- А я не говорю, что вообще отказываюсь ее продавать. Я отказываюсь продавать ее за деньги. Хоть я и не так богата, как судачат обо мне люди, сами деньги меня не интересуют. Что мне действительно нужно, так это обеспечить будущее моего племянника. Иными словами, мне нужны хороший университет и сумма денег, которая пошла бы Жану на учебу. Но и это не все. Жан хочет изучать биохимию в современном американском университете. Есть у него такая мечта. Наверное, он мог бы поступить туда и обычным путем. Но мне говорили, не всегда это просто. Я хочу, чтобы у него было будущее. Мне нужно наверняка знать, что он поступит в американский университет вроде вашего Чикагского. И если вы можете…
- Конечно могу,- решилась подать голос Аманда.- Если у Жана приемлемые оценки…
- Лучше не бывает,- перебила ее мадам Готье.- Учится парень блестяще. Я вам сейчас покажу.
Она выскочила из комнаты и через считаные секунды вернулась с папкой, которую открыла у Аманды на коленях.
- Вот, сами убедитесь,- произнесла мадам Готье с нескрываемой гордостью.
Аманда быстро пробежала глазами отчеты, содержащие школьные оценки Жана и восторженные отзывы его учителей по разным предметам. Было очевидно, что у молодого человека действительно светлая голова.
С улыбкой Аманда отдала папку обратно.
- Я вижу, мальчик действительно одаренный,- согласилась она.- Так что никаких проблем. У меня есть связи, необходимые для его поступления в Чикагский университет. Могу вам обещать…
- Вы должны дать гарантию,- подчеркнула мадам Готье.- За эту гарантию я вам и продам дневник.
- Гарантию чего? Того, что ему будет обеспечено поступление в Чикагский университет или другой такого же уровня? И что я оплачу его учебу? Что еще?
- Ничего сверх того. Я хочу, чтобы он там учился. Хочу, чтобы перед ним открылись настоящие возможности.
Возбуждение переполняло Аманду.
- У вашего племянника будут возможности, обещаю вам. Дайте мне дневник, и я обещаю…
Мадам Готье сунула тетрадь в сейф и заперла дверцу.
- Обещаний недостаточно. Это бизнес. Я хочу гарантий на бумаге. Мне нужен подписанный контракт между мною, продавцом, и вами, покупателем.
- Все, что угодно! - воскликнула Аманда.
- Дайте-ка я позову месье Аббади.
- Кого?
- Моего старого друга, адвоката на пенсии. Все должно быть оформлено законным образом. Он подготовит контракт.- Она направилась в другую комнату.- А вы пока обождите.
Аманда не могла усидеть на месте. Вскочив на ноги, она начала ходить по гостиной, размышляя над значением этой невероятной находки. Во-первых, это означало гигантский сдвиг в делах с Кеном. Она покажет ему дневник. Он этот дневник прочитает, сам все увидит и поймет, как глупо заблуждался, обожествляя страдающего галлюцинациями ребенка. Кен немедленно вернется вместе с нею домой, чтобы подвергнуться операции. И если есть хоть один шанс на его спасение, он будет спасен.
Пройдясь из угла в угол несколько раз, Аманда осознала, что у находки есть ценность и другого рода. Имея на руках такой компромат, можно спасти еще одного человека - ее новую подругу Лиз Финч, которая сможет написать одну из самых выдающихся статей десятилетия и сохранить за собой работу в Париже. Аманда живо представила себе аршинные заголовки, под которыми выходят газеты по всему миру. Но тут же увидела и еще кое-что, отчего остановилась на месте как вкопанная. Она увидела конец Лурда. Вместо Лурда перед ее глазами предстал город-призрак, забытое всеми местечко. Стало грустно и совестно. Ей вовсе не хотелось выступать в качестве Аттилы - разрушителя городов. Но какого черта? Она жила в реальном мире. А в нем не могло быть места идиотским ложным верованиям, которые разлагали, вводили в заблуждение и калечили человеческие души. Скорее всего, сказала себе Аманда, если бы Лурда не было, люди его выдумали бы, выдумали что-то вместо него. Но это было уже не ее ума дело. Ее единственной заботой была судьба любимого человека - Кена. Ну и заодно судьба подруги - Лиз Финч.
Она не сразу осознала, что мадам Готье вернулась в гостиную.
- Моего соседа, месье Аббади, не оказалось дома. Уехал внуков навестить. Но я все равно достала его по телефону - дозвонилась ему в По, рассказала, что к чему. Он говорит, что контракт будет простой - составить его не трудно. Обещал вернуться в Бартре рано утром. Напишет проект контракта и придет сюда, а вы за обедом его прочитаете.
- Завтра? - переспросила Аманда.
- Можете возвращаться в Лурд, а завтра утром вернетесь. Ехать-то недалеко. Или останьтесь - поужинаете со мной и Жаном, а переночуете в британском молодежном общежитии тут неподалеку. Называется "Осанна-хаус". Вообще-то там людей со стороны на ночь не пускают, но я с ними договорюсь.
- Извините, остаться не могу. Мне надо в Лурд. У меня там муж. Он…
- Молится о чуде?
Впервые за все время черты лица мадам Готье смягчились.
- Ну, поезжайте к нему, поезжайте. Завтра дневник будет у вас. Обещаю.
* * *
Ранним вечером Эдит Мур стояла у подножия статуи отца Пейрамаля, который, будучи во времена Бернадетты кюре Лурда, стал первым влиятельным священником, признавшим реальными видения девочки-крестьянки. Эдит запрокинула голову, чтобы лучше разглядеть колокольню и освещенный шпиль церкви Святейшего Сердца Иисуса. На душе стало как-то теплее при мысли о том, что этот храм в 1903 году заменил старую приходскую церковь, где проповедовал отец Пейрамаль. Его останки покоились тут же, в склепе, расположенном в церковном подвале. Сюда была перенесена и старая деревянная будка-исповедальня, где он принимал сокровенные признания прихожан.
Спокойнее было и оттого, что время исповеди назначил ей сам отец Рулан. Это он три года назад заинтересовался ее судьбой и с тех пор подружился как с самой Эдит, так и с ее мужем. Регги, узнав о встрече жены с доктором Клейнбергом и затем встретившись с Клейнбергом лично, позвонил отцу Рулану, чтобы быть абсолютно уверенным в том, что в церкви обязательно будет присутствовать священник, готовый выслушать исповедь. Отцу Рулану он сказал, что Эдит желает исповедоваться не в часовне на территории святилища, а именно в церкви Святейшего Сердца Иисуса в старом городе, и тому якобы есть причины эмоционального порядка. Ведь именно в церковь Святейшего Сердца пришла Эдит на исповедь три года назад за несколько часов до исцеления. Хотя все эти приготовления несколько выходили за рамки обычного, они ни в малейшей степени не смутили отца Рулана. Он легко согласился на оба условия, которые изложил ему Регги. Были назначены место и время исповеди. И вот время подошло.
Заметно прихрамывая, Эдит пересекла улицу Святого Петра и вышла на Церковную улицу, поднялась по ступенькам и вошла внутрь храма. На скамьях сидели редкие молящиеся. В ряду, где никого не было, Эдит преклонила колени и вознесла покаянную молитву.
- Господи, я искренне сожалею, что оскорбила Тебя, милостивого Спасителя моего,- зашептали ее губы. - Ненавижу все прегрешения мои и смиренно молю Тебя простить все вольно или невольно содеянное мною против заповедей и священной воли Твоей. Обещаю Тебе, Господи, и твердо решаю избегать всякого добровольного греха и всего того, что к нему проводит. Уповаю на милосердие Твое и благодатную помощь Твою, укрепляющую меня во всяком добре. Уповаю на милость Твою при заступничестве Пречистой Матери Твоей и всех святых Твоих. Аминь.
Поднявшись с колен, она заковыляла вдоль прохода к исповедальне, где, как заверил ранее отец Рулан, ее должен был ждать священник. Подходя к будке все ближе, Эдит пыталась представить себе, как отреагирует священник на ее признание. Поскольку отец Рулан знал, что нужно направить кого-то выслушать ее исповедь, оставалось надеяться на то, что этот священник будет обладать не меньшей широтой мышления, чем сам Рулан. Регги не уставал повторять, что в Лурде из всех священников отец Рулан самый дельный и разумный, потому что лучше других знает, насколько не проста подчас бывает жизнь земная. Может быть, и назначенец его окажется сегодня столь же разумным и гибким. Или, во всяком случае, не оскорбится с ходу. Она никак не могла представить себе, какой из двух вариантов более вероятен.
Внутри исповедальни Эдит вновь встала на колени и обратилась к зарешеченному окошечку в перегородке:
- Отче, мне нужна помощь.
Из отверстия донесся доброжелательный, несколько приглушенный голос:
- Можете начинать.
За последние годы Эдит обрела богатый опыт в этом деле, а потому без задержки приступила к процедуре покаяния.
- Благослови, отче,- начала она.- Исповедуюсь Богу Всемогущему и тебе, отче, ибо согрешила. В последний раз исповедовалась около недели назад. А виню себя в одном грехе, содеянном сегодня.
Ответа с другой стороны перегородки не последовало. Эдит поняла, что находящийся там духовник весь обратился во внимание. Она заговорила вновь без колебаний, поскольку знала, что все сказанное ею останется тайной - тайной исповеди.
- Святой отец, ранее я выздоровела. Медицинское бюро признало мое выздоровление чудесным исцелением. И архиепископ в Лондоне сказал мне, что о моем чудесном исцелении будет объявлено официально. Но выяснилось, что выздоровления на самом деле не было. Врач, которого привезли сюда, чтобы дать окончательное заключение, заявил, что исцеление оказалось временным. Опухоль снова растет.
Молчание за перегородкой несколько затягивалось. Однако в конце концов оттуда сказали вполголоса:
- А вы уверены в этом? Ваш врач уверен?
- Да, уверен.
- Сообщил ли он об этом отцу Берье?
- Никому, кроме меня, он об этом еще не говорил. Только мне и Регги.
- В чем ваш грех? Готовы ли вы назвать его?
- Готова, святой отец. Доктор Клейнберг сказал, что состояние мое будет ухудшаться и в конце концов приведет к смерти, если я не подвергнусь новому лечению, с которым тайно экспериментирует один врач. Этот врач готов прибыть в Лурд завтра, чтобы испытать свой метод на мне в воскресенье. Мне сказали, что у меня есть семидесятипроцентный шанс на излечение. Но ведь правда, что, если меня спасет эта операция, я больше не смогу считаться чудесно исцеленной?
Пропустив ее вопрос мимо ушей, священник настойчиво повторил:
- В чем же ваш грех?
- Меня одолевает искушение, отче. Пока я считаюсь женщиной-чудом, у меня есть возможность помочь мужу. Сейчас у него здесь отлично идут дела с нашим рестораном. Но в это дело вложено все мое наследство. Едва я перестану быть чудом, дела наши пойдут на спад и в конце концов мы потеряем все. Мы с Регги вместе подумали и составили план. В этом и состоит мой настоящий грех, святой отец. Я послала Регги к доктору Клейн-бергу спросить, как он поступит в случае, если этот медицинский метод в самом деле окажется успешным. Сможет ли он закрыть на это глаза и сказать Медицинскому бюро, что я исцелилась чудесным образом? Мы попросили его солгать.
- И что же доктор Клейнберг? Что он сказал на вашу просьбу?
- Он не сможет подтвердить, что в моем случае имело место чудесное исцеление. Лишь церковь может сделать это. Вот если я найду кого-нибудь в церкви, кто согласится посмотреть на факт моего лечения сквозь пальцы - если я, конечно, этому лечению подвергнусь - и удостоверить чудесную природу моего исцеления, то он этому мешать не будет и об операции упоминать не станет. Он дал понять, что мне следует попросить кого-то в церкви согласиться признать мое исцеление чудом.- В ее голосе послышалось колебание.- Возможно ли это, отче?
После короткой паузы из-за решетки прозвучал ответ духовника:
- Нет, невозможно. Вылечиться медицинскими методами и сделать вид, что это было чудесное исцеление,- такого обмана церковь не потерпит. Извините.
Потрясенная и пристыженная, Эдит жалобно обратилась к зарешеченному окошечку:
- Отче, я в смятении. Что же мне делать?
- Для своего спасения? Как ваш духовник могу лишь посоветовать вам вновь возложить свои упования на милость Пресвятой Девы. Но понимаю и колебания, которые могут быть у вас по поводу этого пути. Ведь вы один раз уже поверили, что исцелены Ею, однако по какой-то неведомой нам причине исцеление не состоялось. С другой стороны, врач говорит, что медицина и хирургия дают вам больше шансов выжить. Выбор должны сделать вы сами.
- Значит, отец, мне лучше согласиться на операцию?
- Почему, бы и нет? Вполне возможно, что вы излечитесь и принесете еще много пользы на земле. Но чудесным свое исцеление назвать уже не сможете.
- Получается, как бы я ни поступила, мне приходится выбирать между двумя разновидностями смерти. Если я останусь в живых, мне больше никогда не быть чудо-женщиной.
На сей раз пауза оказалась продолжительнее. Но ответ все же последовал:
- Мы не считаем, что чудеса нисходят лишь на больных, получающих исцеления у грота. По безмерной милости Божьей на свете происходит и множество иных чудес. Совсем другое чудо свершится в Лурде на нынешней неделе. Разве не испытает чудо тот, перед кем предстанет Пресвятая Дева во время Ее Новоявления? Кто-то таким образом сам превратится в чудо. Это будет чудо-мужчина или чудо-женщина.
- Правда?
- Конечно. Этот человек, как ранее Бернадетта, навеки войдет в историю в качестве личности, наделенной чудесным свойством.
Кивнув, словно ее могли видеть, Эдит завершила свою исповедь:
- Я каюсь в своем грехе… в своих грехах… За то, что попросила своего врача… И вас просила… Об этих грехах и грехах всей своей жизни сокрушаюсь всем сердцем моим. А особенно о грехах себялюбия и жадности.
На это покаяние священник ответил автоматически. В качестве епитимьи он назначил ей прочитать двенадцать раз молитву "Богородице Дево, радуйся" и отпустил грехи.
Все кончилось. Эдит поднялась на ноги, вышла из исповедальни и нетвердым шагом двинулась по центральному проходу. Покидая церковь Святейшего Сердца Иисуса, она уже точно знала свой дальнейший путь.
Сейчас она позвонит Регги в ресторан, где просила его оставаться все это время, и прикажет ему известить доктора Клейнберга, что готова подвергнуться операции по новой методике доктора Дюваля. Операции и неизбежным после нее лишениям. Причем как можно скорее.
После этого она пойдет к гроту и станет молиться под нишей. Снова горячо молиться в надежде на то, что Дева Мария явится пред ней и спасет ее, прежде чем скальпель коснется несчастной плоти.
Чувствуя себя полностью раздавленной, Эдит заковыляла прочь. Лишь одна вещь тревожила ее мысли - голос священника в исповедальне. В нем было что-то неуловимо знакомое… Если бы этот голос звучал чуть четче, она могла бы поклясться, что принадлежит он не кому иному, как отцу Рулану.
14
СУББОТА, 20 АВГУСТА
Ранним утром, когда солнце только начинало всходить над Лурдом, отец Рулан позавтракал и вышел из обширного Капелланского корпуса, располагавшегося за Верхней базиликой. Он держал путь к пандусу, по которому намеревался спуститься к базилике Четок, где у него был офис.
Обычно во время таких прогулок святой отец с удовольствием вдыхал свежий воздух и Божью благодать, что, несомненно, шло на пользу здоровью и отчасти компенсировало издержки сидячего образа жизни. Но этим прохладным утром он был слишком удручен, чтобы дышать полной грудью.
Размеренно шагая по дороге, отец Рулан был целиком погружен в раздумья. Его мысли занимало признание, которое сделала вчера вечером Эдит Мур. Практически в последний момент он принял решение самому сесть по другую сторону перегородки в церкви Святейшего Сердца Иисуса и исповедать Эдит. Ему не было ведомо, узнала ли она его голос, хоть он и прикрывал ладонью рот, разговаривая с нею. Но если даже она что-то заподозрила или догадалась о его присутствии, это уже не имело особого значения. Реальное значение имела сама исповедь, выслушать которую он решил, повинуясь какому-то неведомому инстинкту.
Чудесное исцеление, о котором так хотелось объявить Рулану и которое было бы так кстати в период Новоявления, не состоялось. Известие было неожиданным, но места для сомнений не оставляло. Доктора Клейнберга
вызвали сюда потому, что он был одним из лучших в своей специальности. Сделанные им анализы и рентгеновские снимки, на основе которых он поставил диагноз, не могли лгать. Эдит Мур исцелилась ранее (очевидно, в результате спонтанной ремиссии), но не сейчас.
Отец Рулан всесторонне обдумал ситуацию. С точки зрения собственной выгоды это был плачевный результат. Церковь могла бы использовать случай чудесного исцеления к своей вящей славе, раструбив о нем во все концы света и собрав с этой рекламы богатый урожай. Не стоило забывать и о том, каким тяжелым ударом стала эта неудача для супружеской четы Муров. Все свое состояние они вложили в то, чтобы чудесное исцеление принесло им коммерческий успех, а теперь они обречены на банкротство, причем не только финансовое.
Жаль, что он не смог дать согласие на обман, о котором умоляла его Эдит. По слабости своей отец Рулан попустительствовал множеству мелких грешков, но крупного греха не совершал никогда. Откровенно говоря, его удивил доктор Поль Клейнберг, медик с незапятнанной репутацией, согласившийся принять участие в обмане. Хотя нет, Неправда. Принятие окончательного решения и совершение подлога доктор оставил на долю священника - не кого иного, как Рулана. А вдруг Клейнберг, узнав, что Эдит получила со стороны священства отказ, пересмотрит свою позицию и все-таки удостоверит чудесное исцеление? Однако такая мысль сразу была отвергнута. Ведь Клейнберг еврей, и вряд ли он захочет стать медицинским Дрейфусом. Да, ничего не поделаешь… Бедная, несчастная Эдит.
И все-таки, напомнил себе отец Рулан, он по-своему пытался помочь Эдит Мур, пытался ей кое-что сказать. Говорил он не прямо, а намеками, и Господь ни в коей мере не мог осудить его за человеколюбие. Но Рулан опасался, что туповатая Эдит Мур не уловила того, что он старался внушить ей.
Священник сокрушенно вздохнул. Он сделал все, что было в силах честного слуги Божьего, и тоже достоин отпущения греха. Если можно назвать грехом отказ от дальнейшего вмешательства в дела несчастной женщины.
Незаметно для себя пройдя путь до площади Четок, отец Рулан вошел в свой кабинет, готовясь провести за письменным столом долгий, изнурительный день.
Он удивился, увидев в кабинете гостя, пришедшего еще раньше, хотя его совсем не удивило, что гость отыскал ключ от единственного шкафа, открыл дверцу, вытащил оттуда выпитую на четыре пятых бутылку шотландского виски "Джей-энд-Би" и наливал сейчас спиртное себе в стакан, вполне обходясь безо льда и содовой.
Долговязый монсеньор Пейрань, епископ Тарбский и Лурдский, отошел от шкафа с наполненным стаканом и приветствовал Рулана коротким кивком. Переломившись пополам, словно складной аршин, он опустился на стул напротив письменного стола.
- Раненько же вы приходите на службу. Я потрясен,- проскрипел епископ.
- Я еще более потрясен тем, что вы пришли даже раньше меня.- Отец Рулан сел за стол.- Дел нынче невпроворот.- Он внимательно всмотрелся в морщинистое лицо епископа.- Что-нибудь случилось, ваше преосвященство?
- Да, дел хватает,- согласился епископ Пейрань. Он задумчиво отхлебнул виски, а затем, запрокинув голову, одним махом влил в себя остатки.- Только результат нулевой. Вот что меня беспокоит.
- В каком смысле нулевой?