Как и все штучные изделия, мой меч был сделан с особым тщанием, рукоять была из дерева ценной породы, гарда украшена позолотой и чеканкой, на клинке же красовалось травление, изображавшее величайших героев рыцарского времени в полном боевом облачении. Позже, по моей просьбе, в рисунок были добавлены еще и священные символы – печать Соломона на левой стороне клинка и распятие на правой, а к тыльной стороне рукояти прикреплена серебряная пластина с печатью архангела Михаила, покровителя ратоборцев и защитника душ умерших, чей образ на германской почве впитал в себя черты Вотана и Зигфрида, связав таким образом языческую и христианскую героическую традицию в единое целое. Также, я заказал довольно большой запас пуль, после чего они были освящены вместе с мечом. Да, я был счастлив! Может, и на небольшое время, но счастлив. Теперь я был полностью подготовлен к встрече с практически любым противником и победы над ним. Если и есть смысл жить вечно, то только ради осознания себя бессмертным героем…
По мере того, как я продвигался в своем расследовании, я все более понимал суть собственной природы и ее ценность. Это не приносило мне особой радости и избавления от тоски, бесконечной, как сама моя жизнь, однако это давало некоторое чувство спокойствия, за счет чего я мог более трезво смотреть на положение вещей. И тем больше я ненавидел и презирал большинство своих собратьев, бесцельно и уныло влачивших свое существование сквозь века. Это чувство возникло у меня гораздо раньше, но тогда оно носило, скорее, эстетическую природу, потому что слишком много было параллелей с противным мне бюргерским обществом, сгубившим меня и Шарлотту. Но, не имея какой-либо цели в жизни и не понимая собственного естества, я не так уж сильно отличался от них, по большому счету. Теперь же мое отвращение было основано на личном опыте познания планов бытия, лежащих далеко за пределами понимания и восприятия среднего разума. Да, открывшийся мне мир был ужасным и противоестественным, но также он был полон поистине бескрайних возможностей. Была ли это гордыня? Возможно. Я никогда не стремился быть праведником.
39
Помимо поисков информации о нужных артефактах, у меня было еще одно направление исследований, также дававшее возможность глубже заглянуть по ту сторону земного бытия. Благодаря Дитеру, я разобрался со своей способностью видеть души умерших – при желании я могу вызывать души самоубийц, находясь либо на месте их смерти, либо на месте захоронения. С прочими мертвецами это почти никогда не работало, но поверьте, счастье мое, мне хватало. Если демоны почти всегда желали моей смерти, то призраки чаще были просто напуганными и отчаявшимися. Многие охотно делились со мной описаниями загробной жизни, жаль только, что эти описания были довольно однообразны, будто сцитированные из описаний дантова ада – тоскливая холодная тьма и постоянное переживание тех эмоций и чувств, которые стали причиной совершения насилия над своим телом. Большая часть духов являлась мне по одному разу и буквально на несколько минут, однако у меня было сильное ощущение, что они очень благодарны мне даже за столь краткий миг спокойствия.
Слушая о страданиях самоубийц, я постоянно размышлял о судьбе Шарлотты. Если мне удастся освободить ее душу от власти демона, какая участь будет ей уготована? Сможет ли она рассчитывать на спасение или будет обречена на не менее страшную участь? Если сатана уже один раз посмеялся и надругался над ее несчастным телом и душой, дозволено ли ему будет сделать это еще раз? Неужели законы мироздания настолько несовершенны, что девушка, отказавшаяся от любви ради исполнения долга дочери перед собственной семьей, приравнена перед Высшим судом к закоренелому грешнику, чья жизнь сама по себе была богохульством? Или Творец специально оставил лазейки в своих законах, чтобы дьяволу и его слугам было позволено творить свои непотребства над душами заблудших праведников? Но какие цели, сохранение какого баланса, или что еще мог преследовать Бог, разрешая такое? Бессчетное множество вопросов появлялось в моей голове, и ни на один нельзя было придумать такого ответа, который бы не породил новых вопросов.
Простому человеку достаточно было смириться с промыслом Божьим и не усложнять себе жизнь поисками правды. Живи праведно, молись о спасении души, искренне кайся в грехах и, возможно, тебя не отдадут на потеху бесам. И, самое главное, не задавай много вопросов – от них появляются сомнения, которые напрямую ведут к грехопадению и гарантируют вечные муки в преисподней. Но я – совсем другое дело. Ценой проклятия и забвения своей бессмертной души, я получил право задавать любые вопросы и сомневаться в чем угодно. Нет, мне не являлись ангелы, передо мной не расступалось море, всего лишь старый добрый faustrecht, право сильного. Я уже потерял все, что только можно было потерять, и это дало мне необходимую силу и свободу выбора. Те же, кто не мог позволить себе пойти наперекор законам Мироздания, могли обрести утешение в своих страданиях только через надежду на прощение и покаяние. Впрочем, некоторым хватало даже этого, чтобы с легкостью распрощаться с жизнью и ввергнуть свою душу в гостеприимные объятия ада.
Среди духов, откликнувшихся на мои призывы, была одна женщина, назовем ее Джульетта. Я уже не помню ее настоящего имени, да оно и не так важно. При жизни она была небогатой горожанкой, которая, однако, не сильно горевала из-за недостатка денег, отсутствия нарядной одежды и покосившихся стенам. Ей повезло выйти замуж за любимого человека, оказавшегося крайне заботливым и трудолюбивым мужем и, в последствии, отцом. У них было трое замечательных детишек, небольшой домик, многое уже переживший, но все еще теплый, сухой и уютный, и главное – они были друг у друга. Нехитрое счастье простого человека. Но однажды все изменилось – однажды муж Джульетты слег с лихорадкой и через две недели мучений умер. Почти все имевшиеся сбережения ушли на лекарства и похороны, и несчастная вдова вместе с детьми оказалась на грани нищеты. Что бы она не делала, какие бы попытки наладить жизнь не предпринимала – всё было бестолку и костлявые пальцы голодной смерти уже вовсю скреблись к ним в окна по ночам.
Джульетта была доведена до отчаяния. Из молодой, красивой и цветущей женщины она превратилась в неуклюжую, чумазую старуху с всклокоченными седыми волосами и пустым рыбьим взглядом. Еда появлялась в доме все реже, несмотря на то, что Джульетта не гнушалась практически никакой работы, не решаясь заниматься разве что тем, что навлечет вечное проклятье на ее душу. Ее спасала только надежда и вера в высшую справедливость. Но в один из вечеров, переступив порог своего все еще сухого и теплого домика, она посмотрела в глаза своих детей и не увидела там ничего, кроме страданий и боли. И тогда ей открылась истина – как бы она ни старалась, все равно, не сможет быть всегда рядом с детьми, оберегать и заботиться о них. Когда-нибудь им придется самим обеспечивать собственное выживание. Но смогут ли они сохранить свои души безгрешными, чтобы, пройдя через все тяготы и лишения мирской жизни, обрести спасение и вечную жизнь на небесах среди ангелов и праведников? Зачем же подвергать их годам страданий и искушений, если сейчас их души еще невинны, а их тела уже достаточно перенесли?
Бедная Джульетта ни минуты не колебалась с принятием верного решения.
Рано утром она затянула три петли на шеях детей и одну – на своей.
Перед смертью она видела, как три светлых души вознеслись к Богу…
Я не раз содрогнулся, пока слушал эту историю. Причем, содрогнулся не от событий, – ничего необычного ни для какого времени в них не было – а от той искренности, с которой о них рассказывалось. Но, спустя некоторое время, я понял, что отпугнуло меня даже не это… По сути, Джульетта совершила один из достойнейших поступков, какие только упоминаются в церковных поучениях. Отринув надежду на спасение собственной души, она заменила ее гораздо более возвышенной и праведной целью – спасением душ своих детей, и воплотила ее, не побоявшись заплатить самую высокую и страшную цену из всех возможных. Не знаю, получит ли она прощение на Страшном суде и будет ли вообще этот суд, могу сказать только то, что увидел в этой истории практически отражение своей. Когда теряешь надежду, ты либо перестаешь существовать, либо заменяешь ее на другую. Возможно, ты начинаешь надеяться на что-то еще более безумное и сулящее верную гибель, но именно оно будет давать тебе силы жить вечно.
40
Спустя год еще полгода, мои труды начали, наконец, давать результат. До меня дошли слухи о некоем монастыре, обитатели которого возносили молитвы вовсе не тому, кому должны были. Я сразу же вспомнил, что призрак Шарлотты упоминал о чем-то похожем, но не мог сказать точно, где находилась это богохульная обитель – во Франции, в какой-то другой стране или вообще была кошмарным сном, посланным черными чарами. Но теперь, когда практически то же самое, я услышал из совершенно другого источника, имело смысл проверить все самому, и я сразу принялся разыскивать подробные сведения о правдивости дошедших до меня слухов и возможном месте нахождения монастыря. Конечно же, как и во всех похожих случаях, никто не мог сказать ничего определенного. Я думаю, что мне очень повезло, что я вообще узнал об этом. Однако, мне удалось выйти на след некоего тайного общества, располагавшегося в Венеции. По сути, это было обычное сборище пресытившихся обыденными развлечениями богачей, которых водил за нос бродячий фокусник, но кое-что отличало его от остальных подобных балаганов.
Свои мессы культисты проводили в одной из загородных вилл, находящейся в приличном отдалении от людских глаз и мне стоило некоторых усилий, чтобы быстро добраться туда после захода солнца. Прибыв, я нашел строение внешне совершенно безжизненным и пустым – эти люди явно знали толк в сокрытии тайн, насколько бы шутовскими они ни были. Проникнув вовнутрь, я напряг свой слух и обоняние настолько сильно, насколько мог, в поисках хоть каких-нибудь следов присутствия людей здесь и сейчас. И через примерно четверть часа блужданий, мне удалось отыскать прибежище моих колдунов – под одной из лестниц находилась скрытая дверь, которая вела в тайную комнату подвала. Ничего нового и неожиданного, но каждый такой тайник, все равно, отличается от всех остальных. Я спустился в подвал и замер перед еще одной дверью, которая была последним препятствием на пути к моей цели. Из-за нее доносились звуки молитвы и ритмичные постукивания небольших барабанов, которые популярны у черных племен. Кто-то выкрикивал слова заклинания на неведомом мне языке. Запах благовоний, смешанных с дурманными травами, пробивался сквозь дверь еще сильнее, чем звук.
Обнажив палаш, я толкнул дверь. Она оказалась не заперта и мне открылась картина черной мессы, которая была в самом разгаре. Как я и предполагал, все это было просто клоунадой, способом убить время с изюминкой, почувствовать себя вольнодумцем и богоборцем, вкушающим запретные плоды. Помещение было довольно просторным с высоким потолком, хорошим освещением и вентиляцией. Примерно в центре стоял алтарь, видом копировавший церковный, с той разницей, что, вместо священных символов, был украшен богохульными письменами. На алтаре без движения лежала обнаженная девушка, на животе которой стояла чаша с человеческой кровью – этот запах невозможно ни с чем спутать. Тем не менее, девушка была жива, хотя это было сложно заметить. Очевидно, забавы этой секты были не столь невинными с точки зрения светского закона.
Перед алтарем стояли шесть мужчин средних лет, разбившихся на две тройки (хотя, наверное, правильнее было бы сказать – троицы) слева и справа от него. Они были почти полностью обнажены, имея из одежды только атрибуты церковного облачения. У тех, что стояли по центру своих троиц, облачение было подобно епископскому, у остальных – простое клирическое. На всех были столы, на головах четверых – четырехугольные шапки-биретты, у двоих – митры. Вероятно, здесь существовала своя иерархия, являвшаяся насмешкой на церковной. Перед каждой троицей на коленях стояла девушка, ласкавшая "епископа" ртом, а "клириков" руками. "Епископы" держали в руках небольшие колокольчики, в которые звонили в моменты особогог наслаждения, у "клириков" были те самые небольшие африканские барабаны, которые я слышал еще на подходе. Все шестеро непрерывно читали молитву на латыни, которая была похожа на искаженный вариант "Отче наш", в котором роль Отца была отведена дьяволу, а на имена Христа, Богородицы и архангелов сыпалась отборная ругань и проклятия.
Это было бесспорно интересно взору, но фигура, стоявшая за алтарем, вызывала у меня гораздо большее любопытство. Мессу вел высокий мужчина лет сорока на вид, при этом, стройный и крепкий телом Он был также обнажен, как и все остальные, и также носил элементы церковного облачения, соответствовавшие его статусу в секте – папскую тиару, перчатки и столу. Также мужчина был опоясан шнуром-цингулумом, кисти которого свисали возле гениталий. Громким, хорошо поставленным голосом, он выкрикивал слова непонятного мне заклинания, перемежая их проклятиями Богу и его миру, и большими глотками из кубка с кровью. Когда мне удалось поймать его взгляд, я понял, что не ошибся – пустоту, таящуюся в глазах своих соплеменников, тоже ни с чем нельзя спутать. Мужчина тоже заметил меня и ухмыльнулся. "Я знал, что рано или
поздно кто-то из нашей породы зайдет в гости" – произнес он. Я перевел взгляд на участников мессы – они совершенно не обращали внимания на мое присутствие, мой визави поспешил успокоить меня: "О, не беспокойся. Эти люди полностью в моей власти в данный момент. Их разум сейчас где-то очень далеко".
Судя по тому, как было выделено слово "власть", глава секты очень дорожил ею и стремился заполучить в любой ситуации. Это, конечно, могла стать препятствием для нашей беседы. Впрочем, он не торопился подчинить меня или же напасть, даже наоборот, проявил определенное гостеприимство. "Подожди немного, – произнес он все тем же звучным голосом. – Мы скоро закончим и сможем поговорить". Я кивнул. Он продолжил читать заклинание, которое действительно вскоре закончилось громким криком "Shemhamforash!". Еще через несколько секунд оба "епископа" с громким стоном извергли свое семя, вслед за ними это сделали и "клирики". "Первосвященник" вылил остатки крови из кубка себе на лицо и воскликнул: "Во власти Бога даровать жизнь, а в нашей власти – забрать ее! Творите свой промысел!". Тотчас в каждой троице "клирики" схватили ублажавших их девушек, а "епископ" стал душить бедняжек своей стулой, выкрикивая проклятия Иегове. Одной из несчастных удалось вырваться. Она заметила меня, подбежал и упала на колени, вцепившись в штанину.
"Добрый сеньор, спасите! Я все для вас сделаю!" – причитала она сквозь слезы.
Тем временем, муки второй девушки сменились предсмертными конвульсиями.
Глава секты терзал шею девушки, лежавшей на алтаре.
Глава одиннадцатая
41
Итак, я стоял практически на пороге комнаты, даже небольшого зала, служившей прибежищем для проведения богохульных обрядов сектой обществом развращенных богатеев. Я не был против разного рода кровавых оргий и, чего скрывать, не раз сам принимал участие в гораздо более разнузданных вакханалиях с гораздо более трагичным финалом для некоторых участников, поэтому мою мораль культисты не оскорбляли ни коим образом. Не оскорбляли они и моих религиозных чувств – несмотря на то, что с недавнего времени я получил достаточное количество доказательств, опровергающих мой атеизм, особых иллюзий относительно спасения своей души я не питал. Судьбу этих несчастных дураков определило лишь то, что они в своих развлечениях прославляли силу, которая была мне противна сверх меры. Силу, которую я ненавидел настолько безгранично, насколько любил Шарлотту. Силу, которую винил, и небезосновательно, во всех злосчастьях, приключившихся со мной. Хотя, никогда не жалел ни об одном принятом в жизни решении.
Как вы помните, счастье мое, в ритуальном зале находилось шестеро смертных мужчин, один наш соплеменник и три девушки, то ли шлюхи, то ли просто крестьянки, не чуравшиеся обслужить господ странным способом ради щедрой награды. Однако, награда их ждала совершенно иная – одна стала пищей вампира, другую задушили сектанты в момент кульминации своего шабаша. Третья каким-то чудом сумела вырваться из рук трех мужчин и сейчас рыдала у моих ног, моля о спасении. Что ж, я дал ей такой шанс… Когда первый из сектантов приблизился ко мне, я выхватил меч и одним ударом разрубил его надвое – по диагонали снизу вверх, от правого бедра до левого легкого. Нагое человеческое тело никак не могло сопротивляться моему тяжелому клинку, направленному с силой, в несколько раз превосходящей людскую. С остальными пятью произошло примерно то же самое, различалась лишь траектория ударов. Это было не сражение и даже не казнь. Просто старая добрая бойня, обычная работа мясника, не вызывающая никаких эмоций.
Вся расправа заняла минуту или даже меньше. Пол комнаты был почти полностью залит свежей горячей еще кровью. Ее запах не на шутку будоражил мои ноздри. Да, я бы с превеликим удовольствием выпил бы каждый из этих сосудов до капли! В конце концов, соблазн оказался сильнее меня. Я встал на колено возле ближайшего тела (кажется, оно даже еще подавало признаки жизни), расположил поудобнее относительно себя и резким движением оторвал голову (кажется, на голове была епископская митра), подставив рот под багряный фонтан, с силой забивший из новой раны. Буквально несколько секунд блаженного забытья, которые может себе позволить паломник, долгое время скитающийся по пустоши. Затем я встал и оглянулся. Мой соплеменник, верховодивший в секте, как и прежде, стоял за алтарем, и на его губах бегала странная кривая ухмылка. Видимо, произошедшее одновременно и позабавило и разозлило его. Спасенная же мной девушка так и сидела возле двери, закрыв лицо коленями и всхлипывая. Глупая, глупая бедняжка. Я же дал тебе шанс…
Я подошел к ней, взял за плечи и поднял. Ее глаза были полны слез и ужаса.
"Прости, дитя. Тебе просто не повезло" – с этими словами я свернул ей шею.
Она умерла сразу. Все равно, после такого ее ждал лишь кошмар безумия.