В то судьбоносное утро адмирал Бланко, как обычно, ехал в церковь на черном "додже", и, когда машина проезжала над подкопом, боевики подорвали заряды. Официальный преемник Франко, премьер его правительства, адмирал Луис Карреро Бланко вместе со своим автомобилем разлетелся на атомы.
Это было потрясающе!
Завтра утром министр Луис Буэно, заклятый враг басков, тоже отправится в свободный полет.
Эта акция возмездия после долгого затишья напомнит правительству о том, что ЭТА не остановится ни перед чем, чтобы вызволить из рабства два с половиной миллиона басков, населяющих север Испании.
Уртадо часто говорил себе, что по природе своей он вовсе не жестокий человек. Он был писателем - с того самого дня, когда впервые взял в руки карандаш, а писатели в основном удовлетворяют жажду активных действий с помощью фантазии. Он напечатал три книги: поэтический сборник, пьесу, главным действующим лицом которой был Лопе де Вега, и короткую новеллу, основанную на фактах жизни и смерти Гарсиа Лорки. А после этого террор, развязанный генералом Франко, ударил и по его семье. Уртадо был вынужден сменить перо на винтовку. Он понял, что поработителей не одолеть с помощью слов, и взялся за оружие.
Отвлекшись от воспоминаний, Уртадо удивился, почему так долго не возвращается Хулия. И в тот же момент увидел, как она выходит из церкви.
Микель завел двигатель "панды", дождался, пока девушка сядет на сиденье рядом с ним, и, вырулив от обочины, поехал по улице Серрано. Он вел машину предельно внимательно. Не хватало сейчас еще попасть в аварию!
- Ну что, удостоверилась? - спросил он Хулию.- Это он?
- Он самый. Министр Луис Буэно собственной персоной.
- Великолепно! - возликовал Уртадо.- Значит, это наша мишень. Завтра разнесем его на миллион кусочков. Отлично поработала, Хулия!
- Кушайте на здоровье,- откликнулась девушка.
Некоторое время они ехали молча, а затем Микель спросил:
- Почему ты задержалась?
- Сейчас расскажу,- проговорила она, но вдруг умолкла и не раскрывала рта до тех пор, пока "сеат панда" не выехал на проспект Гран-Виа. Только тут она заговорила: - Удивительная штука. Я услышала, как телохранитель Буэно рассказывает об этом какому-то чиновнику, и вертелась рядом, чтобы подслушать. Похоже, вчера министру позвонил из Парижа какой-то испанский журналист и рассказал, что французский католический кардинал провел пресс-конференцию и сделал заявление относительно Лурда.
- Лурда? А что именно он сообщил?
- Нашли дневник святой Бернадетты. Оказывается, Дева Мария сказала ей, что вновь появится в Лурде именно в этом году, примерно через три недели. По-моему, интересно, а?
- Не особенно. Что может быть интереснее новости, которую мы подарим миру завтра утром!
- Возможно,- неуверенно сказала Хулия, шаря в сумочке в поисках сигарет.- Как бы то ни было, услышав эту новость, наш общий друг Луис Буэно обрадовался как ребенок. Он не мог скрыть своего ликования, даже несмотря на торжественную атмосферу мессы. Я раньше никогда не видела, чтобы он сиял, как начищенная монета. Когда он шел к церкви, он как раз читал статью, посвященную грядущим событиям в Лурде.
- Да, я видел его с газетой,- сказал Уртадо. Он свернул с Гран-Виа и, проехав еще немного, остановил машину напротив дома, в котором находилась снятая ими квартира.- Мне не терпится сообщить остальным, что дело на мази. Они уже наверняка раздобыли взрывчатку. Сегодня ночью мы заложим ее, а завтра - бум!
Через десять минут Уртадо шел по коридору к их временному жилищу. Ему нравилось все: и сама квартира, и дом, в котором она находилась, и соседи. Пусть арендная плата и была большой, но каждая песета, которую они платили за эту берлогу, окупалась. Здесь они могли чувствовать себя в полной безопасности. Тут жили "белые воротнички", наиболее состоятельные представители так называемого среднего класса, и поэтому испанская служба безопасности очень редко совала сюда нос.
Остановившись у двери, Микель услышал звук работающего телевизора.
- Они точно достали взрывчатку,- прошептал он Хулии и открыл дверь собственным ключом.
Внутри царила темнота. Лампы не горели, шторы были задернуты, очевидно для того, чтобы было удобнее смотреть телевизор. Уртадо включил верхний свет и едва не подпрыгнул от удивления, увидев в кресле не одного из своих напарников, а Августина Лопеса, лидера ЭТА, который, как он полагал, должен был сейчас- находиться в Сан-Себастьяне.
У Лопеса были кустистые брови, пушистые усы, четко очерченное, широкое лицо с жестким выражением и извилистым шрамом на щеке. Когда открылась дверь, он, увлеченный просмотром какой-то телепрограммы, даже не сразу повернул голову.
- Августин? Здравствуй. Что привело тебя сюда?
Еще больше внезапного появления Лопеса Микель был поражен его нарядом. Лопес нарядился в строгий костюм и галстук. Микель еще никогда не видел своего руководителя в таком виде.
Зарычав и заворочавшись наподобие большого медведя, Лопес выбрался из глубокого кресла и выключил телевизор. Затем глава организации, ведущей борьбу за национальное самоопределение, рухнул обратно в кресло и принялся раскуривать сигару. Уртадо последовал его примеру.
- Ты приехал вовремя, и я готов сообщить тебе хорошие новости,- сказал Уртадо.- Сегодня мы провели последнюю проверку расписания Луиса Буэно. Завтра в девять часов утра он приедет в церковь, чтобы присутствовать на утренней мессе. Он поедет тем же маршрутом, что и обычно. Все будет точно так же, как было на протяжении последних десяти дней. Утром эта свинья сдохнет! - Он обвел комнату взглядом и спросил: - А где все?
Лопес вытащил изо рта сигару и спокойно ответил:
- Я отправил их обратно в Сан-Себастьян. Одного - в панелевозе со взрывчаткой, остальных - на поезде "Тальго экспресс", с детонаторами и пусковым устройством.
Уртадо моргнул, не веря собственным ушам.
- Что ты сделал?
- Повторяю: я отправил их обратно в Сан-Себастьян. А сегодня туда же отправитесь и вы с Хулией. Это приказ. Именно для того, чтобы сообщить вам об этом, я и приехал сюда.
- Что за бред? - ошеломленно спросил Уртадо.- Я ничего не понимаю! А как же завтрашняя операция?
Лопес остался холоден как лед.
- Не будет завтра никакой операции,- безразличным тоном заявил он.- Операция отменяется. Или, по крайней мере, на время откладывается.
Уртадо шагнул к своему руководителю.
- О чем ты говоришь? Что вообще происходит?
- Позволь мне кое-что тебе сказать,- произнес.Лопес, снова принимаясь раскуривать сигару.
- Да о чем тут говорить! - взорвался Уртадо.- У нас уже все готово…
- Микель,- дернула его за рукав Хулия,- пусть Августин объяснит.
- Да уж, без этого не обойтись!
Августин Лопес выпрямился на стуле. Он был немногословным человеком, но сейчас обстоятельства действительно требовали, чтобы он объяснил соратникам сложившуюся ситуацию.
- Вчера, когда я находился в Сан-Себастьяне,- заговорил он,- мне позвонили из Мадрида, от самого министра Луиса Буэно. Он хотел встретиться со мной и провести предварительные переговоры по вопросу баскской автономии. Меня попросили приехать к нему домой рано утром, до того как он отправится в церковь.
Уртадо стоял как громом пораженный.
- Ты виделся с Луисом Буэно? - спросил он.
- Да, впервые в жизни. Раньше мы всегда общались только через посредников. Но теперь он настоял на личной встрече. Мы разговаривали в течение часа, и - опять же впервые - я увидел, что он готов обсуждать вопросы, связанные с автономией нашего народа.
Уртадо не верил собственным ушам. Ничего подобного он не мог бы вообразить даже в горячечном бреду.
- Буэно говорил с тобой о нашей свободе? - В душу Уртадо заполз черный червь подозрений.- Или ему донесли о готовящемся покушении?
- Нет,- покачал головой Лопес, кладя дымящуюся сигару на край пепельницы,- о готовящейся против него акции он не подозревает. Это были именно переговоры относительно нашей свободы. Луис Буэно, как тебе известно, чрезвычайно набожный человек. А вчера в Париже было объявлено о том, что в Лурде вскоре состоится новое пришествие Девы Марии. Ты об этом что-нибудь слышал?
- Об этом все слышали,- раздраженно ответил Уртадо,- но какое отношение это имеет к нам?
- Ш-ш-ш, Микель,- снова дернула его за рукав Хулия,- пусть Августин говорит.
- На самом деле это имеет самое непосредственное отношение к нам и к нашему будущему,- продолжал Лопес.- Весть о грядущем возвращении Богоматери в Лурд произвела на Буэно колоссальное впечатление. Он всей душой верит в это и считает, что, если пришествие действительно случится, это станет знаком свыше - знаком ему и другим властям предержащим. По его мнению, это будет означать, что Господь требует от них проявить милосердие. В таком случае Буэно готов выпустить на свободу всех политических заключенных-басков, объявить масштабную амнистию и начать переговоры здесь, в Мадриде, с целью решить баскскую проблему. Он пообещал мне, что результатом этих переговоров станет предоставление нам автономии в той или иной форме, но к обоюдному удовлетворению обеих сторон.
Лопес взял сигару и помахал ею в воздухе, как если бы это была дирижерская палочка.
- С учетом всех этих обстоятельств и открывающихся перед нами новых возможностей - а я убежден, что Буэно был искренен,- я принял решение прекратить на неопределенное время любые акции насильственного характера.
В течение всей этой речи Уртадо нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Когда Лопес умолк, он заговорил:
- Августин, я всегда с глубочайшим уважением относился к твоему мнению, но в данном случае меня обуревают сомнения. Неужели ты готов поверить Луису Буэно?
- Я должен поверить ему. Правительство впервые пошло нам навстречу и выразило готовность к переговорам. Если мы сумеем решить наши проблемы с помощью диалога, без кровопролития, это будет наилучшим выходом для всех.
- Этот подонок всего лишь пытается выиграть время, задабривает нас,- упорствовал Уртадо.- Августин, ведь именно ты задумал мадридскую операцию! И теперь, после стольких недель подготовки, работы на износ, когда все уже готово, пойти на попятный? Эта акция может стать нашим величайшим успехом. Она продемонстрирует королю нашу силу и решимость, заставит разговаривать с нами как с равными. Августин, я заклинаю тебя: отдай приказ вернуть оборудование и остальных участников операции!
- Нет! - отрезал Лопес.- Нашим величайшим успехом, как ты выражаешься, станет автономия, завоеванная без кровопролития. В конце концов, мы не убийцы. Мы патриоты. Если враг готов дать нам свободу мирно, так тому и быть.
Уртадо не сдавался:
- Ты говоришь, что мы не убийцы. Да, я согласен, но ведь они-то убийцы! Они - угнетатели и душегубы, которым нет веры! Я никогда не забуду того, что они сделали с моей семьей, тот ночной рейд, когда они убили моего отца, дядю и двоюродного брата только за то, что те распространяли антифалангистские листовки.
Лопес встал со стула и выпрямился во весь свой огромный рост.
- Это было при Франко,- сказал он,- а сегодня другие времена.
- Другие времена? - возмутился Уртадо.- Буэно был марионеткой Франко!
- Микель,- перебила его Хулия,- возможно, он прав. Можно ведь попытаться. Тебе еще никогда не приходилось убивать людей, и если есть шанс обойтись без этого, его нельзя упустить.
Разъяренный Микель развернулся и набросился на девушку:
- А тебя кто спрашивает? Ты что, много понимаешь в убийствах?
- Я знаю, что это грех.
- Я уже убил его в своем сердце и готов проделать то же самое в жизни.- Уртадо снова повернулся к Лопесу.- Буэно - убийца и всегда останется им. Черного кобеля не отмоешь добела. Такие люди не меняются.
- И все же сегодня он не такой, как прежде. Ожидание чуда в Лурде смягчило его, и, если оно действительно произойдет, эта перемена в нем останется непреходящей. К счастью для нас.
- А если никакого чуда не будет?
- Тогда мы пересмотрим наши планы. Поживем - увидим. Увидим, случится ли что-нибудь в Лурде и как Буэно поведет себя по отношению к нам.
Лопес направился к двери, но Уртадо не желал угомониться.
- Поживем - увидим! Поживем - увидим! - злобно прокричал он, передразнивая старшего товарища.- Дева Мария, какая-то поганая нора в Лурде… Дерьмо все это! Меня, как и моего отца, воспитывали в католической вере. И куда это его привело? Куда это привело всех нас? Бог Буэно - не мой Бог! Я не признаю Бога, который допускает притеснения и геноцид! Очнись, Августин, приди в чувства! Не позволь, чтобы их Бог надел на нас кандалы! В Лурде ничего не произойдет, и для нас ничего не изменится. Их тактика заключается в том, чтобы сбить наш накал, замедлить наше движение вперед, внести раскол в наши ряды и в конечном счете уничтожить сопротивление. Мы обязаны осуществить наш план. С ними можно говорить только на языке бомб, только его они понимают и уважают.
Лопес остановился возле двери.
- Микель, мой ответ по-прежнему "нет". С сегодняшнего дня мы временно прекращаем любые насильственные действия. Попробуем говорить на другом языке, на языке Девы Марии. До свидания. Увидимся в Сан-Себастьяне.
Он открыл дверь и вышел. Микеля шатало от разочарования и злости, ему казалось, что он вот-вот упадет в обморок. Постояв несколько секунд и немного придя в себя, он быстро подошел к столику возле телевизора, открыл стоявшую на нем бутылку виски и налил целый стакан. А затем выпил огненный напиток большими глотками, глядя при этом на Хулию, которая устроилась в кресле. Пытаясь хоть немного утихомирить его, девушка заговорила, помогая себе жестами:
- Микель, возможно, Августин прав. Ведь раньше он никогда не ошибался. Может, помимо бомб, действительно существуют другие способы решать проблемы? Давай подождем и посмотрим, как будут развиваться события.
- И ты туда же! - закричал Уртадо. Он допил виски и опять наполнил стакан до краев.- Еще одна свихнувшаяся католичка! На что ты рассчитываешь? На то, что в пещере появится Пречистая Дева и враз дарует нам свободу? Ты этого ждешь? Появления чертовой Девы Марии в чертовой пещере? Чуда, которое заставит ублюдка Буэно подарить свободу баскам?
Он снова осушил стакан, со звоном поставил его на столик и повернулся к Хулии.
- Теперь я говорю "нет". Нет, я не позволю этому случиться. Я положу конец этому сумасшествию.
Он направился к двери в спальню.
- Микель,- окликнула его Хулия,- куда ты идешь?
Уртадо остановился в дверном проеме, обернулся и ответил:
- К телефону. Я собираюсь позвонить матери в Сан-Себастьян и попросить ее, чтобы она встретилась со своим приходским священником и записала меня в список испанских паломников, отправляющихся в Лурд.
Хулию затошнило от предчувствия чего-то очень и очень нехорошего.
- Ты… ты едешь в Лурд?
- Совершенно верно, я еду в Лурд,- мрачно ответил Уртадо.- И знаешь для чего? Я взорву этот чертов грот, разнесу все их святыни вдребезги, так что Деве Марии негде будет появиться, а Буэно нечего будет дожидаться. И тогда ничто не сможет помешать нам осуществить наш план.
Хулия вскочила на ноги.
- Микель, ты, должно быть, шутишь!
- Посмотри на меня. Похож я на человека, который шутит? Я подниму на воздух эту чертову пещеру!
- Микель, ты не можешь так поступить! Это же чудовищное кощунство!
- Знаешь что, сестричка, есть только одно чудовищное кощунство - позволить этому гребаному Буэно остановить нас, связать нас по рукам и ногам. Когда я закончу со всем этим, не будет больше никакой пещеры, никаких чудес и рабства, в котором нас держит Буэно. Не будет никогда!
4
ЛУРД
Лиз Финч медленно поднималась по извилистой улице Бернадетты Субиру, судя по всему, главной в городе. Все здесь резало глаз, и Лиз попыталась вспомнить самые отвратительные улицы, на которых ей приходилось бывать. Несколько всплыли в памяти сразу: Сорок вторая улица в Нью-Йорке, Голливудский бульвар в Лос-Анджелесе, улицы, ведущие к тому месту, где родился Иисус в Вифлееме. Они были кричаще безвкусными, но по вульгарности и торгашескому духу, пропитавшему все и вся, эта улица Лурда превзошла всех своих собратьев.
Еще в Париже Лиз усердно готовилась к командировке, и теперь ей вспомнились строки, написанные французским писателем Жоресом Карлом Гюисмансом. Порывшись в сумочке, она достала свои записи и нашла цитату из его эссе "Лурдские толпы": "Безобразие всего, на чем останавливается глаз, настолько впечатляюще, что кажется противоестественным. В Лурде этого безобразия - избыток: хоть пруд пруди, хоть улицы мости. Дурновкусие здесь приняло столь грандиозные масштабы, что кажется, будто этим городом правят их величества Низменность и Подлость".
"Аминь, брат мой!"- подумала Лиз и пошла дальше.
Она намеренно приехала в Лурд на день раньше, оказавшись в городе в эту жаркую субботу, 13 августа, и опередив толпы паломников, которые выплеснутся на городские улицы завтра, в канун Недели Новоявления. Обычно, когда ее отправляли в командировку в незнакомый город, она всегда приезжала туда за сутки до намеченного события, чтобы ощутить атмосферу нового места, познакомиться с ним и наметить план действий.
Дорогу от аэропорта до города - каких-то одиннадцать километров - никак нельзя было назвать живописной. Глаз радовали разве что редкие виноградники и кукурузные поля, а помимо них дорогу "украшали" лишь цветистые рекламные щиты да придорожные кафе с дико звучащими с непривычки религиозными названиями.
Первое, на что обратила внимание Лиз, приехав в Лурд, было убожество, царившее здесь повсеместно, а также неимоверное количество магазинов, кафе и гостиниц, сосредоточившихся на кривых улицах, спускающихся к реке. Этот маленький городок с населением всего в двадцать тысяч человек ежегодно принимал до пяти миллионов паломников и размещал их в своих четырехстах гостиницах и пригородных кемпингах.
Таксист высадил Лиз перед центральным входом гостиницы с дурацким названием "Галлия и Лондон", вытащил из багажника два ее чемодана и втащил их в темный дверной проем, по обеим сторонам которого возвышались мраморные колонны. Влево и вправо от входа в гостиницу разбегались сувенирные лавки.
Лиз пошла следом за таксистом и оказалась в просторном, залитом светом вестибюле. Расплатившись с водителем, она подошла к розовощекой женщине с выкрашенными в светлый цвет волосами, которая откровенно скучала за деревянной стойкой, выложенной поверху мраморной плиткой. Лиз зарегистрировалась, но не пожелала пойти вместе с портье, который потащил чемоданы в отведенную ей комнату. Она не видела в этом смысла, как и в том, чтобы осмотреть номер. Какой бы он ни был, все сойдет, поскольку в ближайшие восемь дней в Лурд нахлынет такой поток паломников, какой городу еще никогда не доводилось видеть.