- Я вижу улиток, - твердо сказал Адам.
- По-моему, это гениально, - заверил Том.
Миссис Осмор спросила Эмму, как ему нравится Эннистон. Очень интересный город, ответил Эмма.
- Вы ирландец, мистер Тейлор?
- Да.
- О, я знаю. Все скорби Ирландии! Должно быть, вы нас ужасно ненавидите за то, что мы до сих пор оккупируем вашу страну.
Эмма мило улыбнулся.
- Это Том Маккефри? - спросила Перл.
- Да.
- Он вырос.
- Он не такой хорошенький, как был, - заметила Диана, питавшая к Тому странные чувства.
- Как дела в Белмонте? - спросила Перл у Руби.
- Плохо.
- Что такое?
- Лиса. Лиса вредит.
Это было старое цыганское поверье.
- Не говори глупостей, - отозвалась Диана.
- Будет беда.
- Ты, наверное, пойдешь повидаться с профессором Розановым? - спросила Диана у Перл, - Он тебе должен заплатить выходное пособие?
- Насколько я знаю, нет.
- Нынче плохо с работой.
- К счастью, мне работа не нужна.
- Что ты сразу обижаешься.
- Ты сейчас к нему идешь? - спросила Руби.
- Не сейчас.
- Завтра? Он вернулся в старый дом в Заячьем переулке - странно, правда? - спросила Диана. - Ты где остановилась? В Королевском отеле, наверно?
Перл залилась краской. Розанов не сказал ни ей, ни Хэтти, что едет в Эннистон. Она думала, что он в безопасном далеке - в Калифорнии. Если он ее увидит… Пылая от стыда, она огляделась в ярком солнечном свете. Произнесла:
- Мне надо бежать, нужно позвонить, спасибо за компанию.
Повернулась и бросилась к выходу.
- Что это вдруг на нее… - начала Диана.
- Мадам идет, - сказала Руби.
Так она до сих пор иногда величала Алекс.
Пошел дождь.
- Раскрой зонтик, промокнешь, - сказал Том Эмме.
- Иди оденься, ты дрожишь.
- Нет.
- Ну, мне холодно на тебя смотреть.
- Смотри, вон Джордж.
Эмма, уже раскрывший зонтик, снова закрыл его.
Джордж в черных плавках застыл на краю бассейна. Он вглядывался в даль и думал. Сегодня утром он опять спросонок слышал птиц, говорящих по-человечьи. Потом подумал, что это Стелла говорит за дверью, на лестнице, только там никого не было. Он пошел в сад и увидел, как рыба плывет в вершине дерева, но это был лишь заблудившийся обрывок сна. Он позвонил в Эннистонские палаты и выяснил, что Джон Роберт снял там номер. Он пошел в библиотеку, чтобы доподлинно узнать, что случилось со Шликом, но не нашел ни одной книги про Шлика.
Выходя из воды, он заметил Диану, понял, что и она его заметила, видел, как она медленно отвернулась и ушла. Конечно, ему очень хотелось пойти к Диане, оказаться в привычной комнате, втягивать запах ее сигарет, держать ее за руку, больше ничего. Но он боялся идти. Сейчас нельзя быть слабым, мягким, позволить себя утешать. Он думал, что, пожалуй, разрыдается там, в комнате, держа руку Дианы. В Джордже сидело что-то - не он сам, что-то мелкое, даже жалкое, замызганный зверек, противно скулящий. Джордж убил бы мерзкую испуганную тварь, если б мог. Против нее он сейчас созывал армию своих обид на весь мир, чувство вселенской несправедливости, ненависть к врагам, давнее, абсолютное презрение к женщинам. Дождь хлестал его по голове, отчего волосы еще сильнее потемнели и прилипли к черепу. Капли дождя скатывались с тела, загорелого, как у всех солнцелюбивых эннистонских пловцов. Дождь усеял его тело блестящими точками.
Валери Коссом, глядевшая на него через серую рябь воды, стиснула руки на груди, а душу укрепила мыслями о генеральной линии партии. Она никогда еще не говорила с Джорджем. Она спрашивала себя, случится ли это когда-нибудь.
- Представь меня Джорджу.
- Нет.
- Боишься.
- Ой, Эмма…
- Тогда я сам сейчас представлюсь.
- Ты не знаешь… стой… ладно, как хочешь.
Том, почти голый, и Эмма, полностью одетый и все сильнее промокающий, поскольку так и не раскрыл зонтик, прошествовали вдоль бассейна, потом повернули и пошли вдоль другой стороны к Джорджу, одиноко стоящему под дождем, который к этому времени, хлеща и кусая, загнал почти всех купальщиков обратно в воду.
Джордж заметил приближающихся, затем узнал Тома и едва заметно повернул голову.
- Джордж… привет…
Джордж так и стоял, слегка повернув голову, косясь в сторону брата, но не глядя на него. У Тома в голове возник странный образ, похожий на воспоминание, - безумец, сидящий в шкафу. Том остро ощутил то, что раньше лишь смутно улавливал, - исходящую от Джорджа жуть, неприятную, как запах призрака.
Том продолжил:
- Познакомься, это мой друг, Эммануэль Скарлет-Тейлор.
Джордж ничего не сказал. Он шевельнулся. Том дернулся.
Джордж, все так же не глядя Тому в лицо, схватил его за руку, на миг очень сильно сжал, потом отпихнул ладонью, одновременно вернувшись в прежнюю созерцательную позу.
Том отступил, врезался в Эмму, резко повернулся и повел его прочь.
- Ты дебил.
- Извини…
- Ты же видишь, какой он. Точнее, не видишь.
- Ну и какой же?
- А, да ну его в жопу. Я замерз, как собака. Пойду оденусь.
Том спешил в раздевалку, уже дрожа от холода, но рука у него горела от безжалостной хватки Джорджа. Плоскость ладони Джорджа все еще давила ему на плечо. Уже заворачивая в дверь, он увидел вдалеке, в перспективе, спины как раз входивших в Променад Антеи Исткот и Гектора Гейнса. Он нашел ключ, чтобы вызволить одежду из шкафчика, и целую секунду чувства бушевали в его миролюбивой груди.
В Променаде Антея Исткот и Гектор Гейнс пили кофе. Антея надела круглые тонированные очочки. Она была весьма близорука, хоть и удачно это скрывала. Тем не менее она видела, как Том ей улыбнулся, и притворилась, что не заметила. Теперь ей было не по себе из-за этого. Она очень любила Тома, которого знала еще с тех пор, когда оба были совсем маленькие, но, конечно, не была в него влюблена; просто он иногда как-то слишком бодро принимал тот факт, что ему не суждено владеть ею.
Гектор Гейнс мучительно старался не глядеть на груди Антеи, в данный момент надежно и уютно упакованные в обтягивающий лиловый свитер. Гектор твердил себе, что ей двадцать один год, а ему тридцать четыре, что он закончил трудиться над Гидеоном Парком и скоро должен ехать в Абердин, навестить мать, в чьи редких письмах, полных любви, никогда не было ни одного упрека за его за нечастые приезды.
Брайан Маккефри, терзаемый сходными муками относительно грудей Антеи, подошел к прилавку заказать себе кофе, а Адаму - особую смесь ананасового сока и кока-колы. Он поздоровался с Антеей, которую, конечно, прекрасно знал, поскольку она тоже была из Друзей, и с Гектором, которого знал в лицо.
- Как твой дядя Билл? - спросил он у Антеи, - Я слышал, ему нездоровится.
- С ним все в порядке. Адам, привет! Ты кто - дерево?
Адам, стоя с распростертыми руками, ответил:
- Нет, я сушу свои крылья.
Брайан и Адам отошли, взяв напитки, и Адам, который никогда не звал Брайана ни папой, ни как-то иначе, спросил:
- Почему луна иногда бывает ночью, а иногда днем?
- Потому что она крутится вокруг Земли, а мы - вокруг Солнца.
- Как это?
- О боже… она… я потом в книжке посмотрю.
Брайан сел и грохнул на стол свою чашку кофе. Он только что узнал, что бюджет муниципалитета урезали и он, скорее всего, останется без работы.
Гектор робко спросил Антею:
- Может, пойдем посмотрим выставку скульптур в ботаническом саду или выставку Эннистонского общества художников в Холле?
- Идите, я вас там найду, - ответила Антея.
Она хотела пойти помириться с Томом.
- Но на какую?
- Что на какую?
- На какую выставку?
- А, художников. А то дождь еще не кончился.
Явилась Габриель. Она влетела в макинтоше и черной зюйдвестке, с которых капало на пол, и плюхнулась за стол к Брайану.
- Ты опоздала, - сказал Брайан.
- Она ушла.
- Кто?
- Стелла. Я вышла в магазин, а она пропала. Она оставила записку - что ей обязательно надо идти и чтобы я не беспокоилась.
- Ну что ж, она у нас пробыла достаточно долго, и мы ей никак не помогали.
- Но куда она пошла?
- Ну если ты не знаешь, то я и подавно.
- Не могла же она пойти обратно к Джорджу!
- Почему бы и нет. В любом случае это не наше дело.
- А если она покончит с собой?
- Не покончит.
Габриель разрыдалась.
- Ну хватит! Давай, пошли домой.
Вернон Чалмерс, директор Института, сидевший у себя в кабинете, во флигеле, вздрогнул от внезапного шума, доносившегося вроде бы из сада Дианы. Директор сначала решил, что там идет какая-то драка или начались беспорядки. Потом он понял, что это смех. Он встал из-за стола и подошел к окну.
Том Маккефри оделся, вышел под дождь и услышал тот же звук. Его догнала Антея.
- Привет.
- Антея, привет. Что там такое?
- Пойдем посмотрим.
Том на миг взял ее за руку, и они побежали вдоль края бассейна.
Возле Ллудова источника собралась небольшая толпа. Том рванулся туда и увидел странную картину: Эммануэль Скарлет-Тейлор, промокший до нитки, беспомощно и отчаянно плясал внутри решетки, окружающей источник.
Все случилось очень просто. Эмма расстроился, вспомнив о своей собаке, и ему внезапно захотелось подойти к источнику и попробовать, насколько горячая там вода. Ближайший камень послужил ему ступенькой, и запрыгнуть в ограду оказалось очень легко. Выбраться - другое дело. Внутри не на что было опереться, а решетка, высотой по грудь, заканчивалась остриями, загнутыми внутрь. Эмма, разозленный собственной глупостью и провоцируемый смехом зевак, бегал туда-сюда, щурясь, глядел сквозь залитые дождем очки, пытаясь найти хоть какую-то опору для ноги, потом попытался вылезти, опираясь руками о загнутый верх прутьев решетки. Изгиб был слишком высоко, а Эмма недостаточно силен. В ободряющих воплях зрителей зазвучала издевка. Из толпы выдвинулась внушительная фигура: Неста Уиггинс в бикини. Она закричала: "Что смеетесь, помогите ему!" - к пущему веселью зрителей. Но в одиночку она ничего не могла сделать. Неста протянула Эмме руку, но он отказался за нее хвататься. Неста умчалась с криком: "Принесите лестницу!"
Том покатился со смеху. Потом ринулся вперед, добежал до решетки, стал на колени и просунул крепкое колено меж прутьями. Эмма бросился к нему, поставил ступню на колено друга, ухватился за верх ограды и вырвался на свободу. Его побег сопровождался аплодисментами и криками. Алый от смущения, Эмма помчался к выходу.
Том побежал за ним.
- Ты забыл зонтик. Хочешь, я сбегаю?
Эмма шел вперед в мрачном молчании, и Том поспешил за ним, все еще смеясь.
- Вы верите в Бога?
- Нет.
- Да ладно, нынче что угодно сойдет за веру.
- Нет.
- Значит, вы необычный священник.
- Да.
- Вы отвергаете Бога?
- Да.
- Мало его отвергать, его нужно ненавидеть.
- А вы его ненавидите?
- Мне ненавистно само понятие.
- Мне тоже, - сказал отец Бернард, но шепотом.
- Почему шепотом? Думаете, Он подслушивает?
- Я не верю в личностного Бога.
- Вы хотите сказать, что Бог - это не имя?
- Но я верю в духовную реальность.
- Что вы в данном случае имеете в виду под "реальностью", что такое "духовная", вы можете привести примеры?
Был вторник, и отец Бернард явился в Заячий переулок, как ему было велено. До вторника он не ходил в Институт, чтобы не "испортить" встречу, которой ждал со смешным нетерпением и тревогой. (По воскресеньям он никогда не плавал - в порядке самоограничения. Однажды он отказался от плавания на время Великого поста и призвал потрясенных прихожан последовать его примеру.) Прибыв к философу, он расстроился, увидев, что Джон Роберт приготовился к долгой пешеходной прогулке.
Отец Бернард давно растерял спортивные пристрастия и привычки юности, не любил долгих прогулок и с трудом представлял себе, что какой бы то ни было непростой разговор можно вести на ходу (он был глуховат). Розанов сообщил, что собирается пересечь общинный луг и выйти за пределы города. Священник выразил свое недовольство, попросив английских булавок и демонстративно закалывая полы рясы. Он был твердо намерен не выходить за пределы города и надеялся (небеспочвенно, как оказалось), что, как только завяжется беседа, ему удастся направить Джона Роберта по более безопасному маршруту. Он сообщил, что ему надо нанести пастырский визит в коттеджи Бланш (это было неправдой), а потому предложил пойти вдоль Уэстуолда, мимо перчаточной фабрики, по римскому мосту, через Виктория-парк и Друидсдейл, выйти на общинный луг и (как надеялся отец Бернард) оттуда попасть обратно в Бэркстаун. Джон Роберт согласился, и они пошли. Сперва они молчали, а Джон Роберт шел чересчур быстро. Когда они перешли мост, Джон Роберт любезно вспомнил, что священник собирался зайти в коттеджи Бланш. Пристыженный отец Бернард отправился назад и нанес бессмысленный визит мисс Данбери, после чего сия ни в чем не повинная дама долго перетряхивала свою совесть в поисках несуществующих грехов. Сейчас они уже вошли в Виктория-парк, и священник решительно вынудил философа идти помедленнее.
- Скажите, к примеру, спасены ли вы?
- Что это значит? - парировал священник.
- Ответьте сперва.
- Конечно нет!
- Когда я был молод, - сказал Джон Роберт, - мне часто задавали этот вопрос, как будто ответ очень прост. Я даже думал, что понимаю его.
- Вы думали, что спасены?
- Нет, но я думал, что моя мать спасена. Люди представляли себе спасение словно по волшебству, как полную перемену.
- В результате вселенского свершения, как объяснял апостол Павел.
- Вселенной пришлось бы содрогнуться и сотрястись, чтобы изменить хотя бы одного человека.
- Значит, вы думаете, что мы не можем измениться?
- Павел был гений: понял, что распятие - это важно, ему хватило храбрости сделать крест популярным! Евангелия так напыщенны, полны самолюбования…
- Напыщенны!
- "И отошел в Галилею". Нет! Павел - голос мыслящего человека, личность.
- Демон, я думаю.
- Ему пришлось изобрести Христа, а это требует демонической энергии. Завидую Павлу! Но разве вы не верите в спасение без Бога? Что же вы предлагаете своей пастве? Или вы им лжете?
- Действительно, что?
- Просветление и все такое?
- Когда я об этом думаю, я ощущаю смирение и страх.
- Не верю. И что же вы делаете?
- Молюсь.
- Как вам это удается?
- Я тянусь ко Христу.
- Ко Христу? Он давно умер.
- Мой - нет. Мы знаем Христа лучше, чем кого бы то ни было. Мистическое существо.
- Ваше собственное изобретение.
- Нет… не изобретение… не как другие изобретения… он каким-то образом присутствует. Это, пожалуй, все объясняет.
- Что объясняет?
- Наши нынешние проблемы, беды нашего века, наше междуцарствие, двоевластие, время ангелов…
- Почему ангелов?
- Духов в отсутствие Бога.
- Значит, вы ждете нового Откровения?
- Нет, просто тяну время.
- Пока?..
- Пока религия не превратится во что-то, чему можно верить.
- Неужели вы доверяете всем этим историческим драмам? - спросил Джон Роберт, - История лжива. Желать, хотя бы и робко, спасения от истории означает жить ложью. Все пророки - дьяволы, мерзкие торговцы иллюзиями.
- Я только надеялся…
- Хорошо, раз уж зашла речь - что вы собираетесь сохранить?
- О… не знаю… отдельные образы… отдельные обряды… отдельные духовные ситуации… понятие священных таинств… даже отдельные слова.
- Но зачем называть это религией?
- Ну не моралью же.
- Верно. Но этот ваш мистический Христос, вы с ним беседуете, спрашиваете его о чем-нибудь?
- Я прихожу к нему. Я живу им и дышу им.
- Вы мистик?
- Нет, это значило бы приписывать себе несуществующие достоинства.
- К черту достоинства, вы мистик?
- Я верю в духовный мир, как если бы он был совсем рядом с нашим, как если бы… ну, по крайней мере, я в это верю - что он… этот мир… точно такой же и все же разительно отличается.
- Вы его видели?
- Не зрением. Скорее ощущал вибрации.
- Так это секс?
- А что, разве секс не везде? Разве это не образ духа, разве это не сам дух? Разве может дух, наш дух, поскольку никакого Другого не существует, подняться так высоко, чтобы навсегда оставить секс?
- Смерть исключает секс. Ее близость убивает желание. Мудрость - это практика умирания.
- Но ведь ясно, что секс как дух объемлет и смерть.
- Старая романтическая чушь! Вы меня удивляете. Ваш духовный секс - это страдание. Христианство - культ страдания.
- Нет, если Христос не воскрес, то ничего подобного. А это очень важно, что он не воскрес. Если Христос воскрес, то вера наша тщетна.
- Это хорошо. Только не отрицайте, что вас притягивает именно страдание. Если какой-либо Абсолют существует, он обрекает наше зло на смерть, а не на очищение.
- Как насчет страдания во искупление?
- А такое бывает?
- Конечно, бывает - на каждом шагу, когда кто-нибудь любит и страдает за любимого, вместе с любимым. Это высвобождает духовную энергию, словно электрический заряд.
Джон Роберт подумал.
- Ну что ж - вокруг полно примеров молчаливой бесплодной любви, и, чтобы придать этому хоть какой-то смысл, нужен Бог. Я не верю в ваше искупительное страдание. Это восхитительная идея, как и ваш мистический Христос, это ложь. Это самообольщение, иллюзия, как и почти все остальное, что доставляет удовольствие. Вы гомосексуалист?
- Да, но я храню целомудрие. И не сужу других.
- Значит, вы нарциссист?
- Конечно. Нарциссистам легче заботиться о других людях, поскольку они живут в мире с собой. Они творческие люди, у них есть воображение, чувство юмора, сострадание. А те, кому недостает нарциссизма, - завистливые, злобные, пустые оболочки. Это они пытаются всем внушить, что нарциссизм - это плохо.
Джон Роберт засмеялся, потом нахмурился.
В этот момент они шли - небыстро, так как темп задавал священник, - по дороге под названием "проезд Форума", огибавшей по краю сад Белмонта. Из-за стены виднелось высокое, величественное, неуклюжее дерево гинкго и покатая зеленая крыша Слиппер-хауса, блестевшая после недавнего дождя. В стене была блестящая, крашенная черным деревянная калитка. Джон Роберт бросил взгляд в сторону Слиппер-хауса, потом на калитку.
- Вы еврей?
- Да.
- Вас это беспокоит?
- А должно?