, они, конечно, требуют времени, но, думаю, стоят того, - Дина сияет. Кажется, она сейчас разрыдается от потока восторгов Хилли.
- Так ты сделаешь? О, как я рада. Нашему Комитету по кондитерским изделиям просто необходим человек вроде тебя.
- А сколько штук нужно приготовить?
- Пятьсот, к завтрашнему дню.
Улыбка застывает на лице Дины.
- Ладно. Думаю, я смогу… поработаю ночью.
- Скитер, ты все-таки пришла! - приветствует меня Хилли, и Дина на трясущихся ногах выходит из кухни.
- Я ненадолго, - тут же вставляю я - возможно, чересчур поспешно.
- Так, я все узнала, - подмигивает Хилли. - На этот раз он точно приедет. Через три недели.
Я вздыхаю, наблюдая, как длинные пальцы Юл Мэй ловко снимают булочку с ножа, - я прекрасно понимаю, о чем идет речь.
- Ну, не знаю, Хилли. Ты уже столько раз пыталась. Возможно, это знак. - В прошлом месяце, когда он отменил свидание за день до встречи, я позволила себе некоторое волнение. Не хотелось бы проходить через это вновь.
- Что? Даже думать не смей.
- Хилли… - Пора уже решительно заявить об этом. - Ты же знаешь, я не в его вкусе.
- Ну-ка, посмотри на меня, - приказывает она, и я подчиняюсь. Мы все покоряемся Хилли.
- Хилли, ты не можешь заставить меня…
- Это твой шанс, Скитер. - Она хватает меня за руку и крепко прижимает палец к моей ладони, как некогда Константайн. - Твой шанс. И, черт побери, я не позволю тебе упустить его только потому, что твоя мамаша внушила тебе, что ты недостаточно хороша для таких парней.
Горькие, но правдивые слова больно ранят. Да, я боюсь своей подруги, ее настойчивости и цепкости. Мы с Хилли всегда были бескомпромиссно честны друг с другом, даже в мелочах. Остальных людей Хилли щедро потчует ложью, как пресвитерианец - чувством вины, но, по молчаливому уговору между нами, честность - единственное, что позволяет нам оставаться подругами.
С пустой тарелкой в руках в кухне появляется Элизабет. Она улыбается, но, заметив нас, останавливается. Мы втроем молча смотрим друг на друга.
- Что случилось? - волнуется Элизабет. Наверняка думает, что мы говорили о ней.
- Итак, через три недели? - уточняет Хилли. - Придешь?
- О да! Конечно же, ты придешь! - радостно восклицает Элизабет.
Смотрю на улыбающиеся лица. Это не похоже на мамино вмешательство в личную жизнь - просто чистая надежда, без лукавства и обиды. Ужасно, что подруги обсуждают судьбу моей первой ночи за моей спиной. Ненавижу их за это, но вместе с тем люблю.
К себе в деревню я возвращаюсь еще до окончания игры. Поля за окном "кадиллака" выглядят обглоданными и обгоревшими. Последний урожай собрали несколько недель назад, но обочина дороги все еще бела от пушистых клочков, застрявших в траве. Легкий аромат хлопка витает в воздухе.
Не вставая с сиденья, заглядываю в почтовый ящик. Внутри "Фермерский альманах" и письмо. Из "Харпер и Роу". Въезжаю во двор, переключаю передачу на "парковку". Письмо написано от руки, на маленьком квадратном листочке.
Мисс Фелан,
Вы, конечно, можете оттачивать свои писательские навыки на таких плоских и банальных темах, как пьяные водители и неграмотность. Надеюсь, впрочем, что Вы найдете сюжеты, в которых есть подлинная сила. Подумайте. Пишите мне только в том случае, если сумеете предложить нечто действительно оригинальное.
Мимо мамы, сидящей в столовой, где невидимка Паскагула протирает рамы картин на стене, проскальзываю наверх по своей узкой кривой лесенке. Лицо пылает. С трудом сдерживаю слезы, перечитывая письмо миссис Штайн. Ужас в том, что у меня нет лучших идей.
Пытаюсь забыться в статьях по домоводству, затем в очередном бюллетене Лиги. Вторую неделю подряд я умышленно пропускаю "гигиеническую" инициативу Хилли. Час спустя я тупо смотрю в окно. На подоконнике валяется "Давайте восхвалим знаменитостей". Подхожу, убираю книгу с окна, чтобы не выгорела бумажная обложка с черно-белым фото жалкого нищего семейства. Книжка тяжелая, нагретая солнцем. Да смогу ли я вообще написать что-либо стоящее? Оборачиваюсь на стук Паскагулы в дверь. И тут мне в голову приходит идея.
Нет. Невозможно. Это же… против всех правил.
Но мысль не покидает меня.
Эйбилин
Глава 7
К середине октября жара спала, на смену ей пришли настоящие холода - пятьдесят градусов. По утрам сиденье унитаза такое холодное, что я даже вздрагиваю, когда сажусь. Они соорудили маленькую клетушку прямо в гараже. Унитаз и крошечная раковина на стене. Лампочка болтается просто на проводе. Бумагу приходится класть на пол.
Когда я работала у мисс Колье, в гараж можно было попасть, не выходя из дома. Пристроили, еще когда у них не было комнаты для прислуги. Да и спальня у меня была своя, если надо было остаться на ночь.
Во вторник в полдень я устраиваюсь со своим ланчем на заднем крыльце, прямо на бетонных ступеньках. Трава во дворе у мисс Лифолт что-то плохо растет. Тень от магнолии уже на целый ярд тянется. Деревце это, я уж знаю, станет убежищем Мэй Мобли. Лет через пять, когда девчушка начнет прятаться от мисс Лифолт.
Вскоре и Мэй Мобли вперевалочку появляется на крылечке. В руке у нее половинка гамбургера. Улыбается мне и лепечет: "Доблое утло".
- Ты почему не с мамочкой? - спрашиваю я, но и сама знаю почему. Малышка уж лучше посидит тут, с прислугой, мамочке нет до нее дела. Она как тот цыпленок, что готов пойти даже за уткой.
Мэй Мобли показывает пальчиком на стайку лазурных птичек, щебечущих в маленьком фонтанчике.
- Длозды! - радуется она и роняет гамбургер на ступеньки.
Старый пес Оби, на которого никто никогда не обращает внимания, выскакивает невесть откуда и жадно сжирает его. Вообще я собак не слишком люблю, но этого бедолагу жалко. Треплю его по голове. Готова спорить, с самого Рождества пса никто не приласкал.
Мэй Мобли радостно визжит и хватает пса за хвост. Пару раз ей досталось хвостом по мордашке, но потом она крепко уцепилась. Пес, бедняга, жалобно скулит, смотрит на нее эдак по-собачьи, как они умеют, приподняв брови. Кусаться он не собирается.
Чтобы она отпустила собаку, спрашиваю:
- Мэй Мобли, а где твой хвостик?
Ну и конечно, она тут же выпускает собачий хвост и оглядывается на свою попку. Ротик приоткрыт, будто Малышка удивляется, как это она не замечала его до сих пор. И крутится на месте, пытается разглядеть хвостик.
- А у тебя нет хвостика, - хохочу я и подхватываю ее на руки, пока не свалилась со ступенек. Пес обнюхивает землю в надежде найти еще один гамбургер.
Мне всегда было забавно, как это детишки верят всему, что им скажешь. На прошлой неделе по дороге в "Джитни" встретился мне Тейт Форрест, один из моих прошлых деток, ох, до чего же он обрадовался. Сейчас-то уж совсем взрослый. Я спешила к мисс Лифолт, но он все смеялся да вспоминал, как я его воспитывала. Как у него однажды ножка затекла и он сказал, что внутри щекотно, а я объяснила, что это его ножка заснула и похрапывает. И как не велела ему пить кофе, а то станет чернокожим. Он сказал, что по сей день не выпил ни чашечки кофе, а ведь ему уже двадцать один. Всегда приятно видеть, какие славные детки вырастают.
- Мэй Мобли? Мэй Мобли Лифолт!
Вы поглядите. Заметила наконец, что ребенка нет рядом.
- Она здесь, со мной, мисс Лифолт, - кричу я.
- Я же велела тебе кушать в своем стульчике, Мэй Мобли. Не понимаю, как могло получиться, что у всех моих подруг дети - ангелы, а у меня - ты… - Но тут звонит телефон, и она исчезает.
Смотрю на Малышку - лобик наморщила, нахмурилась, думает о чем-то. Треплю ее по щечке:
- Все хорошо, детка?
- Мэй Мо плохая, - говорит она.
Так прямо и говорит, у меня аж внутри заболело.
- Мэй Мобли, - отвечаю я, потому что понимаю - надо что-то сделать. - Ты умная девочка?
Она молчит, будто не знает.
- Ты умная девочка? - повторяю я.
- Мэй Мо умная, - соглашается она.
- Ты добрая маленькая девочка?
Она молча смотрит на меня. Ей всего два годика. Она пока и не знает, что это такое - добрая.
- Ты добрая девочка.
Малышка кивает, повторяя за мной. Но я и продолжить не успеваю, как она подскакивает и принимается гонять пса по двору и хохочет, а я думаю, что было бы, если б я каждый день говорила ей, что она хорошая?
Малышка добегает до птичьего фонтанчика и кричит мне оттуда:
- Эй, Эйби! Я люблю тебя, Эйби!
Смотрю, как она резвится, и внутри у меня так тепло, мягко, будто бабочка крылом погладила. Вот так, бывало, я и на Трилора глядела. От воспоминаний, правда, взгрустнулось.
Мэй Мобли вскоре подбегает ко мне, прижимается щечкой к моей щеке, будто чувствует, что я печалюсь. Обнимаю ее крепко, шепчу:
- Ты умная девочка. Ты добрая девочка, Мэй Мобли. Слышишь? - И говорю, и говорю, пока она не начинает повторять за мной.
Следующие несколько недель очень важны для Мэй Мобли. Вы-то, наверное, не помните, как первый раз сходили на унитаз, а не в подгузник. И уж наверное, не благодарите того, кто вас научил. Ни один из детей, которых я вырастила, не подошел ко мне и не сказал: "Эйбилин, я так тебе благодарен, что научила меня ходить на горшок".
Дело это, вообще-то, хитрое. Если попробуешь учить ребенка раньше, чем он готов, просто собьешь его с толку. Они никак не могут раскусить, в чем тут дело, и начинают плохо думать о себе. Но Малышка уже готова, я знаю. И она сама знает, что готова. Но все время дурачится и удирает от меня. Усаживаю ее на деревянное детское сиденье, чтобы маленькая попка не проваливалась, но стоит отвернуться, как она уже вскочила и бежать.
- Ты сходила, Мэй Мобли?
- Нет.
- Ты же выпила два стакана сока. Я знаю, что тебе нужно сходить.
- Нееет.
- Я тебе дам печеньице, если сделаешь это для меня.
Смотрим друг на друга. Она отводит глазки, косится на дверь. Не слышно, чтоб в унитазе что-то журчало. Обычно я могу научить их недели за две. Но это если мамы мне помогают. Маленькому мальчику нужно увидеть, что папа делает это стоя, девочки должны понять, что мама присаживается. Но мисс Лифолт ни за что не позволит своей дочке увидеть, как мама пользуется унитазом, в этом и проблема.
- Постарайся для меня хоть немножко, Малышка.
Она мотает головой, надув губки.
Мисс Лифолт ушла делать прическу, а то бы я опять попросила ее подать пример, хотя эта женщина уже пять раз сказала "нет". Когда мисс Лифолт в прошлый раз выдала свое "нет", я готова была рассказать, сколько детишек вырастила в своей жизни, и поинтересоваться, а у нее какой опыт, но вместо этого, как всегда, ответила только "хорошо".
- Я дам тебе два печеньица, - предлагаю я, хотя ее мамаша вечно ворчит, что из-за меня девочка толстеет.
Мэй Мобли мотает головкой и говорит:
- Ты сама сходи.
Что ж, не могу сказать, что не слышала этого прежде, но обычно мне удается схитрить. Но я же понимаю, ей нужно посмотреть, как это делается, чтобы понять, в чем штука.
- Мне не нужно, - отвечаю.
Молчим, смотрим дружка на дружку. Она опять за свое:
- Сама сходи.
Потом она начинает ерзать и плакать, потому что на этом сиденье попке неудобно, и я понимаю, как должна поступить. Только не знаю, с какой стороны подойти. Повести ее в гараж в свой туалет или мне устроиться здесь? Что, если мисс Лифолт вернется, а я сижу на ее унитазе? У нее истерика начнется.