Появляется Паскагула. Наблюдаю, как она вырезает рюмкой кружочки теста для печенья - только для этого рюмка и используется. Окно позади меня распахнуто, створку придерживает каталог "Сирс, Ребак и К°". Ветерок шевелит картинки с двухдолларовыми миксерами и пластиковыми игрушками, уже сморщенные и пожелтевшие после нескольких дождливых дней.
"Может, все-таки попросить Паскагулу? Может, мама и не узнает". Кого я пытаюсь обмануть? Мама следит за каждым ее шагом, да и сама Паскагула, кажется, до смерти боится меня, как будто я в любой момент готова ее отругать. Годы пройдут, пока она справится со своим страхом. Интуиция подсказывает - не связывайся с ней.
Телефонный звонок звучит как сигнал тревоги. Паскагула роняет ложку, а я стремительно хватаю трубку. Шепот Эйбилин:
- Минни готова нам помочь.
Проскальзываю в кладовую, устраиваюсь на своей банке с мукой. Несколько секунд не могу перевести дыхание.
- Когда? Когда она может начать?
- В следующий четверг. Но у нее есть некоторые… требования.
- Какие?
Эйбилин нерешительно молчит.
- Она не хочет, чтобы ваш "кадиллак" появлялся по эту сторону моста Вудро Вильсона.
- Хорошо, - тут же соглашаюсь я. - Думаю, я могу… приехать на грузовике.
- И еще она говорит… говорит, чтобы вы не сидели рядом с ней. Она хочет все время видеть ваше лицо.
- Я… сяду, где она захочет.
Голос Эйбилин смягчается:
- Она просто с вами незнакома, вот и все. Да вдобавок у нее не слишком радостный опыт с белыми дамами.
- Я сделаю все, что потребуется.
Из кладовой я выхожу, сияя, торжествующе вешаю телефон на стену. Паскагула внимательно смотрит на меня - в одной руке рюмка, в другой - кусочек теста. Но тут же поспешно опускает взгляд и возвращается к своей работе.
Два дня спустя сообщаю маме, что отправляюсь за новым экземпляром Библии, поскольку прежний истрепался до дыр. Заодно добавляю, что терзаюсь чувством вины, разъезжая в "кадиллаке", в то время как бедные детишки в Африке голодают, поэтому решила сегодня взять старый грузовик. Мама недоверчиво щурится, не вставая с кресла:
- А где это ты намерена купить новую Библию?
- Я… - растерянно моргаю. - Мне ее заказали. В Кантонской церкви.
Она кивает, но провожает меня очень внимательным взглядом.
Еду в сторону Фэриш-стрит в грузовике с проржавевшим дном и с газонокосилкой в кузове. Через дырки в днище даже асфальт видно. Но хоть без трактора на прицепе.
Эйбилин впускает меня в дом. В дальнем углу гостиной - Минни, стоит, скрестив руки на пышной груди. Я видела ее несколько раз, когда Хилли позволяла миссис Уолтер принимать у себя бридж-клуб. И Минни, и Эйбилин в своей белой униформе.
- Привет, - здороваюсь с другого конца комнаты. - Рада видеть вас снова.
- Мисс Скитер, - сдержанно кивает Минни.
Она устраивается в деревянном кресле, которое Эйбилин принесла из кухни, и ножки кресла угрожающе потрескивают. Я присаживаюсь на дальний конец дивана. Эйбилин занимает место с другой стороны, между нами.
Откашливаюсь, нервно улыбаюсь. Лицо Минни невозмутимо. Она полная, маленькая и крепкая. Кожа у нее гораздо темнее, чем у Эйбилин, блестящая и упругая, точно резина новых галош.
- Я уже рассказала Минни, как мы работаем над историями, - обращается ко мне Эйбилин. - Вы помогаете мне писать мои. Она будет наговаривать вам свои, а вы их запишете.
- Минни, все, что вы расскажете здесь, строго конфиденциально, заверяю. Вы потом прочтете все, что мы…
- Почему вы решили, что цветным нужна ваша помощь? - Минни неожиданно встает. - Какое вам вообще до этого дело? Вы же белая.
Растерянно смотрю на Эйбилин. Никогда в жизни цветные не разговаривали со мной в таком тоне.
- Мы здесь работаем на одно дело, Минни, - пытается успокоить ее Эйбилин. - Мы просто разговариваем.
- И что же это за дело? - Минни обращается только ко мне: - Может, вы хотите, чтобы я вам все рассказала, чтобы потом втравить меня в неприятности? - И указывает на окно: - Медгар Эверс, чиновник НААСП, что живет в пяти минутах отсюда, его гараж взорвали вчера вечером. Только за разговоры.
Я, с пылающим лицом, медленно произношу:
- Мы хотим показать вашу точку зрения… чтобы люди могли представить, как это выглядит для вас. Мы… мы надеемся, что это поможет изменить ситуацию.
- А что вы собираетесь изменить? Какой именно закон хотите переделать, чтобы он пошел на пользу вашей прислуге?
- Послушайте, я не пытаюсь изменить законы. Я говорю об отношении к…
- Знаете, что будет, если нас поймают? Я однажды в универмаге "Мак-Рэй" случайно зашла не в ту примерочную, так в мой дом целились из винтовки.
В комнате повисает напряженная тишина, слышно лишь тиканье старых стенных часов.
- Ты не обязана, Минни, - тихо произносит Эйбилин. - Ничего страшного, если ты передумала.
Минни медленно, устало опускается в кресло.
- Да я согласна. Просто хочу, чтобы она поняла - мы тут не в игрушки играем.
Снова оглядываюсь на Эйбилин. Она кивает. С трудом перевожу дыхание, руки у меня дрожат.
Я начинаю с вопросов о происхождении, и постепенно мы переходим к разговору о работе Минни. Рассказывая, она смотрит только на Эйбилин, как будто старается забыть о моем присутствии. Карандаш стремительно летает по страницам. Мы решили, что так будет менее формально, чем с пишущей машинкой.
- Потом появилась работа, где приходилось пахать допоздна каждый день. И знаете, что произошло?
- Что же?.. - спрашиваю я, хотя она по-прежнему обращается только к Эйбилин.
- "Ой, Минни, - противным голоском пищит она, - вы лучшая на свете хозяйка, у нас никогда не было такой прислуги. Дорогая Минни, вы останетесь у нас навсегда". Как-то она говорит, что предоставит мне оплачиваемый отпуск на целую неделю. У меня в жизни не бывало отпуска, ни оплачиваемого, никакого. А когда я через неделю вернулась на работу, их уже не было. Переехали в Мобайл. Она всем сказала, что боится, что я найду новое место до их отъезда. Мисс Ленивые Пальчики и дня не могла прожить без прислуги, видите ли.
Внезапно Минни резко встает, вскидывает сумку на плечо:
- Мне пора идти. Из-за этих ваших разговоров у меня сердцебиение. - И удаляется, хлопнув дверью.
Я смахиваю пот со лба.
- И это она еще в хорошем настроении, - вздыхает Эйбилин.
Глава 13
В течение двух недель мы собираемся втроем все в той же маленькой уютной гостиной Эйбилин. Минни врывается, всегда на взводе. Успокаивается, пока рассказывает Эйбилин свою историю, потом стремительно вылетает за дверь, такая же раздраженная, как и появилась. Я записываю все, что успеваю.
Если Минни вдруг заговаривает о мисс Селии - "Она пробирается наверх, думает, что я не замечаю, но я-то чую, у этой чокнутой что-то на уме", - то всегда обрывает себя, точно как Эйбилин, когда ненароком вспоминает о Константайн.
- Это к делу не относится. Мисс Селию сюда не впутывайте. - И следит, чтобы я не записывала.
Помимо крайней неприязни к белым у Минни есть еще одна любимая тема - она любит поговорить о еде.
- Понимаете, сначала я кладу зеленый горошек, потом берусь за отбивные, м-м-м, я, знаете, люблю их горяченькими, чтоб со сковородки.
Однажды, прямо посередине фразы "…в одной руке у меня белый ребеночек, горошек в кастрюле", она замолкает. Дергает подбородком в мою сторону. Нервно постукивает ногой.
- Да половина того, что я рассказываю, не имеет отношения к правам цветных. Это просто хозяйственные дела, день за днем. - Меряет меня взглядом сверху донизу. - По мне, так вы просто описываете жизнь.
Карандаш в руке замирает. А ведь она права. Именно этого я и добиваюсь.
- Надеюсь, да, - признаю я.
Минни встает и заявляет, что у нее есть гораздо более серьезные заботы, чем какие-то там мои надежды.
Вечером я работаю у себя в комнате. Вдруг слышу, как по лестнице торопливо поднимается мама. Через пару секунд она уже на пороге.
- Евгения! - драматическим шепотом восклицает она.
Я вскакиваю, едва не опрокинув стул, и пытаюсь прикрыть лист, торчащий из машинки.
- Да, мам?
- Не волнуйся, но там внизу мужчина - очень высокий мужчина - спрашивает тебя.
- Кто это?
- Он говорит, что его зовут Стюарт Уитворт.
- Что?
- Он сказал, что недавно вы провели вместе вечер, но как такое могло случиться, я ничего не знаю…
- О господи.
- Не поминай имя Господа всуе, Евгения Фелан. Живо накрась губы.
- Поверь, мамочка, - я все-таки решаю воспользоваться губной помадой, - Иисусу он тоже не понравился бы.
Приходится причесаться, потому что волосы и в самом деле торчат во все стороны. Я даже стираю фиолетовые пятна от ленты пишущей машинки с пальцев и локтей. Но переодеваться не собираюсь, он того не стоит.
Мама скептически оглядывает мои джинсы и старую папину белую рубашку.
- Он из гринвудских Уитвортов или из Натчеза?
- Он сын сенатора штата.
Нижняя челюсть матушки отваливается так низко, что стукает по нитке жемчуга. Я спускаюсь вдоль галереи наших детских портретов. Фотографии Карлтона тянутся по всей стене, самые последние сделаны буквально на днях. Мои последние фото относятся к двенадцатилетнему возрасту.
- Мама, оставь нас наедине.
Смотрю, как она нехотя удаляется в свою комнату, с тоской оглядываясь через плечо, и выхожу на террасу. Вот он, Стюарт Уитворт собственной персоной, мой новый знакомый, явился три месяца спустя - брюки хаки, синий пиджак, красный галстук, как будто к воскресному обеду вырядился.
Скотина.
- Что привело вас сюда? - без улыбки спрашиваю я. Не собираюсь ему улыбаться.
- Я просто… хотел зайти.
- Что ж. Могу я предложить вам прохладительного? Или сразу подать бутылку "Старого Кентукки"?
Он хмурится. Нос и лоб ярко-розовые, словно торчал на солнцепеке.
- Послушайте, я понимаю, прошло… много времени, но я приехал, чтобы попросить прощения.
- Кто вас прислал - Хилли? Или Уильям? - На террасе стоят восемь пустых кресел, но я не предлагаю ему присесть ни в одно из них.
Он косится на хлопковое поле, закатное солнце золотит мокрую грязь. Руки сунул в карманы, точно двенадцатилетний мальчишка.
- Я понимаю, что вел себя… грубо в тот вечер, я много об этом думал и…
Я просто хохочу в ответ. Какого черта он явился сюда и заставляет меня переживать все это снова.
- Но поймите, - не унимается он, - я раз десять говорил Хилли, что не готов ни к каким знакомствам. Я вообще не представлял, как возможно…
Приходится изо всех сил стиснуть зубы. Невероятно, но к глазам подступили слезы. Свидание ведь состоялось несколько месяцев назад, но я прекрасно помнила, какой жалкой чувствовала себя тогда, как наряжалась, чтобы ему понравиться.
- Тогда зачем вы вообще согласились?
- Не понимаю, - качает он головой. - Вы же знаете Хилли…
Я жду, пока он объяснит, зачем пришел. Стюарт проводит рукой по волосам, взъерошивая их. Они такие густые и жесткие, как проволока.
Отворачиваюсь - он сейчас милый, словно подросток, а я не желаю об этом думать. Скорей бы ушел - я не в силах еще раз испытать те кошмарные чувства. Но вслух произношу совсем другое:
- Что вы имеете в виду, что значит - "не готов"?
- Просто не готов. После того, что случилось.
- Хотите, чтобы я гадала?
- У нас с Патрицией ван Девендер. Мы были помолвлены, а потом… я думал, вы знаете.
Он опускается в кресло. Я не сажусь рядом. Но и не прогоняю его.
- Она что, сбежала с другим?
- Точно. - Стюарт прячет лицо в ладонях, бормочет: - Это было какое-то безумие, сумасшедший карнавал, дикость.
Я молчу, хотя ужасно хочется сказать, что он наверняка это заслужил, но он такой несчастный. Интересно, у этого славного мальчика всегда такой жалкий вид, если хамство не подкрепляется бутылкой бурбона?
- Мы встречались с пятнадцати лет. Думаю, сами знаете, как это бывает, когда так долго вместе с человеком.
Не пойму, с чего вдруг я сознаюсь, разве что - терять нечего.
- Вообще-то, нет. Я никогда ни с кем не встречалась.
Удивленный взгляд, короткий смешок.
- Ну да, так и должно быть.
- Как? - Застываю, мгновенно вспомнив комментарии насчет удобрений и трактора.
- Вы такая… необычная. Я никогда не встречал человека, который говорил бы именно то, что думает. Во всяком случае, девушки.
- При желании я могла бы сказать гораздо больше.
Он только вздыхает.
- Когда я увидел ваше лицо, там, около трактора… Поверьте, я не такое ничтожество.
Вдруг я понимаю, что, говоря о моей необычности, он, возможно, не имел в виду, что я ненормальная дылда. Может быть, он говорил в хорошем смысле.
- Я приехал пригласить вас поужинать где-нибудь в городе. Мы могли бы… - Он встает. - Могли бы… ну, не знаю, выслушать друг друга.
Я потрясена. Голубые ясные глаза устремлены на меня, будто для него действительно важен мой ответ. Я уже готова сказать "да" - ну с чего бы мне отказываться? - но тут вспоминаю, как он обращался со мной. Напился как скотина, только чтобы не общаться. Вспоминаю, как он сказал, что от меня разит удобрениями. Мне понадобилось целых три месяца, чтобы перестать об этом думать.
- Нет! Благодарю. Но действительно не могу представить худшего времяпрепровождения.
Он кивает, не поднимая головы. Поворачивается, спускается по ступеням. И говорит, уже открывая дверь машины:
- Простите. Я приехал, чтобы сказать именно это, и, полагаю, все же сказал.
Стою на террасе, краем сознания отмечая неверные сумеречные звуки: гравий шуршит под ногами Стюарта, в сгущающейся тьме пробежали собаки. Молнией проносится воспоминание о Чарльзе Грее, единственном поцелуе в моей жизни. Как я отодвинулась тогда, решив отчего-то, что поцелуй предназначался не мне.
Стюарт садится за руль, локоть торчит из окна. Он по-прежнему не поднимает глаз.
- Подождите минутку, - окликаю я. - Только надену свитер.
Нам, девушкам без личной жизни, никто не рассказывает, что воспоминания могут быть почти такими же приятными, как сами события. Мама героически взбирается на третий этаж и стоит у моей кровати, но я притворяюсь, что сплю. Хочу насладиться в полной мере.
Вчера вечером мы поехали в "Роберт Э. Ли". Я надела светло-синий джемпер и узкую белую юбку. Пришлось позволить маме причесать меня, чтобы унять ее нервические путаные инструкции.
- И не забывай улыбаться. Мужчинам не нравятся девушки, которые весь вечер сидят с постной физиономией. Да, и не сиди, как индейская скво, скрестив…
- Погоди, так что нужно скрестить - ноги или только лодыжки?
- Лодыжки. Ты что, совсем ничего не помнишь из уроков этикета миссис Раймер? И не тушуйся, ври напропалую, расскажи, что ходишь в церковь каждое воскресенье, и всякое такое, да, и не грызи кубики льда, это просто ужасно. А если в беседе вдруг образуется пауза, расскажи о нашем троюродном кузене, члене городского совета в Костюшко…
Непрерывно причесывая и приглаживая, причесывая и приглаживая, мама старалась разузнать, как я с ним познакомилась, что произошло на прошлом свидании, но я все-таки умудрилась сбежать. Мне хватало собственной каши в голове. Мы со Стюартом добрались до отеля, уселись за столик, расстелили на коленях салфетки, но тут подошел официант и сообщил, что они скоро закрываются. И могут предложить только десерт.
Стюарт притих.
- Что… вы хотели бы, Скитер? - спросил он, и я тут же напряглась, подумав, что он опять собирается надраться.
- Я буду только кока-колу. И много льда.
- Нет, - улыбнулся он. - Я имел в виду… от жизни? Чего вы хотите от жизни?
Мгновенно вспоминаю, что советовала ответить на подобный вопрос мама: красивые здоровые дети, муж, о котором буду заботиться, сверкающая кухня, чтобы готовить вкусную и полезную еду.
- Я хочу быть писательницей. Или журналисткой. Или и тем и другим.
На этот раз он посмотрел мне прямо в глаза.
- Мне нравится эта идея, - сказал он, не отводя взгляда. - Я много думал о вас. Вы такая умная, красивая и… - тут он чуть улыбнулся, - высокая.
Красивая?
Мы ели клубничное суфле и выпили по бокалу шабли. Он рассказывал, как сложно приходится, если нефтяной пласт обнаруживают под хлопковым полем, а я рассказывала, что мы с секретаршей - единственные женщины в нашей газете.
- Уверен, вы пишете о чем-то настоящем. О том, во что верите.
- Спасибо. Я… тоже на это надеюсь, - кивнула я, но ни словом не обмолвилась об Эйбилин и миссис Штайн.
Мне не приходилось прежде так близко видеть мужское лицо, и я обратила внимание, насколько его кожа плотнее и темнее моей, а жесткая светлая щетина на щеках и подбородке, казалось, прорастала под моим взглядом. От него пахло крахмалом. И хвоей. И не такой уж у него острый нос.
Официант позевывал в углу, но мы говорили и говорили, не обращая на него никакого внимания. И в тот момент, когда я уже жалела, что не вымыла голову с утра, и была почти счастлива, что хотя бы почистила зубы, он совершенно неожиданно поцеловал меня. Прямо посреди ресторана "Роберт Э. Ли" он медленно поцеловал меня, открытым ртом, и каждая клеточка моего тела - кожа, ключицы, подколенные ямки - все внутри меня вспыхнуло ярким светом.
Днем в понедельник, через несколько недель после свидания со Стюартом, я заезжаю в библиотеку перед тем, как отправиться на встречу Лиги. Пахнет здесь, как в школе, - клеем, скукой, блевотиной и дезинфекторами. Я пришла взять книги для Эйбилин и посмотреть, нет ли литературы о жизни домашней прислуги.
- Ой, привет, Скитер!
Боже. Только этого не хватало. Сьюзи Пернелл. В школе она считалась самой безудержной болтушкой.
- Э-э… привет, Сьюзи. Что ты здесь делаешь?
- Я работаю тут в комитете Лиги, помнишь? Ты обязательно должна к нам присоединиться, Скитер, это так здорово! Ты сможешь читать все последние журналы, подшивать бумаги и даже ламинировать библиотечные карточки. - Сьюзи принимает соответствующую позу рядом с громадным аппаратом - прямо телешоу "Идеальная цена".
- Как это увлекательно.
- Ну, а что предложить вам сегодня, мэм? У нас есть детективы, любовные романы, книги о макияже, о прическах. - Она выдерживает паузу, многозначительно улыбаясь. - Уходе за розами, украшении дома…
- Я просто поищу что-нибудь, спасибо, - перебиваю я. Уж как-нибудь разберусь, не заплутаю среди стеллажей. Не сообщать же ей, за чем именно я пришла. Прямо слышу, как она шепчет подружкам по Лиге: "Я знала, что с этой Скитер Фелан что-то не так, она искала материалы про негров…"