Домой вхожу, распрямив спину - впервые с тех пор, как в двенадцать лет у меня начался бурный рост. Меня распирает от гордости. Каждая клеточка мозга протестует, но я не могу устоять и не рассказать все матери. Врываюсь в гостиную и сообщаю, что нашла работу - буду вести, в качестве Мисс Мирны, еженедельную колонку хозяйственных советов.
- Какое счастье… - Мамин вздох недвусмысленно означает, что в таком случае и жить не стоит. Паскагула охлаждает для нее чай.
- Это, по крайней мере, начало, - защищаюсь я.
- Начало чего? Раздачи советов по домоводству, в то время как… - Новый вздох, долгий и медленный, как звук спускающей шины.
А вдруг весь город будет думать точно так же? Радость постепенно улетучивается.
- Евгения, ты понятия не имеешь даже о том, как чистить серебро, что уж говорить о поддержании чистоты в доме.
Прижимаю папку к груди. Мама права, я ведь не сумею ответить ни на один вопрос. И все же могла хотя бы порадоваться за меня.
- А уж сидя за пишущей машинкой, ты никогда ни с кем не познакомишься. Евгения, надо хоть немного соображать.
Гнев вскипает во мне, я выпрямляюсь еще больше.
- Ты думаешь, я хочу жить здесь? С тобой? - Хохочу я в надежде ранить ее чувства.
Короткая вспышка боли в глазах. Губы сжимаются в ниточку. Но я не намерена брать свои слова обратно, потому что наконец-то - наконец-то - высказала то, что ей пришлось дослушать.
Я не собираюсь уходить. Я хочу услышать ответ. Хочу услышать ее извинения.
- Я должна… спросить тебя кое о чем, Евгения. - Мама судорожно комкает в руках носовой платок. - Я как-то читала, что… некоторые девушки, неуравновешенные, начинают думать… ну, у них появляются неестественные мысли.
Понятия не имею, о чем она толкует. Смотрю на вентилятор под потолком. Похоже, он крутится чересчур быстро. Клац-клац-клац…
- Ты… тебя… привлекают мужчины? У тебя нет неестественных мыслей по поводу… - Она крепко зажмуривается. - Девочек или… женщин?
Вот здорово было бы, если б вентилятор сейчас сорвался и рухнул на нас.
- Потому что в той статье говорилось, что от этого есть лекарство, особый отвар из корней…
- Мама, - произношу я, не открывая глаз. - Я так же мечтаю о девушках, как ты мечтаешь о… Джеймисо. - И направляюсь к двери. Но напоследок бросаю взгляд через плечо. - Ты ведь не мечтаешь о нем, верно?
Мама, возмущенно вскрикнув, подскакивает. А я с грохотом взбегаю вверх по лестнице.
На следующий день складываю аккуратной стопочкой письма Мисс Мирне. В кошельке у меня тридцать пять долларов - ежемесячная выплата, которую продолжает выдавать мне мама. Спускаюсь вниз, со сладчайшей христианской улыбочкой на лице. Живя дома, я вынуждена просить у матери ее машину. А значит, она поинтересуется, куда я собралась. А значит, я вынуждена постоянно ей лгать, а это хоть и приятно, но вместе с тем несколько унизительно.
- Я собираюсь в церковь, узнать, не нужно ли чем-то помочь в подготовке к воскресной школе.
- О, чудесно, дорогая. Можешь не спешить.
Вчера вечером я решила, что для ведения колонки мне необходима помощь профессионала. Первой мыслью было попросить Паскагулу, но я с ней едва знакома. Вдобавок мать наверняка опять поднимет шум и примется пилить меня за все подряд. Служанка Хилли, Юл Мэй, такая стеснительная, что едва ли получится ее упросить. Единственная прислуга, с которой я часто встречаюсь, это Эйбилин, работающая у Элизабет. Эйбилин чем-то напоминает Константайн. К тому же она намного старше меня и, должно быть, очень опытна.
По пути к Элизабет заезжаю в "Бен Франклин", покупаю папку, коробку карандашей, блокнот в голубой обложке. Завтра в два часа дня моя первая колонка должна лежать на столе у мистера Голдена.
- Скитер, входи.
Элизабет открывает дверь, и я пугаюсь, что Эйбилин сегодня не работает. Элизабет в голубом халате, волосы накручены на гигантские бигуди, отчего голова кажется огромной, а тело еще более тщедушным, чем на самом деле. Элизабет носит бигуди целые дни напролет, а жидкие волосы все не становятся пышными.
- Прости, я не в форме. Мэй Мобли подняла меня посреди ночи, а сейчас еще Эйбилин куда-то подевалась.
Вхожу в крошечную прихожую. В этом доме низкие потолки и маленькие комнаты. Все выглядит каким-то потрепанным - выцветшие голубые шторы, вытертое покрывало на диване. Я слышала, дела у Рэйли идут неважно. Может, в Нью-Йорке или где-нибудь еще это и нормально, но в Джексоне, штат Миссисипи, люди не желают вести бизнес с грубым и снисходительным ослом.
Перед домом я заметила машину Хилли, но самой ее нигде не видно. Элизабет садится за швейную машинку, взгромоздив ее прямо на обеденный стол, и сообщает:
- Я почти закончила. Остался последний шов.
Через минуту поднимается, встряхивает в руках зеленое платье с круглым белым воротничком.
- Скажи честно, - шепчет она с мольбой в глазах. - Оно выглядит как самодельное?
Подол с одной стороны длиннее, воротничок морщит, а манжеты перекошены.
- Стопроцентно покупное. Прямо из "Мезон Бланш".
Для Элизабет это магазин мечты. Пять этажей дорогой одежды на Канал-стрит в Новом Орлеане, одежды, которую невозможно отыскать в Джексоне.
Элизабет благодарно улыбается, а я интересуюсь:
- Мэй Мобли спит?
- Наконец-то! - Элизабет сердито поправляет выбившуюся из бигуди прядь. Порой, когда она говорит о дочери, в голосе прорываются резкие ноты.
Открывается дверь гостевой ванной, и на пороге возникает Хилли со словами:
- Так гораздо лучше. Теперь у всех есть свое место.
Элизабет с преувеличенной озабоченностью поправляет иголку в машинке.
- Можешь передать Рэйли, что я сказала "Вы молодцы", - добавляет Хилли, и до меня доходит, о чем идет речь. Отныне у Эйбилин есть в гараже своя уборная.
Хилли улыбается - ее "Инициатива" начинает действовать.
- Как поживает твоя мама? - спрашиваю я, хотя точно знаю, что это крайне неприятная для нее тема. - Она нормально устроилась в доме престарелых?
- Надеюсь. - Хилли одергивает красный джемпер, прикрывающий складки жира на талии. Брюки в красно-зеленую клетку создают иллюзию аппетитных округлостей сзади. - Разумеется, она не ценит все, что я делаю. Мне пришлось уволить ее служанку, которая пыталась стащить серебро прямо у меня под носом. - Хилли прищуривается: - А кстати, никто из вас не слышал, эта Минни Джексон работает где-нибудь?
Мы отрицательно мотаем головами.
- Сомневаюсь, что ей удастся найти работу в этом городе, - замечает Элизабет.
Хилли согласно кивает, на миг задумавшись. Делаю глубокий вдох, сгорая от желания сообщить свою новость, и выпаливаю:
- Я получила работу в "Джексон джорнал"!
В комнате повисает тишина. Потом Элизабет взвизгивает от восторга. Хилли улыбается мне с такой гордостью, что я смущенно краснею и пожимаю плечами, словно в этом нет ничего особенного.
- С их стороны было бы крайне глупо не взять тебя, Скитер Фелан. - Хилли поднимает стакан с чаем, словно произнося тост.
- Э-э… хм, кто-нибудь из вас когда-нибудь читал колонку Мисс Мирны? - робко спрашиваю я.
- Ну нет, - отзывается Хилли. - Но, держу пари, белые девчонки из бедных кварталов Южного Джексона штудируют ее как Библию.
- Бедняжки, у которых нет прислуги, наверняка читают, - подхватывает Элизабет.
- Ты не будешь возражать, если я поговорю с Эйбилин? - спрашиваю у Элизабет. - Чтобы она помогла мне ответить на некоторые письма?
Элизабет на миг замирает.
- С Эйбилин? Моей Эйбилин?
- Сама я ничего в этом не смыслю.
- Ну… если это не помешает ее работе…
Такое отношение меня удивляет. Но потом напоминаю себе, что Элизабет, в конце концов, платит ей.
- И не сегодня, потому что Мэй Мобли вот-вот проснется, и тогда мне придется самой заниматься с ней.
- Ладно. Может… может, тогда я зайду завтра утром?
Торопливо подсчитываю часы. Если мы с Эйбилин управимся до полудня, у меня останется время помчаться домой, все напечатать и вернуться в город к двум.
Элизабет хмуро рассматривает катушку с зелеными нитками:
- И только на несколько минут. Завтра день чистки серебра.
- Это ненадолго, обещаю.
Элизабет все больше напоминает мою мать.
На следующее утро ровно в десять Элизабет открывает дверь и кивает мне, точно школьная учительница:
- Ладно, входи. И недолго. Мэй Мобли может проснуться в любую минуту.
Направляюсь в кухню, зажав под мышкой блокнот и письма. Эйбилин улыбается мне, стоя у раковины, ее золотые зубы сияют. Она чуть полновата, но от этого лишь кажется мягче и добродушнее. И она гораздо ниже меня ростом, а кто выше-то? Темно-коричневый цвет блестящей кожи подчеркивает белоснежная накрахмаленная униформа. Брови у нее с проседью, хотя волосы совершенно черные.
- Привет, мисс Скитер. Мисс Лифолт все еще за машинкой?
- Да. - Так странно, даже спустя несколько месяцев, слышать, как Элизабет называют мисс Лифолт - не мисс Элизабет и даже не девичьей фамилией, мисс Фредерикс.
- Можно? - указываю на холодильник.
Но, прежде чем я успеваю подойти, Эйбилин уже открывает его:
- Чего пожелаете? Ко-кола?
Я соглашаюсь, и она ловко снимает крышечку открывалкой, наливает в стакан.
- Эйбилин… Не могли бы вы помочь мне кое в чем…
И я рассказываю о колонке, радуясь, что ей известно, кто такая Мисс Мирна.
- Может, я прочла бы вам некоторые письма, а вы сумели бы… помочь мне с ответами. Позже я, возможно, обрету сноровку… - Нет. Никогда и ни за что я не смогу отвечать на вопросы по домоводству. Откровенно говоря, я и не собираюсь этому учиться. - Понимаю, это звучит несправедливо - пользоваться вашими ответами, выдавать их за свои. В смысле, Мирны, - печально вздыхаю я.
Эйбилин качает головой:
- Да мне все равно. Просто не думаю, что мисс Лифолт одобрит.
- Она сказала, что все нормально.
- В мое рабочее время?
Киваю, невольно вспоминая интонации Элизабет.
- Тогда ладно, - соглашается Эйбилин и смотрит на часы над раковиной. - Когда Мэй Мобли проснется, мне, пожалуй, придется закончить.
- Присядем? - предлагаю я.
Эйбилин косится на дверь:
- Вы начинайте, а мне и стоя хорошо.
Прошлым вечером я читала статьи Мисс Мирны за последние пять лет, но не успела пока разобрать письма. Расправляю страничку, карандаш наготове.
- Письмо из округа Рэнкин. "Дорогая Мисс Мирна, - читаю я. - Как удалить пятна с воротничка рубашки этого жирного неряхи, моего мужа, ведь он настоящая свинья и… и потеет так же…"
Чудесно. Колонка о домоводстве и отношениях. Две вещи, в которых я ничего не смыслю.
- От чего она хочет избавиться? - уточняет Эйбилин. - От пятен или от мужа?
Тупо смотрю в листок. Я не знаю, что посоветовать хотя бы в одном случае.
- Скажите, пусть возьмет уксус и "Пайн-Сол", намочит. Потом пускай положит на солнышко.
Торопливо записываю.
- Положить на солнце надолго?
- На часок. Чтоб высохло.
Вытаскиваю второе письмо, она так же быстро отвечает и на него. После четвертого или пятого я вздыхаю с облегчением.
- Спасибо, Эйбилин. Вы не представляете, как помогли мне.
- Да никаких проблем. Хорошо, что я пока не нужна мисс Лифолт.
Собираю свои бумаги, допиваю колу, давая себе пять секунд передышки, перед тем как бежать писать статью. Эйбилин перебирает в корзинке зеленые побеги папоротника. В кухне тихо, только радио работает, опять отец Грин.
- Эйбилин, откуда вы знали Константайн? Вы общались с ней?
- Мы… ходили в одну церковь.
Знакомая боль охватывает меня.
- Она даже адреса не оставила. Я просто… поверить не могу, что она вот так взяла и ушла.
Эйбилин не поднимает глаз. Будто бы пристально изучает ростки папоротника.
- Уверена, ей пришлось так поступить.
- Нет, мама сказала, что она просто ушла. Уехала к родственникам в Чикаго.
Эйбилин берет очередной побег, принимается тщательно мыть длинный стебель, завитую зеленую головку.
- Нет, мэм, - после долгой паузы произносит она.
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем это она.
- Эйбилин… Вы думаете, что Константайн уволили?
Шоколадное лицо Эйбилин становится с каким-то синеватым оттенком.
- Я, должно быть, позабыла, - бормочет она и, наверное, думает, что и так слишком много сказала белой женщине.
Слышен голосок Мэй Мобли, и Эйбилин, извинившись, выходит. Не сразу я понимаю, что пора домой.
Десять минут спустя я вхожу в дом. Мама читает за обеденным столом.
- Мама, - я крепко прижимаю к груди блокнот, - ты уволила Константайн?
- Я… что? - переспрашивает мама. Но я знаю, что она прекрасно расслышала, раз отложила информационный бюллетень ДАР. Вопрос оказался настолько болезненным, что отвлек ее от захватывающего чтения. - Евгения, я же говорила тебе, ее сестра заболела, поэтому она уехала в Чикаго к родственникам. А в чем дело? Кто-то считает иначе?
Я и через миллион лет не сознаюсь, что это Эйбилин.
- Слышала сегодня в городе.
- Кто мог разговаривать о подобных вещах? - Мамины глаза за очками презрительно сужаются. - Должно быть, одна из этих черномазых.
- Что ты сделала с ней, мама?
Мама нервно облизывает губы, внимательно рассматривает меня сквозь толстые стекла очков.
- Ты не поймешь, Евгения. По крайней мере, пока у тебя не появится собственная прислуга.
- Ты… выгнала ее? За что?
- Неважно. Все уже позади, и я не желаю думать об этом ни одной лишней минуты.
- Мама, она же меня вырастила. Немедленно расскажи, что произошло! - Мне самой противны визгливые нотки в голосе, как у капризного ребенка.
Мама удивленно приподнимает бровь, снимает очки.
- Ничего особенного, просто расовые проблемы. Это все, что я могу сказать. - Она вновь надевает очки и подносит к глазам информационный листок.
Меня трясет от ярости. Грохочу ногами по лестнице, ошеломленная известием, что моя мать смогла вышвырнуть из дома человека, который столько для нее сделал - вырастил ее детей, научил меня доброте и самоуважению. Сижу, уставившись в пространство. Розовые обои, шторы, пожелтевшие фотографии - все такое знакомое, почти до отвращения. Константайн проработала в нашей семье двадцать девять лет.
Всю следующую неделю отец поднимался еще до рассвета. Меня будил рык моторов, шум комбайнов, крики рабочих. Поля стали коричневыми и хрусткими - от сухих стеблей хлопка, обработанных химикатами, чтобы машинам легче было снимать коробочки. Урожай созрел.
Во время сбора урожая отец даже не ходил в церковь, но в воскресенье вечером мне удалось поймать его в темном холле, пока он не лег спать.
- Папа? Ты можешь мне рассказать, что случилось с Константайн?
Уставший до смерти, он тяжело вздыхает.
- Как мама могла выгнать ее?
- Что? Дорогая, Константайн ушла сама. Ты же знаешь, мама никогда бы не уволила ее. - Он удивлен, что я спрашиваю о таких очевидных вещах.
- Ты знаешь, куда она уехала? У тебя есть ее адрес?
Он отрицательно качает головой и ласково похлопывает меня по плечу.
- Спроси у мамы, она знает. Люди иногда уходят, Скитер. Но я, конечно, предпочел бы, чтобы она осталась с нами.
И отец устало бредет в спальню. Он слишком честен, чтобы скрывать правду, значит, ему известно столько же, сколько мне.
Каждую неделю, иногда по два раза, я захожу к Элизабет - поболтать с Эйбилин. С каждым днем Элизабет становится все подозрительнее. Чем дольше я торчу в кухне, тем больше поручений приходит ей в голову: то нужно срочно почистить дверные ручки, то стереть пыль с верхней крышки холодильника, то постричь ноготки Мэй Мобли. Вечно занятая Эйбилин относится ко мне с вежливым радушием, не более. И все-таки я сдала мистеру Голдену работу, и, кажется, он вполне доволен колонкой, которую я настрочила минут за двадцать.
Каждую неделю я расспрашиваю Эйбилин о Константайн. Не могла бы она разузнать для меня ее адрес? Не могла бы рассказать, почему ее уволили? Был ли скандал? Потому что я не могу представить, что Константайн просто скажет "да, мэм" и удалится через черный ход. Мама как-то отругала ее за якобы потускневшие ложки, так Константайн потом целую неделю подавала ей подгоревшие тосты.
Однако на все мои расспросы Эйбилин лишь пожимает плечами и отвечает, что ничего не знает.
Как-то днем, расспросив Эйбилин, как вывести ржавые пятна в ванне, я возвращаюсь домой, прохожу через гостиную и бросаю рассеянный взгляд в сторону включенного телевизора. Паскагула стоит в пяти дюймах от экрана. Слышу гимн "Оле Мисс" и вижу на экране белых мужчин в темных костюмах - крупным планом, пот течет по лысым головам. Подхожу ближе. Среди этих белых стоит чернокожий, а позади - военные. Камера отъезжает, видно наше старое административное здание. На ступенях, скрестив руки на груди, стоит губернатор Росс Барнетт, смотрит прямо в глаза этому высокому негру. Рядом с губернатором сенатор Уитворт, с чьим сыном все пытается свести меня Хилли.
Я не потрясена и не напугана новостью, что чернокожего допустили в университет, просто удивлена. Паскагула, однако, дышит шумно, как паровоз. Она застыла как столб, не обращая внимания на меня. Роджер Стикер, местный репортер, нервно улыбаясь, тарахтит в камеру: "Президент Кеннеди приказал губернатору зачислить Джеймса Мередита, повторяю, президент Соединенных…"
- Евгения, Паскагула! Выключите сию минуту!
Паскагула подскакивает, оборачивается, замечает нас с матерью. И тут же выбегает из комнаты, не поднимая глаз.
- Не смей делать этого, Евгения, - шепчет мама. - Не смей потакать им.
- Потакать? Это новость национального масштаба, мама.
Мать лишь фыркает в ответ.
- Совершенно недопустимо, чтобы вы с ней вместе смотрели телевизор. - Она переключает каналы, останавливаясь на дневном повторе шоу Лоуренса Велка. - Взгляни, это ведь гораздо приятнее, верно?
Жарким субботним днем в конце сентября, когда хлопковые поля опустели, папа принес домой цветной телевизор. А черно-белый переставили в кухню. Гордо улыбаясь, отец включил в гостиной новый телевизор. И дом наполнили звуки футбольного матча между "Оле Мисс" и Университетом Луизианы.