- Так почему ж вы палец о палец не ударили, не потребовали, чтоб вернули рабочих? Ждете, когда приведут вам их за ручку? Или думаете, что прораб, строящий корпус "Б", сам выгонит ваших людей? Так дураков нет! Он, поди, от радости трепака откалывает. Еще бы! Из-за вашего головотяпства он закроет собственный месячный наряд на две недели раньше срока и - во! - какие еще процентики накрутит, премию получит.
Филин смотрел себе под ноги. Это ему не впервой. Пусть начальство кричит, шумит, возмущается, это ему положено, а возражать начальству не положено. Он молча, стоически выслушивает упреки и указания, - это самый верный способ избавиться от более крупных неприятностей, способ, не раз проверенный на практике, выработанный умными людьми, которые умеют держаться за свое место.
Впрочем, Филин не так уж и робел перед директором, как это кажется. Если уж на то пошло, есть и повыше люди, которым без Филина не обойтись сейчас, в разгар лета. Прорабов много, а председатель общества по туризму на заводе один и председателем этим является не кто иной, как он, Филин! Да чего говорить! Не только главный инженер Круцкий, активный член общества, мастер спорта по туризму, но даже сам начальник главка Яствин вступил прошлую зиму в организацию. Так что пусть директор не очень-то… У начальника главка в последнее время подкачало здоровье, и врачи настоятельно рекомендовали ему вместо санаторного лечения активный отдых на лоне природы, спортивный туризм, походы на байдарках или каноэ. А в чьем ведении все это?
Конечно, прокладка нового маршрута - дело не шутейное, тем более, что маршрут зачетный, поэтому подготовка к походу ведется еще с зимы. Компания подобралась солидная, люди все нужные. Кроме самого Яствина, идет Круцкий и молодая пара: племянник Яствина с женой, кандидат наук, в НИИ работает. Решили на спортивный разряд сдавать. Дел невпроворот, надо учесть всякую мелочь, ничего не пропустить, не пасть лицом в грязь перед начальником главка. А директор - нате вам! С целой комиссией приперся в выходной день и пристал со строительством дурацкого склада. Давай, давай! А как давать, ежели то кран сломался, то бульдозер, то рабочих забирают, черт бы их всех забрал, этих рабочих, этих остряков доморощенных! Они, видите ли, не могут выговорить нормально русское имя и отчество - Филипп Стратилатович! Выбрасывают умышленно "т", чтобы отчество звучало скабрезно. Пошел уж на то, что позволил называть себя не Филиппом Стратилатовичем, а просто Филей, так негодники уцепились за слово так, что теперь только и слышишь: "Где просто-Филя? Ищи просто-Филю! Беги за просто Филей!" Форменный подрыв авторитета.
Начальник пионерского лагеря, острее других ощущавший бездеятельность прораба, утомленный нудными спорами с ним и безрезультатными жалобами на него, в эти минуты откровенно злорадствовал. Его взгляд перескакивал рикошетом с просто-Фили на недостроенные здания и обратно. Начальник пионерского лагеря имел много возможностей и времени убедиться, что просто-Филя не такой уж простой, каким прикидывается.
Огорченные состоянием строительных дел члены комиссии двинулись дальше. Осмотрели спальни, игровые площадки, столовую и кухню. Хрулев похвалил коменданта, ему понравилось, как содержится хозяйство, чистота и порядок на территории, явно маловатой для лагеря. Пионеров сейчас не было, их увезли на экскурсию, и руководство лагеря, довольное тем, что нареканий на работу персонала нет, пригласило Хрулева со спутниками перекусить, но комиссия в один голос отказалась: на ромашковой поляне их ждут шашлыки.
Солнце поднялось, и жара давала себя знать. Дальние сосны таяли в парном розоватом мареве, словно на флейтах высвистывали невидимые дрозды. За высокими кустами черемухи - площадка для пионерских сборов. Мачта, флаг. Левее - гордость завода: открытый плавательный бассейн, сооруженный на сэкономленные средства и собственными силами в дни субботников и воскресников. Вокруг бассейна трава выгорела и хрустела под ногами, стрекотали наперебой кузнечики. В воде отражались блеклая голубизна неба, клочки высоких белых облаков, зеленые космы старых берез.
- Купайтесь, кто хочет, - сказал Хрулев, вытирая платком влажный лоб.
- Эх, купальник не взяла, - вздохнула с сожалением Глазова.
- Валяй так! - сострил муж и добавил: - Лично я - пас! Седалищный нерв…
Катерина тоже отказалась, постеснявшись своего молочно-белого тела. Она очень мало пила воды, чувствовала себя бодро, лоб у нее был совершенно сухой, не в пример разомлевшей Глазовой. Вот покурить ей действительно хотелось, но неудобно при людях.
Хрулев махнул рукой.
- Не хотите купаться - пошли в лесную тень.
Все направились к выходу, кроме Ветлицкого. Безрукавка прилипла к его спине. "Пусть они топают, а я от воды не уйду".
Вошел в кабину душевой, разделся, быстро ополоснулся, встал на площадке, любуясь водной гладью. С этой стороны - берез видно не было, в четырехугольнике бассейна отражалась только небесная голубизна. Ветлицкий взмахнул руками и прыгнул вниз головой. Зеркало воды лопнуло и, рассыпавшись блестящими осколками, закачалось.
Накувыркавшись вдоволь, Ветлицкий сделал рывок кролем на противоположную сторону и вылез из воды. Отжал в ладонях волосы, расчесал пятерней, поднял голову и увидел… Лану. Она приближалась к нему, тоже, как видно, собралась купаться.
- Как это вы перемахнули через такой высокий забор? - спросил Ветлицкий шутя.
- Катапультировалась с той стороны.
- А если засечет лагерное начальство? Оно - ух! - какое строгое… У вас здесь - кто?
- У меня никто. Я еще, слава богу, не вкусила семейных прелестей… - фыркнула она с иронией и уставилась куда-то поверх деревьев. Пестрые "бикини" обтягивали ее загоревшие бедра, высокие брови блестели, густые ресницы обрамляли темные глаза, губы чуть тронуты помадой. Тонкая, длинноногая Лана была броско красива, но безупречная красота ее раздражала Ветлицкого. "Видывали таких… знаем, что иногда кроется под яркой этикеткой!" - щурился он на Лану. Однако, чтоб не показаться грубияном, спросил:
- Вы, кажется, обиделись напрасно? Я ничего такого не сказал… Разве плохо иметь настоящую семью, детей?
- Моя мама в свое время - во! - сколько нас нарожала! Четырех девчонок! Измаялась вся к сорока годам и стала похожа не известно на кого… Вытянули из нее все. Лучшие годы ушли на возню с нами. Сестры тоже чуть не с седьмого класса повыскакивали замуж, остались недоучками, обабились, клушки, и только. Я по их дорожке не пошла, у меня другие цели в жизни.
- А какие вы цели поставили перед собой, если не секрет? - усмехнулся Ветлицкий.
- Во всяком случае не обзаведение детьми в массовом количестве.
- Ну а все же?
- Наши взаимоотношения, Станислав Егорыч, не располагают к особой откровенности с моей стороны. Мы, как поется в романсе, ведь только знакомы… Одно могу сказать твердо: прежде чем творить потомство, необходимо сотворить должные условия, добыть блага жизни для потомства и в первую очередь для себя.
- Н-да… - протянул Ветлицкий. - Это не ново…
- Не ново, зато правда. Разве вы не чувствуете себя крепче на ногах, уверенней, когда вам не приходится думать о том, как дотянуть до следующей получки?
- Почему же? Социализм - формация серединная, без денег нельзя. Деньги приносят блага, но они оборачиваются и злом, - ответил Ветлицкий уклончиво поучительным тоном.
- При любой формации не захочешь лапу сосать и даже с самой размилейшей рая в шалаше не получится, если не оборудуешь шалаш комбинированным гарнитуром "Магнолия", не поставишь холодильник ЗИЛ, телевизор "Рубин", а у двери - автомашину.
Ветлицкий засмеялся.
- Если муж вам попадется из высокооплачиваемой категории, насчет шалаша проблемы не будет…
- Меня не прельщает жизнь женщин с такой мушиной судьбой. Я предпочитаю сама выбирать то, что мне нужно, быть независимой во всем.
- Понятно. Как в кино: "Я невеста неплоха, выбираю жениха…" Ну, а как же насчет этого самого родства душ, романтики и так далее?
- В наше время всяческих технических революций романтики нет. Значит, и говорить не о чем. Достаточно, чтобы жизнь трахнула разок колотушкой по лбу, как всякая романтика, мечтательность, восторженность и прочие глупости исчезают начисто. Вам, Станислав Егорыч, конечно, нравится в женщине слабость. Не так ли? Как Карлу Марксу?
- А почему бы нет? Останавливать коня на скаку - дело мужчины. Каждому свое, как говорили древние.
- Слабым в этом мире делать нечего. Впрочем, как и в любом другом… Современная женщина должна иметь бойцовские качества!
- И тогда она станет счастливой?
- А что значит счастливой или несчастливой? Пустой звук. Моя бабушка говорила: "Счастье - дневная звездочка, чем глубже яма, в которой ты сидишь, тем ярче оно кажется…" - улыбнулась Лана и присела на гладкую дорожку из метлахской плитки, окаймлявшую бассейн. Ветлицкий скользнул взглядом по ее телу. Лана не смутилась, положила ногу на ногу и откинулась так, чтобы отчетливей обрисовывалась ее грудь, обтянутая пестрым лифчиком. Спросила с вызывающей усмешкой:
- А вы решили не подвергаться ультрафиолетовому облучению?
Ветлицкий помедлил секунду, затем, подпрыгнув, распластался на миг "ласточкой" и пружинисто коснулся земли ладонями и носками разом. Сказал:
- Тут скорей тепловой удар хватит…
Свесился через край бассейна, оглядел критически свое отражение. Никакого загара. Да и то сказать, в цехе, если и почернеешь, то лишь от грязи. Раскаленный бордюр начал жечь грудь по-настоящему, пришлось переползти на траву. От пересохших стеблей пахло горьковато пыльцой. Лана устроилась рядом. Движения ее мягкие, плавные, русалочьи… Изящная, гибкая, она была похожа сейчас на нежную лилию. На бронзовую лилию, истекающую на солнце едва уловимым ароматом раскаленного металла.
"Она знает, чего хочет от жизни, и движется к какой-то собственной цели. Все остальное - второстепенное. При таком кредо все средства хороши: и игра в современные идейки, особенно удобная для втирания очков простачкам, и мнимый интеллектуализм, под которым ловко прячут пошлость, расчетливость и ложь".
Ветлицкий поморщился. Потрясенный в прошлом предательством собственной жены, он стал относиться недоверчиво и осторожно ко всем женщинам без исключения. Тоже и с Ланой. Именно поэтому он довольно долго присматривался к этой красивой женщине и не может прийти к определенному заключению о ее характере.
Перевернувшись на спину, Ветлицкий подставил лицо солнцу и зажмурился от его режущих лучей. По шее стала ползать муха. Отмахнулся. Она перебралась на грудь. Открыл глаза - это Лана, лукаво улыбаясь, трогала его сухой былинкой.
- А! - вскочил Ветлицкий на ноги, но Лана уже исчезла под водой, оставив на поверхности радужные пузырьки от брызг. Проплыла, не выныривая до противоположной стены бассейна, извиваясь в зеленоватой прозрачной воде с истинно русалочьей грацией.
* * *
Аромат шашлыка заглушил тончайшие разливы медовых запахов липы, цветущего мордовника и душистого, смешанного с полынком сена. Ветра не было, тишина и жарынь. Даже птицы приумолкли, лишь, похоже, славка щелкает, недовольная шумным присутствием множества людей. На бело-желтых звездах ромашки приземлились, разомлев, бирюзовые стрекозы-коромысла. Возле густой тенистой липы, где дымятся мангалы, поднялся визг: здоровенный жук свалился с дерева на голову поварихе. Парни бросились к ней на помощь, тискают дородную, затянутую в белое молодку, гогочут. Она потчует их тумаками, а жук, запутавшись в накрученной косе, неуклюже шевелится. Наконец его извлекают, и повариха, поругиваясь беззлобно, продолжает священнодействовать с шампурами.
Кабачонок втянул носом жирный душок жаренины и закружил возле мангалов, подавая воркующим голоском советы поварихе. Рабочие, стоявшие кучкой в тени, курили и посмеивались, глядя на толстяка, глотающего слюнки.
В тени под березами расстеленные на траве скатерти заполнялись съестными припасами, прихваченными из дому, разнокалиберными бутылками, стаканами. "Стол" получился длинной пестрой дугой. В середине усадили заводское начальство: директора с женой, председателя завкома с женой, секретаря Пчельникова и главного инженера Круцкого - без жен.
Выпив, потянулись за шампурами с шипящими кусками баранины, которыми оделяла всех румяная повариха. Кто-то, отведав, рассыпался в похвалах ее искусству, кто-то, подражая пирожницам, гнусаво кричал:
- Хватай-налетай, горячие, сочные!
Кабачонок, сдергивая зубами мясо с шампура, приговаривал:
- Н-ну, самый, самый раз! Кондиционный… непережаренный… вкуснятина - цха!
Тамара Хрулева ела лишь то, что сварено в кастрюле или изжарено на сковороде. К самому древнему и общепризнанному блюду не притрагивалась и занималась тем, что хлестала веткой мух, налетавших роем на ядреный чесночный дух, исходивший от разбросанных по скатерти малосольных огурцов, на крутой запашок копченых колбас. Вокруг ели, пили, разговаривали. Головы наклонялись, поворачивались, руки, плечи шевелились, все двигалось, образуя как бы сидячий хоровод. Но хоровод постепенно стал расслаиваться, распадаться, голоса, вначале сдержанные, зазвучали громче, масса присутствующих расчленялась на группки и подгруппки в соответствии с взаимными симпатиями и интересами.
Странная все же у людей манера! На цеховых собраниях рты на замках, а здесь, в шумном застолье только и слышишь что о производстве, о заводских делах, неурядицах. Вспыхивают внезапно споры, сыплются взаимные упреки.
"Плохо это? Хорошо это?" - думал Ветлицкий, и решил: хорошо потому, что не только в цехе или в конструкторском отделе, но и на отдыхе из месива разнообразных, случайно высказанных мыслей, из оброненных нечаянно слов или догадок возникают ростки познания. Не все они набирают силу, многие погибают, так и не окрепнув.
Мир тесен
Слова и мысли живут, как люди: если они противоречивы, если несовместимы между собой, их не скрепишь самым прочным клеем. "Монолитный заводской коллектив" - так говорят газетчики - пустозвоны. По-ихнему выходит так, будто коллектив - безликая масса, а не люди с разными характерами, желаниями, устремлениями. Чепуха!
Коллектив, которым руководит Хрулев, да и та часть, которую возглавляет он, Ветлицкий, сложны, многолики и противоречивы. Вот сейчас тянутся к директору рабочие и мастера со всех сторон, словно к какому-то средоточию. Оживленный, возбужденный, он отвечает людям и всерьез, и в шутку, подчеркивая слова резкими жестами. Человек, - в этом Хрулев убеждался не раз, - раскрывается иногда гораздо шире, разносторонне именно в такой неофициальной обстановке, когда непринужденность располагает к откровенному обмену мыслями.
Поистине мир тесен, из-за этого и отношения между людьми складываются порой странные и неожиданные. Вот сидит рядом главный инженер завода. В первые годы его работы на предприятии он появлялся на всевозможных торжествах непременно с женой. С приходом же нового директора, Хрулева, как обрезало.
Может быть, жена Круцкого стала вдруг сверхпрозорливой и каким-то необычным способом заметила глубокую антипатию мужа к Хрулеву? Иначе ничем не объяснишь. Ведь Круцкий никогда ни перед кем на свете не заикнулся даже о том, что сам рассчитывал занять место бывшего директора, погибшего в авиационной катастрофе. И уж меньше всего стал бы делиться с женой своими обидами и мыслями, жаловаться на судьбу, ибо посчитал бы это для себя крайне унизительным. Что же касается самой Клавы, то, видимо, она просто своим обостренным ревнивым чувством женщины, мужа которой обошли, схватила главное, безошибочно постигла суть, потому что самолюбивый Круцкий действительно очень страдал, когда министр прислал на завод какого-то "варяга" - Хрулева. С этим "варягом", во-первых, не соскучишься по работе, а во-вторых, надо держать ухо востро, иначе не успеешь оглянуться, как Хрулев на твое место поставит того же Ветлицкого, которого приволок с собой из своей Тмутаракани…
Клава не позволяла даже произносить при ней имя Хрулева, а уж о встречах… Лишь однажды выдержанная Клава не совладала с собой. Это произошло в первую и единственную встречу в театре, вскоре после назначения Хрулева директором. Этот случай запомнился Круцкому и в какой-то степени даже озадачил его. А дело было так. Он с Клавой вошел в ложу, где уже заняла свои места чета Хрулевых. Поздоровавшись, Круцкий представил свою жену. Клава как-то судорожно, словно через силу протянула руку директору. По ее щекам, шее, по открытым плечам пошли пунцовые пятна.
- Клавдия Никитична?! - воскликнул Хрулев приглушенно с удивлением.
В Клавиных глазах мелькнули не то страх, не то растерянность, но через миг взгляд стал уверенным и вызывающе твердым, как у игрока, рискнувшего ударить по "банку". Хрулев все это заметил, подумал натужно несколько секунд и, отведя глаза куда-то на кресла партера, молвил с улыбкой:
- Значит, Клавдия Никитична…
- Да. А что в этом удивительного?
- Удивительного? - пожал тот плечами. - Да просто редкое совпадение: мою мать тоже звали Клавдией Никитичной.
- Вон как! - сказала Клава и безразлично отвернулась.
И все же у Круцкого возникло впечатление, будто его жена и директор знакомы, уже встречались когда-то, но он отбросил эти мысли. Где могла встретиться москвичка с каким-то провинциальным инженериком, работавшим на задрипанном заводишке где-то у черта на куличках! Чепуха. Просто и его и ее поразило полные совпадения имен и отчеств, о чем и сказал Хрулев.
А между тем, первое впечатление Круцкого было определенно верным. Клава и Хрулев действительно встречались. Давно. Еще тогда, когда она носила девичью фамилию Котикова, а война только перевалила за середину. В то время Хрулев работал на заводе начальником участка. Эвакуированный на Волгу завод обосновался в старых кавалерийских казармах и конюшнях с окнами-щелями под крышей, без отопления, без освещения… Но фронт требовал военную продукцию, и продукцию давали. Под открытым небом делали: некуда станки было ставить.
Сколько лет прошло с тех пор, пора, казалось бы, забыть страшное голодное время, ан нет! Закроешь глаза, и словно наяву слышится брызганье металлических колец - деталей для ракетных снарядов "Катюш".
Рабочих на заводе не хватало. Откуда их возьмешь, если все отнимал фронт! Приходилось на простых операциях использовать необученных ребят из ФЗУ, отрывать их от учебы. Каждый день начальник участка Хрулев давал заявку на сорок-пятьдесят человек, но больше двадцати никогда не получал: то ученики болеют, то в отъезде, то… В общем, воспитательница Клавдия Котикова приводила их утром в цех, а вечером сопровождала в общежитие.
Молодой и холостой Хрулев, занятый неотложными делами, заметил все же, что у воспитательницы Клавы широкий рот, узкие с прищуром глаза и весьма пышная фигура. Этого было достаточно, чтобы он больше не обращал на нее внимания. Но вот однажды его коллега начальник соседнего участка Михаил Окарин, вечно голодный и неустроенный парняга, заявил вдруг, что они, Окарин и Хрулев, приглашены в гости к мастерам-воспитательницам ФЗУ Клаве и ее подружке Кире.