- Дяденька, а ваши автобусы все уехали.
Ветлицкий присвистнул, поглядел кругом, покачал головой. Дневная жара спала, солнце опустилось за вершины деревьев и косматые тени от берез протянулись через поляну.
- Ну, спасибо за побудку, ребята, а то бы я до утра не встал. Вот вам за это грибы, посушите на зиму, а мне теперь топать на электричку.
Попрощавшись с мальчиками, он пошел просекой к железной дороге, пролегавшей в десяти километрах к северу.
Сверхурочница
"Не может быть того, чтоб для человека с руками-ногами не нашлось работы, если везде висят объявления, приглашающие на всякие места!" - сказала себе Зина, когда Ветлицкий не разрешил ей остаться сверхурочно. И оказалась права. Продавщица из овощного магазина возле общежития сказала, что работы навалом. У них на базе сейчас со свежими овощами форменная запарка, поэтому нанимают поденно кого попало, а вечером после работы выплачивают заработок наличными.
Все так и было. Работа для Зины знакомая, деревенская: перебирай, носи, складывай огурцы, капусту, кабачки и прочую зелень. За два выходных - субботу и воскресенье - Зина получила четвертную и помчалась скорей в магазин "Кулинарию", чтобы успеть прихватить чего-нибудь на ужин. Перед закрытием на полках - пусто, остались только картофельные котлеты. Купила десяток, прибавила к ним немного масла, хлеба и поехала в общежитие.
Воскресным вечером там пусто, соседки по комнате ушли очевидно гулять, можно будет спокойно перекусить и… и больше ничего. Ровным счетом ничего. Лежать на койке, расслабить уставшее тело и отдыхать, а захочется, можешь думать о деревне на берегу Ветлуги, о маме, по которым не просто скучала, а тосковала, потому что любила свой дом, родителей, никогда не доставляла им хлопот, не ссорилась с соседками, со сверстницами и в то же время совершенно не была похожа на них. Ей казалось, подруги как-то застыли, неподвижны, собственное будущее представляется им как повторение пройденного матерями или даже еще более куцым: выйти замуж за умного трезвого человека, создать семью, иметь детей, дом, сад, огород, держать домашних животных и птицу, а ежели повезет, то завести собственного "Москвича" и ездить на нем в городской театр.
Зина, при всей своей деревенской наивности, считала, что думает иначе, и будущая жизнь ей представлялась иной, а какой - того сказать она не могла. Знала только: в любимой деревне она ничего не достигнет. Она рассуждала конкретно по каждому житейскому пункту. Все умные и трезвые парни ушли в армию или просто удрали из деревни в город, поэтому выйти замуж за хорошего шансов нет. Значит, и семьи хорошей не получится. Детей нарожать, конечно, несложно, примеров тому достаточно. Две бывшие подруги уже стали матерями-одиночками. Пропади такая жизнь пропадом! Лишь полоумный может позавидовать их судьбе. Дом построить тоже несложно, только вопрос: где взять деньги? Огороды, домашние животные и птицы - все это ушло в область преданий. Даже в зоне отчуждения железных дорог запретили сажать картошку, вместо овощей бурьян бушует вовсю! А приусадебные участки обкарнали так, что курице ступить негде. Животных кормить нечем, комбикормов в продаже нет, сенокосные угодья распаханы, на их месте посеяна кукуруза, которая вымахала по колено… А в этом, 1963 году, хоть Лазаря пой. Пшеничный хлеб исчез с прилавков магазинов, а в деревенских - и подавно. При такой жизни вряд ли захочется ехать в областной центр даже на собственном "Москвиче"… Нет, надо ехать в Москву и там искать свои пути-дороги.
Физический труд Зине не страшен. Привыкла с детства ко всякой работе. В ней всегда жила какая-то радость действия, она просто получала удовольствие от труда еще со школьной скамьи. И вот, собрав свои грамоты и похвальные листы, которыми награждали ее за успехи в школе и в поле, она отправилась в широкий мир.
На заводе, оказавшись в роли лимитчицы, Зина как-то растерялась и не могла никак уяснить себе, почему люди относятся к ней не так искренне, не так по-доброму, как бывало в деревне? Правда, и здесь не все черствые, есть два-три человека душевных: Катерина, начальник Ветлицкий, а другие? Взять того же Элегия Дудку, за что он ненавидит ее? Проходу не дает, насмехается, злоехидничает?
Держа в руке сверток с котлетами, Зина шла по вечерней улице, выдыхающей накопленную за день густую духоту. Занятая своими заботами, она не обращала внимания на встречных мужчин, чьи пристальные взгляды привлекала ее стройная фигурка, фигурка девчонки, находившейся в той жизненной поре, когда не исчезла еще милая угловатость подростка, но и не появилась округлость созревшей девушки.
Зина сунула ключ в замочную скважину двери своей комнаты, но она оказалась запертой изнутри. Значит, соседки дома. Постучала.
- Кто? - раздался недовольный голос Гали.
- Я, откройте!
В комнате помедлили, затем полуодетая Галя, приоткрыв дверь, сердито буркнула:
- Мы считали, ты не скоро придешь, выходной же! Погуляла бы подольше…
- Я - с работы, - потянулась Зина к выключателю, но Галя отстранила ее руку.
- Не надо!
- Почему? Я хочу поесть себе приготовить.
- Ко мне и к Лизе пришли мужья.
- Мужья?
- Твое дело телячье…
Теперь, когда глаза привыкли к полутьме, Зина увидела, что действительно на койках соседок лежат мужчины. Женское общежитие, куда вход мужчинам не разрешен, и вдруг…
- Выходит, мне на улице спать?
- Ложись да спи, кто тебе не дает? - фыркнула Галя, поводя кокетливо голым плечом.
- Я… я не буду, я не могу, когда посторонние!
- Здесь все свои…
- Не шуми девочка, - раздался повелительный мужской голос. - Не хочешь спать одна, мы и для тебя женишка сообразим. Запросто! Заживем сообща, колхозов!
Зину бросило в жар от изумления:
- Как вам не стыдно! Безобразие! Я к коменданту пойду!
- Ух, ты! Аж страшно стало!
- Нет, вы только посмотрите на эту колхозницу-навозницу! Она еще командует! А между прочим, тебя никто сюда не приглашал, так что помалкивай в тряпочку или катись на все четыре! - крикнула обозленная Лиза, вскакивая с постели и наступая воинственно на Зину. Та невольно попятилась к двери и выскочила в коридор. Слезы обиды застили свет. Она спустилась вниз, сказала вахтерше, что в ее комнате спят посторонние мужчины.
- Этого не может быть, - пробасила могучая вахтерша безапелляционным тоном, но, вглядевшись в лицо Зины, пожала плечами, сказала решительно: - А ну, пойдем.
Дверь в комнату оказалась незапертой. Вахтерша по-хозяйски без стука распахнула ее толчком и включила свет. Зина глазам своим не поверила: Лиза и Галя лежали в своих постелях под простынями, отвернувшись к стене, и делали вид, что спят. Кроме них в комнате никого не было. Вахтерша посмотрела кругом, заглянула в шкаф, под кровати, спросила громко:
- Кто здесь у вас?
Галя заворочалась, жмурясь от света, пробурчала недовольно:
- Ни днем, ни ночью покоя нет. Чего надо?
Вахтерша повернулась к Зине, посмотрела вопросительно, насупив широкие брови.
- Ты что ж это, девка, выдумываешь? Мужчины ей стали мерещиться на ночь глядя.
- Я не вру, они только что были здесь! - вспыхнула Зина и топнула ногой.
- Голодной куме все хлеб на уме, - отозвалась Лиза, а Галя вздохнула страдальчески:
- Напьются и безобразничают. Дадите наконец вы спать!
Вахтерша покачала головой, ушла. Зина, погасив верхний свет, включила ночник у своей кровати, достала из тумбочки сковороду и пошла на кухню жарить картофельные котлеты. Минут через десять вернулась и чуть сковороду не выронила - в постелях соседок сиять лежали мужчины. Зина опустилась в бессилье на стул и заплакала. Ей хотелось кричать, протестовать против издевательств этих распущенных девок, которые не только над ней, но сами над собой глумятся, унижают себя. Да пропади все пропадом! Зачем я приехала сюда? Зачем мучаюсь? Да ноги моей больше не будет здесь. Ни минуты не останусь!
Зина схватила сумочку и пронеслась мимо удивленной вахтерши в ночной город, где у нее не было ни друзей, ни пристанища. Едкие слезы обиды кололи глаза. Быстро обогнула стеклянную пристройку магазина, пошла по улице, куда глаза глядят, отдаваясь на волю своим расстроенным чувствам. Увидела троллейбус, села и поехала на Комсомольскую площадь к Ярославскому вокзалу.
В зале ожидания было душно. Собираясь с мыслями, Зина присела у двери, где потягивало сквознячком. Объявили по радио посадку на Кострому, Зина встрепенулась, поглядела на пассажиров, потянувшихся на перрон, подумала решительно:
"Хватит мучиться! Работа - через пень-колоду, жить впроголодь нет уже сил, а теперь еще и спать на вокзальной скамейке, как бродяжке какой-то. Хватит! И нечего тут… Бери билет и катай домой, пока не проела заработанные деньги".
Зина порывисто встала и села опять, сникла, сгорбилась.
"Отступаешь… Возвращаешься, не солоно хлебавши? На посмешище всей деревне?" Совсем по-другому представлялся ей день ее приезда в деревню, отчетливо рисовался в ее мечтах. Она видела, как она идет с матерью под руку по улице, разговаривают, а встречные здороваются с ними, шепчутся, смотрят им вслед, мол, гляди, как похожи друг на друга мать и дочь и как Зина, выросшая на глазах у всех, поднялась высоко - живет в самой столице!..
- Зина! - послышался вдруг над головой знакомый голос. Она подняла взгляд. Напротив стоял Ветлицкий, припозднившийся с массовки. - Что вы здесь делаете?
Зина встала, пальцы затеребили по привычке поясок платья.
- Вы уезжаете? Куда?
Зина взглянула на него исподлобья, и вдруг по ее щекам покатились крупные слезинки.
- Да что случилось, Зина?
- Я… Мне… Я ушла из общежития… Я поеду к маме.
- Почему?
Зина продолжала беззвучно плакать. Пассажиры, сидевшие поблизости, ни малейшего внимания на нее не обращали, на кладбище и на вокзале слезы воспринимаются как явление обычное и совершенно нормальное.
Наконец Зина коротко объяснила, что случилось в общежитии, о неполадках у нее с работой на участке, о скудном существовании, о своей поденной работе на овощной базе. Ветлицкий присвистнул, подумал чуть, заявил категорично:
- Уезжать не годится, пошли со мной.
- Куда?
- Пошли, взял он ее за локоть и увлек к выходу.
- Куда вы меня ведете? Я к вам не пойду - уперлась Зина.
- Еще бы! - рассмеялся Ветлицкий. - Даже попросишься - не возьму. Я вижу, тебя на аркане, как необъезженную лошадку, придется тащить.
Зина покраснела, потупилась:
- Ах, дура я несообразительная!
Ветлицкий вскинул вопросительно брови:
- Только сейчас дошло до меня, куда скрылись мужики из комнаты, когда я привела вахтершу. Они же через окно выскочили на крышу магазина!
Ветлицкий засмеялся:
- Вам не на завод, Зина, а в помощники комиссара Мегрэ… Соседки ваши, конечно, не ангелицы, но вы, Зина, не принимайте так близко к сердцу их непристойную выходку. А тем более, не делайте скоропалительных выводов. Юности свойствен крайний максимализм - это известно. Чуть-чуть увидят изнанку жизни и - все! Не могут никак отдышаться.
Зина молчала, пока они входили в автобус, молча присела на сиденье. Ветлицкий смотрел в окно, за которым проплывали коробки одинаковых домов, расчерченных, как шахматные доски, на клетки: белые, освещенные изнутри электричеством, черные - затемненные ночью. Смотрел, раздумывая, затем заговорил вполголоса, наклонившись к уху Зины, чтобы не слышали сидящие впереди.
- Правильно, Зина, соседки ваши распущенные особы, и поступок их безобразный, но постарайтесь и вы понять их без предубеждений, терпимо. Ведь они месяц за месяцем, год за годом работают как волы, питаются в паршивых столовках, живут в общежитиях, где распорядки похлеще, чем в солдатских казармах. Живут вот так и ждут чего-то, от кого-то, когда-то… Разве не хочется большинству из них стать хозяйками, иметь свое семейное гнездо? Ведь они же еще молодые, им также хочется любви и остальных радостей не по распорядку, вывешенному у входа в общежитие и не по расписанию, выдуманному директором заводского клуба. Лекции о моральном облике интересны как воспоминание для тех, кто уже не способен грешить… А годы-то уходят. Одной девушке повезет, другой, а остальные что? Черное платье да черные ночи одиночества? Осудить легче всего… Можно еще и объяснить, манипулируя социальными категориями, дескать, женщин больше, чем мужчин, поэтому виновато это вечное недоразумение. Но им-то, соседкам вашим, что за дело до вечных недоразумений? Мечты их не сбылись и не сбудутся, желания остались неудовлетворенными, ни в чьей жизни никакой роли они не играют. И праздник для них не праздник, и любовь ловят на скаку… А уж попалось что-то, пусть даже ненастоящее, решают;: пусть на час, да мое!
- Кого вы защищаете, Станислав Егорыч? Они же потеряли женскую гордость, совесть потеряли до последней крохи! - надулась Зина.
- Я не столько защищаю, сколько пытаюсь объяснить причины явления. Ради справедливости, а не ради повышенного к ним интереса. Лично у меня более чем достаточно поводов для того, чтоб относиться отрицательно вообще к вашему женскому полу.
- Насолил, видать, вам пол? - усмехнулась Зина.
Ветлицкий не ответил, сказал только, переводя разговор, что потолкует завтра с кем нужно, чтобы ее переселили в другую комнату.
- Спасибо. А сейчас куда меня везете?
- Куда надо.
Они доехали до остановки Ветлицкого, вышли из автобуса и направились к панельным домам, расположенным буквой "П".
- Я живу вон там, - показал Ветлицкий через плечо и повел Зину в дом напротив. Поднялись на третий этаж. Дверь по звонку открылась и на пороге возникла Катерина Лескова.
- Получай, Катерина, свою подопечную. Пусть переночует у тебя, а завтра мы постараемся ее устроить, - сказал Ветлицкий и, пожелав спокойной ночи, удалился.
Зина догнала его почти у выхода, схватила за руку и сунула что-то в нагрудный кармашек рубашки. Поглядел - деньги.
- Что это?
- Долг. Спасибо за выручку, Станислав Егорыч.
- Чего это вдруг? Получки ж не было еще.
- Я же сказала, что работала на овощной базе, - подняла Зина гордо голову и пояснила: - Была б работа, и я не пропаду. Будто в деревне побывала, по ту сторону Ветлуги на огородах заливных. Ах, как славно-то!
И Зина впервые за весь вечер улыбнулась. Ветлицкий только головой покачал.
"Вот и сидела бы там в своей славной деревне и не рыпалась!" - подумал он, не любивший с детства деревенских жителей, но не сказал ничего.
Гера - богиня брака
В квартире духотища - не продохнуть, нажарило за день солнце. "Надо бы маркизу соорудить", - распахивая окно, подумал Ветлицкий. Разделся и скорей под душ, но вода - парное молоко, не освежила. Смахнул ладонями капли с тела, прошел в комнату, встал у раскрытого окна. Пучок желтоватого света от ртутной лампы выхватывал в центре двора из темноты зеленый травяной лоскут и поникший над ним черемуховый куст, из-под куста хищно поблескивали две точки: глаза притаившегося в зарослях кота. В здании напротив на третьем этаже мелькала хлопотливо Катерина, устраивавшая на ночь Зину, откуда-то невнятно доносилась музыка, густой воздух между домами похоже вовсе не двигался и, как туман, глушил звуки.
"В цехах завтра будет ад. Хоть бы гроза черканула", - сказал себе Ветлицкий, глядя в истомно-мутное ночное небо. А считается нынче отдыхал, да и на самом деле поспал в лесу, однако постоянное внутреннее напряжение не слабело. Все это - следствие повседневных дерганий, вызываемых водоворотом всяческих производственных неполадок, бесконечных авралов, нехваток и прочей дребедени, пристающей к оболочке мозга начальника участка, как муха к липучке. Для того, чтоб голова проветрилась и наступило душевное равновесие, тут одной прогулкой в лес не отделаться. Для настоящего отдыха нужно одиночество - дремучее, абсолютное. Необходимо полное освобождение на какое-то время от внешних воздействий, бездумность и покой. А что было сегодня?
С утра проверка строительных успехов зодчего просто-Фили. Неприятные ощущения, оставшиеся после обследования объектов на территории пионерского лагеря, появление Ланы, ее странноватые речи, многозначительные недомолвки или демонстративная откровенность, с целью привлечь к себе внимание, возбудить интерес. Потом - товарищеский обед, приятный вначале и испорченный в конце. Уж действительно все люди, как люди, один черт в колпаке… Прошло почти полсуток, а в ушах все еще магнитофонным повтором звучит подхалимски - приторный тост Круцкого в честь Яствина. Даже сейчас тошно от него. Ветлицкий поморщился, как от укуса слепня, покачал головой. Плохое, как известно; в одиночестве не является, уж если попрет, так - валом. Лепится одно к другому, нагромождается, превращает выходной в утомительные будни.
- К черту! Вон из головы всю эту суетню! - сказал Ветлицкий категорически и, чтоб отвлечься от разноголосья беспокойных мыслен, включил телевизор и сел расслабившись в кресле перед экраном.
Но как отгонишь прочь то, с чем тесно связан, что является твоей жизнью, что вызывает в сердце и нежность, и злость, и жалость. И еще - страх перед тем, что вдруг из-за твоего равнодушия, нераспорядительности или невнимания постигнет кого-то беда? Нет, Ветлицкий поступать так не мог. Его изощренная память до сих пор всегда предупреждала: бдительность и еще раз бдительность! Смотри в оба, иначе проглядишь нечто важное, примешь подделку за подлинник, как уже случилось в твоей жизни. Память не отключишь, не уничтожишь, она упорно возвращает тебя в прошлое и, как опытный фокусник, ловко подкидывает карты - не козырные, а простые всех мастей, на которых запечатлены совершенные тобой проступки и ошибки. Плохое прошлое хочется забыть, но оно вновь и вновь дает о себе знать, вызывает из небытия образы или смутные тени событий. Бывает это чаще всего в моменты, когда на твоем пути встречаются случайные совпадения, и сходство выражается не только в повторении характера, но и внешности. Лана, например, своим голосом, телом, даже запахом разогретой солнцем кожи там, на бордюре бассейна, напоминала Ветлицкому ту, которая оставила в его душе самый поганый нестираемый след.
У той женщины было вычурное имя Гера, а фамилия Сиплова. Будучи женой инженера станкозавода Ветлицкого, сама она работала в областном комитете радио, а ее отец - Мирон Фокич Сиплов был ответственным работником, которого крепко побаивались и прозывали за глаза "молотилкой районного начальства". В глубинке из опыта провинившихся предшественников знали: если в их краях объявился Сиплов, считай, что кто-то из района вылетит с треском. Такие операции Сиплов проводил безукоризненно. Железная логика суждений, незаурядная воля, твердость конъюнктурных убеждений гарантировали стопроцентное исполнение скользких поручений.
За четыре года до того, как Гера познакомилась с Ветлицким, у нее в результате недоразумения родился мальчик Алик. Гера продолжала жить с родителями, которые смотрели за ее ребенком, к ним после женитьбы переселился и Станислав Ветлицкий. Сипловы обхаживали его со всех сторон, бывало, за стол без него не сядут, а поесть любили они всласть и ели, что называется, до отвала. То, что мальчик Геры упрямо называл Станислава "Таска", не только не нарушало семейную идиллию, но даже умиляло старших. Впрочем, остроумный мальчик надавал прозвищ всем: дедушку Мирона называл "мерином", маму - "грелкой", что же касается бабушки, не чаявшей души во внуке, то его обращение к ней было самое краткое: "гадина".