Священник спохватился.
- Нет, останьтесь.
- Вот уж нет, отец, вы ведь велели мне уйти.
В глубине класса поднялся Жаки:
- Он ничего не сделал, это несправедливо.
- Рено, вон из класса!
- Нет, отец. Мне надо работать.
Но за это время Пьеро уже успел выйти. Рено сел на место, а священник, покачав головой, совершенно отчаявшись, продолжил урок.
Теперь поднялся Дени. За ним Рамон.
- Ты мне за это ответишь! - сказал Дени.
- Думаешь, напугал меня? - сказал Рамон.
Отец Белон, выведенный из себя, принялся стучать по столу.
- Выйдите оба! К префекту, немедленно! С меня довольно на сегодня!
Мальчики молча направились к двери. Отец Белон удивленно посмотрел, как они выходят, и пожал плечами.
Рамон и Дени сбежали по лестнице, выскочили во двор. Никого.
- Дебокур сделает с ним все, что захочет, он не сможет сопротивляться, - сказал Рамон.
Во дворе для старшеклассников Дени увидел Прифена, тот бежал в сторону приемной. Дебокур и Пьеро дрались возле кранов. Издали казалось, что Пьеро изо всех сил защищается.
- Я побегу за Прифеном, - сказал Дени, - а вы займитесь вторым.
- Мы ему врежем, - пообещал Рамон.
Он кинулся на выручку Пьеро. Дени развернулся, чтобы догнать Прифена, упал в главном дворе и медленно поднялся по каменной лестнице к часовне, стряхивая грязь с брюк. Когда он бесшумно вошел в часовню, Прифен в одиночестве стоял в углу на коленях. Он плакал. Дени кашлянул. Прифен не поднял головы и зарыдал еще сильнее. Дени подошел к нему и положил руку на плечо.
- Ну что ты, - прошептал он, - не плачь. Все прошло, не надо. Ну что ты…
Прифен продолжал плакать.
- Никто никому не расскажет, - сказал Дени. - Клянусь, никто не расскажет. Ты не первый, кому Дебокур портит жизнь. Знаешь, и мне тоже…
Прифен, рыдая, уткнулся лицом в плечо Дени. Дени провел рукой по его мокрой и горячей щеке.
- Не плачь, - повторил он, - послушай, перестань.
- Я не хотел, - жалобным голосом шептал Прифен, - он мне столько всего рассказал, я не знал…
- Ну вот, видишь, ты не знал, - сказал Дени. - Теперь все в порядке. Больше не плачь.
Он подождал, пока Прифен, прижавшийся лицом к его плечу, успокоится.
- Почему ты пришел, сюда, в часовню?
- Не знаю, - сказал Прифен, вытирая глаза рукой, - я подумал, что здесь мне будет лучше. Я подумал, что здесь спокойно. Я подумал про часовню и начал плакать, когда…
Он остановился и снова зарыдал. Дени, чувствуя неловкость, погладил его по голове и посмотрел на Мадонну. Мадонна была неподвижна и простирала руки. Дени вспомнил о собственных прегрешениях, и внезапно все показалось ужасно, его затошнило. Он продолжал тихонько разговаривать с приятелем, и тот наконец успокоился.
- Спасибо, я думал…
- Что ты думал? - сказал Дени.
- Я думал, что ты меня не любишь. Что ты на меня за что-то сердишься.
- Вовсе нет, - сказал Дени, - я на тебя не сержусь.
И он помог ему подняться.
- У меня нет платка, - сказал Прифен, роясь в карманах, все лицо его было в грязных подтеках от слез.
- Да это всегда так, у меня тоже нет.
Прифен тщательно вытер щеки рукавом, и они вместе вышли. Остальных троих во дворе уже не было. Они поднялись в класс. Пьеро и Рамон выглядели очень спокойными. У Пьеро была ссадина над губой, на лице Рамона никаких следов не осталось. Дебокур, сидя за партой, вытирал кровь, которая текла из носа. Отец Белон монотонным голосом переводил латинское стихотворение, думая при этом о происшествии, смысла которого он не понимал. Когда вошли Дени с Прифеном, он не поднял головы.
- Можно я сяду с тобой? - тихо спросил Прифен.
Рамон сел возле Жаки, а Прифен занял место рядом с Дени. Пьеро внимательно, как всегда, смотрел на Наполеона. Дени нащупал его руку.
- Ладно, забыли, - прошептал Пьеро. - Просто ты чересчур раздухарился. Мы друзья, не беспокойся, мы всегда будем настоящими друзьями.
Вот он какой, Пьеро.
XVI
Весь остаток дня Дени чувствовал себя подавленным. Эта история потрясла его. Не столько потому, что она была отвратительной сама по себе, сколько из-за слов Прифена, сказанных в часовне. Они то и дело звучали в его голове.
"Я подумал, что здесь мне будет лучше. Я подумал, что здесь спокойно. Я подумал про часовню и начал плакать…"
Эти слова били Дени наотмашь. Он внезапно захотел вернуться к тому, что потерял, - к своим недавним молитвам, к своим устремлениям к Богу и к тому спокойствию, которое испытывал, когда чувствовал себя безгрешным. Теперь он был всего лишь несчастным, нечестивым, мерзким, проклятым. За последние дни он совершил тягчайшие грехи, даже грех кощунства, и не испытывал ни капли раскаяния.
"Я подумал, что здесь мне будет лучше…"
Он был таким же отвратительным, как Дебокур, таким же изгоем.
Теперь он никогда не сможет стать, как другие - молиться в часовне, причащаться с чистой совестью, чувствовать себя легким, переполненным счастьем, как бывало прежде. Тошнит, сейчас вырвет…
В пять часов, во время самостоятельных занятий, Дени оставил на столе письмо с просьбой об исповеди и заметил, что Прифен оставил такое же. Листки собрали, отнесли священникам исповедникам. Среди урока вызвали Прифена, и Прифен пошел исповедаться. Дени просто не мог не попросить об исповеди, хотя еще не знал, о чем будет говорить. Когда Прифен вернулся, Дени увидел, что теперь тот успокоился и выглядит счастливым. Дени прочитал про себя молитву и почувствовал, что делает это искренне. Ну, не то чтобы совсем искренне, но почти. Он изо всех сил старался не думать о сестре Клотильде.
За ним пришли довольно поздно, и Дени медленно поплелся по коридорам к комнате отца Пределя. Подойдя к двери, он не осмелился постучать. Спустился в безлюдный двор. Небо было голубым, вечер все не наступал. Дени пошел к крану - попить воды, но его стало мутить даже от воды. Он подумал, что предпочел бы пойти исповедаться отцу Эрве. Отец Эрве ни разу его не исповедовал, так было бы проще.
Отец Эрве преподавал у них математику. Он был высокий и худой. Когда он шел, его тело словно извивалось под узкой сутаной. Ему придумали кличку Угорь. Дени хорошо его знал. Иногда они разговаривали после занятий. Но он ни разу не исповедовал Дени, и Дени подумал, что лучше будет пойти к нему.
Он, не торопясь, вернулся в здание. Как только мог медленно дошел до комнаты отца Эрве. Ему уже расхотелось исповедоваться. Он понял, что вся его искренность куда-то улетучилась. Он снова чувствовал себя в объятиях подруги. Тщетно пытаясь отогнать греховную мысль, Дени постучал в дверь.
- Войдите, - громко сказал священник.
Дени вошел и, повернувшись спиной к исповеднику, закрыл за собой дверь. Когда тот наконец увидел лицо мальчика, то присвистнул.
- Что-то случилось?
- Да нет, - сказал Дени через силу. - Я должен был исповедаться у отца Пределя.
По знаку священника он опустился на колени. Почувствовал на лбу дыхание - смесь табака и эвкалипта.
- Что с вами? - сказал отец Эрве.
Он осенил крестным знамением голову мальчика и, закрыв глаза, тихо произнес короткую молитву.
- Вы так сильно согрешили?
Дени не ответил.
- Слушаю, малыш.
Дени подбирал слова. У него еще осталась эта привычка. Такие привычки не исчезают. Начать с мелких грехов, немного помедлить, быстро перечислить серьезные и, не торопясь, завершить исповедь оставшимися мелкими. У Дени еще осталась эта привычка.
- Прежде всего, я каюсь в гордыне, - сказал Дени.
- Да, - сказал священник, не открывая глаз.
- Я очень часто впадаю в ярость.
- Да.
- Я… Я уже две недели не молился. Я совершил кощунство.
- Какое кощунство?
Дени глубоко вздохнул.
- Причастие, - сказал он. - Я совершил смертный грех и, несмотря на это, причастился.
- Какой смертный грех, малыш?
- Блуд. И у меня были дурные мысли, и я…
Он замолчал в ожидании чего-то, что не приходило.
- Вы были там один? - наконец спросил священник.
Дени посмотрел на распятие на стене и больше не отводил от него взгляда.
- Один и… с женщиной.
- В вашем возрасте! Что вы делали с этой женщиной?
Дени больше не мог отвечать. Слова застревали в горле, и снова подступала тошнота.
- Нужно сказать мне, дитя мое. Вы, должно быть, очень несчастны.
- Да нет, не очень, - неожиданно для себя ответил Дени.
- Вы не сожалеете?
- Сожалею, святой отец.
- Всем сердцем?
- Да, святой отец.
Он постарался изо всех сил думать, что сожалеет, но у него ничего не получилось. Он испугался, что в довершение всего совершит второе кощунство.
- Чем вы с ней занимались?
- Она моя любовница, - сказал Дени.
- Ваша кто? Бедный малыш, вы наверняка не понимаете значения этого слова. Это она вас вовлекла? Делала какие-то жесты, произносила смущающие слова? Это у нее тоже было впервые?
Дени мгновение колебался, потом подумал, что колебаться глупо.
- Да, - сказал он.
- Но это очень серьезно! Это ваша родственница? Кузина? Ваша ровесница?
Священник открыл глаза, и Дени почувствовал на себе его взгляд. Он отрицательно качал головой при каждом новом вопросе.
- Чем занимается эта девушка?
- Я… я не знаю. - Потом, спохватившись: - Не могу этого сказать.
- Вы должны мне сказать. Вы ведь верите в тайну исповеди?
- Да, святой отец, но…
- Так нужно, дитя мое.
- Она монахиня, - сказал Дени легче, чем ожидал.
Священник ничего не отвечал несколько секунд. Когда Дени наконец осмелился на него посмотреть, он увидел его удивленные, широко раскрытые глаза, словно он воспринял признание Дени не как смертный грех, а как нелепую историю. По крайней мере, так показалось Дени.
- Вы не должны больше видеть эту несчастную, - сказал наконец священник. - Она живет в нашем городе?
- Я не стану вам этого говорить, - сказал Дени.
- Нет, обязательно скажите.
- Да, она живет в нашем городе.
- Хорошо. Это все?
- Я солгал своим родителям. Я чревоугодничал.
- Да.
- Я дерзил учителям. Кажется, все.
Наступила бесконечная пауза.
- Вы должны обещать мне не видеться больше с этой женщиной.
- Обещаю вам, - сказал Дени.
- Вы должны обещать мне даже не думать о ней, только вспоминать ее в своих молитвах, чтобы ей отпустили ее грехи.
- Обещаю.
- Вы тридцать раз переберете четки, читая молитвы и прося прощения у Всевышнего. Господь беспредельно милосерден. Повторяйте за мной слова покаяния.
Дени прочел молитву вместе со священником и - наверное, тут не обошлось без лукавого - смысл всех произнесенных слов даже не задел его сознания. Затем отец Эрве отпустил ему грехи.
- Идите, дитя мое, и больше так не грешите, - закончил он. - И впредь приходите ко мне, не мешкая.
- Спасибо, святой отец, - сказал Дени. И поднялся.
Выходя, он посмотрел на священника. Отец Эрве стоял, пристально глядя на него с озабоченным видом, словно что-то ускользало от его понимания.
В пустой часовне, возле статуи Мадонны, Дени опустился на колени - именно тут стоял на коленях Прифен. Он обхватил голову руками и начал читать Ave. Но не мог ни произносить молитву, ни вдумываться в ее слова.
Дени вспомнил о своем кощунстве и больше не сожалел о случившемся. Снова и снова перед ним возникало лицо сестры Клотильды, и внезапно он почувствовал горечь: она уже ждет его, а он к ней не придет.
"Всевышний. Сестра Клотильда была чистым восторгом для меня, Всевышний таким никогда не был. Всевышний. Пройти свой путь со Всевышним и забыть сестру Клотильду. Ничего больше. Всевышний. В эти дни я был счастлив и спокоен. Счастлив, как никогда. Всевышний не дает мне такого счастья. Он дает мне радость - тревожную, робкую. Но, Господи, я же живой, я хочу живую радость".
Опять тошнота, с самого утра.
"Я глупый. Из-за дурацкой истории я совершаю глупые поступки. Из-за истории, которая меня совсем не касается, я испорчу собственное счастье, свое счастье. Любовница. Смысл слова. Не видеть ее больше. Глупо. До чего же самодоволен, этот Эрве. До чего же все самодовольны.
Нет. Подумай хорошенько, ты, флюгер. Допустим, все верно. Но это не важно. Я больше не жалею. Уверен - ни о чем не жалею".
Дени неотрывно смотрел на Мадонну.
"Она тоже может смотреть на меня. Она все равно ничего не видит. Все это чепуха. Что они пытаются заставить меня сделать? Плевать я на них хотел со всей их чепухой. Слышите, плевать я на всех вас хотел. Если они слышат меня, тем хуже для них. Если ада нет, здорово же я промахнусь, если испорчу свою жизнь. Вот будет для меня неожиданность, когда я проснусь мертвым. Как пари Паскаля. Чепуха. Поцелуй, за который можно отдать душу. Комната. Твой взгляд, твои руки, твое испуганное лицо на подушке, это ты - моя душа.
Я избавлюсь от всего этого. Пошлю ее подальше. Мадонну и всю их чепуху, их покаяние, их трепотню. Слышите? Я вас посылаю подальше. Вы, конечно, можете побежать за мной вдогонку. Но я ни о чем не жалею, потому что живу.
Быть с ней. Думать теперь только о ней… Моя жизнь в ее глазах. Именно так, ты помнишь? Двое в одном зеркале.
О, если бы ты знала, как я люблю тебя. Конечно, я богохульствую, но я люблю тебя. Больше всего на свете, больше Бога, больше этой статуи, больше этих дурацких подделок, больше всех этих гипсовых финтифлюшек. Я люблю тебя".
Дени чувствовал, как сердце бьется прямо в горле, когда он думает о той, которая ждала его с улыбкой, распахнув объятия.
Он поднялся - спокойный, он сделал свой выбор. Но спокойный только в душе, все его тело трепетало от возбуждения. У Мадонны пустые глаза. Он подошел к ней, постоял несколько мгновений, послушал, как колотится у него сердце, и снова подступила тошнота. "Что я за человек? - сказал он себе. - Мне выпала неслыханная удача, а я попал под влияние мальчишки, который плачет в часовне. Что за дурацкая блажь! Но так даже лучше. Я знаю, чего я хочу. То что произошло, замечательно, прекрасный опыт. И если я пойду по этому пути, все будет хорошо. Я иду прямо. Все может случиться, но я знаю, куда иду, я знаю, что происходит".
Он пошел по нефу. В дверях последний раз взглянул на алтарь. Он не хотел уйти вот так. Он должен сделать что-то окончательное, важное, поставить последнюю точку.
Он ничего не сделал. Он пожал плечами и вышел. Скоро закончатся уроки. Он не успел доделать задание, но все равно. Дени пошел в уборную старшеклассников, зашел в кабинку и засунул палец в рот, стараясь вызвать рвоту. Выйдя, он выпил воды из-под крана, чтобы исчез неприятный вкус во рту и долго стоял неподвижно.
Все его возбуждение спало. Он чувствовал себя счастливым и свободным.
XVII
В тот вечер Дени все рассказал сестре Клотильде. Он рассказал о своей исповеди, о том, что произошло с Дебокуром после его появления в школе. Она лишь заставила его поклясться, что он будет избегать общения с новеньким, и все.
- А про часовню ты ничего не скажешь?
Они лежали рядом в кровати. Она открыла глаза и оперлась на локоть.
- Ничего не могу тебе сказать. Не знаю, что с нами происходит. Я живу тем, чем живешь ты. Я сама могла бы рассказать тебе то, о чем ты рассказываешь мне. Я, как и ты, в полной тьме. Ничего не могу тебе сказать.
- Я больше не верю в Бога, - сказал Дени.
Она поцеловала его.
- Не говори так. Дай мне еще тебя любить. Позднее я подумаю над этим. Но не сейчас.
Он пожал плечами.
- Ты совсем ребенок, - сказала она, - ты ни от кого не зависишь. Меня, например, столько всего удерживает, на меня многое давит. Я сама не понимаю, на каком я свете. И мне кажется, что Бог должен знать о том, что с нами происходит.
- Понимаю, - сказал Дени. - Но это не важно, ведь все хорошо, правда?
- Все хорошо, дорогой! Я даже слишком счастлива.
- Не слишком.
- Слишком. Я такой никогда не была. Никогда никому не принадлежала, ты же знаешь.
- Знаю, - сказал Дени.
- Никому, кроме тебя.
- Знаю. Я буду любить тебя так, как никто не сможет. Буду любить тебя изо всех сил. Я тебя не обману.
- Тогда я счастлива. Даже днем я счастлива. Я вижу тебя повсюду. Ты знаешь, что у тебя ангельская улыбка?
- Оставь в покое ангелов, - сказал Дени.
- У тебя дивная улыбка, мой ангел.
- Хватит, - сказал Дени, - сегодня с меня довольно и ангелов, и всей этой чепухи.
Она почувствовала себя неловко.
- Больше не буду. Обещаю. Больше не буду. Скажи, ты меня еще любишь?
Он прижался к ее груди, к животу.
- У тебя слишком красивые глаза, чтобы тебя разлюбить. У тебя глаза красивее, чем у всех ангелов в мире. Твои глаза даже красивее, чем можно было мечтать.
- Мне стыдно, когда ты смотришь на мои волосы.
- Твои волосы? У тебя чудесные волосы. Вьющиеся и шелковистые, чудесные. А потом такая прическа мне нравится, с завитками вокруг ушей, и здесь, на шее, и тут, на лбу.
- Ты увидишь, они отрастут. Я буду такой, как раньше. До пострижения они доходили вот досюда, видишь, почти до колен. А знаешь, есть такие монахини, которые вообще бреются наголо. Я больше не дам стричь волосы.
- Тебе придется.
- Нет, ни за что.
- Ты все бросишь?
От этого вопроса ей стало больно. Однако она попыталась улыбнуться.
- Сама не знаю. Я говорю то, что думаю, и не заглядываю в будущее. Я еще не могу, понимаешь?
- Понимаю, - сказал Дени. - А потом, для меня это не важно.
- Нет, тебе не может быть не важно. Но у меня не хватает смелости подумать об этом, пока еще не хватает. Есть и другое. Моя семья. Я не могу. А потом есть ты. Ведь и ты можешь измениться, понимаешь?
- Я уже говорил тебе, что никогда не изменюсь, это решено раз и навсегда. Перестань повторять одно и то же.
- Будущее нам неведомо, - сказала она. - Давай не будем говорить об этом. Поживем - увидим, так ведь?
- Да, - сказал Дени, - и знаешь, что мы увидим? Я вырасту и в один прекрасный день стану совершеннолетним, и мы будем жить тогда вдвоем, вместе. И знаешь что? Я куплю тебе чудесные платья.
Она ответила таким же тоном.
- И знаешь что? Ты с ума сошел!
Но она позволила себе помечтать.
- Только мы вдвоем, - сказала она. - И никого больше. Я буду очень, очень, очень тебя любить. - И добавила с торжеством: - И я отращу волосы.
- Нет, - сказал Дени. - Ты оставишь волосы, как есть. Я очень люблю тебя такой. Не хочу, чтобы волосы отрастали.
- Не убирай руку, дорогой. Я обожаю, когда ты гладишь меня по голове.
Он гладил ее белокурую голову, и завитки волос струились между его пальцами. Она обхватила Дени руками за талию и наклонилась над ним, чтобы поцеловать его. Он еще крепче сжал руками ее голову.
- Пусть пройдет время, - шептал он, - ты увидишь. Мы будем жить спокойно и счастливо. Мы уже счастливы, у меня прекрасная жизнь. Мы будем жить очень спокойно потом. Больше ни о чем не думай. Мы будем жить спокойно в маленькой квартирке, как эта, в крошечной квартирке с маленькой кроватью, чтобы теснее прижиматься друг к другу.