Изредка возникала потребность в деньгах, и тогда он шел взыскивать долги. Это была неприятная процедура – но где найти приятный способ добывания денег? Должна ему была родина, много должна. А кто конкретно обязан произвести очередную выплату, Тимуру приходилось всякий раз решать заново. Взыскивать долги всегда безрадостно. Но ситуацию облегчала возможность выбора.
Вот и сейчас надо было выбрать.
Переулки центра для поисков были удобны. Узкие, угластые, с ухоженными особнячками, проходными двориками и дорогими вывесками ресторанчиков, бутиков и неброских контор, которые тем не менее могли себе позволить покупку или аренду пристанища на самом дорогом пятачке Европы, между двумя посольствами и каким-нибудь фитнес-центром, способным озадачить ценами даже олигарха средней руки. Рядовые граждане великой державы сюда не заглядывали, в тесных дворах впритык друг к другу стояли роскошные иномарки. В какую из них сядет сегодняшний должник?
Тимур нашел полоску тени, повернулся лицом к стене и привел себя в надлежащий вид: надел бомжовый полотняный кепарик, очки с грязными стеклами и налепил на скулу резиновый шрам, качественный, бельгийского производства. Мелочи, детская игра – но эти мелочи так бросались в глаза, что прочее запомнил бы только профессионал. А с профессионалами сегодня Тимур иметь дело не собирался.
Повезло: подъехал крупный джип, зеркально сверкнул в вечерних огнях черными боками и медленно пополз вдоль тротуаров, подыскивая объемистое логово. Не нашел, развернулся и встал прямо перед запертыми воротами, наглухо закрыв возможный выезд тяжелой стальной тушей. Правильно сделал: стоять перед воротами нельзя, но кому-то можно.
Тимур подошел вплотную. Окна были затененные, но в меру, силуэты внутри просматривались достаточно ясно. У водителя были плечи в полджипа, короткая стрижка и знакомая униформа: черный костюм, белая сорочка, черный галстук. Коллега, что ли? А позади сидел высокий худощавый малый, то ли молодой, то ли очень уж моложавый, в светлой рубашке с расстегнутым воротом и легком льняном пиджаке. Хозяин, подумал Тимур, а хозяину все можно, хоть джинсы с драными коленками, что надел, то и стильно.
Тимур вежливо постучал по хозяйскому стеклу. Коллега за рулем обернулся и напрягся, но, не получив знак от хозяина, замер в ожидании. Молодой босс опустил стекло:
– Слушаю вас.
Сказано было вполне доброжелательно – ни грубости, ни высокомерия. Но Тимур уже вошел в процесс, и отступать было нелогично.
– Извините, – сказал он, – не стал бы беспокоить, но деньги нужны.
– На бутылку? – понимающе улыбнулся тот.
– Да нет, скорей на ящик, – улыбнулся в ответ Тимур.
– Ящик – это круто, – сказал малый в льняном пиджаке.
Сколько же ему? Тридцатник, наверное. Молодой босс. Двадцать лет назад в школу ходил. Выходит, Тимур и его покой охранял. А охрана стоит денег.
Видно, плечистый шофер уловил что-то в спокойном голосе хозяина, потому что открыл дверцу и выставил левую ногу на асфальт.
– Вали-ка, папаша, отсюда, да побыстрей, – сказал он с угрозой. Тревоги он явно не чувствовал – просто демонстрировал рвение, как дворовый пес, скалящий зубы в присутствии хозяина.
Тимур понимал, каким он видится телохранителю, и подыграл тому: да, старикан, пьяноватый, привыкший нахально попрошайничать.
– Ну вот, – ворчливо укорил он парня, – чего ж ты сразу уж так! Я вот с молодым человеком беседую, а ты сразу: "вали"! Грубишь, сынуля.
Парень между тем в дискуссию не вступал, просто, повернувшись боком, поставил на асфальт вторую ногу и стал медленно вылезать из машины, избегая суеты, которая уронила бы его достоинство. Тут он ошибся. Двумя пальцами левой руки Тимур быстро тронул его за локоть, а потом за толстенную шею, и парень, так и не поняв, что произошло, принял позу самую деловую: голова и туловище на переднем сиденье, а задница наружу. То ли аккуратный водитель решил протереть коврик, то ли проверяет педаль, то ли стала заедать крышка бардачка, и не гонять же супермашину на сервис из-за такой ерунды. Босс на заднем сиденье тоже не сразу врубился в ситуацию, а когда врубился, было поздно: Тимур уже сидел на диванчике рядом.
– Мы ведь люди культурные, – сказал он, – так?
– Так, – согласился малый и даже руки положил на колени, наиболее наглядно демонстрируя хорошее воспитание.
– Разболталась молодежь, – кивнул Тимур на безгласного водителя, – с ним деликатно, а он сразу хамить. Вы вот не такой, сразу видно.
Малый движением бровей показал: да, не такой.
– Я ведь не бандит, – объяснил Тимур, – я хотел долг получить, и все.
Растерянный босс ждал следующей фразы, но не дождался.
– А много я должен? – спросил он.
Чуть поколебавшись, Тимур произнес:
– Я думаю, приблизительно штуку. Хотя лучше две.
– Ладно, – кивнул тот, – это по-божески. Долги надо отдавать.
В голосе было облегчение – видно, ждал худшего.
Он сунул правую руку во внутренний карман пиджака и, развернувшись к Тимуру, достал бумажник, очень медленно, чтобы Тимур увидел и понял, что это именно бумажник, а не, допустим, пистолет. Вытащил пачку зеленых и отсчитал двадцать сотенных. После чего спросил:
– А этого хватит?
– Нормально, – успокоил Тимур.
– Вопрос можно?
– Ради Бога.
– А кому я должен?
– Мне, – сказал Тимур, – только мне. И больше никому, полный расчет.
Он вылез из джипа, на всякий случай, однако, придержав дверь. Но у молодого босса не было даже намека на агрессию. Он спросил, показав глазами на водителя:
– А с ним что?
– Нормально, – махнул кистью Тимур, – спит. Минут через двадцать оклемается. Только не тревожьте, не то рвота начнется. А через двадцать минут не вспомнит ничего.
Молодой босс ему понравился: умный, спокойный, легко принявший неизбежное. Хороший должник. Не виновен? Этот, наверное, не виновен. Но должник, даже хороший, обязан платить.
Перед тем, как захлопнуть дверцу богатого джипа, Тимур все же обернулся и резанул молодого босса коротким, неожиданно холодным взглядом. Для его же пользы – чтобы напоследок не сделал глупость. Глупости не нужны.
* * *
Буратина дома навела марафет: помыла полы, разбросанные тряпки сложила в стопочку, куртку повесила в шкаф. Хлеб порезала и подсушила на сковородке, он вкусно пах маслом и горчицей.
– Чего это ты? – удивился Тимур.
– Надо же койку отрабатывать.
– За койку вроде мужики бабам платят.
– Бабам – да, а буратинам за что платить? За хорошее отношение?
– Хотя бы.
– За хорошее отношение ты мне пепси купил.
Он не нашелся, что ответить, и лишь за чаем наконец сказал:
– Все, можем ехать в Звенигород.
– Деньги надыбал?
– Ну да.
– Много?
– Две штуки.
– Правда? – обрадовалась она.
– Да вот, смотри.
Девчонка вытаращила глаза:
– Баксы?
– А надо было рубли? – огорчился он. Прикол получился. То она развлекалась, а теперь его очередь.
– Да нет, баксы лучше… Но…
Она с подозрением прищурилась:
– Слушай, а ты, случайно, не бандит?
– Куда мне, – вздохнул Тимур, – бандиты умные, на "мерседесах" ездят. А что, похож на бандита?
– Не похож, но…
– На бандита учиться надо, – сказал он, – там свой закон, свои понятия, абы кого не возьмут.
– А кто ты? – это было спрошено уже серьезно.
– Как кто? Дурак.
– Темнишь ты, Тимоха! – бросила она досадливо и, помедлив, сама себя спросила задумчиво: – Может, ты и вправду Тимур?
Он вздохнул:
– Мало же надо, чтобы тебя зауважали… Так что – в Звенигород?
– Это правда твои деньги?
– Наши, – возразил он, – наши с тобой.
Она довольно долго молчала, глядя на него пристально. Потом спросила:
– Послушай. Ты как, долго сможешь терпеть буратину?
– То есть?
– Ну, если я буду рядом? Неделю сможешь?
– Легко.
– А две?
– Без проблем. Чего это вопросы у тебя такие странные?
– Действительно твои деньги?
– Я же сказал.
– И можешь их потратить?
– А зачем деньги, если не тратить?
– Давай съездим к морю, а?
Он немного подумал. А чего бы, собственно, и нет? В Москве его ничего не держало. Спросил:
– Морей много, ты куда хочешь?
– В Геленджик, – ответила она без запинки.
– Была там, что ли?
– Я на море вообще не была.
– Сейчас же просто.
– Не получалось.
– Ну и что – название красивое, вроде Звенигорода?
– Ага, – засмеялась она и объяснила: – Туда подружка ездила.
Тимур согласился:
– Ладно, Геленджик так Геленджик.
– Правда поедем?
– Договорились же.
– А когда?
– Одно дело надо сделать. К другу съездить. Болеет.
– А чего с ним?
– Плохо с ним.
– А ты возьми меня с собой.
– Зачем?
– Я же медсестра. Хреновая, но все же. Мало ли… Вдруг пригожусь.
* * *
У Лешки Каравайкина он не был уже недели две. Перезванивались часто, а вот ездить – не ездил. Тяжело, когда друг болен, а помочь нельзя. Жене Глашке денег дал, месяца на два им хватит, потом даст еще. Врач был свой, бабки не брал, но, к сожалению, и не обнадеживал. Лешку обездвижило на левую сторону, по квартире передвигался, но не более того. Тимур ездил бы и почаще, хоть в шахматишки сыграть – но мешала Глашкина с трудом скрываемая неприязнь. В болезни мужа она видела и Тимурову вину – мол, пили когда-то вместе, вот мужика и заклинило. Хотя пили давно и не так уж много, и, скорей всего, отложенно сказалось давнее тяжелейшее сотрясение мозга: дня три тогда был без сознания. Оклемался вроде, все устаканилось, но врач сказал, что такие вещи даром проходят редко: сосудики в мозгу смещаются, а долгое время спустя какой-нибудь ослабленный лопается, и вот вам результат. Но на Глашку Тимур не обижался: ведь в главном она была неоспоримо права. Четверть века дружили, шли по жизни локоть к локтю, вроде бы все общее – но теперь он мужик в порядке, вон девки клеятся на Арбате, а Лешка даже в туалет ходит по стенке. Эту свою вину Тимур чувствовал без всякой Глашки. И теперь, уже на улице, подумал, что не надо было девчонку с собой брать: Лешка-то поймет все правильно, а вот Глашка легко может завестись. Перерешать он не любил, но тут, пожалуй, надо перерешить.
Пока он думал, как бы это сделать поестественней, вышли на бульвар, и девчонка остановилась у свободной лавочки. Лицо у нее было хмурое.
– Чего? – спросил Тимур.
– Давай посидим чуть-чуть.
Сели. Она сказала раздраженно:
– Слушай, Тимоха, чего ты все темнишь?
– В каком смысле – темню?
– Откуда у тебя деньги?
– Сама же сказала: если бы была тысяча. Вот я и достал с запасом.
– Я думала про рубли.
– Мне-то откуда знать, чего ты думала. Надо было сказать.
– Ты дурачка не строй. Откуда баксы?
Тимур примиряющее улыбнулся:
– Ну, какая тебе разница?
– Такая разница, что тебя посадят. А передачи тебе носить я не нанималась.
– Ну, не носи.
Она разозлилась:
– А кто будет носить? Кому ты нужен, придурок?
Тимур согласился:
– Вот это точно – никому. Никому я на хрен не нужен.
– Деньги украл?
Он ответил честно:
– Воровство не по моей части. Просто долг получил.
– Ну кто ты все же?
– Мы же выяснили: дурак.
Девчонка разозлилась еще больше:
– Пошел к черту! Чем ты занимаешься?
И опять он сказал чистую правду:
– Живу.
– Все живут. Но ведь зачем-то живут, планы какие-то.
Он мягко возразил:
– Значит, им нужны планы. А у меня планов нет.
– Но ведь ты мужик. Чего-то хочешь, так?
Он виновато вздохнул и улыбнулся:
– У меня желания короткие. Жарко – пива хочу. Иногда бабу. Нет денег – деньги хочу, ровно столько, чтобы о них не думать. Сейчас вот хочу с тобой на море. Ну, нет у меня планов на будущее. Все, как есть, полностью устраивает. Вот скажи: чего мне еще желать? Карьеру делать? А зачем? Да и стар я для карьеры. У тебя, например, какие планы?
– Чего ты сравниваешь? Я девка, зачем мне планы? Пока и так интересно. Года через три в медицинский пойду, медсестрам льгота. Может, ребенка рожу.
– От кого?
– От кого угодно. Хоть от тебя. Лишь бы мужик был здоровый, ни СПИДа, ни гепатита. И не алкаш – а то еще родится какой-нибудь даун.
Это походило на выяснение отношений, а чего Тимур не любил, так это выяснять отношения.
– Вот видишь, – сказал он примирительно, – у тебя планы есть, а у меня нет. Твои планы впереди, мои позади. Что хотел, вышло. А не вышло, и хрен с ним. Вот так, как сейчас, мне хорошо, ничего другого не надо. Считай, пенсионер. Зачем пенсионеру планы?
– А пенсионер, – буркнула Буратина, – так сиди дома. И не фига молоденьких девчонок трахать.
Но настоящей злости в голосе уже не было, просто женская привычка оставлять последнее слово за собой.
* * *
– Плохи мои дела, – это была первая фраза Лешки Каравайкина, когда Тимур вошел. Что дела у Лешки плохи, Тимур, конечно, знал – но чтобы до такой степени… Леха лежал на спине, а над кроватью, от стены к шкафу, была прилажена железная труба, и к ней крепились ремни с ручками, как в троллейбусе. Если надо было приподняться или повернуться, Леха хватался за эти ручки левой рукой: правая уже не держала. И говорил он тихо, с усилием.
– Да ладно, старик, – возразил Тимур, – болезнь – штука такая: то ухудшение, то улучшение…
– Брось, – почти шепотом оборвал друг, – мы же не бабы. Сколько-то протяну, и слава Богу. Сам понимаешь: сейчас для меня страшна не смерть, а слишком долгая оттяжка.
– Боли нет? – спросил Тимур: он хотел отвлечь Лешку от горьких мыслей, но вопроса умней не придумал, и отвлечь не удалось.
– В меру, – ответил тот и вернулся к своему: – Чего там, наша с тобой жизнь все равно кончилась. А новая… Я вот телек смотрю, радио слушаю… Знаешь – не о чем жалеть. Деньги, карьеры, возня. Ну их на хрен!
– Может, лекарства какие поискать?
И эта фраза была глупая, какие тут лекарства! Но больных полагается морально поддерживать, вот Тимур и попытался.
Леха слабо отмахнулся – шевельнул кистью левой руки, подвижной, но тоже вялой.
– Тут ко мне врач ходит, толковый, из госпиталя, сказал, что полгода гарантирует, да и год, наверное, протяну. Хотя, я так мыслю, чем скорее, тем лучше. У меня к тебе вот какая просьба. Когда оно случится, попроси мужиков подсуетиться, чтоб на Глашку все не свалилось, она и так на грани. Отец с матерью на Востряковском лежат, там еще место есть, ну, это Глашка знает. Дуростей всяких не надо, венков и прочего. Лишь бы водки хватило, – он улыбнулся, чуть растянув губы, – ну, это вы и без меня сообразите.
– Да будет тебе, – пристыдил Тимур, – ты живой и думай о живом.
– О живом я тоже думаю, – согласился Лешка, – я тебя за этим и позвал. Есть у нас с тобой обязательство, ну, ты помнишь. Теперь гляди: нас тогда было четверо, сейчас двое, ты да я. Значит, нам решать. Так вот я тебя от всего этого освобождаю. Ну его на хрен! Двадцать лет прошло. Срок давности десять лет, а тут – двадцать. Забудь и живи. Понял?
– Уверен? – с сомнением спросил Тимур.
– Уверен, – ответил Леха, – на хрена тебе заморачиваться? Бог прощал и нам велел. Пусть все живут. Все равно, кто раньше, кто позже…
Это было неожиданно: прежде в их кругу не было принято ни прощать, ни поминать Бога. Хотя кто знает, что происходит с человеком у последней грани.
– Ясно, – кивнул Тимур.
Он посидел у кровати еще минут двадцать, поговорили, посмеялись даже. К грустным темам не возвращались.
Когда уходили, Буратина с Глашкой обнялись, что было странно: ни в той, ни в другой Тимур прежде не замечал сентиментальности. Быстро сошлись.
На улице девчонка сказала:
– До чего же она хороший человек! И ничего нельзя сделать?
Он вздохнул:
– Чего тут сделаешь! У него контузия была, вроде вылечился. А два года назад… Кого только к нему не возили, даже академиков двух. Гомеопаты, экстрасенсы. Никакого результата. Говорят, вопрос лишь во времени.
– Ну, и что? Вот так лежит и ждет смерти?
– Все мы ждем смерти, – сказал Тимур и повторил Лехины слова: – Кто раньше, кто позже.
У него было время понять, что в уже недалеком будущем Лешку придется хоронить, понять и смириться с этим. Все равно было тяжко: ведь последний из тех друзей, которых уже не заменить, самый последний. Хотя, если точно, последним останется он сам, и его хоронить будет некому. То есть кто-то, конечно, найдется, на худой конец и военкомат похоронит, если к тому времени военкоматы останутся, но военкомат не друг, ни жалеть не станет, ни пить не чокаясь. Где-то была сестра двоюродная, но жива ли – кто ее знает.
Однако сквозь все эти грустные мысли просвечивало облегчение. Выполнять когда-то договоренное ему и прежде не хотелось: та война кончилась, и хрен с ней, забыть как дурной сон. Жизнь другая, все другое. Договор, конечно, дело серьезное, но Лешка от обязательства освободил, а больше никому ничего Тимур не должен. Свобода, мать ее. Живи, как нравится.
* * *
Через день, однако, выяснилось, что как нравится – не выйдет.
Буратина к вечеру поехала домой складывать вещички. Тимур вышел подышать, побродить по улочкам и тихим дворам. А когда возвращался, из мертвой тени проулка между домами выдвинулась живая тень. Тимур на всякий случай напрягся: неужели тот должник из роскошного джипа выследил? Но тень придвинулась, и он узнал мужика: Прошка. Прошка был свой человек, и Тимур расслабился.
– Здорово, – сказал он, пожимая объемистую лапищу: Прошка был крупный малый, под два метра, и весил соответственно.
Сейчас лицо у Прошки было озабоченное, почти испуганное.
Он поманил Тимура в подворотню. Тимур пошел без вопросов: зовут, значит, есть причина. Прошка взял его за рукав и сперва потащил дальше, к другой подворотне, потом, заколебавшись, остановился. Он оглядывался, словно убегал от кого.
– Гонятся? – спросил Тимур без усмешки: если здоровый мужик чего-то опасается, имеет смысл остеречься. Сам Тимур уже окинул цепким взглядом бедное вариантами пространство двора и определил самое безопасное место – проем между двумя гаражами с легким выходом в обе подворотни и проходной подъезд, ведущий в боковой переулок.
– Следить могут, – сказал Прошка.
– А ко мне нельзя?
– К тебе как раз нельзя.
Тимур завел Прошку в щель между гаражами.
– Ладно, давай здесь. Чего там, новости какие?