* * *
- Степан, ты точно уверен, что не хочешь, чтобы я у тебя переночевал? А то не нравишься ты мне.
Усы Полежаева показывали без двадцати четыре.
- Уверен. Ты мне тоже не нравишься.
- Тогда еще по одной?
- Давай, - безразлично согласился Степан.
Друзья заказали по новой кружке пива. Полежаев, словно вспомнив о чем-то важном, попросил тарелку нарезки.
- Хочешь, поговорим. Об этом.
- Нет, Сергеевич, не хочу. У меня поехала крыша. Крепко поехала. Даже страшно. Лучше я попытаюсь вообще ни о чем не думать. Вот - пустая кружка из-под пива. Вот - пустая тарелка с крошками. Мир для меня всегда был таким. Понятным, как эта пустая тарелка. До вчерашнего утра я жил как будто… Спасибо!
Официантка поставила перед приятелями кружки с пивом. Пена текла по бокам.
- Нарезка сейчас будет, - бросила женщина, удаляясь.
Степан сделал длинный задумчивый глоток, опустошив кружку на треть.
- Гена, а у тебя настоящие усы?
- Что? - От удивления Полежаев весь распрямился, как будто в него дунули. - Дерни, если не веришь.
- Верю. А то подумаешь, что это опять мои штучки. Я ведь, Гена, до вчерашнего утра жил нормальной жизнью. У меня была семья, жена, сын, собака по кличке Джойс, толстая соседка Вилена и пустые тарелки на кухне… Все это было до того незыблемо, что обращать на это все внимание было бы пустой тратой времени. У меня была работа, которую я временно бросил, решив, что мое призвание - литература. Да, верно, я полностью погружаюсь в свои рассказы, даже перестаю на время понимать, где вымысел, а где действительность. Так это же здорово! Может быть, в этом странность моего мозга? Может быть, я захожу далеко и порождаю новую действительность? Я жил в понятном мне мире, и каждый день, каждое событие отпечатывались у меня в мозгу. То, что я сочиняю, тоже отпечатывается, но не так глубоко… Давай, чтобы все устаканилось!
Степан поднял кружку и, не дожидаясь собутыльника, опустошил. На глазах у него выступили слезы. Полежаев, не мешкая, последовал примеру.
- Я, Гена, много чего помню. Прекрасно помню день, когда Тамара сообщила мне, что беременна. Помню, нет, даже не помню - чувствую ту радость, которая меня заполнила целиком, когда выяснилось, что беременна она сыном. Помню, как мы выбирали имя, помню, что теща была против "Велимира". Слишком редкое и непроизносимое имя, ну, она всегда против всего, "Иван" был бы для нее слишком легко произносимым. Помню, как у Тамары начались схватки, а у меня не заводилась машина, и я сатанел от беспомощности, слыша, как она орет на заднем сиденье. Помню, как ждал перед родильным отделением. Вот смотри, я закрываю глаза и слышу первый крик Вельки. Я же тебе позвонил тогда прямо из род дома, Гена. Ты что, не помнишь?
Полежаев молчал, разглядывая пену на дне кружки.
- Ну, были же целые годы! Тысячи событий. Ссоры, слезы, радости. Ты же сам, Сергеевич, таскал Вельку на спине. Он дергал тебя за усы, ты сокрушался, что не создал семью, все работа, работа, работа. Мы ходили на рыбалку, ездили на дачу, все эти вечера, проведенные вместе, футбол, ролики, детсад, а первое сентября! Я даже готов поверить в то, что с моей башкой что-то не так. Но вот что ты, Сергеевич, сидишь сейчас передо мной и ничего не помнишь, в это как поверить? Ты же сам подарил ему Джойса! Не понимаю. Не понимаю я! Что такое случилось в этом мире. Как будто слой убрали. Спиральку какую-то из времени, как леску из песка, вытянули.
Вот был же Велька в санатории с тещей этим летом. Мы с Тамарой к нему ездили и стукнули по дороге машину. Если я спрошу Тамару про машину, она вспомнит? Конечно! Да и ты, наверное, в курсе?
- Конечно, в курсе! Левое крыло, фара, да и стойку повело.
- Ну, вот видишь! А если я спрошу Тамару: куда мы в тот день ехали? Она скажет: к теще в санаторий. А про Велимира и не заикнется. Я уже сотню примеров ей приводил. Мать, которая забыла, что у нее ребенок! Ей надо эту… между ног проверить. А что? Кстати, хорошая идея. Пусть гинеколог подтвердит, что рожала.
Или вот другой пример. Ты помнишь, что мы с Тамарой и с Вель… Что мы с Тамарой летали в Париж прошлым летом?
- Ну, ты уж вообще, за кого меня держишь? Конечно, помню.
- А помнишь ли ты, что мы ездили и в Диснейленд?
- Конечно, помню!
- Вот, скажи мне тогда, усатый ты человек, какого "х" мы, двое взрослых людей, поперлись в Диснейленд, вместо того чтобы потратить деньги в другом месте? В "Крэзи Хорс" там сходить или в Ниццу слетать?
- Честно? Представления не имею! Вот сейчас ты мне про это говоришь, я и сам удивляюсь! Может, Тамаре захотелось? Действительно странно… А тогда я об этом не подумал. Ну, едут в Диснейленд, значит, хочется им.
- Нет, Геннадий. Не хочется. Поехали мы в Диснейленд из-за Велимира, этого моего "выдуманного" сына! И ты собственноручно ему полтинник евро дал. И сказал: купишь, Велька, мороженое в Диснейленде. Только там и нигде в другом месте. В Диснейленде!
Степан резко опустошил кружку и встал.
- Все, усатый, я пошел. Заплати за пиво.
Полежаев сделал попытку остановить приятеля, но было ясно, что это бесполезно.
- Степан, - крикнул он вдогонку. - Ты хоть Тамаре позвони, извинись!
Дверь за Степаном закрылось.
Неожиданно для себя Степан вспомнил про Велимирин "секрет".
Вот уже пару часов как он бесцельно бродил по квартире, безуспешно пытаясь придать ей достойный вид после вызванного им же самим тайфуна.
Под ногами хрустели осколки вазы и прочие безделушки, которые рассыпались на пол, когда он перевернул шкаф. Степан перешагивал через них, некоторые давил, другие отпинывал. Знакомые предметы враз сделались незнакомыми, покинув привычное место.
Иногда он нагибался, чтобы поднять что-нибудь с пола, подушку или фотографию в рамке, делал несколько шагов и бросал обратно на пол.
На душе у него было примерно так же одиноко, беспорядочно, мысли валялись на непривычных местах, а осколки утраченной привычной жизни хрустели в ушах.
Стоило закрыть глаза, и Степан видел детскую комнату такой, какой она была раньше, всю обжитую вещами сына, пахнущую им, стены увешаны постерами и детскими рисунками. Открыв глаза, он оказывался в перевернутой вверх дном жалкой комнате, где ни один предмет не напоминал больше ни о Велимире, ни о Джойсе.
То, что произошло, не имело объяснения. Бесполезно искать. Такое просто не могло иметь объяснения.
Степан попытался представить себе, как бы действовал он сам, если бы получил задачу: стереть с лица земли человека.
Наверное, первым делом составил бы список всевозможных мест, где "объект" оставил следы своего существования: паспортный стол, детский сад, больницы, школа, работа, банк, спортзал… И еще список виртуальных следов: письма, видео-аудио, снимки объекта в памяти фотоаппаратов друзей и случайных знакомых, интернет, фотоальбомы. Возможно ли это? Невозможного нет. Есть задачи и посложнее. Составил бы список всех следов, которые остались в результате деятельности объекта. Объект посадил дерево на общественной акции? Вырвать! В четырнадцать лет написал краской на стене гаража "Даша, я тебя люблю!"? Замазать! Оставил след на свежем асфальте в девяносто седьмом году? Залить! Сделал стульчик на уроках труда, и трудовик хранит его как образец? Отравлял посылку в Канаду? Оставил роспись в сберкассе? Уничтожить. Изъять. Заменить. Не спеша, хладнокровно, планомерно.
Ну и конечно, память людей. Невозможно изъять, закрасить, вырвать? Можно заплатить. Можно попросить: новое реалити-шоу, хотите поучаствовать? Только не подведите, пожалуйста! Еще есть шантаж, угрозы, принужденная изоляция. Старые проверенные способы. А когда речь идет всего лишь о маленьком мальчике, все гораздо проще: он еще не успел много наследить.
Когда все, что можно подчистить, подчищено, а участники готовы, назначить решающий день. Папе мальчика дать сильнодействующего снотворного. Пока он спит, организованно, профессиональной командой, вынести по списку все предметы, напоминающие о мальчике, а самого мальчика отвезти в заранее приготовленное место. Где ты сейчас, Велик? Отзовись!
Вот, кажется, и все.
Секрет. Степан вдруг вспомнил, что у сына был "секрет".
Сын устроил тайник в стене за дверью. Отклеил уголок обоев, а там над плинтусом углубление, оно для розетки предназначалось Большое - с кирпич величиной. Они с Тамарой вида не подавали, что знают, все ждали, пока там действительно что-то такое "секретное" появится. Например, фотографии нехорошие. Но до сих пор самая нехорошая фотография, которую Велик в свой секрет спрятал, был Зидан, забивающий гол. Нога футболиста отставлена далеко назад, в порыве тела чувствуется пробивная мощь - ее заставили застыть в самый важный момент.
Степан присел на корточки, помедлил, затем отлепил край обойной бумаги.
О секрете не знал никто, кроме Тамары. И самого Вельки.
Вполне достаточно.
Углубление в стене действительно имелось, вот только внутри, кроме пыли, штукатурной трухи и мертвого сухого паука, ничего не было.
Степан глубоко вздохнул, чувствуя, как защипало вокруг глаз.
В это время зазвонил телефон.
"А вдруг?." - мелькнуло в голове Степана, пока он искал в беспорядке на полу трезвонящий аппарат.
- Ну как ты, в порядке? - пропиликал в ухо Полежаев.
Всего лишь Полежаев. Голос майора немного "плыл". По всей видимости, он по-прежнему сидел в баре и времени даром не терял.
Степан знал, что больше всего на свете приятель сейчас хочет, чтобы он пригласил его к себе. По-старому побухтеть за жизнь за бутылочкой беленькой с огурцом. По-холостяцки сварганить поесть, вместе позвонить Тамаре…
- В порядке. Спасибо, Гена, у меня все хорошо. Ты мне завтра можешь спеца выписать? Хочу, чтобы прошелся у меня тут с пристрастием. Отпечатки пальцев, волосы, шерсть, ДНК… Подожди, не перебивай! Мне так надо. Если ничего не найдет…
Степан закрыл глаза и сделал длинную паузу.
- …мне будет легче забыть.
- Хорошо, Степан. Без проблем, Степан. Так и сделаем. Ты звони, если что… Ты ведь знаешь у меня сегодня дел нет никаких совсем.
- Хорошо. Позвоню, если что. Спасибо тебе, Гена. Спокойной ночи.
Степан еще раз обошел квартиру, спотыкаясь о разбросанные вещи. Заглянул в холодильник. Оказалось, что запасы алкоголя на нуле. Очень некстати. Очень.
Сел в кресло перед телевизором. Нашарил дистанционку. Она чудом оказалась на своем обычном месте. С полчаса механически менял программы, пока вдруг не задержался на передаче о животных. Несколько минут смотрел, как неуклюже бегемот забирается на бегемотиху, решительно встал, как будто внутри отпустили пружину.
Лестничная площадка. Лифт. Опаленные зажигалкой кнопки этажей. Одиннадцатый.
Вилена открыла не сразу. Ненакрашенная, в домашнем халате, соседка вдруг стала приятнее на вид естественнее. Степан рассеянно заметил, что кожа у нее чистая, шелковая, груди, распирающие халат, дышат здоровьем организма, не знающего сигарет и других способов разрушения. И вся она, наверно, шелковая, горячая, вкусно пахнущая, с множеством потайных складок и закутков.
- Ой, - ойкнула Вилена. - А я думала, сестрица моя заявилась… Опять утюг, Степан Афанасьевич?
- Нет, не утюг, Вилена Андреевна. У вас водка есть?
- Водка? - Вилена от радости задохнулась. - Конечно, есть! Проходите, пожалуйста… А вы голодный?
Быстро сбрасывая оцепенение, соседка счастливо засуетилась.
- Голодный, - неожиданно для себя сказал Степан.
- Вот и отлично! - донесся уже из кухни возбужденный голос. - У меня как раз тут… Включайте телевизор, вы же любитель. Как ваша жена?
- Нормально, поехала к своей маме в Межинск.
- И Велимира с собой забрала? - Голос соседки звенел все счастливее. - А на вас, значит, собачку остави… ли…
Вилена осеклась.
В кухонном проеме как по волшебству вырос гость.
Глаза соседа были широко открыты, в глубине их Вилене почудилось безумство.
- Ой, Степан Афанасьевич, вы чего?
- Вилена, повторите, что вы сейчас такое сказали?
- Ничего особенного я не говорила… Вы лук едите?
- Ем. Насчет сына и собаки.
- Так вы же мне сами сказали, что ваша супруга уехала. Вот я вас и спросила, она сыночка вашего с собой увезла или он здесь остался. А что?
- А про собаку?
- Про собачку тоже спросила. Она тоже уехала или с вами осталась. А что такое?
- Сядьте, Вилена.
Вилена покорно опустилась на табуретку. Ее зад свесился с двух сторон наподобие шариков мороженого.
- Где ваша водка?
- В холодильнике…
- Сидите, Вилена, не вставайте. Это очень важно.
Степан открыл холодильник, достал початую бутылку, Вилена молча показала, где рюмки.
- И огурцы там же возьмите, Степан Афанасьевич… - прошептала.
Степан разлил водку, сел напротив соседки, ласково заглянул ей в глаза.
- Вздрогнем?
- Ага!
Они синхронно опустошили рюмки, Степан сразу же налил по второй.
Дождавшись, когда собутыльница дожует огурец, спросил:
- Вилена, а вы можете описать, как выглядят мой сын и моя собака?
- Описать?
Вилена задумалась и даже закатила глаза, чтобы доказать, что старается вовсю.
- Описать. Рост, цвет глаз, породу. Вы, Вилена, не торопитесь только.
Степан зажмурился, чтобы не сбивать.
Пауза растянулась для Степана на очень долго.
- Нет, не могу, - наконец сказала Вилена.
Степан открыл глаза.
- Ну, вы же знаете, как моего сына зовут?
- Так вы же мне и сами говорили! Имя такое редкое, я почему-то сразу запомнила. Be-ли-мир.
- Ну а выглядит он как?
- Мальчик как мальчик, наверное. А в деталях не знаю… Я же его не видела никогда.
- А Джойс?
- Это собачка? И собачку вашу не видела. Со слов ваших знаю.
- Ни разу не видели? Мы же с вами часто встречаемся… Может быть, хоть разок?
- Может быть. Здесь в подъезде и мальчиков много, и собачек тоже. Только откуда же мне знать, которые ваши? Дом-то вон какой большой. У меня на площадке у Трифоновых сразу два ротвейлера. Правда, с девочкой. Вас я, Степан Афанасьевич, всегда одного встречала.
Не дожидаясь тоста, Степан осушил свою рюмку и встал.
- Пойду я к себе, Вилена. Извини.
- А пельмешки…
Вилена схватила его за руку.
- Останьтесь, Степан Афанасьевич. Я же вижу, что-то у вас случилось. Одному хуже будет. Я… я приставать не буду. Честное слово!
Степану приснилось, что он проснулся, увидев светлую точку в кромешной тьме. А еще, что проснувшись, он обнаружил, что во рту у него детская соска-пустышка. Соска произведена в Китае, очень неудобная. Он попытался отплюнуться от заразы и раскрыл глаза.
- Ой, извините, Степан Афанасьевич!
Оказалось - Вилена. Воспользовалась, чмокнула в губки. Подперев щеки руками, соседка любовалась на свою неразделенную страсть за мгновение до пробуждения. Ну и не удержалась - поцеловала в губки.
Степан вежливо отказался и от завтрака, и от дружеского минета - "пока тепленький, заодно и напряжение снимете, Степан Афанасьевич", - поблагодарил соседку за кров и отправился к себе на восьмой.
Лифт долго не приходил, кто-то там что-то загружал-разгружал.
Выйдя наконец из лифта на своей площадке, Степан получил удар в нос. Знакомый запах кофе распространялся в приоткрытую дверь квартиры номер 86. Из его квартиры. Из квартиры семьи Свердловых.
У Степана кровь от головы отхлынула и потемнело в глазах. Он поморгал глазами, зачем-то пошел к мусоропроводу и захлопнул крышку в зловонную преисподнюю - как всегда, кто-то нехороший забыл закрыть.
Не дыша, проскользнул к себе. На кухне звякали чашки, из детской доносилась возня.
Сдерживая улыбку, Степан шагнул на кухню. Одновременно с этим в голове у него грянул оркестр.
И тут же смолк на фальшивой ноте.
На кухне хозяйничал всего-то Полежаев.
От неожиданности Усач вздрогнул и едва не разбил чашку.
- Ты меня напугал, Степа. Я уже начал думать, что и ты…
Степан без интереса потряс крепкую жилистую руку приятеля.
- А там кто?
- Денисов с минус первого. Заканчивает. Ты уж извини, что я без разрешения…
- Да ладно, о чем ты. Я же сам тебе ключ дал… А я у соседки ночевал. Плесни-ка и мне кофейку. Соседка сверху, Вилена, я тебе рассказывал. Только не подумай чего. Чисто платонически.
- А мне-то что? Ты у нас человек свободный. Это не толстенькая такая? Лично я бы ее совсем не платонически оформил бы. Мне толстые нравятся.
- Хочешь, познакомлю? Оформишь. А насчет того, что я - свободный, это ты зря. Я Тамаре прямо сейчас позвоню и извинюсь.
На кухонном столе лежала та самая фотография, которую он послал вчера Усачу на экспертизу.
- Кому позвонишь?
Полежаев распечатал фотографию на цветном принтере в увеличенном масштабе. Не пожалел чернил.
Не дождавшись ответа, майор продолжил:
- А ты уже успел с какой-то Тамарой познакомиться и ее обидеть? Узнаю Свердлова. Молодец, Степка, значит, бред из головы выкинул! А ну рассказывай!
С фотографии на Степана смотрел, счастливо и в то же самое время как-то неискренне, со скрытым намеком, улыбаясь, Степан Афанасьевич Свердлов. Этакий вольный дачник. На заднем плане по-прежнему дымился мангал. На траве по-прежнему лежала кривая тень фотографа. На голове Степана по-прежнему был по-пиратски повязанный красный платок (старый пионерский галстук), в правой руке лопата, а на заднем плане только что вспаханная под картошку грядка. Вот только никого больше на фотографии не было. Один-одинешенек, а вокруг - пустота.
Полежаев перехватил его взгляд.
- Никакого монтажа, Степа. Все чисто. Проверили в лучшем виде.
- Никакого монтажа… - повторил Степан, как эхо.
Как задумчивый робот, он взял телефонную трубку и нажал на цифру три - быстрый набор номера тещи.
- Здравствуйте, Альбина Михайловна, это Степан. Тамару будьте добры.
- Какой еще Степан? Какую еще Тамару?
- Ваш зять. А Тамара - дочь ваша. У вас дочь есть?
- Вы не туда попали.
- Туда я попал, Альбина Михайловна, не туда я попасть не мог, номер ваш в памяти телефона.
- Молодой человек, я шуток не понимаю, еще раз позвоните, сообщу в милицию. Тем более номер ваш у меня высветился. Продиктовать, если не верите?
- Спасибо, не надо. А шуток вы никогда не понимали.
Степан повесил трубку и упал на табурет.
Из детской приковылял Денисов с минус первого. Хромоногий и всегда чем-то недовольный, он слыл непревзойденным мастером своего дела.
- Привет, Степка, - хмуро бросил он в пол, не глядя на Степана.
Он прошел к умывальнику, пустил воду и подставил под струю руки.
- Где здесь руки можно помыть?
Закончив процедуру, он все так же, ни на кого не глядя, бросил в пустоту:
- Ну, я пошел, кофе не буду.
- Кофе будешь? - выпалил Полежаев.
Денисов повернулся к Полежаеву и посмотрел ему в глаза снизу и как-то наискосок.