"Капитаны" разом обернулись, узнали: Борька увидел, как сходят с лиц улыбки, шкотовые соскочили с трапеций, отчаянно замахали наблюдателю на фонаре клуба. Борька несся прямо на них. Краем глаза он схватил, будто сфотографировал: закрытые в ужасе глаза девчонок, отпрянувших к дальнему борту, бессильно сжатые кулаки ребят, матроса, с интересом глядящего из рубки толкача - и проскочил между яхтами, едва не чиркнув их брызгоотбойником.
"Мыльницы" качнуло друг к другу, они стукнулись бортами, и тотчас накативший бурун разбросал их в стороны. Мальчишеская сразу упала парусом на воду, обнажив черный чугунный шверт, "капитаны" высыпались за борт. Девчонки устояли и торопливо поворачивали обратно к острову.
Борька, хохоча как бес, весь в сверкающей водяной пыли, заложил крутой вираж и снова ринулся на них. Он обошел девчоночью "мыльницу" спереди, ухватил свободной рукой фальшлинь, свернутый аккуратной бухточкой на баке, и поволок яхту к берегу. Девчонки визжали, белобрысая рулевая размахивала жестяным черпаком, пытаясь достать Борьку по руке.
Что ж ты делашь, земляк? - грустно спросил громовой голос.
От Подковы приближался, резал волну длинный тренерский "Нептун" на крыльях, с двумя рупорами-колокольчиками на бортах. Борька развернулся, положив девчоночью "мыльницу", и дал гари.
- Куда ж ты, землячок? Куда ж ты так шустро-то? - прогремели рупора.
Борька стал раскачивать лодку вперед-назад. Ветер засвистал в ушах, капюшон бешено заколотил по спине. Лодка высоко взмывала носом, скользила, едва касаясь воды, гулко падала днищем, далеко разбрасывая клочья пены, и снова упруго отпрыгивала, грозя опрокинуться через корму. Борька метил в узкую мелкую протоку. Но разве удерешь от "Нептуна" с ГАЗовским движком! До спасительной протоки было еще с полкилометра, а "Нептун" нагонял его как стоячего.
- Не торопись, землячок! Задохнешься… - жутко гремели колокольчики над самым плечом.
Тренер тоже, видно, знал про мелкую протоку, заходил сбоку, прижимая к берегу.
Борька резко сбросил гарь, и "Нептун" по инерции проскочил дальше. Тренер тоже сбавил ход, катер упал с крыльев на днище и закачался на волне. Борька уткнул лодку носом в широкую корму "Нептуна".
Тренер обернулся и поманил его пальцем.
Борька отрицательно помотал головой.
- Иди сюда, - сказал тренер.
- Не-а! - сказал Борька.
- Иди по-хорошему. Все равно ведь догоню.
- Догони сперва.
Тренер врубил передачу и стал разворачиваться. Пока скоростной, но неповоротливый "Нептун" описывал круг, Борька успел выиграть полста метров, но до протоки было еще раз пять по стольку.
Тренер догнал его, пристроился слева-сзади и стал потихоньку, нежно теснить к берегу. Впереди выстрелил в реку желтый песчаный закосок. Вот и все, не вырваться. Так на полной гари и вгонит в затонину, как мотыля в сачок.
- Ну что, приплыли, земляк? - ласково прогремел тренер.
Борька затравленно оглянулся: была не была! Он дал чуть влево, сошелся бортами с "Нептуном". И бросил руль направо, всем весом, даже голову откинув, навалился на борт. Лодку крутануло на месте, понесло по крутой дуге кормой вперед. Сверху, заслонив небо, надвинулся яр с неровными слоями разноцветного песка и глины, с воронками осиных гнезд, больно ударили по лицу прутья береговых кустов, визгнуло днище по песку - и яр отошел. Борька до волоска, до сантиметра вписался в рисковый поворот.
Тяжелый "Нептун" в азарте повернул за ним и врезался в берег, на полкорпуса выскочил на заплесок. Тренер с размаху ударился лицом в рулевую баранку и будто прилип, замер.
Борька подошел ближе, заглушил движок.
- Эй, капитан!.. Капитан!.. Ты не убился там? Жив, нет?
Тренер медленно оторвался от баранки, отвалился на спинку. Посидел так, покачивая головой, с трудом поднялся и, придерживаясь за щиток, перешагнул за борт. Одна бровь у него вздулась и густо, дочерна пропиталась кровью. Кровь тонкой струйкой сбегала по щеке.
- Шить будут, ага, - авторитетно сказал Борька. Он достал сигарету, размял, скрывая дрожь в руках, прикурил. - Мне шили года два назад… Вот здесь… Когда шьют - ничего, вот когда нитки потом дергают - будто жилы тянут…
Тренер провел рукой по щеке, стряхнул кровь с пальцев, зашел в воду и стал отмывать лицо.
- Это ты зря, - сказал Борька. - Рубашку бы снял, не отстирать… Куда ж тебя понесло-то, на этом утюге?
- Да… Не вписался… - Тренер намочил платок и прижал ко лбу.
- Кардан, видно, погнул.
- Не иначе.
- Винт-то уж наверняка сломал.
- Это точно… - Тренер болезненно поморщился, взглянул из-под платка на Борьку. - Дай хоть посмотрю на тебя, пират…
- Смотри, - разрешил Борька. - Не обедняю.
- Вот, значит, каков… Хорош… - Тренер медленно переступал в воде, приближаясь к лодке.
Борька спокойно вытащил весло из уключины.
- Хорош… - сказал тренер, отступая. Он вышел из воды и присел на борт катера. - Голова что-то кружится…
- Закружится тут, - посочувствовал Борька.
- Спички есть?
Борька бросил ему спички. Тренер зажал коробок между ног, чиркнул, закурил, не отнимая платок от лица.
- Ты в какой школе учишься, пират? - спросил он.
- А тут, неподалеку. Два раза налево, три направо…
- Я ведь тебя все равно найду, - сказав тренер. - Из-под земли за уши вытащу. Только я тебя сам бить не буду. Я тебя на остров отвезу, к ребятам. Непедагогично, наверное, но с тобой иначе нельзя. Что ты к ребятам цепляешься? Реки тебе мало?
- Мало, - упрямо сказал Борька. - Пусть не королькуются здесь!
- А кто тут король? Ты, что ли?
- Я!
- Какой ты король! Крысенок ты. Маленький, завистливый крысенок.
- Ладно, - сказал Борька. - Загорай пока. А мне пора.
Он неторопливо кинул бычок в воду, толкнулся веслом от кормы "Нептуна" и взялся за пускач.
- Не попадайся больше, - негромко сказал тренер. - Я тебя, крысенка, пожалел. Другой раз вломлю в борт - будешь свою посудину по винтикам собирать.
- Ладно, - сказал Борька. - Свою пока собирай.
Он пошел обратно. Было уже за полдень, вовсю жарило солнце, а по небу будто "Буран" промчался, оставив длинный перистый след. Горючку с этими гонками Борька спалил чуть не досуха, но, увидев опять мачты над бухтой, не вытерпел. Нет, никак нельзя было пройти мимо, когда единственный достойный враг загорал на бережку с обломанным винтом!
Борька с лихого виража влетел в бухту. "Капитаны" толпились на пирсе. Белобрысая стояла с краю в одном купальнике, выжимала тельняшку. Пострадавшие "мыльницы" хлопали мокрыми парусами. "Капитаны" не расходились - ждали, когда тренер привезет им на расправу пленного Борьку или сообщит, что злейший враг получил, сколь полагается, и с позором сдан в речную милицию. Но теперь, увидав Борьку, победно бороздящего их собственную акваторию, остолбенели.
Борька совершил круг почета и остановился в двух метрах от них, напротив белобрысой, так и застывшей со скрученным тельником в руках. Встал, уперся ботфортом в борт, чуть покачивая лодку, и гаркнул:
- Здорово, "капитаны"!
"Капитаны" молчали.
- Чо приуныли? Не холодна водичка-то, ага? Как искупались? - издевался Борька.
- Где "Нептун"? - спросил долговязый флагман с двумя аксельбантами на черной морской форме.
- Старшой-то ваш? А загорат на полдороге к Банному. "Надоели мне, говорит, Борька, эти сосунки. Только бы им играться - шнурочки до погончики, ну их в омут! Пойдем, говорит, Борька, на муксуна!" А я: неудобняк, мол, заехать надо, попрощаться…
- Давай сюда, - мрачно сказал флагман. - Попрощаемся.
- Лучше вы сюда. На берегу вы все герои, флот лягушачий. Вы бы в ванне сперва потренировались… Ну чо, капитаны, погоняемся, ага? - Борька кивнул на две "Казанки", стоящие у пирса.
"Капитаны" не двинулись с места. Пробовали уже загонять Борьку и на двух лодках, и на трех - наглотались водички.
Белобрысая вдруг наклонилась к подруге и вполголоса сказала что-то, указывая глазами на Борьку. Та прыснула, приседая, захлопнув рот ладошкой. Борька почувствовал, что неудержимо, во все лицо заливается краской. Ничего не боялся, только вот этих девчоночьих - искоса - взглядов и смешков.
- Накрылся ваш "Нептун", понятно? - яростно крикнул он. - Я вам теперь мачты-то пообломаю! А ты, белобрысая, слышь - в "мыльницу" не садись, утоплю!
Он пулей вылетел из бухты и пошел к городу. Достал нож, посмотрелся в лезвие - вроде чистое лицо. Оглядел энцефалитку, брюки, бродни - чего смешного-то? Тьфу, зараза, все настроение перебила. Тут же вспомнились сегодняшние неудачи - Михалина, земляк с нефтебазы. А главное, о чем старательно не думал весь день, главное - надо идти домой…
Мимо тянулся грузовой порт. Вдоль высоких причалов, увешанных гроздьями съеденных дорогой покрышек, стояли баржи. Колченогие краны, голодно урча, заглядывали с высоты, склевывали с палубы связку труб или ажурные конструкции для. буровых. Стропали в оранжевых касках призывно помахивали рукавицами.
На воде тут и там плавали густые масляные пятна. Волны отражались от причальных стен, пересекались, всплескивали. Лодка загремела днищем по толчее, как телега по мостовой.
Борька вдруг с размаху хлопнул себя по лбу: заигрался с "капитанами", забыл, чуть не оборвал "речной телефон". Он посемафорил идущему следом "Прогрессу". Катер застопорил ход.
- Ниже пойдешь?
- Но, - бородатый детина в "Прогрессе" поднялся, разминая затекшие ноги. На Сланях у него из-под брезента, будто прислушиваясь, о чем говорят, пялилась снулыми глазами огромная щучья голова. Кило на двадцать рыбка, не меньше.
- Где сетевал, земляк?
- На Агане.
На костяном щучьем загривке Борька разглядел ряд рваных, с мясом вывернутых ран. Не сетевал земляк - острогой бил.
Детина перехватил взгляд, ногой поддернул брезент.
- Чего семафорил?.
- Шумни вниз, в Красное, Кольке Авдотьину: у тестя, мол, редуктор полетел. Передавал, пусть навстречу идет.
- Добро. - Детина рухнул на сиденье, и "Прогресс", задрав нос, пошел вниз.
Часа через два новость дойдет до села Красного, и не известный ни Борьке, ни этому парню Колька Авдотьин поспешит на помощь тестю. Днем и ночью со скоростью моторной лодки разлетаются вверх и вниз по всей Большой Оби новости "речного телефона", достигая самых глухих, ни в одной лоции не указанных проток…
Борька свернул в затон. Узкий мелкий затон с прокисшей желтой водой далеко вдавался в город, и по всей длине по обоим берегам плотно, бортом к борту стояли прихваченные замками к тяжелой корабельной цепи моторки, обласа, плоскодонки. Среди этой речной мелочи возвышалась и наполовину перегораживала затон ТБСка - сварной рыбацкий бот с высоким коротким баком и низкой голой палубой, отполированной за многие путины тяжелыми сетями.
Списанную ТБСку купил года три назад Юра Куйбида, напарник отца по заповедным пескам, и с тех пор неторопливо ремонтировал ее, любовно вылизывая каждый винтик. Летом и жил здесь, в кубрике, водил дела с разным людом, населяющим берега Большой Оби - с хантами, буровиками, геологами, егерями, лесничими, знал, кажется, всех от Тобола до Агана, и все от Тобольска до Аганска знали Юру Куйбиду. Каждую осень колчак нещадно гонял Юру по заповедным протокам, потом Юра гонял с колчаками пришлых браконьеров; речная милиция охотилась за ним и к нему же шла за помощью: сюда, в кубрик ТБСки, тянулись ниточки "речного телефона" со всей Оби.
Борька постучал кулаком в высокий борт ТБСки.
- Дома?
В железном нутре бота гулко загремели шаги, в проеме ходовой рубки показался Юра в распахнутой до пояса, промокшей под мышками рубахе.
- Явился?
- Но.
Борька отвинтил мотор, рывком поднял его, Юра сверху подхватил, унес в рубку. Борька замкнул цепь, вытащил из брезента бельгийку и патроны - город не река, здесь не то что не оставь - не отвернись, пропадет.
В кубрике было душно, сладко пахло машинным маслом. Стальные, круто расходящиеся к потолку стены раскалились под солнцем. Борька стянул энцефалитку, свитер, тельник, сел на рундук, привалился голой спиной к борту, блаженно прикрыл глаза - жжет…
На столе вполголоса бубнил ламповый древний приемник без футляра.
- Где был?
- За Банным, - ответил Борька, не открывая глаз.
Юра налил чаю, поставил перед ним жестяную кружку.
- Чо добыл?
- Ничо, - Борька громко подул на чай. - Михалина опять недодала. На чай, на соль только хватило, рубль остался.
Юра достал из нижнего ящика стола шкатулку с вылущенным перламутром. Борька вынул из нее тонкую пачку денег, вложил рубль и внимательно пересчитал, слюнявя пальцы.
- Сколько уже?
- Семьдесят два… - Борька задумался. - А куда ближе выйдет - на Черное или в Ригу?
- Не знаю… Вроде одинаково. В Мурманске тоже мореходка.
- Не… Там холодно…
Юра спрятал шкатулку обратно.
- Сколько дома-то не был?
- С неделю.
- Сходи. Волнуются.
- Ага, - Борька сразу помрачнел. - Феликс особенно. Все в окно глядит: где же это, мол, Боренька-то наш…
- Ладно, Феликс. О матери думай, мать-то родная.
Борька махнул рукой, снова закрыл глаза. Юра склонился с надфильком над какой-то железкой в тисочках…
Но сколь ни сиди, а домой идти надо. Почему надо, зачем - Борька и сам не знал, но раз в неделю, загодя тоскуя, мучась, шел. Он оделся, погромыхал к двери.
- Тесак оставь, - сказал Юра, не оборачиваясь. - Не в лес идешь.
Борька снял чехол с ножом, бросил на рундук.
А в городе была суета, многолюдье. По проезжей части, выложенной из бетонных плит в два ряда, бесконечной чередой ползли, возвращались в парки грузовики, надолго застревали у перекрестков. Между ними сновали, сигналили, лезли прямо под огромные колеса пестрые легковушки. Рядом по тротуару - таким же плитам, кое-как брошенным в непросыхающую грязь, расходился по домам рабочий люд, гуляли под руку парочки, чинно раскланиваясь со знакомыми, мелькнувшими на другой стороне улицы в просвет между газующих грузовиков.
Борька сник в городе, будто даже ростом уменьшился. Доплелся до центра, купил семечек у кинотеатра, сгрыз здесь же, прислонясь к желтой облупившейся стене, разглядывая афишу с Мордюковой, и пошел дальше. Чем ближе подходил он к дому, тем труднее волок тяжелые бродни…
Дверь открыла мать, в самовязаном "адидасовском" свитере и джинсах. Выйдя за Феликса, она стала молодиться, краситься, как на модных журналах. Вон опять глаза до ушей нарисовала. А их с отцом встречала в старом халате, нечесаная, орать начинала еще из окна…
- Куда сапожищами! У двери снимай, - велела мать.
Борька покорно стащил бродни. Снял энцефалитку, потянулся к вешалке.
- На пол брось, польта провоняют.
Когда мать отвернулась, Борька понюхал энцефалитку, пожал плечами, бросил на бродни.
В комнате было чисто, аккуратно прибрано и - хоть среди мебели не протолкнуться - как-то голо. Из-за кресла вышла Иришка, Борькина сестра, уставилась на него, сунув палец в рот. Борька показал ей козу, и сестра испуганно заковыляла на кухню к матери.
Борька побродил по комнате. Пригладил жесткие вихры перед стеклянной дверцей стенки. За стеклом разложены были чашки и блюдца с полуголыми мужиками и бабами.
- Чего тебе там надо? - выглянула мать с кухни.
- Чо, и подойти нельзя?
- Ешь вон иди.
- Не хочу.
- Ешь! Где болтался-то?
- Гулял!
- Гулял! Знаю я твои гуляния!
Борька сел за маленький кухонный столик, взял хлеб.
- Руки вымой!
Борька в сердцах бросил хлеб обратно в плетенку. В ванной он оглядел яркие тюбики, баночки, аэрозоли, посмотрел на руки - с черными ногтями, насмерть въевшимся в кожу маслом - и взял с полки кусок хозяйственного мыла.
Потом сидел на кухне, сдерживаясь, вяло, будто нехотя, жевал кашу. Из второй комнаты появился Феликс. Отчим был на пять лет моложе матери, но уже лысел и быстро наедал брюшко, как карась на жировке. Он сел напротив, закурил, помолчал.
- Здороваться будешь? Неделю не виделись.
- Привет, - буркнул Борька, не поднимая глаз.
- Все на реке торчишь? Не нагулялся еще?
Борька сосредоточенно жевал.
- Давай поговорим спокойно, - начал Феликс.
- Говорили уже.
- Да ты послушай! Дай хоть слово сказать… Ну, лето погулял - так ведь в школу скоро. Река скоро станет. На что она тебе зимой-то, лодка? С горы кататься?.. Ведь очередь подходит, ждать-то не будут - все за "восьмеркой" гоняются…
- Не отдам, зря стараешься.
Феликс откинулся на стуле, поиграл желваками, переглянулся с матерью.
- Да ты пойми, чудак, - начал он снова. - Не себе же машину - нам! Всем нам! В тайгу съездить, на рыбалку. Да просто по городу - а? со свистом? - то-то приятели твои рты поразинут! Машина у Борьки! В Тобольск поедем. Глядишь, за Урал выберемся, к морю. Подрастешь - на права сдашь, доверенность напишу… Да что ж ты за человек такой! - вышел из себя Феликс. - Для твоей же пользы! Мы с матерью целый день на работе корячимся, на тебя, дурака, да на Иришку вон. В один котел кладем, в одной семье ведь живем!
- Да?! - взвился Борька. - "Буран" отцовский продал - где она, моя польза? Вон он стоит, "Буран"-то! - Он ткнул пальцем на стенку. - Дохнуть не моги, шагнуть не моги! Жметесь над своим барахлом, как… как… Спать скоро на полке будете, в обнимку с чашками своими! Вот тебе, а не лодку! - Он показал Феликсу кукиш. - Утоплю, а тебе не дам!
- Да как ты разговариваешь! - закричала мать.
- Ты-то хоть помолчала бы! Почем отца продала? За эти дрова? За машину?
- Я ж тебя… за это, - Феликс бросился на Борьку.
Борька отскочил, опрокинув стул, схватил молоток с подоконника:
- Не подходи!
Заголосила Иришка, мать подхватила ее на руки.
- Ты? На меня? - шипел Феликс, отступая. - Я ж тебя, гниду, из жалости содержу! Хлеб мой ешь!
- Землю лучше жрать буду, чем твой хлеб! Слаще будет! - Борька выбежал в коридор, кое-как натянул бродни, подхватил куртку, из-за порога уже бросил молоток на пол и скатился по лестнице под заполошные крики матери и надсадный рев сестры.
В темноте моросил нудный, осенний уже дождь. Мелкая морось висела в воздухе, колышимая ветром, липла к лицу как паутина. Редкие прохожие спешили к вечернему фильму.
Борька неприкаянно бродил по улицам, зябко пряча руки в карманах, заглядывал на ходу в освещенные окна домов. Семья, собралась за столом: отец загородился газетой, мать отвернулась к плите, двое мальчишек, пользуясь минутой, самозабвенно, молчком дерут друг друга за уши, давятся от смеха… Высокая старуха с орлиным носом, в шали с кистями, опершись одной рукой на подоконник, вполоборота горделиво смотрит то ли на улицу, то ли на свое отражение в окне… Молодая мамаша разговаривает по телефону, смеется-закатывается, держа малыша под мышкой как зонтик… Тепло было там, за окнами.