За эту услугу мушкетер Рауль де Потуар потребовал от короля и получил пожизненную пенсию.
А процессия все шла и шла - оркестры, посланники, актеры, ветераны, крестьяне в простых деревенских нарядах из дейлона, лидеры партий и лояльных фракций…
Когда наконец королевская карета достигла Триумфальной арки, улицы вокруг площади Согласия были еще забиты желающими присоединиться к параду. Впрочем, все это нашло отражение в государственных архивах и не имеющих себе равных газетных репортажах.
В тот момент, когда королевркая карета остановилась около Триумфальной арки, королева Мари повернула голову к королю - и обнаружила, что он исчез! Подобрав полы королевской мантии, он скрылся, незамеченным в толпе.
Ну и рассердилась же королева, увидев его позже на террасе, где он сидел около телескопа и полировал окуляр.
- Хорошую же вы сыграли шутку! - воскликнула она, - В жизни не испытывала такой неловкости. Что теперь напишут в газетах? Вы станете посмешищем во всем мире. И что скажут англичане? Нет, я знаю. Они ничего не скажут, просто посмотрят на вас, и вы увидите по их глазам, что они вспоминают, как стояла и сидела их королева. Стояла и сидела тринадцать часов подряд и ни разу даже не вышла, чтобы… Пипин, перестанете вы наконец протирать ваше дурацкое стекло?
- Помолчите, - мягко сказал Пипин.
- Прошу прощения?.
- Я вас прощаю, дорогая, но помолчите.
- Что-то я не понимаю! - вскричала Мари. - Какое право вы имеете говорить мне "помолчите"? Кто вы такой, по-вашему?
- Король, - ответил Пипин. Мари это как-то не приходило в голову. - Забавно, продолжал он. - Я и в самом деле король.
И это была до такой степени правда, что пораженная Мари уставилась на него широко открытыми глазами.
- Да, сир, - проговорила она и умолкла.
- Не так-то легко начинать быть королем, - добавил он в виде извинения.
Король ходил взад-вперед по комнатке Шарля Мартеля.
- Вы не подходите к телефону, - упрекал он его. - Не обращаете внимания на пневматическую почту. Я вижу вон там, на бюсте Наполеона, три моих нераспечатанных письма, присланных с посыльным. Как вы это объясните, сударь?
- Не будь таким невыносимо величественным, - огрызнулся дядя Шарль, - Я не осмеливаюсь даже нос высунуть на улицу. Я не открывал ставни со дня коронации.
- На которой вы не присутствовали, - вставил король.
- Я не посмел там показаться. Я доведен до отчаяния. Потомки старой аристократии возомнили, будто я пользуюсь твоей особой благосклонностью. Я рад, что могу сказать правду - что я с тобой не вижусь… Каждый день перед моей лавкой выстраивается очередь. За тобой сейчас кто-нибудь следовал?
- Следовал? Меня эскортировали! Меня уже неделю ни на минуту не оставляют одного. Они ловят момент, когда я просыпаюсь. Помогают мне одеваться. Торчат у меня в спальне. Входят ко мне в ванную. Когда я разбиваю яйцо, губы их напряженно сжимаются. Когда я подношу ложку ко рту, глаза их неотступно следуют за ней. А вы, видите ли, доведены до отчаяния…
- Ты теперь их собственность, - объяснил дядя Шарль. - Ты, мой дорогой племянник, обязательное приложение к своему народу, он имеет неотъемлемое на тебя право.
- Не понимаю, как я позволил себя в это втянуть, - посетовал Пипин. - Я не хотел переезжать в Версаль. Но меня никто не спрашивал. Перевезли и все. Там сквозняки, дядя Чарли. Кровати ужасающие. Полы скрипят. Что вы там смешиваете?
- Мартини. Меня научил их делать юный друг Клотильды, американец. Первый глоток имеет отвратительный вкус, но постепенно он тебе покажется восхитительным. Отчасти он обладает гипнотическими свойствами морфия. Попробуй! Тут лед, пусть он тебя не пугает.
- Какой ужас, - сказал король и осушил стаканчик до дна, - Смешайте-ка мне еще. - Он облизал губы, - Я забыл, что у короля всегда гости, причем постоянно проживающие гости. У меня в Версале квартируют две сотни аристократов.
- Ну, места там на всех хватит.
- Места - да, но больше ничего. Они спят на полу в залах. Они разламывают мебель на дрова и топят камины, чтобы согреться.
- В августе месяце?
- Версаль не согреется, если даже его перевести в ад. Скажите, а что сюда входит? Джин - я могу разобрать, а что еще?
- Вермут. Капелька вермута. Как только вкус начнет казаться тебе восхитительным, значит, пить хватит. Попробуй вот этот. Ты нервничаешь, дитя мое.
- Нервничаю? Еще бы! Дядя Чарли, не сомневаюсь, что где-то во Франции есть платежеспособные аристократы, но только не среди моих гостей. Видно, слух прошел под мостами, под угольными тачками и за решетками подземки. Меня окружают люди, которых, не будь они такого знатного происхождения, называли бы бродягами. Но они бродяги высокородные. Они величественно прогуливаются по паркам. Прикладывают кружевные платочки к губам. Говорят прямо по Корнелю. Но они нечестные, дядя Чарли. Они воруют.
- Что значит - воруют?
- Дядюшка, ни один курятник в радиусе десяти миль, ни одну клетку с кроликами нельзя считать в безопасности, когда они поблизости. Фермеры приносят мне на них жалобы, а мои гости только улыбаются и отмахиваются кружевными платочками, которые стащили в Прентан. Мне и там уже жаловались. Во всех универмагах Парижа созданы специальные наряды полиции для охраны прилавков от аристократов. Мне страшно, дядя Чарли. Говорят, крестьяне начали точить косы.
- Не исключено, что тебе придется изменить позицию короля, дорогой племянник. Придерживаться более твердой линии. Ты, конечно же, понимаешь: то, что для людей обыкновенных выглядит воровством, для родовитых - их древнее право. Уверен ли ты, что надо пить еще? Лицо у тебя немного разгорелось.
- Как вы это называете?
- Мартини.
- Итальянского происхождения?
- Нет. Пипин, я не хочу тебя выгонять, но считаю долгом предупредить: сейчас придет Клотильда со своим новым другом. Для удобства у меня имеется задняя дверь. Если хочешь уйти незамеченным…
- Что за друг?
- Американец. Может статься, его заинтересуют некоторые этюды.
- Дядя Чарли!
- Надо как-то жить, племянник. Никаких королевских доходов мне не назначено. Кстати, есть такие?
- Что-то не слыхал. Есть, правда, новый американский заем, но Тайный совет не выпускает его из рук. Знаете, Тайный совет очень напоминает мне недавнее республиканское правительство.
- Что же тут удивительного? Люди там те же. Задняя дверь выходит в переулок…
- Значит, вы собираетесь использовать свое положение, чтобы надуть американца? Дядя Чарли, благородно ли это?
- В сущности, да. Мы с ним все обдумали. Я ничего не утверждаю. Нравится картина - он покупает. Я только говорю: "Это вполне мог бы написать Буше". И действительно, мог. Чего только не бывает.
- Но вы же дядя короля! Обманывать простолюдина, да еще американского… это все равно что… все равно что стрелять в птиц, высиживающих птенцов. Англичане это не одобрили бы.
- Англичане выработали свои методы сочетать аристократизм с коммерцией. У них более богатый и более свежий опыт, чем у нас, но мы научимся. А пока… что плохого, если я попрактикуюсь на богатом американце?
- А он богат?
- То, что у американцев называется "денег куры не клюют". Кстати, его отец - яичный король в местечке Петалума.
- Ну, хотя бы вы не обираете простой народ.
- Ни в коем случае, дитя мое. В Америке простолюдином становишься, только если ты полностью неплатежеспособен.
- Дядя Чарли, если вы составите еще один… как вы его называете? Я, пожалуй, останусь и познакомлюсь с этим яичным принцем. И Клотильда серьезно относится к этой… дружбе?
- От всей души надеюсь, что серьезно. У отца, X. У. Джонсона, двести тридцать миллиардов кур.
- Боже милостивый! - воскликнул Пипин, - Слава Богу, Клотильда не повторяет ошибки небезызвестной английской принцессы, которая отдала сердце простолюдину. Благодарю вас, дядя Чарли. Знаете, у вас начинает неплохо получаться. Последний намного вкуснее.
Тод Джонсон был не более знатного рода, чем первоначальный Карл Мартелл. В 1932 году бакалея Джонсона в Петалуме, штат Калифорния, получив толчок, сообщенный ей так называемой Великой депрессией, незаметно прекратила свое существование. В 1933-м X. У. Джонсон, отец Тода, попал в федеральные списки по безработице и был назначен на дорожные работы.
X. У. Джонсон не возлагал вину за свое разорение на президента Гувера, но никогда не простил президенту Рузвельту того, что тот кормил его.
Когда, за неимением рефрижераторов, организация помощи безработным раздала живых кур, мистер Джонсон, прежде чем съесть, продержал их некоторое время на заднем дворе. И его поразило, что такие безмозглые птицы сами нашли себе пропитание на поросшем сорняком клочке земли позади его дома.
Все два года, пока он работал в бригаде дорожных рабочих, Хэнк Джонсон размышлял о курах. Когда умерла его бабушка и оставила ему три тысячи долларов, он немедленно купил десять тысяч цыплят. Авантюра провалилась, большая часть первой партии цыплят околела от какой-то болезни, от которой у них высохли перья и почернели гребешки. Но Джонсон был не из тех, кто отчаивается. Заинтересовать его было трудно, но уж если он чем-то заинтересовался, сбить его было еще труднее. Он написал в департамент сельского хозяйства и попросил брошюру о курах. Из брошюры он почерпнул много сведений о том, как разводить кур. Не говоря уже о болезнях, прочел он там, куры остаются непозволительной роскошью, пока вы не заведете 50 000 штук. Тут вы уже можете покрыть свои расходы. Имея 100 000 кур, можете надеяться на небольшую прибыль. После полумиллиона - можете рассчитывать достичь каких-то высот.
Не стоит вдаваться в организационные планы Джонсона. Они включали мелкие вложения, сделанные кое-кем из соседей и всеми без исключения родственниками, которых он уговорил вложить деньги в исходные 200 000 цыплят.
Когда полмиллиона птиц обеспечили прибыль, деньги были возвращены с благодарностью и небольшим вознаграждением. С тех пор X. У. Джонсон крепко стоял на своих ногах.
Тоду исполнилось три года, когда в клетках начал гулять первый миллион. X. У. к тому времени уже получил правительственную дотацию на корм и продавал яйца и цыплят на жарку для армии и флота.
Тод учился в петалумских частных школах. В старших классах он вступил в сельскохозяйственный клуб и узнал там довольно много о курах: их поведении, болезнях, привычках. А также успел проникнуться отвращением к их глупости, мерзкому запаху и нечистоплотности.
К тому времени, как он закончил школу, для него и вообще отпала необходимость интересоваться птицами, на которых зиждилось богатство семьи. Фирма X. У. Джонсон превратилась уже в фабрику. Куриные тушки и миллионы яиц непрерывно сходили с конвейера. До контор Джонсона не долетал куриный запах, да и самих кур там уже никто не видел. Поместье Джонсонов располагалось на прелестном холме чуть подальше загородного клуба. Энергию свою и способности старший Джонсон больше применял к цифрам, чем собственно к белым леггорнам. Единицей теперь стала уже не одна кура, а 50 000 кур. Компания превратилась в корпорацию, где держателями акций были X. У. Джонсон, миссис X. У. Джонсон, Тод Джонсон и юная мисс Хейзи Джонсон, красивая девушка, которая уже трижды завоевывала титул яичной королевы на петалумском птицеводческом карнавале.
Теперь семье по американским правилам пришло время вырасти в династию.
Когда Тод поступал в Принстон, акции были обеспечены сотней миллионов кур. Не следует, однако, думать, что акции отражали только куриное поголовье. Корпорация продавала также корма, проволоку, брудеры, инкубаторы, холодильные установки и вообще все оборудование, которое мелкому предпринимателю необходимо приобрести, прежде чем начать путь к банкротству.
X. У. Джонсон нес свой титул яичного короля, можно сказать, с изяществом, хотя и был настоящим воротилой. Он откупил свою старую бакалейную лавку и основал в ней музей. Единственной его агрессивной чертой была ненависть к демократической партии, для чего он имел свои основания. В остальном он был человек отзывчивый, щедрый, с широким кругозором. На лужайке перед домом у него бродили павлины, а также имелся искусственный пруд с белыми утками.
Тод тем временем успел поучиться понемногу в четырех университетах: в Принстоне - ради умения одеваться; в Гарварде - для приобретения акцента; в Йейле - для выработки убеждений и в университете Виргинии - для хороших манер. Он вышел оттуда подготовленным к жизни во всем, кроме искусства и заграничных путешествий. Знание первого он приобрел в Нью-Йорке, где развился его вкус к модерну в джазе, а поездка по Европе во время реставрации французской монархии довершала его образование.
Его дружба с Клотильдой росла с быстротой шампиньонов в подвалах Парижа; цвела, как цветут герани в цветочных ящиках при уличных кафе. Клотильда заботливо растила хрупкое растение, не позволяя ему отклоняться дальше гостиницы "Фуке", с одной стороны, и отеля "Георг Пятый" - с другой, ибо в этом районе сугубо американский облик Тода проходил незамеченным. Не хотелось также принцессе испытывать неловкость, какая возникла бы при встречах с французами. Роман пошел крещендо за обедом в "Селекте", когда Тод, пригнувшись над столиком и с трудом оторвав взгляд от ее бюста, хрипло сказал:
- И лакомый же ты кусочек, беби, честное слово, лакомый.
Клотильда поняла, что это объяснение в любви. Позднее, разглядывая свою упитанную фигуру в высоком зеркале, она простонала:
- Да уж, кусочек, ничего не скажешь.
Она представила своего нового друга дяде Шарлю как возможного мужа, а Шарль отнесся к нему как к возможному покупателю.
- Может быть, вас заинтересует партия картин, о которых мне только что рассказали. Они как раз выплыли на свет, их прятали во время оккупации.
- Дядя… пожалуйста! - вмешалась Клотильда.
- Я не больно разбираюсь в живописи, сэр, - отозвался Тод.
- Ничего, научитесь, - возразил повеселевший Шарль Мартель. А позже, позвонив в парижское отделение Чейз Банка, он сказал Клотильде:
- Мне твой молодой человек нравится. В нем что-то есть. Приводи его еще.
- Обещайте, что не будете продавать ему картины! - взмолилась принцесса.
- Дорогая моя, - ответил Шарль внучатой племяннице, - я деликатно навел кое-какие справки. Неужели надо лишать твоего молодого человека красоты и искусства только потому, что он богат? Попробуй представить себе, сколько это - двести тридцать миллионов кур. Если взять за приблизительную длину куры двадцать сантиметров, то они составят… дай прикинуть… сорок шесть миллионов метров, что равняется сорока шести тысячам километров. Стало быть, куриная цепочка может обогнуть земной шар по экватору. Представляешь?
- А зачем им надо огибать земной шар? - спросила Клотильда.
- Прошу прощенья? - переспросил Шарль, - А, ну да. Будь добра, попроси твоего друга показать еще разок, как смешивать мартини. Я еще не постиг всей премудрости.
Клотильда удивилась, застав в задней комнатке галереи своего отца, но сказала:
- Сир, разрешите представить вам мистера Тода Джонсона. Мистер Тод Джонсон, это мой отец, - она зарделась, - король.
- Рад с вами познакомиться, мистер Король, - отозвался Тод.
- Не мистер, просто король, - деликатно поправил дядя Шарль.
- Как это? - не понял Тод.
- II n’est pas Monsieur King. И est Le Roi.
- Нет, кроме шуток?! - воскликнул Тод.
- Он очень демократичен, - пояснил дядя Шарль.
- Я голосовал за демократический список, - объяснил Тод. - Мой старикан, в смысле отец, убил бы меня, если б знал. Сам он человек Тафта.
Тут впервые подал голос Пипин:
- Поправьте меня, если я не прав. Мне кажется, я слыхал, что мсье Тафт умер?
- Для отца это дела не меняет. Погодите, дайте разобраться. Какой именно король?
- Не понимаю, - сказал Пипин.
- Ну, в том смысле, что… ну, вот моего отца называют яичный король, Бенни Гудмен - король свинга, ну, и прочее.
- Вы знакомы с Бенни Гудменом? - восхитился Пипин.
- Вообще-то нет, но сидел так близко от его кларнета, что мне прямо ухо сплющило.
- Какое счастье, - сказал король. - У меня есть запись его концерта в Карнеги-холл.
- Вообще-то, я любитель авангардистского джаза, - добавил Тод.
- И в каком-то смысле вы правы, - одобрил Пипин. - Это направление - добротное, творческое, но согласитесь, мсье принц, ведь Гудмен классик, во всяком случае, когда ему удается попасть в струю.
- Послушайте, - заметил Тод, - вы здорово говорите для…
Пипин хихикнул.
- Вы хотели сказать "для короля" или "для лягушатника"?
- Да, а как насчет короля? - вспомнил Тод. - Вы не морочите мне голову, сэр?
- Нет, я действительно король Франции. Но не я выбирал себе эту профессию.
- Король! Как бы не так!
- А вот так!
Где вы научились такому английскому, сэр?
- Я несколько лет подряд подписывался на "Даунбит", знаете такой журнал, который пишет о современном джазе.
- Тогда понятно, - Тод обернулся к Клотильде. - Беби, он мне жутко нравится. Он у тебя молоток.
Дядя Шарль откашлялся.
- Не желает ли мсье Тод посмотреть картины, о которых я говорил? Их, очевидно, прятали во время французской оккупации. Две из них приписывают кисти Буше.
- Что значит - приписывают? - осведомился Тод. - Они разве не подписаны?
- В том-то и дело, что нет. Но есть множество примет - краски, техника мазка…
- Я выскажусь откровенно, - сказал Тод. - Я думал купить подарок отцу. Понимаете, мне охота подольше не браться за фамильный бизнес. А для этого придется попросить у отца денег. Вот я и подумал, а может быть, хороший подарок умаслит его немного. Провести мне его не удастся, он сразу смекнет, к чему я клоню. Но, может, и не будет брыкаться. Он не против, если его дурачат, только он должен знать об этом.
- Эти картины… - начал дядя Шарль.
- Вы сказали - Буше. Я его припоминаю из курса "Введение в искусствоведение". Предположим, я куплю Буше без подписи. Знаете, что будет? Отец пригласит эксперта, он шагу без них не ступит. И, предположим, этот Буше - подделка. Понимаете, в каком я окажусь положении? Как будто я сознательно хотел облапошить родного отца.
- А подпись спасла бы положение?
- Возможно. Но не наверняка. Отец у меня не пентюх.
- Тогда лучше посмотреть что-нибудь другое, - предложил дядя Шарль. - Я знаю, где достать очень славного Матисса с подписью. Есть еще "Женская головка" Руо, просто великолепная. А может быть, вам хочется посмотреть несметное количество картин Паскена? Он скоро будет в большой цене.
- Мне хочется посмотреть всё, - ответил Тод. - Кролик говорит, у вас что-то не ладится с мартини?
- Да, вкус не совсем тот, что у вас.
- А вы достаточно кладете льда? Маккриндлер говорил мне, что хороший мартини только холодный. Давайте я вам смешаю порцию. Вы тоже выпьете, сэр?
- Спасибо. Мне бы хотелось поговорить с вами о вашем отце, короле.
- Яичном короле.
- Ну да. Давно он этим занимается?
- Со времен депрессии. Тогда он дошел до черты падения, а потом пошел в гору. Это было еще до моего рождения.