Она подсела к шоколадной нудистке. Та вежливо приподнялась на своем надувном матрасике. Разговор у них длился минут десять. Потом обе посмотрели на Тимура и еще о чем-то потолковали. Картинка была что надо, но наслаждаться зрелищем Тимуру мешало его идиотское положение: хрен ее знает, что там Буратина про него несет.
Наконец чужая девчонка снова легла на живот, а своя вернулась.
– Не парься, – сказала она, – все путем. Пошли поплаваем. А ее потом заберем и за билетом сходим. Или могу автостопом, как скажешь.
– Еще не хватало! Ищи тебя потом по моргам. Чего ты ей сказала?
– Что надо, то и сказала. Что офицер в отставке, тебя жена бросила, чуть не застрелился, но я тебя спасла.
– Как спасла? – изумился Тимур. – Пистолет отняла?
– На хрена мне твой пистолет! Как бабы дураков спасают? Другого способа пока не придумали. Теперь она будет спасать. Девка вроде хорошая, из Вологды, Анжелкой зовут. На пару недель тебе хватит. А в Москву вернешься, опять я буду спасать.
– Ты серьезно, что ли? – все еще не верил он.
– Дурак ты, Тимоха, – сказала Буратина и все же, хоть и с ухмылкой, сочла нужным объяснить: – У нас же с тобой вроде роман. Не могу я тебя тут одного бросить, чтобы водку глушил и по блядям ходил, меня позорил. А Анжелка – девка нормальная, студентка. То, что надо.
– А если она…
– Какое, на хрен, если, – оборвала Буратина, – она, по-твоему, что – сюда загорать приехала? Ей тоже хочется отдохнуть по-человечески!
Ситуация была нелепая, но для девчонок, оказалось, нормальная. Когда Тимур с Буратиной, вдоволь наплававшись, собрались уходить, шоколадная новобранка уже надела майку с шортиками, сдула свой матрасик и втиснула его в пляжную сумку. Тимуру она протянула ладошку, назвала имя, которое он уже знал, и задала пару вежливых вопросов про погоду, причем на "вы".
– Да ты чего? – поставила ее на место Буратина. – Он тебе что, начальник?
Анжелка засмеялась и легко перешла на "ты".
В кассе билетов, естественно, не было, но Тимур подошел к дремавшему в теньке охраннику, они поняли друг друга, и малый в форме велел подойти за полчаса до поезда. Времени хватило на все – и поужинать, и со звоном попрощаться, и договориться о встрече в Москве. Потом, как раз вовремя, пришла Анжелка. Буратина стала собирать свои вещи, Анжелка раскладывать свои. Вот такая получилась молчаливая рокировка.
На станцию пошли втроем. Давешний охранник со служебного хода прошел в кассу и вынес билет. Возле кирпичного шалманчика распили прощальную бутылку местного сухого. Просвистел, приближаясь, поезд. Буратина, совсем как жена со стажем, степенно расцеловалась с Тимуром и после легкой заминки обнялась с шоколадной заместительницей.
– Смотри, – сказала она, – мужика не обижай, вернешь в полной сохранности.
– Не учи маму рожать, – ответила Анжелка.
Уже в тамбуре Буратина обернулась, вздохом скривила рот и махнула Тимуру ладошкой. Этот досадливый взмах ему и запомнился. Не хотела уезжать, явно не хотела. Но что поделаешь – у всех свои обязанности. Вот и у деревянного человечка были свои.
С Анжелкой поужинали в той же забегаловке, она попросила пельмени. Пельмени так пельмени. Официантка, увидев примелькавшегося мужика с новой девкой, шевельнула бровями, но не сказала ничего: на курортах смена караула – дело обычное.
Дома Тимур сел на койку. Дальше-то что делать? Если бы сам девчонку склеил, все понятно. А так – вроде, в подарок преподнесли. Надо что-то говорить – а что?
Анжелку, однако, проблемы не терзали. Подошла, обняла за шею, теплая майка прижалась к его лицу. Руки девать было некуда, оставалось самое естественное: сперва девчонке на поясницу, потом, оттянув резинку шортиков, ниже. Анжелка поерзала бедрами, шортики сползли. Слава Богу, обошлось без дурацких слов.
В постели новая спасательница отличалась от Буратины кардинально: свою миссию спасения она вершила так яростно, с такими стонами и воплями, что Тимур даже забеспокоился: если так и дальше пойдет, киллер до него не доберется, Анжелка угробит раньше. Девчонка отпустила его только к полуночи, и то не совсем: на ночь устроилась рядом, прижавшись всеми своими сокровенными частями тела. В принципе Тимур ночью предпочитал высыпаться, но его о привычках никто не спросил.
Впрочем, морской воздух сделал свое дело – утром проснулся легко, голова была свежая. Хотел пораньше пойти на пляж, но Анжелка делом напомнила ему, что она на юг не загорать приехала.
На пляж они все-таки попали, девчонка ловко надула свой матрасик и легла на спину полировать загар.
– Ты давно тут? – поинтересовался Тимур.
– Дней пять.
– Не скучала?
Она поняла подтекст вопроса и бросила с вызовом:
– Конечно, скучала.
– Чего так? Народу-то полно.
– А я вообще на улицах не знакомлюсь.
– А со мной?
– А ты при чем? Я же не с тобой, я с Маринкой познакомилась.
Дальше Тимур спрашивать не стал, принял как факт вологодские понятия об этикете.
Так оно и пошло: днем море, вечером кафешка, ночью Анжелка. Так бы и жить, как трава растет. Тем более что и девчонка была довольна, как-то даже сделала комплимент: "С тобой, Тимоха, не жизнь, а кайф". Рай, чего еще надо!
* * *
Райская жизнь, однако, длилась недолго.
Тимура учили люди умные, и о важном он не забывал никогда. Одна из главных заповедей была такая: если вошел в процесс – не высовывайся. Сиди тихо. Не возникай. Нет тебя, никогда не было и не будет. Того, кого нет, никогда не убьют. А умирать не профессионально.
Тем не менее Тимур высунулся. Не хотел, но так получилось.
Шел последний день Анжелкиного кайфа, ночью поезд на Москву. Как на грех, у Анжелки начались нерабочие дни, и с нудистского пляжа пришлось перебраться на городской, с грибками, платными лежаками, купальниками и разного рода шалманчиками вдоль набережной. В этом был свой плюс: ни за водой, ни за сливами-грушами далеко бегать не приходилось.
На набережной, у киоска с мороженым, все и началось.
Какой-то худосочный парнишка в синих плавках и некрасивая девчонка в глухом купальнике выбирали мороженое, когда к киоску подошли два амбала, одетых не по пляжному: один, худощавый и жилистый, в джинсах и красной футболке, другой в широких черных шортах и жилетке, расстегнутой на голом выпирающем брюхе, с множеством карманов на молниях.
Толстяк в жилетке молча долбанул хлипкого парня массивным плечом – тот от неожиданности чуть не грохнулся и устоял лишь потому, что уцепился за невзрачную спутницу. Видно, он что-то сказал мужику. Тот уцепил его за руку и умело вывернул – парень застонал и рухнул сперва на колени, а потом на грязный асфальт.
– Пусти! – прохрипел он.
Но толстяк не пустил, наоборот, рывком заставил мальчишку перекатиться на спину и взвыть от боли. Девчонка крикнула что-то несуразное, второй амбал отшвырнул ее в сторону. Тогда только толстяк в жилетке отпустил мальчишку. Тот встал на колени, опираясь на левую руку, правая была уродливо согнута.
– Есть вопросы? – спросил крупный мужик.
– Сука! – крикнул парень, кривясь от боли и уже мало что соображая.
– Надо же! – удивился тот и кинул спутнику: – Разберись с клиентом.
Жилистый в джинсах охотно разобрался: лихо развернувшись, не сильно, но точно врезал парню ногой по подбородку.
– Мальчика-то не бейте! – выкрикнула мороженщица.
– А кто бьет? – удивился жилистый. – Мы разве бьем? Мы учим!
Толстяк протянул ладонь к окошечку, взял у продавщицы деньги и неспешно сунул в один из многочисленных карманов жилетки.
Мальчишка оказался с характером: с трудом поднявшись, бросился на обидчика. Жилистый легко поймал его за руку и отработанным движением сломал палец.
Тимур вскочил, но Анжелка повисла на нем:
– Не надо! Убьют же! Это бандиты, они набережную держат, деньги собирают! Их тут все знают!
Момент был упущен, амбалы пошли к следующему шалману, девчонка рыдала, продавщица, выскочив из киоска, заматывала мальчишке руку какой-то тряпкой…
– Ладно, – сказал Тимур Анжелке, – я же не лезу.
Дальше все шло, как обычно. Пообедали, пошли домой. У Анжелки болел живот, стонала и куксилась. На подоконнике валялись затрепанные журнальчики, домашняя библиотека отдыхающих. Тимур попробовал читать – не читалось. Поступил-то правильно, по уму. Когда-то всем им прочно вбили в башку, как себя вести в процессе: в чужом монастыре чужой устав, и для тебя он закон. На памятной давнишней лекции Леха вылез, спросил читавшего курс добродушного пожилого подполковника: "Ну а, допустим, сижу в процессе, а мне велят хорошего человека расстрелять. Вот его, например" – и ткнул пальцем в Тимура. Подполковник помрачнел и ответил неожиданно жестко: "Прикажут – расстреляешь. Если его велят убрать, считай, его уже нет, он труп. В любом случае труп. А станешь залупаться – будет два трупа. Или двадцать два, потому что весь твой клубок начнут разматывать. Если ты друга застрелишь, ты его не убьешь, ты его от пыток избавишь. И больше на эту тему никаких вопросов. Это – непреложный закон".
Тимур закон выполнил – не высунулся. Не нарушил чужой устав. Грамотно поступил. Но настроение было будто получил по морде. Получил по морде, утерся и пошел…
Дома Анжелка сказала:
– Неохота уезжать.
– Ну, не уезжай. Сдадим билет.
– Он обратный, не возьмут.
– Хрен с ним, другой купим.
– Не могу, нужно ехать. У меня два хвоста, не скину вовремя, попрут из института. Я и так троечница, выгонят и не поморщатся.
– Тогда отвальную надо, – сказал Тимур. Он и сам не хотел задерживать девчонку, надо было дело делать, а при ней нельзя. – Сходим куда-нибудь?
– Неохота, – скривилась Анжелка, – лучше дома посидим.
Он согласился:
– Ладно. Полежи, за бутылкой сбегаю.
Он вышел на набережную и двинулся вдоль ларечков в сторону микрорайона: там вид был поскучней, но торговые точки посолидней, и вино в них больше походило на вино. А пить в прощальный вечер подкрашенную бурду было не в радость. Небо темнело, пляж почти опустел, да и на улице было пустовато: курортный народ ужинал и отдыхал перед ночными развлечениями.
До нужного магазинчика оставалось всего ничего, когда из него неторопливо вышли давешние амбалы. У старшего в руках была плотная пачечка, он буднично сунул деньги в один из кармашков жилета.
– Ну что, по шашлычку на дорожку? – спросил жилистый в красной майке.
– Окунемся сперва, – отозвался старший. Он явно был главный: не предлагал, а решал.
Перейдя шоссе, они спустились на пляж.
Сами напросились, сказал себе Тимур, и на душе полегчало. Кто их просил на глаза попадаться?
Он тоже спустился на пляж и медленно направился к накачанным купальщикам. Жилистый уже стянул майку, загорелые мышцы на руках и груди смотрелись как на рекламе бодибилдинга. Толстый сел на гальку, скинул туфли и взялся за носки.
Тимур подошел.
Старший амбал подождал вопроса, не дождался и решил спросить сам:
– Тебе чего, дядя? Не допил, что ли?
– Допустим, – ответил Тимур.
– Ну, и чего надо?
– Вы мне, ребята, не нравитесь, – сказал Тимур, – некрасиво себя ведете.
– Интересное кино, – проговорил толстый, – значит, не нравимся?
– Не нравитесь. Зачем пацана избили?
– А ты ему кто?
– Никто.
Мужика наконец достало:
– А никто, так вали! А то и ты нам не понравишься.
– Хам, – сам себе вслух сказал Тимур, – ко всему еще и хам.
– Я не хам, – возразил мужик, – хам у нас Геша. Я вот с тобой разговариваю, а Геша нервный, чуть что, сразу в хлебало. Ты ведь хам, а, Геша?
– Еще какой! – подтвердил жилистый. Он ждал сигнала и дождался: старший легонько кивнул. Жилистый присел и резко прыгнул, выбросив вперед правую ногу. Он летел красиво, словно прием показывал. Но и Тимур показал прием, не такой красивый, но быстрый – нервный Геша так и не понял, почему правая нога дрыгнулась впустую, а левая подвела, подвернулась при приземлении. Застонав, он свалился на бок и тут же потерял ориентацию в пространстве – Тимур показал, как надо бить ногой в подбородок без прыжка.
В запасе было секунды полторы, но их хватило: толстый сборщик курортного бабла получил свое и выбыл из игры минимум на полчаса. Тимур проверил его карманы. В брюках ни ствола, ни ножа не обнаружилось, в жилетке только деньги. Две тугие пачки Тимур взял, мелочевку не тронул.
Жилистый тем временем оклемался, но встать не смог: левая нога не работала. Он смотрел на Тимура сразу со страхом и яростью, словно выбирал, просить пощады или пугать. Все же сказалась привычка хабалить:
– Ты на кого полез, мужик? Ты знаешь, кто мы?
– Знаю, – кивнул Тимур, – покойники. Уже и яма на кладбище заказана.
Никого убивать он не собирался, не тот у него в данный момент жанр. А у жлобья не тот калибр. Но малый, похоже, угрозу принял всерьез: лицо побелело, глаза заметались. Обычно страх лишает сил. Но за каким-то пределом их утраивает. Сейчас бросится, понял Тимур.
Геша и бросился. Встать у него не получилось, лодыжка не позволила. Но он оттолкнулся руками, выбросил обе ноги вперед и вверх – это было не от науки, а от отчаяния – и все же достал Тимура повыше колена. Хорошо, успел напрячься: удар получился, как доской по доске. Теперь и у Тимура вспыхнула ярость. Он поймал Гешу за кисть и резко сжал – хрустнула косточка в запястье. Потом рванул, выкручивая Гешину руку с поворотом, и почувствовал, как она вырвалась из плеча. Это было эффектно, но не действенно, травматологи вправляют руку на раз, он и сам умел. Поэтому для верности ребром ладони перебил кость у локтя – вот такое лечится долго, а помнится еще дольше.
– Все, сдаюсь, – простонал малый, будто эта фраза из детской драки что-то решала.
– Ладно, живи, – разрешил Тимур, – и помни: здесь я хозяин.
Он поднялся на набережную, легко перебежал дорогу и пошел к дому. О вине вспомнил поздно – пришлось в случайном шалмане брать рискованную бутылку с красивой наклейкой. На всякий случай глянул в глаза продавцу так жестко, что тот и без вопроса ответил:
– Все в норме, сам пью.
Анжелка угрюмо лежала на оттоманке, вина выпила всего чашку, причем не вставая и отмахнувшись от тоста.
– Все куксишься? – посочувствовал Тимур.
– Паскудно вышло, – сказала она, – последний день, и так ублюдочно.
– Да нормально все, – утешил он.
Еще больше надувшись, Анжелка распорядилась:
– Ложись ко мне.
– Тебе же нельзя.
– Но тебе-то можно!
– Совсем не обязательно, – начал было Тимур, но она оборвала:
– Ложись давай!
Он снял джинсы и лег. Трусы с него она стянула сама.
Тимур никогда не любил слово "страсть" – бабье и вообще дурацкое. Но как иначе назвать Анжелкино рвение в квалифицированной женской работе, он не знал. Вроде делала то же, что и другие, – но другие старались для него, а она больше для себя. И стонать начала раньше, чем он, и задергалась одновременно, и зашлась криком сразу, как освободился рот. Отдышавшись, мрачно произнесла:
– Надо же, девушка перешла на самообслуживание.
Тимур хотел встать, но она удержала:
– Погоди.
И все началось по новой.
Лишь потом она сказала удовлетворенно:
– Ладно. По крайней мере, дня три проживешь.
Тимур счел нужным выдать комплимент:
– Баба из тебя классная. Повезет кому-то. Замуж не собираешься?
– Лет через пять.
– А не поздно?
– В самый раз.
– Раньше не хочешь?
Анжелка хмуро отозвалась:
– Еще как! Дом хочу, семью, детей штуки три. Я ведь все умею: готовлю, шью, вяжу.
– А тогда чего же?
Ответ прозвучал безнадежно:
– Я себя знаю. Мне надо так натрахаться, чтобы ноги не держали, чтобы двадцать лет ничего не хотелось. А иначе какая я жена? Или мужика ухайдакаю, или по рукам пойду. А мне это на дух не надо. Я считаю: если муж, то должен быть один. Моя мать знаешь как говорит? Муж с женой одна душа, одно тело. Вот так вот.
До станции было недалеко, пошли пешком, Анжелкину нетяжелую сумку Тимур перекинул через плечо. Стоянка поезда была две минуты, поэтому на перроне, не дожидаясь, пока подойдет, обнялись и поцеловались, уже без всякого напора, спокойно и солидно, как близкие люди. Перрон был пуст, только у кассы стояла одинокая бабка с двумя корзинами. Анжелка, будто что-то вспомнив, строго проговорила:
– Ты смотри у меня!
И погрозила кулачком.
– Ты чего? – не понял он.
– Того! Буратина велела за тобой приглядывать. А теперь-то приглядывать некому. Так что без глупостей!
Тимур не сразу понял, о каких глупостях речь. Но потом вспомнил легенду деревянного человечка: про бежавшую жену, про порыв к самоубийству, про чудесное спасение женским способом. Спросил:
– Ты-то откуда знаешь, что Буратина?
– Сама сказала. А чего? Кликуха классная. Марин в России как кошек на помойке, а Буратина одна. Душевная девка, повезло тебе. Еще куда поедете, возьмете за компанию?
– Я-то с радостью, – искренне ответил Тимур. – Ревновать друг к другу не будете?
Она отмахнулась:
– Чего тебя ревновать, ты же не муж.
Объявили, что поезд опаздывает на двадцать минут. Тимур вдруг спохватился: едва не забыл главное. Он вытащил пачку денег, из тех, что отнял у толстого амбала:
– Держи на дорожку.
Она нахмурилась:
– Это чего?
И вдруг закричала скандально, по-бабьи:
– Ты чего – совсем? Я тебе что – шлюха? С тобой как с человеком, а ты…
– Да стой, чего орешь-то? – растерялся Тимур. – Чего я сделал-то?
– Деньги суешь! Я что, за деньги? Я Буратине слово дала, а ты…
Надо было спасать положение, и Тимур сам повысил голос:
– Какие деньги? Где деньги?
– А это что?
– Это? Это подарок! Если бы джинсы тебе принес или кофточку, тоже бы вопила?
– Вещь – это знак внимания. А деньги…
– Какие деньги? Я что, твой размер знаю, в моде специалист? Я тебе кто – Слава Зайцев? Сама выберешь, что надо, и будет это мой подарок. А ты – деньги…
Обиженный тон подействовал, девчонка малость успокоилась:
– Ну, если подарок… А чего так много?
Тут уж Тимур знал, что возразить:
– Это разве много? Вот завалят на экзамене, придется взятку давать – тогда и увидишь, много или мало.