И вот тут в ванне лежала Ринга, жалобно скуля, она даже не могла встать на ноги, её рвало, и Александра, плача, присела на корточки и подняла её на руки. Она держала её обмякшее тельце на своих руках и вытирала остатки пищи, которые скатывались под её мордой на шерсть. Ванна была зловеще полна крови, и ощущение надвигающейся смерти витало в воздухе.
"Ринга, деточка моя, – шептала Александра, – ну давай же ещё, ну давай же попробуй выкинуть из себя эту бяку, ну пожалуйста". Но Ринга не слышала её, собака лежала у неё на руках, со свисающей набок головой и смиренно принимала всю неизбежность происходящего и что должно было случиться в дальнейшем.
"Ринга", – шептала Александра, и, задыхаясь от боли, прижимала её еще тёплое собачье тело к своей груди.
Она плакала еще долго, когда внезапно проснулась и поняла, что Ринги уже давно нет, а плачет в ванне тетя Катя, пытаясь как-то смирить свою жуткую болезнь, и она не может ей ничем в этом помочь.
И эта спонтанная подмена, которая произошла во сне, каким-то чудом изменило всё её отношение к происходящему.
На следующее утро Александра спокойно вымыла ванну, вышла на кухню, где тетя Катя варила свой диетический супчик, и весело сказала:
– Ну что бегать по вечерам будем?
Екатерина так и застыла с поварёшкой в руках:
– Со мной?
– А почему бы нет?
– Шутишь что ли?
– Ну насчёт бегать, конечно шучу. Бегать буду я, а вы будете ходить, и дышать, специальным йоговским методом, который очень сильно помогает для здоровья.
– Как это?
– А я вам покажу.
– Ну конечно, покажи, что ж мне всё время дома сидеть. А коли это еще и для здоровья хорошо, то тем более надо попробовать.
На том они и порешили.
На следующий день тётя Катя одевшись потеплее, и даже в тихушку от сына взяв его новые кроссовки, отправилась с Александрой в парк.
Небо после дождя еще недовольно хмурилось, но свежий воздух беспрепятственно врывался в лёгкие и прибавлял сил.
– Вдыхаете глубоко низом живота, выдыхаете и делаете шаг, на следующем вдохе уже отсчитывайте ровно пять раз. Потом задерживаете внутри себя воздух, на последующие пять шагов, и спокойно выдыхаете, опять же считая до пяти. Главное – дышать надо животом, не напрягаясь.
– А почему именно животом, а не грудью? – спросила тётя Катя.
– Потому что дыхание животом заставляет работать нашу диафрагму более интенсивно, что ведёт к массажу внутренних органов, заставляет интенсивно циркулировать нашу кровь, подталкивая её к сердцу и тем самым она, соприкасаясь с воздухом, окисляется, насыщается праной, возвращается обратно в наше тело и питает его.
– Надо же, никогда об этом не слышала.
– Это древняя наука, – улыбнулась девушка, поправляя спортивную шапку.
– Хорошо.
– Итак, начнём. Представляйте, как чистая сверкающая энергия входит в вас через макушку, она аккумулируется в вас, когда вы задерживаете дыхание, превращая ваше тело в здоровое и молодое, наполненное энергией и светом и на выдохе растворяется.
Екатерина совершенно серьёзно выслушала наставления, сосредоточилась и пошла. Она шла медленно, казалось спокойной, но внутри что-то менялось. Воздух парка в Сокольниках уже пропах осенью, а солнечные лучи весело выглядывали сквозь золотую листву ещё не опавших деревьев. Аллеи были почти пустынны и слегка печальны, а вдали медленно раскрывалось небо, на котором словно парусники по гладкому морю летели облака. Катерина закинула вверх голову и затаила дыхание. Ей казалось, что где-то отворилась незримая дверь, и оттуда полился на неё волнующий свет. А где-то в отдалении звучала музыка, и серебристые колокольчики играли с пространством, разливаясь своим звоном, то очень высоко в небе, то совсем близко над её головой. И создавалась уверенность, что этот мир был всегда и всегда он будет такой чудесный, странный и так до конца не познанный. И мы будем жить и прибывать в нём вечно.
Она шла и вдыхала живительный воздух, голова слегка кружилась, и опять накрапывал мелкий дождик. Но он казался каким-то весёлым и тёплым, и совсем не хотелось возвращаться домой.
– Ты знаешь, я вспомнила, когда-то я тоже так вот выводила свою соседку гулять, когда она болела. Как чудно всё повторяется…
– Это карма, – прокричала Александра, трусцой пробегая мимо и чуток задержавшись около неё.
– Что такое карма?
– Это когда к нам возвращается всё, что мы совершили.
Но Екатерине было всё равно, что означает это слово и она пошла дальше.
– Надо заканчивать нашу прогулку, – опять прокричала Александра на следующем круге, – начинается дождь.
Пожилая женщина ещё чуток помедлила и нехотя повернула назад к дому.
2
– Счастье не приходит само, счастье мы создаём сами, как и своё здоровье. Потому что если наш разум и наши чувства живут в гармонии со Вселенной, то и внутри нашего тела, которое является матрицей нашего ума всё становится гармонично.
– Красиво говоришь, – промолвила тётя Катя, насыпая пшенку голубям, которые уже призывно с полчаса ворковали на кухонном подоконнике, – но как это сделать?
– Это не бывает сразу, потому что за время пребывания на земле, наша душа становится грубее, а ум невежественнее, поэтому необходимо время, чтобы изменить эту разрушительную программу.
– Время… – Екатерина задумчиво тёрла полотенцем уже вытертые насухо руки, потом очнулась, и, улыбнувшись Александре, спросила, – Ты веришь, что я поправлюсь?
На миг движение воздуха остановилось, Александра слегка смутилась от неожиданности, потом быстро оправившись, улыбнулась в ответ и произнесла:
– Конечно, поправитесь.
– Ты, правда, так думаешь? – пытаясь разглядеть выражение её глаз, опять переспросила тётя Катя.
Как тяжело врать, но может быть этой пожилой женщине именно этого и хочется. Хочется, чтобы её просто каждый день обманывали призрачным будущим? И это даст ей возможность жить, хотя бы полноценно сейчас? А может это ей действительно поможет?
– Да, вы обязательно поправитесь, – твёрдо сказала Александра, и, взяв разогретый завтрак, пошла к себе в комнату.
Она какое-то время ещё задумчиво вглядывалась в дымящуюся гречку, но потом, слегка стряхнув своей коротко-стриженной головой, принялась кушать.
3
На кухонном подоконнике появились цветы, в ванной стало чище, а в прихожей освободилось место для обуви Александры. И из комнаты Катерины временами стала доноситься приятная нежная музыка. Они почти каждый день выходили на прогулку и занимались этой незамысловатой пранаямой. Тётя Катя, к большому удивлению Александры, стала брать книжки по йоге и зачитываться ими. Да и сама она слегка преобразилась, посвежела, стала больше улыбаться и шутить, и даже иногда рассказывала девушке истории из своей жизни, когда они встречались на кухне за приготовлением пищи.
Александра радовалась, в тайне надеясь, что соседка ещё поправится и выздоровеет. Ведь таких случаев уже немало, когда люди начинали заниматься йогой, и развитие болезни притормаживалось, а то и совсем вылечивались. Так было и с Александрой, именно неизлечимая болезнь заставила её впервые обратиться к занятиям йогой и именно благодаря этим занятиям, она совершенно выздоровела. Врачи, которые проверяли её в институте, только диву давались, и поверить не могли. Но это было именно так.
Но сын соседки и некоторые родственники настороженно отнеслись к этим их совместным занятиям. Будучи из старой коммунистической закалки, они напрочь отрицали всё выходящее за рамки материально-ощущаемого мира и понятия о пране и энергии вводили их в полный стопор.
– Вот дурью маются, – ворчал Сергей, смотря на новое увлечение своей матери.
Но нашлись и другие родственницы, которые принесли иконы и стали осторожно пытаться неверующую доныне Екатерину быстрее обернуть в Христианство.
Но время шло. Накануне Дня рождения тёти Кати, к ней заглянула соседка Соня. Она заходила к ней редко, так как жила на первом этаже, а таскать своё грузное расплывшееся тело на пятый без лифта было весьма нелегко.
– Как дела? – спросила она, протиснув свои телеса в узкую дверь кухни.
– Да вроде всё хорошо, вот к завтрашнему празднику салаты готовлю, надо ещё селёдочки подкупить, – ответила ей весело Екатерина…
– Да тебе же селёдку нельзя, – удивилась соседка.
– Да немножечко я думаю можно, мне ведь получше стало, и желудок уже почти не болит и в туалет исправно хожу.
– Не может быть, – ещё раз удивилась Соня, – что, лекарство какое нашла?
– Да нет, ты даже не поверишь, – загадочно улыбнулась Екатерина, оторвавшись от своего салата, – я с Сашей стала заниматься йогой!
Но почему-то это сообщение не очень обрадовало соседку, она и раньше не очень любила Александру. И всего лишь за то, что, будучи ровесницей с её дочерью, Александра, благодаря йоге, выглядела как минимум на десять лет моложе и на столько же килограмм стройнее.
Соня слегка презрительно поджала губы, посмотрела на голубей, что сидели на ветках хвойного дерева за распахнутым окном кухни, на кучу старой посуды, которую уже давно пора было выбросить, и выдохнула:
– Йога – это от беса!
Екатерина даже ойкнула от удивления и перестала чистить картошку, но потом посмотрела на искреннее лицо соседки, с которой они вот уже лет пятнадцать обменивались кулинарными рецептами, солили капусту и огурцы, и засомневалась.
– Да ты что?
– Да, да. Я об этом в журнале читала. Да ты сама рассуди, откуда силы то прибавляются? Это всё вас бес искушает. Бог только один. Разве ты не видишь, каким идолам Александра поклоняется? Ты уж лучше бы в церковь ходила, ведь христианство это наше, родное, веками проверенное. А ты ей Богу, как дитя неразумное, на старости лет с ума сходить стала.
– Да ну скажешь же ты, – отмахнулась Екатерина. Но когда Соня ушла, она села на табурет возле окна и задумалась.
4
Узнав про день рождение соседки, Александра подсчитав оставшиеся от небольшой зарплаты рубли, зашла в магазин и купила ей цветы, но когда она уже хотела уходить, взгляд её упал на упаковку нового шампуня. Упаковка была красивой, а аннотация обещала чудодейственное укрепление волос.
– Вот что как раз необходимо тёте Кате, – подумала она, вспомнив, сколько упавших седых волос ей приходится при уборке доставать из ванной комнаты.
Она очень обрадовалась своей сообразительности, купила шампунь в придачу к большому букету ярко-алых гвоздик и помчалась обратно домой.
День рожденье прошел спокойно и хорошо, соседку пришли навестить множество родственников, которые были тоже русские, но перед разделением Советского Союза заблаговременно перебрались из Грузии в Москву.
Саша вручила свой подарок и произнесла небольшую поздравительную речь, но Екатерина не проявила к этому особого интереса, она была какая-то отчуждённая и старалась не встречаться с глазами Александры, и та, чуток посидев, удалилась.
Они не виделись почти три дня, но однажды вечером в коридоре послышались укоризненные крики:
– О мои волосы! Бедные мои волосы!
Александра приоткрыла дверь своей комнаты и спросила:
– Что случилось, тётя Катя?
– Александра, мои волосы вылезли! Ты специально мне подарила такой шампунь?
– Да вы, что тёть Кать, я наоборот хотела, как лучше?
– Лучше? – разъярилась соседка, – это ты считаешь лучше? – кричала она, тыча Саше под нос мокрые ладони, на которых были свалявшиеся седые пряди.
– Да это ж не я шампунь делаю, я его в магазине купила, откуда же я знаю.
– Ах ты, бессовестная, как ты могла? Это ведь мои последние волосы! Ты специально это задумала!
Но прибежавшая на шум родственница, которая приходила за ней ухаживать, схватила Екатерину за плечи и стала уводить её в комнату.
Когда буря немного улеглась, родственница слегка с виноватым видом протиснулась в дверь Александры:
– Вы уж не обижайтесь на неё. Старый человек ведь.
– Старый, не старый, но надо же сначала подумать, прежде чем так обвинять. Откуда я знала, что шампунь плохой, я, что ли его выпускаю? – ответила резко Александра, не вставая из-за своего письменного стола, где на мониторе компьютера неспешно открывалось окно Яндекса.
– Да тут-то, наверное, и не в шампуне дело, – сказала примирительно родственница, – Ведь её лечат, химиотерапия, лекарства всякие…
– А, ну тогда понятно, – смягчилась Александра, – только ей всё равно надо прилично себя вести.
Девушке было больно, она и раньше с трудом переносила несправедливые обвинения, но собрав всё своё здравомыслие решила об этом не думать.
Шли проливные осенние дожди. Солнца не было, и, казалось, что Москва была погружена в вечные сумерки. Люди за окном ходили молчаливые и слегка сгорбленные, словно были с головою погружены в глубины своей промокшей души. Отопление не подключали, и с каждым днём в квартире становилось всё холоднее и холоднее. А на потолке проступили грязные пятна, и стала капать вода.
Екатерина при встрече с Александрой смотрела на неё насуплено, и, обменявшись дежурным приветствием, быстро удалялась в свою комнату.
Но со временем она стала выходить всё реже и реже, и через какое-то время и вовсе перестала появляться на кухне и в коридоре. Вместо неё стали всё чаще ходить озабоченные гнетущими мыслями родственники и шепотом переговариваться друг с другом.
И опять Александре снилась Ринга, и опять она пыталась её спасти, защитить и укрыть. Но лапы безжизненно лежали на её руках, а доверчивые собачьи глаза смотрели в её человеческие с молчаливым призывом о помощи. Но как она ей могла помочь, Александра не знала. Она только прилегла рядом с её мохнатым тёплым тельцем и, не переставая гладить золотисто-рыжую шерсть, плакала.
Наутро, она с удивлением заметила, что её кровать стояла прямо у той стены, за которой лежала больная. Было удивительно и невозможно объяснить логически такое сочетание образов, но это было правдой!
5
Екатерина увядала с каждым днём. Лицо опадало, туловище худело, и уже по квартире еле передвигалось нечто телесное, но едва отдалённо напоминающее человека. Только глаза жили и сверкали, каким-то непонятным таинственным блеском.
Родственники удивлялись, доктора говорили, что тело уже не функционирует, оно мертво, но она, однако живёт. Они тихо входили в их квартиру, и, осматривая больную, изумлённо качали головой.
И Александра понимала, что этот блеск в глазах, был как раз ни что иное, как жуткое желание жить. Жить и вдыхать этот воздух, наполненный озоном вперемешку с выхлопными газами вечно мокрой Москвы, каждое утро ждать появление солнца среди раскидистых лап хвойного дерева, что росло под окнами их квартиры, и каждый день быть в курсе событий, включая неизменный телевизор, с неизменными бесконечными сериалами.
Эта женщина, посвятившая всю свою жизнь мужу и детям, сейчас хотела жить для нечто другого, еще не совсем объяснимого и до конца неосознанного в её душе, но времени уже не было. И не было сил понять, что же так нужно было её душе в этом мире, и что она могла сделать большее в нём, чем просто быть чьей-то женой и чьей-то матерью. Александра не могла ошибиться. Она видела в газах Екатерины эту совсем маленькую, едва заметную искру, но она точно была уверена, эта женщина могла многое бы сделать в своей жизни, могла что-то открыть и постичь, но обстоятельства сложились так, что эта искра вспыхнула в самом конце её пути, и так, не разгоревшись, медленно угасала.
С каждым днём мучения её становились всё сильнее и сильнее, и уже вся квартира погрузилась во что-то тёмное и устрашающее. Зловещий запах могилы уже витал по тёмному коридору и, чтобы хоть как-то сохранить спокойствие души с молчаливого согласия всех обитателей, ранее экономивших свет, лампочку в коридоре стали оставлять включенной на всю ночь.
Екатерина уже давно не выходила из своей комнаты, и её родственники оставались ночевать и дежурили около её постели.
Казалось ещё чуть-чуть и она умрёт, но она жила. Задыхаясь, плача, и даже во сне постоянно о чём-то шепча, она яростно сопротивлялась своей смерти.
Александра понимала, что тётя Катя только мучается и никак не может остановить эту ужасную муку. Но как помочь ей? Там, по ту сторону от этой жизни для неё не существовало ничего, кроме тьмы. Так говорил её сын, бывший советский политолог, и так говорила Марксистко-ленинская философия, на основе которой её воспитывало общество, также свидетельствовали и все богобоязненные родственники, запоздало пытаясь её довести до христианской церкви. И так как весть про перерождения, которую она успела почерпнуть из книг по йоге, все окружающие забраковали, то Екатерина уже не сомневалась, что солнце появляется только здесь, среди раскидистых лап хвойного дерева, которое растёт за кухонным окном. А зияющая пропасть вечной тьмы уже готова была проглотить её маленькую нежную душу. Что она могла сделать, как только лишь пытаться изо всех последних сил хвататься за травинки на краю этой пропасти и ловить последние глотки живительного воздуха. И муки этой не было конца.
Ночью опять была Ринга, и опять она задыхалась, и опять Александра не могла ничего ей сделать, чтобы облегчить этот зависающий ужас.
Наутро она, тихо постучавшись, отворила соседскую дверь и вошла в комнату. Родственницы отошли от кровати, дав место девушке. Тётя Катя давно уже не была на себя похожей. Перед Александрой лежала почти высохшая мумия, но которая изо всех сил тяжело дышала, стонала и еле слышно где-то у себя внутри о чём-то плакала. Она не узнала девушку, как и не узнавала уже никого вокруг себя, потому что перед ней осталась лишь та чёрная зияющая пропасть, и она поглощала весь её мир медленно и неизменно.
Александра не выдержала, встала со стула и молча вышла из комнаты. Она устала уже об этом думать, в последние дни ей всё больше казалось, что умирает не соседка, а умирает она сама. Слишком ярко и зримо она чувствовала всё, что творилось в теле этой ещё нестарой женщины, но уже подписанной на выписку из этого мира.
Вернувшись в свою комнату, она решительно передвинула свою кровать от стены, за которой умирала соседка к стене, которая граничила только с небом.
На следующее утро Александра, как всегда вручную стирала одежду и, казалось, что этот простой механический труд может ненадолго её избавить от злополучных мыслей о смерти, но мысли не исчезали.
Александра развешивала бельё на батарее, когда перед глазами ярко и почти физически ощутимо возникло иссохшее лицо тёти Кати, и тогда она представила, как она явственно склоняется над умирающей, и шепчет ей на ухо:
– Отпусти эту жизнь. Отпусти. Там будет другая. Там будет другое солнце и другие голуби. Только отпусти эту. Зачем тебе эта, которая кроме боли уже ничего не даст. Отпусти!
Девушка совершенно реально увидела, как лицо Екатерины стало расправляться и успокаиваться… и тут, из коридора послышался крик:
– Умерла, умерла, – кричала плача её родственница.
Александра вздохнула. Открыла дверь и прошла в соседскую комнату.
Екатерина лежала спокойная и умиротворённая, казалось, что впервые за много месяцев она наконец-то обрела покой.