Король положил рукопись обращения перед собой на трибуну. Руки его привычно поднялись, коснулись груди и в панике заметались между звездами и орденами, нашаривая пенсне. Пенсне отсутствовало. Он помнил, что отложил пенсне с тесьмой в сторону, когда ему застегивали на спине булавками мундир. Он сказал что-то одному из пажей, тот опрометью ринулся к дверям и при этом вышиб алебарду из руки стража.
Тем временем мэтр Пуатен, который, как-никак, проработал в театре пятьдесят лет, подал знак трубить традиционный охотничий сигнал, который означает появление лисы и придает особую выразительность фанфарам.
Пока длилась блестящая импровизация, мальчик успел вернуться и вручить королю пенсне. Пипин склонился над рукописью, написанной четким и мелким почерком математика.
Он в буквальном смысле читал свою речь, не повышая и не понижая голоса. Он излагал свои пункты, ничего не подчеркивая, не прибегая к риторике.
Никто бы не мог придраться к вступлению.
- Мои пэры, мой народ.
Мы, Пипин, король Франции, по праву крови и врученных нам народом полномочий, считаем, что землю нашу необычайно и благоприятно Бог наделил плодородной почвой и мягким климатом, а народ наградил умом и талантом превыше многих других народов…
На этом месте его прервали аплодисменты, отчего он поднял голову, снял пенсне - и потерял строчку.
Когда шум затих, он снова надел пенсне и пригнулся, вглядываясь в бисерный почерк.
- Где же это… Так, так… вот: …талантом превыше многих других народов. Когда мы приняли корону, мы тщательно изучили историю страны, ее богатства, ее неудачи, ее возможности. Мы не только изучали имеющуюся статистику, но общались с народом, и не в нашем королевском обличье, а как такой же человек, как они. - Тут он поднял голову и разговорным тоном заметил: - Если кому-то это покажется чересчур романтичным, то скажите, как еще я мог все разузнать.
Он вернулся к рукописи. Великое собрание охватило неясное беспокойство.
- Мы поняли, - продолжал Пипин опять тоном ученого педанта, - что власть, продукты, блага, прибыли и благоприятные возможности должны получить более широкое распространение, чем это имело место до сих пор.
Правые и левые центристы в ужасе уставились друг на друга.
- Мы полагаем, что необходимо внести некоторые изменения, новые программы и меры регулирования, с тем чтобы наш народ мог жить в довольстве и покое и чтобы озарявший некогда весь мир дух Франции мог разгореться с новой силой.
Пока он переворачивал страницу, послышались отдельные слабые хлопки. Делегаты нервно задвигали ногами между своими книгами и портфелями.
Пипин продолжал:
- Народ Франции призвал короля. Править - не только сущность короля, но и его долг. Там, где президент предлагает, король повелевает, иначе должность его бессмысленна и монархии на самом деле не существует.
А посему, мы приказываем и постановляем, чтобы кодекс, вырабатываемый вами, содержал следующие пункты…
Тут-то и взорвалась бомба.
В нервом параграфе речь шла о налогах - снизить их поелику возможно и взимать со всех, без исключения.
Во втором - о заработной плате: привести в соответствие с прибылью и снижать в зависимости от прожиточного минимума.
Цены - строго контролировать во избежание манипулирования.
Жилищный вопрос - улучшить существующие жилищные условия и предпринять новое строительство с соблюдением контроля за качеством и арендной платой.
Пятый параграф призывал реорганизовать правительство таким образом, чтобы оно выполняло свои функции с наименьшей затратой денежных ресурсов и минимальными штатами.
В пункте шестом рассматривалось медицинское страхование и пенсии по выходе в отставку.
В седьмом предписывалось дробление больших земельных наделов с целью сделать пустующие земли плодоносными.
- К трем великим словам я хочу добавить четвертое, - заключил король. - Отныне девиз французов будет "Свобода, Равенство, Братство и… Предприимчивость".
Король, не поднимая головы, ждал аплодисментов, но, не дождавшись, обвел взглядом потрясенное собрание. Делегаты оцепенели от ужаса. Остекленевшими глазами они уставились на короля. Они, кажется, перестали дышать.
У Пипина IV было намечено на этом месте поклониться и с достоинством, под рукоплескания, удалиться, а вместо этого последовала гнетущая тишина. Он бы еще понял, если бы поднялась буря возмущения. Он приготовился даже к угрозам, но тишина сковала его и привела в замешательство. Он снял пенсне с носа и нацепил на палец.
- Я отвечаю за каждое сказанное слово, - начал он неловко. - Я действительно повидал Францию. Францию, которая пережила три вторжения, две оккупации за три поколения и вышла из всего этого цельной, сильной и свободной. Но то, чего не могли сделать враги, делаем мы сами - как жадные агрессивные дети, которые кидаются пирогом на дне рождения.
Он вдруг рассердился - рассердился самым настоящим образом, но не потерял хладнокровия.
- Я не просил, чтобы меня делали королем, - сказал он хрипло. - Я умолял не делать этого. Да вам и не был нужен король, вам нужна была ширма. - Он вдруг перешел на крик: - Вы сами выбрали короля, так получайте же короля - или колоссальный мыльный пузырь!
Делегаты принялись откашливаться и, сняв очки, протирать их.
- Я не хуже вас знаю, что время королей прошло, - уже спокойно продолжал он. - Королевская власть вымерла, ее место заняли советы директоров. Я пытался помочь вам перейти в другое качество, потому что сами вы ни то ни се. А теперь предоставляю вас вашим раздумьям. Распоряжения вы получили, подчинитесь вы им или нет - в любом случае постарайтесь быть достойными нашей прекрасной нации.
Слегка поклонившись, король повернулся к двери, однако паж, разинувший рот от изумления, как раз стоял в этот момент на краю пурпурного с горностаем плаща. Плащ сорвался с королевских плеч и свалился на пол, обнажив ряд английских булавок вдоль спины и мешком висящие штаны.
Напряжение у детей и взрослых находит обычно два пути разрядки - смех или слезы, и оба равно доступны всем. Булавки сделали свое дело.
Тихие смешки в первых рядах перешли в хихиканье погромче, а оно переросло в истерический хохот. Делегаты молотили кулаками по спинам впереди сидящих, хрюкали, рычали и вытирали глаза. Таким-то образом они отвели в другое русло то потрясение, какое испытали от речи короля, - потрясение, страх и чувство вины.
Пипин слышал смех сквозь закрытые двери. Он снял мешковатые штаны и повесил их на спинку стула. Затем надел темно-синий костюм в узкую полоску и повязал черный шелковый галстук.
Спокойно он вышел через заднюю дверь, обошел здание и постоял в толпе, собравшейся у величественного мраморного входа. Люди спрашивали друг друга: "Что там за шум? Что происходит?"
Король потихоньку выбрался из возбужденной толпы и какое-то время брел по улицам, заглядывая в окна. В музыкальном магазинчике он купил дешевую губную гармонику и, зажав в руке, то и дело дул в нее. Так он дошел до набережной Сены и постоял, наблюдая вечных рыбаков с их лесками и наживкой из хлебного мякиша.
Затем, поскольку дни уже заметно укоротились, он купил билет на автобус до Версаля и поехал домой. Там он долго ходил по опустевшим королевским покоям. В одной из комнат он выключил свет и подтащил стул к окну, выходившему в парк. Вынул из кармана губную гармонику и робко выдул звук. Он трудился над гаммой час. Через два часа ему удалось медленно и затрудненно сыграть "Около моей блондинки как хорошо, хорошо, хорошо" .
Сидя в темноте, Пипин улыбался. Во дворце стояла тишина. Он сыграл "Брат Жак", медленно, но без ошибок, от начала до конца. Карпы громко булькали в пруду.
Между тем телеграф, радио и трансокеанский телефон изнемогали под бременем переговоров и телеграмм.
Мужчины в темных костюмах спешили в свои посольства. Тайные, скрытые пружины пришли в движение. Госдепартамент в Вашингтоне заморозил французские активы в Соединенных Штатах.
Люксембург объявил мобилизацию. Монако закрыло границы, а солдаты выкинули цветки, воткнутые в стволы винтовок.
Советская подводная лодка была замечена в заливе Сан-Франциско.
Эскадрилья советских истребителей преследовала американскую подводную лодку в Финском заливе.
Швеция и Швейцария объявили о своем нейтралитете, но при этом приняли оборонительные меры.
Англия ворчала и брюзжала, скрывая радость и, как водится, предложила французской королевской семье убежище в Лондоне.
Во всем Париже были закрыты ставни. Студенты Сорбонны толпой взобрались на Эйфелеву башню, сорвали королевский флаг и подняли трехцветный, который затрепетал среди ветровых приборов.
В Сюз-су-Кюр жители под предводительством префекта полиции сожгли ратушу, в ответ на что те же жители под предводительством мэра сожгли полицейский участок.
В Фалезе, в Нормандии, всех чужаков согнали вместе и приставили к ним часовых.
В Лепюи на вершинах скал горели костры.
Марсель учтиво бесчинствовал и с разборчивостью грабил.
Папа Римский предложил арбитраж.
В Париже жандармы помогали бунтовщикам строить баррикады, используя полицейские загородки.
Склады на Сене взломали, и по булыжным мостовым с грохотом покатились винные бочки.
Члены парламента ревели в энтузиазме, полные мятежного духа. Правые центристы расклеивали плакаты, на которых еще не просохла надпись чернилами "На Бастилию!".
Американский посол осудил революцию.
Кремль, Китай, государства-сателлиты и Египет прислали поздравительные телеграммы героическому народу Французской республики.
А в темной тихой комнате Версальского дворца Пипин пытался сыграть "Мемфис блюз", но обнаружил, что на гармонике отсутствуют диезы и бемоли. Он перешел на "Мой дом в горах", где их не требуется, и так погрузился в свое занятие, что не расслышал тихого стука.
Сестра Гиацинта приоткрыла дверь, заглянула внутрь и увидела силуэт короля на фоне окна. Услышав ее тихий смех, он перестал играть и оглянулся. На фоне стены она выглядела как большая черная птица.
- Неплохо иметь вторую профессию, - сказала она.
Король, испытывавший неловкость, стоял, выбивая об ладонь слюну из гармоники.
- Я не слышал, как вы вошли, сестра.
- Да, вы были очень заняты, сир.
- Неожиданно для себя совершаешь какие-то глупые поступки, - немного чопорно сказал он.
- Не такие уж глупые, сир. Рассудок ищет для себя любопытные способы бегства от реальности. Я не знала, что вы здесь. Почти все разъехались.
- Куда, сестра?
- Одни сбежали, думая спастись, а большинство просто поехало в Париж поглядеть на фейерверки. Их влекут любые события, как насекомых влечет свет. Я тоже уезжаю, сир. Настоятельница приказала мне возвращаться в монастырь. Боюсь, сир, что вашему недолгому правлению пришел конец. Ходит слух, что вся Франция восстала.
- Пока мне еще не хочется об этом размышлять. Видимо, я потерпел неудачу.
- Не уверена, - возразила монахиня. - Я прочла ваше обращение к Конвенту. Смелая речь. Да, наверное, вы лично потерпели неудачу, но ваши слова, идеи, возможно, и не пропадут даром. Помнится, был еще один такой, он тоже потерпел неудачу, но мы живем по его идеям. - Она положила на стол рядом с Пипином узелок. - Это вам, сир, освященный веками маскарадный костюм.
- Что это?
- Мое монашеское платье, традиционное средство побега. Не вижу повода для цикуты или креста.
- Что, дело настолько скверно? Они до такой степени разъярены?
- Не знаю, - ответила сестра Гиацинта, - Но вы упрекнули их в оплошности. Не так-то легко им будет простить вас. Ваши слова будут, как шипы, сидеть в памяти у каждого нового правительства. Вы им не дадите покоя. Возможно, они это предчувствуют.
- Я хочу разыскать Мари, - сказал он, - Я думал, она сюда вернется.
- Возможно, и вернется, а может быть, ей сюда не попасть. В Париже, говорят, беспорядки. Когда бунтовщики нагуляются там всласть, они могут двинуться сюда. Если вы вообще собираетесь уходить отсюда, советую уйти сегодня до ночи.
- Без Мари? Без Клотильды?
- Я не думаю, что они подвергаются такой опасности, как вы, сир. Если вы согласны надеть этот наряд, пойдемте со мной. Мой монастырь приютит вас до тех пор, пока не наступит удобный момент безопасно пересечь границу.
- Я не хочу пересекать границу, сестра. Право, я не думаю, что я настолько важная фигура, чтобы им понадобилось меня убивать.
- Ваше величество, ведь они могут опасаться друг друга. Каждая группировка будет подозревать, что другие уже вступили с вами в сговор.
- Я не верю этому, - запротестовал король, - Монархия была мифом, она не существовала. Король? Король что-то вроде национальной шутки. Не думаю, чтобы они облагородили королевский сан убийством.
- Н-не знаю, - неуверенно протянула она. - Право, не знаю.
- Если я совершу побег или хотя бы попытку побега, я покажу, что я действительно важная персона и меня следует убить. Я часто размышлял, что случилось бы, если бы Людовик XVI не попытался бежать - а просто один, без охраны, отправился в зал для игры в мяч.
- Вы храбрый человек, сир.
- Нет, сестра, совсем нет. Может быть, глупый, но не храбрый. Я не хочу быть жертвой. Мне нужен мой дом, моя жена и мой телескоп - и больше ничего. Не вынуди они меня стать королем, мне не пришлось бы вести себя как король. Одна психологическая случайность повлекла за собой другие.
- Хотелось бы мне быть уверенной в вашей безопасности. К сожалению, я должна идти, мсье. А вы знаете, ведь этот человечек вылечил-таки мне ноги. Не знаю, прощу ли я его. Так вы не пойдете со мной?
- Нет, сестра.
- Дайте руку!
Сестра Гиацинта склонилась над его рукой и поцеловала ее.
- Прощайте, ваше величество.
Когда он поднял голову, она уже ушла, ступая так тихо, что ни один кусок паркета не скрипнул.
Пипин приложил теплую еще гармонику к губам и очень медленно проиграл "до-ре-ми-фа-соль-ля". "Си" у него не получилось, он начал сначала, доиграл до конца и закончил на "до".
Потом он спустился по винтовой лестнице в парк. Под ногами у него громко хрустел гравий. Дойдя до главных ворот, он остановился, вглядываясь и не видя в темноте - есть ли караульный. Наконец, вспыхнула спичка, и он увидел одинокого часового, сидящего на земле спиной к будке; винтовка стояла рядом. Король подошел поближе.
- Вы что же, один?
- Все подались в Париж, - пожаловался часовой. - Несправедливо. Почему именно меня тут оставили дежурить? Выбрали, приказали - и неси караул. По моему послужному списку видно, что я хороший солдат.
- Хотите "Лаки Страйке"?
- А у вас есть сигарета?
- Можете взять пачку.
Часовой поднялся и с подозрением вгляделся в Пипина.
- Кто вы такой?
- Король.
- Простите, сир. Я вас не узнал. Прошу прощения.
- Что творится в Париже?
- В том-то и дело, сир, что не знаю. Говорят, идет большое веселье. Всякие бесчинства… Может, даже грабят, а я тут все пропускаю.
- Это несправедливо, - посочувствовал ему Пипин. - А почему бы вам не отправиться туда?
- Ну, как же я могу? Меня предадут военно-полевому суду. У меня семья. Мне о ней надо думать. Капитан приказал…
- Как вы считаете, я главнее капитана?
- Само собой, сир.
- Тогда я освобождаю вас от несения караула.
- Одного слова мало. Как я докажу?
- Есть у вас фонарик?
- Конечно, сир.
- Одолжите его мне. - Пипин вошел в караульную будку и встал у полочки, на которой лежала пачка бумаги и карандаш.
- Как вас зовут? - спросил он.
- Вотен. Сержант Вотен, сир.
И Пипин написал: "Настоящим сержант Вотен освобождается от несения караула и получает разрешение уволиться в отпуск сроком на две недели, начиная с…".
- Который час?
- Двенадцать двадцать ночи, сир.
"…с 12.20 ночи", - закончил Пипин. Он поставил дату и подписался: "Пипин IV, король Франции, главнокомандующий всеми вооруженными силами". Потом протянул приказ и фонарик сержанту.
Тот посветил на бумагу и внимательно прочитал ее.
- Трудно придраться, сир. Но кто будет нести караул?
- Я пригляжу за воротами.
- А вам разве не хочется поглядеть на бесчинства, сир?
- Не особенно, - ответил Пипин.
Он проводил взглядом счастливого караульного, укатившего на велосипеде в сторону Парижа, а затем сел на землю и прислонился к будке.
Ночь была холодная, ярко светили звезды и стояла абсолютная тишина. Ни одного автомобиля на шоссе. Вдали над Парижем стояло зарево от городских огней. Сзади темнела громада дворца. Пипину подумалось, что, по крайней мере, полсотни лет здесь не бывало такой тихой ночи.
Вдруг он услыхал отдаленный гул мотора, потом увидел фары быстро приближающейся машины. Взвизгнув тормозами, она остановилась у ворот. Это был бьюик с откидным верхом. Огни ослепили Пипина, сидящего на земле.
Из машины, не выключая мотора, выскочил Тод Джонсон.
- Побыстрее, сэр. Садитесь.
- Скорей, отец! - раздался из машины голос Клотильды.
- Вы наденете на себя что-нибудь из моей одежды, когда поедем, - сказал Тод. - К рассвету доберемся до Канала.
Пипин медленно поднялся.
- Что вы собираетесь предпринять?
- Хотим перебраться на ту сторону.
- Значит, дела настолько плохи?
- Вы ничего не знаете, сэр. В Париже сумасшедший дом. Вас низвергли. Все орут, требуют республику. Если бы не мой американский номер на машине, нам бы не пробиться.
- Где мадам?
- Не знаю, сэр. Должна была ехать с дядей Чарли, но куда-то девалась.
- А где дядя Чарли?
- Двинулся на юг. Хочет перебраться в Португалию. Давайте, сэр! Поехали!
- Вам же не грозит опасность, - сказал Пипин. - В чем дело?
- Вы не послушались меня, - упрекнул Тод. - У вас не было денег, не было полномочий. Даже держателей акций и тех не было.
Пипин подошел к машине.
- Как ты, Клотильда?
- Нормально.
- Куда ты поедешь?
- В Голливуд, - ответила она. - Не забудь, я все-таки актриса.
- Я и забыл, - сказал он. - Вы позаботитесь о ней? - спросил он Тода.
- Ясное дело. Давайте, сэр, залезайте! Не беспокойтесь ни о чем. Может, вы научитесь куриному бизнесу, и вам понравится. Можете писать статьи. Все пишут статьи. Надо ехать, сэр, пора. У меня тут бутылка коньяку, глотните.
Пипин отпил прямо из бутылки. И неожиданно засмеялся.
- Не волнуйтесь, - подбодрил его Тод. - Мы вас провезем.
- Я не волнуюсь, - сказал Пипин Эристаль. - Просто я подумал про Юлия Цезаря. Ему это однажды удалось. С пятью легионами он окружил Верцингеторикса в Алезии и усмирил Галлию.
- А может, Галлии вовсе не нужно, чтобы ее усмиряли, - заметил Тод.
Король помолчал, потом сказал:
- Похоже на правду. Так что, наверное, даже Цезарю это не удалось. Усмирить Галлию, быть может, под силу только самим галлам.
- Поторопись же, отец, - позвала притихшая Клотильда, - Ты не представляешь, что там творится.
- Берегите ее - насколько один человек может уберечь другого.
- Поехали, сэр.