– Да, браток, индийские павлины так похожи на русских ревнивых женщин. Они такие же вульгарно пёстрые и очень крикливые, – сказал насмешливо Олег, который уже выглядывал из распахнутого окна их номера и вытирал голову полотенцем.
По аллее уже бежали разбуженные дежурные и что-то кричали на хинди. Валерию ничего не оставалось, как вернуться и подобно Олегу зайти под холодный душ.
– Я понимаю, тебя, – улыбался друг, – я ведь не в первый раз на Випассане. Не переживай, скоро всё станет намного спокойнее в твоём уме. Просто наблюдай за этим чувством. Например, мистер Гоенка пишет, что "как только мы начинаем наблюдать любое загрязнение ума, то оно начинает терять свою силу".
И так как никакого выхода не было в этой ситуации, то Валерий попробовал сконцентрироваться на своём состоянии, как бы наблюдая со стороны. В утренние часы он часто попадал в дремоту, а днём иногда стали появляться моменты очень чёткой внимательности, но их было пока очень мало. И вечером во время заключительной медитации на любви ко всем живым существам, он действительно почувствовал приятные ощущения и даже радость.
В последующие дни Валерий, почти уже не искал индианку глазами, а потихоньку стал замечать, что мысли стали успокаиваться, и хоть сидеть было по-прежнему больно, он начинал с удивлением наблюдать, что внутри его тела пробуждаются какие-то невидимые и пока непривычные потоки. И это неподдельно его удивляло.
Действительно, как и обещал мистер Гоенка, с течением времени приобретался вкус к практике. И через какое-то время Валерий обнаружил, что, как ни странно, ему стало нравиться этим заниматься.
Тем более, что здесь люди получали внимание и заботу наставников, которые практически постоянно сидели в зале и медитировали вместе с ними.
"Наверное, мне так этого не хватало многие годы. Потому что, когда занимаются с тобой, то практика становится не постоянным насилием, не постоянным преодолением лени и нежелания тела и ума тебе подчиняться, а радостью", – сказал как-то после занятий Валерий другу и улыбнулся, ему так хотелось как-то его отблагодарить. И Олег действительно засиял от удовольствия.
Приближался день, когда люди должны были уже самостоятельно медитировать в Пагоде, в отдельных закрытых от посторонних взглядов комнатах, и Валерий надеялся, что там, когда его никто не будет видеть, он наконец-то, даст себе немного отдохнуть, даже возможно выспаться, но не тут-то было. Когда им дали индивидуальные комнаты в Пагоде, он к своему удивлению, только один час просидел, прислонившись к стене. Последующие часы Валерий провел, как положено, сидя ровно с прямой спиной и скрещенными ногами, даже несмотря на то, что его никто не видел. Он даже был доволен собой, что всё-таки преодолел этот незримый барьер и стал более продвинутым.
3
В последний день Випассаны разрешили прервать молчание. Были опасения, что с таким трудом наработанное спокойствие разрушит разговоры и пустословие, но как ни странно даже индусы, которые во время прохождения Випассаны часто рассматривали иностранцев, с желанием расспросить, были спокойными и даже немного погружёнными в себя.
После прощаний и напутствий все вышли во двор, где стояли столики, и желающие люди могли оставить свои подношения за практику.
– Подожди, – остановил Валерий друга, – я хочу сделать подношение ашраму.
– Да, конечно, согласился Олег, – и направился к столикам вместе с ним.
Валерий достал кошелёк и выложил на стол несколько тысяч рупий.
– Ого, – удивился Олег, – ты щедр.
– Да, я подумал и немного посчитал: мы здесь жили в номере, который в индийских гостиницах стоит не меньше 400 рупий, мы здесь питались, и это ещё плюс-минус 500 рупий в день, нас обучали и о нас заботились, и это не менее 200 рупий… И если всё это умножить на 10 дней, то получается сумма немалая, а ведь изначально они нам предоставляли это всё бесплатно. Я не могу брать что-то, не отдав взамен, это неблагородно. Да и мне очень хочется, чтобы этот ашрам мог помогать также другим людям успокоить сознание, привести в порядок свои чувства, поэтому я положил ещё сверху. Помочь развивать такое интересное дело это ведь большее благо, чем если эти же деньги я потрачу в каком-нибудь ночном клубе в Москве за один вечер.
– Да, ты прав, – согласился Олег, и достав из своего кошелька ещё несколько купюр, тоже положил их рядом.
Индус за столом сиял и душевно благодарил иностранцев, отдавая им квитанции, как они вдруг заметили выходящую со своей поклажей индианку. К ней уже спешили навстречу родители, но она остановилась, посмотрела на Валерия и Олега и своим чудным индийским голосом нараспев произнесла:
– Мы вас можем подвезти до Дели, здесь такси не ходят, а автобус вам придётся ждать очень долго.
Ребята заулыбались.
– Да, конечно, – сразу же не дав слово другу, ответил за них обоих Олег и тут же направился к машине. Валерий пошёл за ним, но немного неуверенно.
Родители девушки на вид были очень красивой и интеллигентной, но уже пожилой парой. Отец жестом пригласил их в машину, и ребята сели на заднее сидение вместе с индианкой. Валерий оказался прямо по середине, между другом и ней.
– Ты ей вроде тоже нравишься. Может быть, тебе на ней жениться? Богатая семья, живут в Дели, девушка может и не фотомодель, но достаточно интересная. Здесь это очень просто делается, достаточно посвататься и показать своё умение зарабатывать деньги, – шепнул Олег на русском, когда машина уже мчалась по пыльным и замусоренным улочкам пригорода.
Валера чувствовал всем своим телом её прикосновение, тепло её горячей восточной крови, её руку, до которой можно было дотронуться, её пылкое сердце, которое нещадно стучалось под тонкой тканью с выбитыми узорами, но индианка уже не будоражила его внутренности и не кружила голову. И не потому, что вблизи она могла показаться менее красивой или менее интересной, а просто, потому что внимание его оставалось где-то глубоко внутри себя, где ему было на редкость уютно и комфортно. И он, как никогда понимал, что это тонкое чувство, которое он обрёл благодаря Випассане, было для него слишком ценное, чтобы потерять. Это чувство хотелось как можно дольше продлить, впитать, взрастить, запомнить, что любое внимание во вне, становилось не только ненужным, но и даже губительным для этого ощущения.
– Ты знаешь, жениться может быть и неплохо и девушка очень интересная, но мне кажется, что я почувствовал, что человек по своей природе самодостаточен, и именно внутри себя он может обнаружить то счастье, которое ищут миллионы во вне. И, мне кажется, это сейчас для меня намного важнее…
Немного любви
1
Самолет приземлился поздно ночью. Еще оставалось как минимум три часа до первого автобуса на Москву.
Я от нечего делать слонялась по пустынному Аэропорту, как неожиданно наткнулась на маленькое кафе без единого посетителя.
– Чего будем? – спросила щупленькая моложавая женщина.
– Будем чай с молоком, – отозвалась сонно я.
– Значит из Индии, – уверенно сказала женщина, гремя фарфоровыми кружками.
– Да, из Индии. А вы как догадались?
– Говорят, в Индии чай без молока не бывает.
– Верно, – засмеялась я.
Женщина поставила передо мной чай и села по свойски напротив, поставив локти на стол и подперев подбородок руками.
Ей было на вид лет сорок пять – пятьдесят. Короткие, выжженные перекисью водорода волосы непослушно торчали, как у давно непричесывающегося подростка. Длинный остренький носик придавал ей сходство с какой-то маленькой птичкой. И густо подведенные глаза были усталыми и испещренными множеством мелких морщин.
– А что ты там делаешь в Индии? – спросила она.
– Живу.
– Как, замуж вышла или по другой какой причине?
– Нет, на чудеса хотела посмотреть.
– Ну и как, посмотрела?
– Да, вроде посмотрела, правда, как только ты их видишь, так сразу они становятся самой примитивной реальностью, и ты опять ждешь чего-то большего. И так всегда.
Женщина на минуту задумалась, потом оживилась. Встала, отряхнула не совсем свежий передничек, потопталась на месте, сходила к буфету налила себе также чаю с молоком и опять подсела за мой столик.
– Ты знаешь, – начала она, – мне бы хотелось рассказать тебе одну вещь. Меня многие не понимают, может, ты объяснишь мне, как это может быть на самом деле…
И она поведала мне свою историю.
2
Звали её Анна. Она родилась в бедной русской семье недалеко от железнодорожной станции маленького затерянного городка где-то в Нечерноземье. Семья у них была почти классическая: отец, серозного цвета лица, можно сказать, даже зачуханный, пропивавший всю свою зарплату сторожа и мать, мощная грузная женщина, работавшая на железнодорожных путях.
Иногда её родители ссорились и если бы ни мускулистые руки матери, привыкшей к тяжелому труду, то вероятно бы доходило до драк. По всей видимости, спившийся папаша, с вечно осоловелым взглядом, побаивался жену, поэтому замолкал первый, отделавшись только некоторыми грязными оскорблениями в её адрес. И всё это удручало.
Анна никогда не видела ни ласки, ни даже веселья в их доме, который располагался в старом и, время от времени протекавшем, бараке.
Маленькая тоненькая девочка уже с малых лет знала, что такое мыть посуду в ледяной воде, стирать грязные пеленки своего младшего братика и как получать жгучие затрещины за не вовремя сделанную уборку.
Её никто и никогда не любил, и она всем сердцем чувствовала это. Ей казалось, что надо только подождать, немного вырасти, уехать из этого жуткого дома, и она обязательно встретит свою любовь. Она в это всей душой верила. А иначе как же так? Ведь для чего-то она родилась в этом мире и в этом мире где-то обязательно есть любовь.
А пока жизнь была похожа на серый старый забор, который она каждый день видела из окна их барака. И забор был негож, с дырами и покосившейся от старости. И за забор было никак нельзя. Мать постоянно говорила ей, что там за забором очень страшный и жестокий мир, где жили мужики-насильники и убийцы, да воры с разгульными девками. И она верила словам матери и боялась.
Но однажды забор сломали, и в окно старого барака хлынул свет. И увидела Анна цветущую жужжащую поляну, залитую ликующим солнцем, далекое серебристое озеро и звенящую березовую рощу. И усомнилась она словам матери.
Она смотрела на её обветренное вечно красное мясистое лицо, на её усталые и вечно недовольные глаза и думала: может это в её мире все так плохо, поэтому только плохое она и может видеть в нем, поэтому она такая несчастная? И ей было жаль её, и она знала, что она сделает все, чтобы не быть похожей на неё, она построит свою жизнь по-другому. И однажды утром, взяв свидетельство об окончании восьмого класса и старую, проеденную мышами болоневую сумку Аня набрала в грудь воздуха и шагнула за порог родного барака.
Она смотрела в будущее легко и без страха, она знала, что где-то там её ждет что-то светлое и счастливое, и она шла в него.
3
Москва, ПТУ, Завод. Она не была очень удачливая, но помыкавшись и испытав в разных дозах все прелести жизни лимитчиков в столице, она, наконец-то, заработала право на Московскую прописку и по всей видимости встретила свою "Любовь".
"Любовь" оказался московским ловеласом из очень приличной семьи, поэтому, как только у Анны неожиданно округлился живот, он поехал навестить родителей и не вернулся.
Она робко плакала в своей коммунальной комнатке. А потом подумала, что если она и не имела любви, то это неважно. Важно, что у неё очень много любви в сердце, и она даст эту любовь своему родному ребенку. И с особой нежностью, как что-то самое драгоценное на свете, она брала свою маленькую дочурку на руки, баюкала её, напевая русские колыбельные, и губами прикасалась к её маленьким, словно игрушечным пальчикам. А девочка смотрела на неё огромными голубыми глазами и весело смеялась.
Дочка выросла и удалась на славу: светло-русые пышные волосы, выразительные глаза окаймленные темными мягкими ресницами, безупречные длинные ноги с еле видными голубыми прожилками, англоязычный колледж и отличные отметки.
Постоянные телефонные звонки воздыхателей не давали покоя, и в пятнадцать лет она стала сейсмическим центром для дворовых ребят и сокурсников.
Мать верила в свою Валюшу, она знала, что дочка добьется всего того, чего не добилась юная Аня, и она не запрещала ей ничего. Она не хотела, чтобы в жизни дочери был старый покосившейся забор с дырами.
Валентину уже метили в крупные фирмы в качестве переводчицы, журналы приглашали в качестве фотомодели, и даже какой-то режиссер попытался дать небольшую роль в кино.
– Мама, – обнимала она щупленькую Анну, касаясь её лица локонами своих золотистых волос, – я так тебя люблю!
И мать переставала дышать от волнения, она внутренне чувствовала, что в её жизни появилась именно та любовь, которую она так ждала и в которую так верила. И появилась она именно тогда, когда она перестала её ждать извне, а когда сама стала отдавать её этому маленькому существу. И существо выросло и принесло в её жизнь, наконец-то, настоящее счастье.
И больше уже ей не надо было, ни разнузданных мужиков, которые то и дело думали лишь о выпивке, ни слесарей из ЖЭКа, что похабно щипали её худосочные ягодицы, и даже соседа-вдовца, который разводил рыбок и нырял зимой в прорубь.
Как-то утром, в день рождения Анны, дочка принесла и поставила ей на подушку импортную куклу, чем-то похожую на нашего Ваньку-Встаньку.
– Мам, это то, что ты хочешь, – сказала Валентина.
– Дочка, зачем же мне хотеть игрушку, я уже давно выросла из этого возраста.
– А ты качни её.
И Анна её легонько качнула.
И импортное розово-фиолетовое чудо с румяными веселыми щеками ласково пропела своим электронным механизмом: "I love you".
Анна засмеялась и обняв дочь, крепко прижала к своей груди.
Так и повелось с тех пор, когда Валя уходила вечерами гулять и когда мать начинала грустить в одиночестве, она качала игрушку и игрушка ей пела: "I love you". И на душе становилось тепло и Анна весело улыбалась и садилась смотреть свой очередной сериал.
Но однажды Валя не вернулась.
Она не вернулась ни ночью, ни на следующее утро. И только в два часа дня раздался телефонный звонок и дежурный голос спросил:
– Валентина Селивёрстова – это ваша дочь?
– Да, – выдохнула Анна.
– Она вчера вечером попала в аварию.
– Что с ней? – закричала, задыхаясь мать.
– Скончалась, – спокойно произнес голос, а потом еле слышно добавил, – сожалею…
4
Анна не говорила две недели. Она сидела в полном одиночестве и смотрела на дочкин портрет, на её голубые смеющиеся глаза, на любимые ямочки на щеках, и ей казалось, что она ещё рядом. Временами она шамкала губами, плакала и засыпала сидя. Только соседка, которая приносила ей иногда пищу и выводила на улицу, знала, как страшно и одиноко стало в их ранее счастливом доме.
Однажды, как и прежде, сидя в одиночестве перед портретом улыбающейся Валюши, Анна встрепенулась. Ей показалось, что она услышала электронный голос. Она даже подумала, что окончательно сошла с ума и поглядела на говорящую куклу. Импортная розово-фиолетовая игрушка весело качнулась, и голос вновь отчетливо произнес: "I love you".
И с этого дня, время от времени, когда Анна устало, возвращалась с работы и начинала чувствовать невыносимую грусть. Игрушка тихонько качалась и ласково говорила: "I love you". И Анна продолжала жить.