- Я опять видела ту лису.
- Я же тебе велела не говорить про лис.
Служанка была высокая крепкая женщина с сильным мрачным лицом. Руби была смуглолица и смотрела на мир с бесстрастным критическим любопытством. Она была одного роста с Алекс. Квадратное лицо, четкий профиль, прямые, лохматые, почти черные волосы. Грубая смуглая кожа сильных рук напоминала рыбью чешую. Кто-то когда-то сказал, что Руби похожа на мексиканку. Сравнение было нелепым, но все нашли его очень выразительным. Она была молчалива и носила юбки до полу. Поначалу ее считали дурочкой, но потом люди принялись говорить: "Руби не дура, она очень проницательна". Сама Алекс во всеуслышанье называла Руби загадкой. Однако до недавнего времени Алекс не чувствовала, что это правда; она не верила по-настоящему, что Руби - реально существующая, отдельная от Алекс личность, со своими, скрытыми от хозяйки, мыслями и страстями.
Заявление Руби насчет пенсии казалось Алекс бессмысленным. Может, это просто очередное упрямое заблуждение, у Руби такое бывает - она порой что-нибудь понимает совершенно навыворот. С другой стороны, может быть, Руби сказала это с определенной целью; вполне возможно, она имела в виду что-то совсем другое. По правде сказать, Алекс, обдумывая разговор задним числом, была уже почти уверена, что Руби говорила о Другом, о чем-то таком, что Алекс не нравилось. Она вспомнила мир крахмальных белых фартуков и наколок, чрезвычайно длинных скатертей из негнущегося Дамаска, покрытого едва заметными серебристыми цветами. Она едва вышла из детского возраста, когда ее отец, Джеффри Стиллоуэн, как повествует семейная легенда, "нашел" Руби в цыганском таборе за общинным лугом - табору он помогал, будучи филантропом, - и нанял ее в горничные своей дочери. Руби была двумя годами старше Алекс. Выглядела она так же, как и сейчас: смуглая, жесткая, сильная, плотная, словно покрытая темной коркой. Она и Алекс были связаны давно и взаимно. Была ли это любовь? Вопрос неуместен. Скорее, роковая неизбежность, словно они сидели вместе в тюрьме. Иногда Алекс казалось, что присутствие Руби в доме невыносимо, но это ощущение быстро проходило. Обычно такого чувства не было, была лишь связь. Из чего она состояла? Может быть, в основном из приказов. Они легко и непринужденно говорили о покупках, о домашних заботах. Они касались погоды, иногда - телепередач, но общения в этих разговорах не было. "Чтобы слуги были хороши, с ними надо работать", - говаривала мать Алекс. Алекс никогда не работала с Руби. "Я не виновата, - подумала Алекс, - Руби вполне разумна, нельзя сказать, что у нее не все дома, она просто неразговорчива". Они никогда не ели вместе. Они никогда не касались друг друга. Алекс прожила жизнь, наполненную победами, провалами, замужеством, детьми и мыслями. У Алекс было богатое прошлое и живое, интересное, опасное будущее. Руби жила по другим законам. Алекс не считала себя старухой и лишь недавно пришла к мысли, что Руби - старуха. Интересно, задумывается ли Руби, кто за кем будет ухаживать в старости - служанка за хозяйкой или наоборот? Но сейчас речь шла о чем-то гораздо менее рациональном.
Алекс никогда не была главой дома в Белмонте. В детстве она не жила здесь. Отец ее часто уезжал, и когда семья селилась тут в промежутках между прежними и новыми жильцами, Алекс чувствовала себя гостьей. Когда она приехала сюда молодой женой, ничего не изменилось. Дети, сейчас уже отделившиеся, не оставили на доме своего отпечатка, и Алан всегда рассматривал этот дом как собственность отца Алекс. Дом был большой, белый, оштукатуренный, один из лучших в Виктория-парке, с эркерами, готическими окнами в стиле Строберри-Хилл, широкой красивой спиральной лестницей и башенкой. Несмотря на толстый слой безукоризненно чистых белил, покрывавших все внутренние и наружные деревянные части дома, он был мрачен и полон собственных угрюмых дум. Алекс чувствовала их шевеление. Думы эти составляли кадры, в которых жили, двигались она и Руби, каждая своими путями. Дом словно перестал повиноваться Алекс, как и жизнь начала выходить у нее из повиновения в последнее время. По ночам дом пугал Алекс запахами дыма и страхами пожара. Ей снилось, что она, заблудившись в доме, находит комнаты, о которых и не подозревала, где существуют какие-то иные формы жизни или существовали до недавнего времени и погибли. Там не было мертвых тел, но были мертвые вещи. В такие времена, когда дом выходил из-под контроля, Алекс казалось, что Руби в большей степени живет в Белмонте, чем она, и она видела в служанке оплот безопасности. Однако была и оборотная сторона. Порой могло показаться, что Руби, большое молчаливое существо, находится в коварном сговоре с домом против Алекс. В доме были места, где исчезали вещи, выпадали из вселенной или проваливались в другую. Исчезали, просто абсурд какой-то. Но Руби их всегда находила. Руби была цыганкой по крови, и считалось, что она обладает даром предвидения. Но разве не легче поверить, что Руби находила их лишь потому, что сначала, пусть неосознанно, спрятала сама?
"Это потому, что мы наконец остались одни, - подумала Алекс, - и действуем друг другу на нервы". Руби вынянчила всех трех мальчиков, они выросли и ушли у нее на глазах. Том уехал последним - он теперь студент. Руби никогда не ладила с Брайаном, но с Джорджем и Томом была близка. Алекс раньше не ревновала к Руби; мысль о ревности показалась бы нелепой. Но совсем недавно, увидев разговор Руби и Джорджа, Алекс ощутила, что ее служанка - чуждая сила. И только вчера Алекс вошла в гостиную и увидела там сидящую Руби. Та молча встала и ушла. Конечно, она просто вытирала пыль и присела отдохнуть. Но Алекс почувствовала угрозу, словно она вдруг уменьшилась в глазах служанки. Мать Алекс работала со слугами: ей было легко и просто иметь дело с ними, поскольку их разделяло неизмеримое расстояние. Мать никогда не могла бы оказаться на месте дочери, не поняла бы ее страхов и смятения. Есть ли вообще сила, с позиции которой Алекс должна действовать? Может, она должна сделать какой-то значительный ход, пойти на какую-то уступку? Если так, то старый порядок рушится и рождается новый закон. А что, если повиновение, уважение внезапно перестанут существовать и хозяйка со служанкой сойдутся лицом к лицу в унизительной и грубой стычке? Угрюмый дом отвечал эхом, и Алекс каждую ночь слышала, как Руби запирает двери на замки и цепочки. Руби возилась громче, грубее, сильней лязгала и грохотала или это лишь казалось? Алекс никому не рассказывала о своих иррациональных, беспочвенных страхах - они, быть может, ни больше ни меньше как неясные предвестники ее собственной смерти.
Алекс, облокотившись на каминную полку, отражалась склоненной головой в большом зеркале с позолоченной рамой в виде арки. Она осторожно касалась бронзовых фигурок; они стояли здесь лагерем так давно, еще со времен Алана. Огонь жадно облизал поленья и сник - совсем как ее мысли. Как прекрасен и чист был серый пепел, когда Руби сметала его в совок, смешивая с пылью: легкий, прекрасный, чистый, как смерть. Птица все еще пела - громко, отчетливо, лирично; это дрозд - Алан называл его "дрозд-деряба". Алан любил птиц.
Алекс подошла к окну и выглянула на улицу. Легкий дождь словно сыпал серебром в прохладном свете. Зеленая черепичная крыша Слиппер-хауса мокро блестела сквозь рыжеватый туман набухающих на медном буке почек. Газон неправильной формы неестественно сверкал. По нему двигалось что-то бурое. Лиса. Алекс никогда никому не признавалась, что видит лис. Руби их боялась. Алекс их любила.
Она поглядела на часы. В шесть придут Брайан и Габриель. Они захотят поговорить про Джорджа.
- Как тебе показалась Стелла? - спросила Габриель у Алекс.
- Менее трагична.
Габриель промолчала.
Прошло три дня с выходки Джорджа. Стелла все еще была в больнице.
У Алекс они пили стоя. В этом был определенный распорядок, размеренная стройность, петля времени, определенность места; это успокаивало. Гостиная с эркерами, расположенная на первом этаже, выходила в сад. Лампы горели, но занавески еще не были задернуты.
Брайан держал стакан яблочного сока обеими руками, словно участник процессии, несущий свечу. Он иногда пил спиртное, но в последнее время - все реже и реже. У него было много поводов для беспокойства: деньги, работа, сын, брат Джордж. В данный момент он беспокоился из-за Руби. Бесцеремонное обращение матери со служанкой было ему неприятно. Однако стоило ему начать вести себя с Руби подчеркнуто вежливо (как сегодня вечером), она улыбалась мимолетно, безумно, насмешливо, словно давая понять, что видит его нарочитую снисходительность.
Брайан был некрасив, но с внушительной головой. Кто-то как-то заметил, что Джорджу и Брайану надо было бы поменяться головами. Слышавшие поняли, о чем речь. Лицо у Брайана было в оспинах, губы красные, а острые зубы напоминали волчьи. В молодости, со светлой бородой, он был похож на пирата. Теперь он брился. Очень коротко стриженные седеющие волосы аккуратно завихрялись вокруг темечка. Глаза - голубые, миндалевидные. Вид самоуверенный, но при этом беспокойный и меланхоличный. Он часто раздражался. По сравнению с Джорджем его можно было назвать милым, но на самом деле не такой уж он был и милый.
Габриель была ростом выше мужа и тоже выглядела беспокойной. Глаза - бегающие, влажные, карие, а нос несколько длинноват. Волосы - тонкие, русые, слегка вьющиеся, постоянно падали ей на лицо, и она откидывала их нервным жестом, который раздражал Алекс. У Габриель был вечно утомленный вид, который иные принимали за кротость и покой. Для визитов к свекрови она всегда одевалась элегантно.
Алекс была выше их обоих, и все говорили, что она еще красива, - хотя за много лет эти слова стали привычными и слегка истрепались. У нее было овальное лицо, красивый нос и хорошо сохранившаяся фигура. Удлиненные глаза, как у Брайана, синие, но потемнее; когда Алекс задумывалась, то щурила их; это придавало ей мимолетное сходство с кошкой. (Брайан же в такой ситуации широко распахивал глаза и вперялся взглядом.) Она умеренно пользовалась тенями для век, но губы не красила. У нее был широкий, сильный, с нарочитой мимикой рот. Гладкие, хорошо подстриженные, густые волосы - седовато-светлые, все еще блестящие, сверкающие, совершенно точно не крашеные. Алекс никогда не старалась как-то особенно приодеться, принимая у себя семейство Брайана Маккефри. В этот вечер на ней был элегантный поношенный наряд - старый, хорошо пошитый темный пиджак, юбка, небрежная белая блузка.
Адам Маккефри был в саду с собакой.
- А заведующая не сказала, когда ее выпишут? - спросил Брайан.
- Скоро.
Алекс и Габриель пили джин с тоником. Габриель курила.
- Как вы думаете, куда она потом? - спросила Габриель, откидывая волосы с лица.
- Что значит куда? - ответила Алекс, - Домой.
Габриель посмотрела на Брайана - он прятал глаза. Габриель думала, что Стелле, когда она выйдет из больницы, лучше поселиться у них. Не высказывая этого вслух, она неопределенно спросила, обращаясь к Алекс:
- Но ведь ей нужно отдохнуть, прийти в себя?
- Съездить на море, - отозвался Брайан, нарочно запутывая разговор.
- Не говори глупостей, - ответила Алекс. - На море ехать некуда.
Дом у моря Алекс продала, не посоветовавшись с детьми.
- Я полагаю, мы поедем на экскурсию, как обычно, - сказал Брайан.
Ежегодный семейный пикник у моря был давней традицией. В прошлом году они соблюли ее, несмотря на то что дом уже был продан, - они поехали туда же, только чуть дальше по побережью. Брайан и Габриель очень любили этот дом, это место, драгоценный доступ к морю.
- Это в будущем, - сказала Алекс, щурясь. - Я никогда не знаю будущего.
- Доктор говорит, что в Энне больше нельзя купаться, - сказала Габриель, - потому что крысы разносят желтуху.
- Не понимаю, зачем тебе вообще эта грязная речка, если есть Купальни, - ответила Алекс.
- Ну, Адаму нравится в реке - там как-то ближе к природе и… как-то уединенно, тайно… и там всякие звери, птицы, травы… всякие разные вещи…
- Он сегодня привел Зеда? - спросила Алекс. Речь шла о собаке Адама. Адам и Зед сразу побежали в сад.
- Да. Надеюсь, они там ничего не выкопают, как в прошлый…
- Я никак не пойму, зачем Адаму такая малюсенькая хорошенькая собачка, - сказала Алекс. - Мальчикам обычно нравятся большие собаки.
- Мы тоже не поймем, - ответил Брайан, чувствуя, что Габриель обиделась и теперь будет молчать. Габриель знала, что Брайан это почувствовал, и стала придумывать, что бы такое сказать. Алекс поняла обоих и пожалела о своем замечании, но была раздосадована, что они оба так нелепо чувствительны.
У Адама был папильон - собака одной из самых мелких пород, крохотное хрупкое длинношерстное черно-белое существо с висячими пушистыми ушами, щегольским пушистым хвостом и темнейшими, синевато-карими, блестящими, веселыми, умными глазами. Адам сам дал ему имя. Когда его спросили, почему "Зед", он ответил: "Потому что мы - альфа и омега".
Габриель придумала, что сказать, - пусть не очень удачное, но она решила наконец высказаться, вопреки совету Брайана.
- А вы не передумали насчет того, чтобы сдать нам с Брайаном Слиппер-хаус? В нем надо кому-то жить, а мы будем за ним очень бережно ухаживать.
Алекс тут же ответила с небрежным видом:
- Нет-нет. Он очень маленький, там совсем не место детям и собакам, и, кроме того, я им пользуюсь - у меня там студия.
Алекс когда-то возилась с красками, глиной и папье-маше. Брайан и Габриель сомневались, что она до сих пор этим увлекается. Это был предлог.
Слиппер-хаус представлял собой нечто вроде павильона-каприз в форме домика. Его в двадцатых годах построил в дальнем конце сада отец Алекс, Джеффри Стиллоуэн. Домик был не такой уж и маленький.
- Вот когда меня закопают, тогда и будете там жить, - добавила Алекс. - Думаю, уж недолго осталось.
- Не говори глупостей! - воскликнул Брайан и подумал: если в Белмонте при этом будет Джордж? Как же, держи карман. Условия завещания Алекс были неизвестны, говорить о них было не принято, и, разумеется, это вызывало живейший интерес братьев.
- Когда Том приезжает? - спросила Габриель.
- В апреле.
- Он будет жить в Слиппер-хаусе?
- Нет, здесь, конечно.
- Он там один раз останавливался.
- То было летом, а теперь слишком холодно, и я не могу себе позволить там топить.
- Он кого-нибудь привезет? - спросил Брайан.
- Он что-то буркнул по телефону насчет того, что приедет с Эммой, ну ты знаешь, как он всегда туманно выражается.
- Что еще за Эмма?
- Понятия не имею.
- Ну ладно, девушка, и то хорошо.
В семье слегка беспокоились, нет ли у Тома гомосексуальных наклонностей. Том, ныне студент Лондонского университета, жил на студенческой квартире возле Кингз-Кросса.
- Ты видела Джорджа? - спросил Брайан, открывая последнюю тему вечера.
- Нет, - ответила Алекс.
Она ждала Джорджа. Джордж придет, когда сочтет нужным.
- Он что-нибудь…
- Говорил, давал о себе знать? Нет, - ответила она. - Разумеется, нет.
Брайан кивнул. Он понимал чувства Алекс. Он пытался звонить Джорджу; трубку не брали. Несмотря на уговоры Габриель, он не стал писать и больше не пробовал звонить.
- Я считаю, мы должны что-то делать, - сказала Габриель.
- Что же мы можем сделать? - спросила Алекс.
Джордж был очень больной темой для всех троих.
- Люди такие сплетники, - сказал Брайан.
- Мне совершенно плевать на сплетни, - ответила Алекс, - и меня удивляет, что тебя они волнуют!
- Дело не в… - начала Габриель.
- Конечно, - сказал Брайан, - мне не все равно, что с ним происходит. Мне не все равно, если сплетни его задевают или ранят…
- По-моему, ты о себе в первую очередь заботишься, - сказала Алекс.
- О себе тоже, - ответил Брайан, уставившись на нее.
- Кое-кто говорит, что он герой, - сказала Габриель, - вытащил Стеллу из…
- Ты же знаешь, что они совсем не это говорят, - ответил Брайан.
- Это, но без всякого удовольствия, - сказала Алекс.
Люди в Институте выражали ей сочувствие, но она видела, как блестят у них глаза. На коллективно-безответственном уровне, где обычно и делаются такие выводы, все уже пришли к убеждению, что Джордж Маккефри действительно пытался убить свою жену.
- Думаю, Джорджу не мешало бы обратиться к специалистам, - сказал Брайан.
- Совершенно ужасное выражение, - заметила Алекс, - Почему бы тебе не обратиться к специалистам?
- Может, я тоже обращусь, - сказал Брайан, - но Джордж, теперь, когда он способен… на что угодно…
- Что за чепуха, - ответила Алекс, - ты ему просто завидуешь.
- Ну так уж и на что угодно, - отозвалась Габриель.
- И вообще, что ты хочешь, чтобы он сделал?
- Не знаю, - ответил Брайан, - Сходил к доктору?
- К доктору Роучу? Не говори глупостей. Джордж слишком много пьет, вот и все. Точно так же, как и Габриель.
- Габриель совсем не так пьет, - ответил Брайан.
- Джорджу надо только…
- Его проблемы не только в этом, - ответил Брайан. - Они далеко не исчерпываются пьянством, конечно же. Если хочешь, назови это химическим дисбалансом в мозгу.
- Джордж точно такой же, как и все остальные, но в его случае этот дисбаланс заметнее.
- Потому что он честнее?
- Потому что он дурак.
- Ты прекрасно знаешь, что Джордж не такой, как другие, все это зашло уже слишком далеко, он физически угрожает Стелле…
- Да? Кто сказал?
- Ну не Стелла, конечно. Ты же знаешь, у него бывают приступы ярости, он может ударить, он и работу потерял из-за…
- Ну хорошо, но…
- Более того, это что-то глубокое, это не просто пьяная дурь, он…
- Ты хочешь сказать, это что-то очень серьезное?
- Нет, как я могу судить…
- Ты, кажется, только и делаешь, что судишь.
- Думаю, мы обязаны ему помочь, все-таки мы его родня, - сказала Габриель, - Мне кажется, ему очень одиноко.
- Я не имел в виду, что это что-то серьезное, - сказал Брайан, - Я имел в виду, что его проблемы, может быть, в подсознании.
- Джордж никого не ненавидит, - сказала Алекс, - кроме самого себя.
- Может, он поговорит с Робином Осмором, - сказала Габриель.
Робин Осмор был семейный поверенный.
- Если он себя ненавидит, - сказал Брайан, - пусть и поступает соответственно.
- Ты хочешь, чтобы твой брат покончил с собой?
- Нет, я просто хочу сказать, что он должен держать свою желчь при себе, а не изливать на других людей.
- Я думаю… - начала Габриель.
- Пусть полечится электрошоком.
- Не ерунди, - сказала Алекс.
- Что ты! - воскликнула Габриель.
- Ну хорошо, а как насчет нашего великого психиатра, Айвора Сефтона?
- Сефтон - тупица, - ответила Алекс. - Он никогда в жизни никого не вылечил. Люди выходят от него еще полоумней, чем приходят. И еще он дерет бешеные деньги.