- Джордж может лечиться бесплатно за счет Национальной системы здравоохранения.
- Да, но только в группе. Представь себе Джорджа в группе.
- В его группу никто не захочет ходить, - отозвался Брайан, - По крайней мере, у него хорошая пенсия - не могу понять почему. У него пенсия почти такая же, как моя зарплата.
- Джордж не сумасшедший.
- Я и не говорил, что он сумасшедший.
- Оставь его в покое. Ты прекрасно знаешь, что надо оставить его в покое.
- Я вот думаю, а вдруг профессор Розанов ему поможет, - сказала Габриель.
- Кто? - переспросила Алекс.
- Джон Роберт Розанов, - ответил Брайан. - С какой стати он будет помогать? И вообще, он уже старый и, скорее всего, выжил из ума.
- А куда делась та девочка? - спросила Габриель.
- Какая девочка?
- Ну была же какая-то внучка, за ней еще приглядывала кузина Руби, или кто там она ей?
- Понятия не имею, - ответил Брайан, - Я думаю, Розанов с ней вообще никогда не видался, просто не интересовался ею; он интересовался только своей философией.
- А ты еще думала, он станет помогать Джорджу!
- Но он же его бывший учитель, - ответила Габриель.
- Не думаю, что Джордж захочет с ним связываться, - сказал Брайан.
- Оставь Джорджа в покое, - повторила Алекс.
Последовала пауза, во время которой Габриель переместилась к эркеру мимо кресел и диванов, заваленных вышитыми подушками работы Алекс. Этот переход был частью композиции, знаком, что теперь Брайан с матерью могут поглядеть друг на друга и привести разговор к обоюдному удовлетворению.
Габриель смотрела, как разгорается отражение огонька ее сигареты в стекле. Теперь уже можно было разобрать знакомые корявые очертания деревьев на фоне тусклого темнеющего неба. Торжественная неподвижность этого сада всегда вызывала у нее тревожные чувства: страх, зависть, благоговейный ужас. Она вздохнула, думая о будущем, о котором Алекс не могла ничего сказать. Габриель посмотрела вниз. По газону пронеслось, будто пушечное ядро, что-то маленькое и белое, а за ним - мальчик. Они исчезли под темными деревьями. Такой хрупкий, крохотный песик, живое подобие ее уязвимого сына. Адам не рос, он уже был слишком маленьким для своего возраста. Она спрашивала об этом у доктора, который сказал, чтобы она не беспокоилась.
Прибежав в белмонтский сад, Адам сразу направился в гараж. У гаража, который когда-то именовали "моторным сараем", была небольшая башенка во французском стиле, точная копия большой башни главного дома. Под стрехой рядком лепились прошлогодние ласточкины гнезда, но в этом году ласточки еще не прилетали. В гараже стоял белый "роллс-ройс". Давным-давно этой машиной осторожно управлял Алан Маккефри и, может быть, нажимая на газ, еще не знал, что скоро оставит свою жену навсегда. Он так и не забрал машину; и Алекс ее с тех пор не касалась. Говорили, что машина очень дорогая. Адам залез внутрь и сидел, держась за руль, ловко поворачивая его туда-сюда, а Зед (которому никогда не удавалось залезть в машину без посторонней помощи, хотя он честно старался) восседал рядом на мягком старом, резко пахнущем кожаном сиденье и похож был в своей белой пышной шубке на откормленную наседку. У Зеда на спине было несколько элегантных черных пятен, а длинные темные пышные черно-бурые уши напоминали парик или шляпу. У него был маленький выпуклый череп, короткий, слегка вздернутый носик и прекрасные темно-карие глаза с бликами темной синевы, словно шанжановые. Он бывал властным, веселым, скептичным, по временам заигрывал, мог отпрянуть грациозным растерянным движением и тут же, забыв о чувстве собственного достоинства, внезапно поднять шумную возню, всем своим сконцентрированным существом выражая безудержную чистейшую радость.
Наигравшись в шофера, Адам побежал по газону к Слиппер-хаусу, который, конечно, был заперт, и стал заглядывать в окна. Ему доводилось бывать внутри, но не часто. Ему нравилось стоять снаружи и заглядывать внутрь, наблюдать за неброской старомодной мебелью в молчаливых комнатах, где сейчас так темно и одиноко. Сладко замирая от ужаса, он вообразил, что видит скованного странной неподвижностью человека, который стоит в доме и смотрит наружу. Потом Адам обязательно должен был навестить разные деревья - медный бук, березы, ель, чей благородный красноватый ствол высоко вздымался, изгибаясь, виднеясь местами из-под тяжелых масс темной зелени. Особенно Адам любил дерево гинкго - такое старое, такое странное. Он осторожно коснулся нижней части ствола, где только начали появляться маленькие зеленые свитки без всяких черешков. Он лег под деревом, а Зед, попрыгав у него на груди, примостился рядом, аккуратно положив передние лапки ему на ключицу. Как бы стремительно Адам ни поднимал голову, ему никогда не удавалось застать Зеда врасплох - тот всегда глядел ему прямо в глаза, вызывающе, настойчиво, насмешливо. Когда им надоела эта игра, Адам осторожно пошел среди высокой травы, стараясь не наступать на улиток, которых выманил дождик, - они влезали по стеблям, сгибая их в арки своей тяжестью. Адам прополз под плетями ежевики, под плющом и оказался в чаще кустов, рядом со старым, заросшим бузиной теннисным кортом, где жили лисы. Адам, как и его бабушка, знал о лисах, но не выдавал их. Под кучками тщательно разрыхленной почвы виднелись широкие темные проходы, ведущие вглубь, под землю, куда Адам и Зед заглядывали с благоговейным страхом. Адам держал Зеда за ошейник, чтобы тот не вздумал полезть в нору. (На самом деле Зед и не собирался туда лезть, и вовсе не из трусости - просто он страдал клаустрофобией, и, кроме того, в этом месте пахло чрезвычайно опасно.)
С другого конца темного сада Адама позвала мать.
- Иду!
Он схватил Зеда, сунул его под рубашку - теплый, насквозь мокрый пес за пазухой у теплого, насквозь мокрого мальчика.
- Черт, опять этого жуткого попа принесло, - сказал Брайан.
- Откуда ты знаешь?
- Вон велосипед.
Дамский велосипед был прислонен к забору.
Брайан, Габриель, Адам и Зед возвращались от Алекс. Жили они поблизости, хоть и не в самом Виктория-парке. Уже стемнело, и, когда машина сворачивала с дороги в гараж, в свете фар показались велосипед, забор, живая изгородь с желтыми цветочками, стена дома, окрашенного в розовый цвет.
Они выбрались наружу - Адам и Зед первыми помчались по боковой дорожке к кухонной двери, которая всегда была открыта. И действительно, зловещий священник, уже не в первый раз, проник через кухню.
Когда явились Брайан и Габриель, отец Бернард уже непринужденно, как всегда, общался с Адамом и Зедом: он держал собачку на весу одной рукой, а мальчик, хохоча, тянул его за черную рясу.
Габриель, зная, до чего отец Бернард действует на нервы Брайану и до чего Брайан ревнует к людям, легко ладящим с Адамом, поздоровалась со священником и быстро поставила уже приготовленный ужин Адама на поднос.
- Адам, бери, ешь, потом быстро в постель, без всякого телевизора. Боже, ты совсем мокрый, возьми полотенце…
Адам и Зед исчезли.
- Вам пора ужинать, - сказал отец Бернард. - Я не хочу вас беспокоить. Я только на минуточку зашел, я не задержусь…
О том, чтобы пригласить его остаться на ужин, и речи быть не могло. Габриель, избегая взгляда Брайана, сказала:
- Выпейте хереса.
Священник не отказался. Вежливо повернувшись к Брайану, он поприветствовал его словами: "Христос воскресе". Пасха была неделю назад.
Брайан ответил:
- Знаю, уже неделю как. Надо думать, с тех пор ничего не изменилось.
- Хорошие вести не стареют, - ответил отец Бернард.
Он пришел поговорить с Габриель о Джордже, подумал Брайан. Это, вкупе с задержкой ужина, его чрезвычайно разозлило. Он не мог решить, что лучше - остаться и испортить им тет-а-тет, без сомнения, желанный для обоих, или уйти, пусть себе болтают. Он решил уйти. Габриель почувствует себя виноватой, и в результате ужин будет готов скорее. Он прошествовал в гостиную и включил телевизор. Он презирал телевизор, но всегда жадно глядел на чужие несчастья.
Габриель и священник сели за кухонный стол. Габриель налила себе хересу и закурила. Она коснулась рукава рясы (Габриель всегда всех трогала). Конечно, она, квакерша, формально не принадлежала к пастве отца Бернарда, но он расширительно толковал свои обязанности.
Отец Бернард Джекоби, выкрест-еврей, был приходским священником. Он был англиканин, но такого высокого толка, что никому в голову не приходило назвать его в глаза или за глаза пастором. Его приверженцы именовали его "отец Бернард". Многие относились к нему с подозрением, в том числе и его собственный епископ, который как-то сказал во всеуслышание, что Джекоби "не священник, а шаман". Некоторые мрачно намекали, что когда-нибудь он допрыгается со своими латинскими мессами. У него в церкви разило ладаном. Он приехал в город относительно недавно, и о его прошлом мало что знали, разве то, что он изучал химию в Бирмингеме и был чемпионом по борьбе (а может, боксу). Его считали гомосексуалистом, и он постоянно жил под тенью того или иного подозрения.
- Ну что ж, отец Бернард… - Габриель знала, что он пришел поговорить о Джордже, и в душе у нее шевельнулось возбуждение.
- Да-да-да. Приятно было посмотреть на "альфу и омегу", они такие счастливые. Мы должны приветствовать эти явления чистой радости и питаться ими, как манной небесной.
- Иные не любят смотреть на чужое счастье, - сказала Габриель. Говоря с отцом Бернардом, она принимала несвойственный ей торжественный и серьезный тон.
- Верно.
Священник не стал развивать эту тривиальную, но глубокую мысль. Он дружелюбно, хитро и внимательно смотрел на Габриель.
Отец Бернард был довольно высок, красив, хоть и выглядел странновато. Прямые темные гладкие волосы, подстриженные примерно на уровне подбородка, он аккуратно расчесывал на прямой пробор. У него был большой нос с крупными ноздрями и довольно блестящие, даже сверкающие, карие глаза - их пронизывающий прямой взгляд выражал (вероятно) любовь и заботу или (что тоже вероятно) безмятежное нахальство. Он был худой, с тонкими подвижными пальцами. Он всегда ходил в черных рясах, выбирая материю по сезону, и как-то умудрялся создать впечатление, что его священнический воротничок - из старинного кружева.
- Как Стелла?
- Замечательно, - ответила Габриель.
- Это понятно, но как она?
Габриель, которая видела Стеллу утром, задумалась.
- Она говорит только абсолютно точные вещи. Не знаю, как она себя чувствует, но, что бы она ни говорила, она прилагает титанические усилия, чтобы это звучало правильно. Она заботится о собственном достоинстве; для нее это вроде добродетели. А что вы сами к ней не сходите?
- Я у нее был. Меня интересует ваше мнение.
Стелла не принадлежала к числу поклонников отца Бернарда, хотя он славился своим умением очаровывать людей. Стелла в отличие от Брайана не питала неприязни к священнику, но относилась к нему подозрительно. Она не верила в Бога. Правда, в Него не верили многие из поклонников отца Бернарда.
- Что она сказала? - спросила Габриель.
Вопрос был вызван бездумной ревностью. Габриель часто впадала в бездумную ревность.
- Мы поговорили. Она говорила мало. Я говорил мало. Посидел. Ушел.
- Ей это было очень приятно.
- Не знаю.
Не разочарован ли отец Бернард, подумала Габриель, что ему не удалось ничего вытянуть из Стеллы. Брайан говорил, что священник вечно рыщет, пытаясь охмурить людей, попавших в беду.
- Насчет Джорджа… если вы хотите от меня услышать, как все было по правде, я не знаю, то есть я знаю только…
- О, по правде… кто же знает, как все было по правде… один только Бог.
Джордж тоже не принадлежал к числу поклонников отца Бернарда, но, по мнению Габриель, он был более легкой добычей для чар священника, чем Стелла. Во всяком случае, Габриель с удовольствием представила себе окончательно отчаявшегося и сломленного Джорджа, повинующегося отцу Бернарду.
- Как вы думаете, что это было? - спросил он.
- Конечно, несчастный случай.
Удивительно, с какой готовностью люди, в том числе Габриель, думали о Джордже плохо. На самом деле Габриель была уверена, что Джордж все сделал нарочно, и ее завораживала мысль, что он почти намеревался убить Стеллу. Она только единожды, недолго, видела Джорджа в приступе ярости, он орал жене: "Я тебя убью!" Зрелище было жуткое. Габриель знала: Стелла никогда не простит ей этого взгляда на закулисную сторону. Стелла пыталась скрывать, что Джордж с ней жестоко обращается, точно так же, как пыталась (безуспешно) скрывать его измены. Еще ему случалось кидаться на людей, чем-то ему не угодивших, - на цыганку, кондуктора автобуса, студента, а может, и других; одна из возможных формулировок, описывающих это поведение, была "буен во хмелю". Однажды ему грозило обвинение в нанесении тяжких телесных повреждений, но хитроумный Робин Осмор уладил дело без суда. По убеждению Алекс, Джордж просто попивал, в простительных количествах, но мало кто разделял это убеждение. Общепринятые нормы вежливости для него не существовали в принципе, и многие видели в этом признак коренного отсутствия морального начала. Казалось, барьеров, инстинктивно воздвигаемых цивилизованными людьми, для Джорджа просто нет. Люди его боялись, и Брайан не единственный считал, что "Джордж способен на что угодно". Люди чуяли в нем монстра и, без сомнения, хотели, чтобы монстр был. Но есть ли тому доказательства?
- О нем все плохо думают, - сказала Габриель.
- Людям нужен козел отпущения. Кто-нибудь, кто всегда под рукой. Официально признанный большим грешником, чем все остальные.
- Совершенно верно. Может, оттого, что мы так про него думаем, он действительно становится хуже. Но я уверена, что он ужасно обращается со Стеллой.
- Вы же сказали, что это был несчастный случай.
- Конечно… но я думаю… ей надо от него уйти.
- Потому что он может ее убить?
- Нет - чтобы остаться одной и начать новую жизнь. Она одержима Джорджем, она тратит себя понапрасну, и ее любовь не идет ему на пользу, а только злит. Ее любовь - как долг, что-то невещественное, смесь идеализма и ужасной самоуверенности. Она думает возвысить его. А ей бы встать на колени рядом с ним.
- Вы ей об этом говорили?
- Конечно нет! Она слишком гордая, самая гордая из всех, кого я знаю. Хорошо бы вы поговорили с Джорджем.
- И что я с ним сделаю?
- Его надо победить, сломать, довести до слез.
- Слез облегчения и раскаяния?
- Вы можете его спасти, Джорджа можно спасти любовью, только не такой, как у Стеллы, другой. Его уродство - это мольба о любви.
Священник от души расхохотался и хохотал слишком долго, потом щелкнул пальцами, как обычно делал, желая сменить тему разговора. Он встал.
- Вы знаете, когда приезжает профессор Розанов?
- Нет, - ответила Габриель, слегка обиженная столь резким отказом на ее крик души, и тоже встала.
- Вы с ним знакомы? - Отец Бернард знал знаменитого земляка лишь по чужим рассказам.
- Нет, - ответила Габриель, - Один раз видела на улице. Брайан знаком, ну и конечно, Джордж у него учился.
В этом месте разговора Брайан заметно прибавил громкости в телевизоре, демонстрируя свое недовольство.
- Что Брайан про него думает? - спросил священник погромче.
- Спросите его сами, - ответила Габриель, тоже на повышенных тонах, открывая дверь, - Брайан! Отец Бернард спрашивает, что ты думаешь о профессоре Розанове.
Вошел Брайан, подошел к газовой плите и заглянул в одну из сковородок, подняв крышку и тут же с лязгом опустив ее на место. Он вперил взгляд в священника, который, однако, не повторил вопроса, а вместо этого спросил:
- Почему профессор Розанов решил нас навестить?
- Лично меня он навещать не собирается. Кто его знает - артрит, водолечение…
- Вы не знаете, где он собирается остановиться?
- Без понятия. Может, в Королевском отеле.
(Королева Виктория побывала в Эннистоне в пору строительства Виктория-парка и посетила Институт, где принц-кон-сорт похвалил воды и упомянул Баден-Баден.)
- Он здесь не был с тех пор, как его матушка умерла, - сказала Габриель, - но говорят, он приезжает насовсем, выйдет на пенсию и поселится тут.
- Что он за человек?
Их разговор почти тонул в шуме телевизора из соседней комнаты.
- Розанов? Шарлатан. Знаете, что такое шарлатан - фальшивка, притворщик, фокусник, любитель совать нос в чужие дела, который прикидывается, что может…
- Да не кричи ты, - воскликнула Габриель и побежала выключать телевизор.
Священник откланялся.
Немного времени спустя Габриель и Брайан все еще говорили про Джорджа, Стеллу и Алекс.
- Оставь ты эту затею со Слиппер-хаусом, - сказал Брайан, - Алекс нас никогда туда не пустит. Кроме того, жить у нее под носом было бы просто ужасно.
- Мы будем ходить через заднюю калитку…
- Оставь.
- Я хочу жить в этом доме!
- Ты такая корыстная. И еще ты думаешь, что Алекс проматывает наше наследство.
- Эти ее выходки…
- Не надо так думать, это очень зло и мелочно.
- Я знаю!
- Стоит Алекс разбить чашку, и ты уже вздрагиваешь.
- Она вечно пользуется лучшими сервизами, и она такая неосторожная.
- Ну и что, это же не твои чашки и, скорее всего, никогда твоими не будут. Она все оставит Джорджу. Ты же знаешь, что мы и пальцем не шевельнем.
- Она могла бы и спросить нас, когда продавала Мэривилль.
Мэривилль был дом у моря.
- От него одна головная боль была: то сухая гниль, то заберется туда кто-нибудь…
- Если ты когда-то жил у моря, то потом просто ездить туда - уже совсем не то; там такое красивое побережье, а теперь на него грустно смотреть.
- Ну вот опять - только и думаешь, что про недвижимость!
- Алекс же не пользуется Слиппер-хаусом. В прошлом году в это же время я видела ее рисовальные принадлежности, они уже много лет лежат точно так же.
- Может, она там медитирует, это совершенно не наше дело, ради бога. Попробуй представить себе, каково ей живется. Тебе этот дом не нравится.
- Нравится, он же наш, но он такой маленький.
- Вот в чем твоя беда - ты так и не привыкла, что ты из бедных Боукоков.
Ветви рода, к которой принадлежала Габриель, почему-то не досталось семейных денег.
Габриель засмеялась.
- Может, и так! Но нам не хватает места. Если еще и Стелла тут будет…
- А ей обязательно тут быть?
- Думаю, да.
- Она к нам не поедет.
- Я с ней опять поговорила, очень тактично. Думаю, она боится возвращаться к Джорджу.
- Мужья и жены часто друг друга лучше понимают, чем кажется сторонним доброжелателям.
- Как бы там ни было, ей нужен перерыв.
- Ты, кажется, хочешь, чтобы она ушла от Джорджа.