Она подхватила его игру, говорила, прижавшись губами:
- Прижми меня покрепче. Эта кровать слишком большая, мой дорогой. Ты не будешь работать, потому что ты этого не любишь, я буду работать за двоих. Днем ты будешь спать, чтобы крепче любить меня ночью и чтобы были силы разговаривать со мной.
- А ты, когда же ты будешь спать?
- Я не буду спать. Я не хочу спать. Мы слишком много спим и мало живем. Теперь я хочу взять от жизни все, что можно.
Он, еще тише:
- Знаешь, я хочу тебя.
- Я тоже, дорогой. Я люблю тебя и хочу тебя.
Позже он долго смотрел на ее лицо на подушке.
Отрешенное лицо, закрытые глаза.
- Это возможно - любить всегда? - спросил он.
- Я буду всегда тебя любить.
- Разве это не чудесно?
- Что именно?
- Люблю все чудесное.
Она приоткрыла один глаз, только один, и увидела свое платье на полу. Он тоже посмотрел на платье и пожал плечами. Потом взял лицо девушки в свои ладони, так что их губы оказались совсем рядом.
- Не стыдись, - сказал он, - никогда больше не смотри на свое платье. Мне оно не нравится. Оно тебе не идет. Монашеское платье! Зачем ты его носишь, если оно мне не нравится?
Она легонько встряхнула головой в его руках. Потом внезапно поцеловала его, подхватила свою рубашку из грубого полотна и спрыгнула с кровати. Она подбежала к двери.
- Куда ты? - спросил он. - Я не хочу, чтобы ты уходила.
Она остановилась возле двери, прижимая к себе рубашку. Она улыбалась счастливой улыбкой, она стояла полуобнаженная и прекрасная, такой, как она, в мире еще не было.
- Подожди, - сказала она, - я сейчас вернусь. Пойду в другую комнату и вернусь.
Она сделала шаг, но обернулась.
- Уже поздно, - сказала она, и улыбка исчезла с ее лица.
- Поздно? Еще только семь. Мои часы показывают правильно. Очень хорошие часы.
Она вернулась к нему.
- Иди, - сказал он, - иди в другую комнату. Что ты хотела там сделать?
Она посмотрела на часы Дени, поцеловала его руку. Потом побежала в соседнюю комнату. Он встал и оделся. Он слышал, как она выдвигает ящики и насвистывает.
- Что ты там делаешь? - сказал он. - Ты вернешься? Я уже сто лет тебя не видел.
Он прислушался, но ничего не услышал.
- Любимая, - сказал он.
Она стояла в дверях, одетая в платье Мадлен - в шотландскую клетку, собранное в талии.
Он сел на кровати и засмеялся.
- Мне это не идет? - сказала она. - Ну, скажи, не идет?
Она подошла к нему, обняла за плечи.
- Я рассержусь, - сказала она, - перестань смеяться.
Он поднял глаза и увидел, что она покраснела, что ей неловко. Он обнял ее, посадил на колени.
- Не сердись, - сказал он. - Ты чудесная. Мне это больше нравится, чем твое монашеское платье.
- А прическа? Волосы слишком короткие.
- Я сказал тебе, что у тебя чудные волосы.
- Они вырастут.
- Я же сказал, что не хочу, чтобы они отрастали. Я тоже должен рассердиться?
- Нет, - сказала она, - ты такой милый, когда злишься. Мы больше не будем расставаться.
- Не будем.
Она встала, растерянная.
- Придется.
Он покачал головой, бросил в нее подушкой. Но ей не хотелось играть. Ей было грустно. Она отдала ему подушку, переоделась в свое длинное белое платье.
- Сестра моя, - сказал он.
- Прошу тебя, дорогой.
- Да, - сказал Дени, - я чувствую себя полным идиотом, когда говорю это.
Сидя на кровати, он достал пачку сигарет из кармана брюк. Она посмотрела не него:
- Ты куришь?
- Иногда, - сказал он. - Я меняю их на шоколад у одного приятеля.
Она внезапно поняла, насколько нелогично ее сознание: она сделала его своим любовником, но чудовищным ей казалось не это, а то, что в его возрасте он начал курить.
Ей пришлось сесть.
- Что такое? - сказал он. - Ты себя плохо чувствуешь? Почему ты так побледнела?
Она вынула сигарету у него из руки, побаюкала его в своих объятьях.
- Все нормально.
- Ты о чем-то думала.
- Да, о твоем возрасте, о своем…
- Из-за сигарет?
Она опустила голову.
- Не думай об этом, - сказал Дени. - Ты ошибаешься, дорогая. Я кашляю, когда курю, но я уже не ребенок. Разве я ребенок, дорогая?
- Нет.
Он увидел, что она снова улыбается. Она сказала:
- Мы всего-навсего большие дети, и ты, и я. Одного возраста.
Она посчитала на пальцах:
- Три месяца. - И добавила, поскольку он отстранился: - Останься еще немного. Выкури сигарету. После этого пойдем.
Он сел возле нее на пол, протянул ей спички. Она зажгла сигарету, подала ему.
- Буду ждать тебя в пансионе завтра вечером, - сказала она. - Поторопись. Так медленно тянется время…
- Знаю, - сказал он, - я приду очень скоро.
- Ты не сердишься на меня за то, что было? Я не должна была грустить.
- Больше не думай об этом, - сказал Дени. - Ты чудесная маленькая женщина. Ты мне кажешься такой милой.
- Люблю тебя больше всего на свете.
- Знаю, - сказал Дени, - прекрасно знаю. Ты и впрямь чудесная маленькая женщина.
XVIII
Казалось, май пройдет так же, как и другие месяцы. Город погрузился в жару, прохлада осталась только на тенистых улицах. Но в этом спокойствии немыслимо прекрасной весны, в размеренной жизни людей с каждым днем возрастало напряжение.
В ясные вечера Дени и сестра Клотильда шли рядом по улице, ведущей вдоль пляжа, останавливались у пустой церквушки. В эти вечера они недолго оставались вместе - сестра Клотильда возвращалась рано, до молитвы, чтобы искупить, насколько возможно, свою вину за опоздания прошлых дней.
В начале месяца мадам Летеран пришла в пансион, чтобы познакомиться с ней. Они встретились в присутствии настоятельницы. Мадам Летеран была непохожа на сына. Сдержанная, благоразумная, она тщательно подбирала слова, выстраивала фразы, и все это неторопливо, словно по заранее подготовленному плану. Разговор с ней мог бы показаться невыносимым, но она недолго задержалась в пансионе, только поблагодарила монахиню за дружеское расположение к Дени и спросила, не сможет ли та приходить на уроки к ним домой. Сестре Клотильде не пришлось занимать линию обороны, прячась за каждым поворотом разговора. "Это усложнит дело", - подумала она. Но у нее не осталось времени на раздумья. Настоятельница уже выразила одобрение, говоря, что нежелательно создавать прецедент прихода мальчиков в пансион. Сестра Клотильда подчинилась. Она скрыла свой испуг, когда настоятельница внезапно сказала, что Дени уже не появлялся несколько дней в пансионе. К счастью, мадам Летеран была слишком занята обдумыванием фразы, которую собиралась произнести перед уходом, и не обратила на это внимания.
Когда она ушла, настоятельница на минуту задержала сестру Клотильду в приемной:
- Как часто вы предполагаете ходить на уроки к Летеранам?
- Два раза в неделю, если не возражаете, - сказала сестра Клотильда. - Может быть, чуть чаще во время экзаменов Дени.
Настоятельница одобрительно кивнула.
- Он славный? - сказала она.
- Очень. Я его очень люблю.
- Не привязывайтесь к детям, - сказала настоятельница. - Рано или поздно начинаешь жалеть, что у тебя нет своих. Я знаю, о чем говорю.
Вздохнув, настоятельница замолчала.
- Я бы тоже хотела иметь детей, - добавила она. - Но ведь у нас совсем другая миссия, не так ли?
Теперь сестра Клотильда была начеку.
- Разве у вас не сотни детей? - сказала она. - Разве я сама - не ваш ребенок, как и все остальные сестры?
Настоятельница смотрела на нее в упор. Казалось, она осталась удовлетворена ответом.
- Все, - сказала она, беря монахиню под руку, - мы говорим глупости, мне нужно идти работать, нужно заниматься детьми.
В течение трех последующих недель сестра Клотильда много раз ходила к Летеранам, чтобы заработать алиби. Теперь она могла без опаски возвращаться позднее по вечерам, когда встречалась с Дени в квартире Мадлен. Она ничуть не сожалела о том, что вопреки своей воле приняла предложение матери мальчика.
В последний понедельник месяца мужчины, не ушедшие в партизаны или не отправленные в Германию, говорили, что вот-вот начнется забастовка, чтобы призвать жителей юго-востока к сопротивлению. Оккупанты продолжали спокойно расхаживать по городу, но люди знали, о чем говорили.
- Они на последнем издыхании, - повторяли вокруг. - Африка, Италия, они всюду терпят поражение. Еще немного, и высадятся америкашки. Вот увидите, к четырнадцатому июля они уже будут в Париже.
Дени не интересовался тем, что рассказывали. Единственным напоминанием о войне для него были ролик новостей в кино и сигналы воздушной тревоги. Но и то и другое его не волновало. Тревога всегда оказывалась ложной, и люди, как ни в чем не бывало, продолжали ходить по улицам, пока сирены не начинали выть снова, извещая об окончании тревоги. В кино, куда Дени ходил с родителями, в новостях сообщалось, что германские войска, по-прежнему превосходя противника, наносят ему удары на всех фронтах и отступают в стратегических целях. Дени был совершенно равнодушен к стратегическим отступлениям и думал, что самое разумное - дать "им" сражаться, сколько заблагорассудится, раз все так идет. Во всяком случае, сестра Клотильда сказала, что союзники выиграют войну. Значит, они ее выиграют. Пусть "они" сражаются и оставят их в покое.
Несколько дней спустя началась забастовка. Но к великому неудовольствию учеников она оказалась короткой. На улицах все заведения оставались открыты и продолжали ходить трамваи. День прошел безо всяких происшествий, только в здании гестапо, расположенном неподалеку от школы, взорвалась бомба. Воспитатель из первого класса рассказал, что взрыв снес целый этаж и убил трех военных, причем одного - полковника. Правда, трамваи ушли в депо раньше обычного.
В тот вечер Дени встречался с сестрой Клотильдой в маленькой церкви и вернулся домой пешком.
На следующий день трамваи из депо не вышли. Мадам Летеран сказала, что школа слишком далеко, чтобы идти туда пешком, и Дени остался в кровати. Около девяти утра он помылся и отправился в парикмахерскую на углу. Взял журнал и стал читать в ожидании своей очереди.
В эту минуту объявили воздушную тревогу.
- Ну вот, - сказал маленький лысый парикмахер, - опять начинается.
- Не волнуйся, - сказал клиент, - это все ерунда.
- Я не волнуюсь, просто мне эти сирены действуют на нервы. Меня трясет от них. Не могу ничего с собой поделать, когда слышу, сразу начинает трясти.
Дени по-прежнему читал. Сирены выли. Его посадили стричься. Дени смотрел в зеркало и слушал, о чем говорят мужчины.
- Уже полчаса, как началось, - сказал парикмахер. - Раньше они были короче.
- Только не трясись, когда стрижешь, - сказал тот же клиент. - А то оттяпаешь парню уши.
- Ой, бедняга, - сказал парикмахер. - Я уже не трясусь. Меня сирены нервируют. Разве я трясусь, скажи, сынок?
- Надеюсь, что нет, - сказал Дени, - мне мои уши дороги как память.
Парикмахер захохотал и посмотрел на Дени в зеркало.
- Ты храбрый малый, - сказал он, - хорошо держишься. Как любовные дела, в порядке?
- Ничего себе, - сказал Дени.
Парикмахер замолчал и принялся за работу. Закончив, снял салфетку, обмотанную вокруг шеи Дени.
- Ты красив, как бог, - сказал он.
Дени заплатил в кассу и вышел.
- До свидания, сынок, - сказал парикмахер. - Смотри, уши на месте. Я трясусь, только когда воют сирены.
Когда Дени уже шел по улице, он вспомнил, что мать просила его купить бутылку аперитива в соседнем баре, потому что завтра к ним на обед должны прийти родственники. В зале было немноголюдно, тихо и прохладно.
- Дайте мне бутылку аперитива, - сказал Дени барменше. - Чинзано. Для папы.
Женщина пошла за бутылкой. Дени наклонился над одним из столиков - посмотреть газету. Кто-то из посетителей говорил, что эти типы, которые торгуют алкоголем, неплохо живут, но Дени не обратил внимания на говорившего. Услышав рев самолетов, приближавшихся к городу, он посмотрел на сидевших в баре мужчин. Те по очереди поднимались, глядя на потолок и прислушиваясь.
- Так, - сказал один, - попал.
Тут же раздались сильные взрывы со стороны моря. Дени подошел к двери посмотреть, что делается в небе. Он ничего не увидел. Небо было голубым. Прохожие на улице вдруг кинулись врассыпную.
- Я ухожу, - сказал мужчина в баре, - они попали в цель, пойду в убежище.
Взрывы раздавались все чаще.
- Это зенитные орудия, - сказал мужчина, выходя.
В дверях он повернулся к оставшимся. Внимательно прислушался.
- Это зенитки, - повторил он, - я знаю, я служил в противовоздушной обороне в тысяча девятьсот сороковом. У нас даже не было снарядов.
- Тогда откуда ты можешь знать, что это они? - спросил другой. - Если у нас были такие артиллеристы, как ты, понятно, почему мы проигрываем.
Мужчина ушел, не сказав ни слова. Когда взрывы зазвучали громче, Дени тоже вышел. На улице люди, сбившись в испуганные стайки, бежали по направлению к бомбоубежищу. Дени забыл взять бутылку, но решил, что вернется за ней потом. Когда он добрался до дома, бомбы начали падать возле вокзала и дальше, на другом конце города, недалеко от набережной.
Мадам Летеран нервничала, пытаясь найти в ящике документы и деньги.
- Спускайся, - сказала она Дени. - Не нужно здесь оставаться. Спускайся.
- Я подожду тебя, - сказал Дени. - Папа скоро придет.
- Спускайся! - закричала мать. - Умоляю тебя, спускайся, или я тебя ударю.
- Ну ладно, - сказал Дени.
И он спустился.
Внизу в коридоре стояли жильцы дома и переговаривались между собой. Некоторые еще только спускались по лестнице - бежали, перепрыгивая через ступеньки. Бомбы падали все ближе и ближе.
- Самолеты летят в нашу сторону, - сказал какой-то мужчина.
И закрыл дверь в коридор.
- Внимание, самолеты летят в нашу сторону! Не стойте возле двери.
Остальные - мужчины и женщины - сидели, пригнувшись, возле лестницы. Дени поднялся на несколько ступенек и посмотрел наверх. Был ясно слышен гул самолетов.
- Мама, - закричал он, - спускайся!
- Иду, - сказала его мать сверху. - Не бойся, дорогой, я иду.
- Я не боюсь, черт побери! - крикнул Дени. - Немедленно спускайся!
Она, наверное, была на третьем этаже, когда упала бомба. Раздалось множество взрывов, и Дени, лежа на земле, увидел, как стена подвала заходила ходуном и начала разваливаться.
- Спускайся! - повторил он.
Но его голос утонул в грохоте. Люди жались друг к другу в коридоре, и он услышал, как какая-то женщина взывала к святому Кристофу и святому Антонию. Впервые в жизни он увидел, как ведут себя взрослые, когда им страшно.
Он обнял мать, когда она подошла. Она тоже была напугана. На щеке и на волосах у нее выступили капли крови.
- Что это? - спросил Дени.
- Ничего. Окна наверху разбились.
Они услышали странный свист, очень высоко, над крышами, среди гула самолетов. Свист не прекращался - люди сильнее прижались друг к другу, сидели плечом к плечу, опустив голову, с лицами, искаженными страхом.
Шум стал оглушительным. Люди кричали. Но их крики не были слышны. Рты открывались беззвучно. Тяжелая входная дверь с сорванным замком была вжата в стену. Когда Дени увидел, как от взрыва бомбы закачался пол, то подумал, что дом сейчас рухнет. Но дом устоял.
Они лежали на полу, внимательно прислушиваясь, женщины плакали. Дени подумал о сестре Клотильде, бормоча про себя: "Так я буду наказан - ее ранит или убьет". Взрывы удалялись, и постепенно все стихло. Люди вставали с пола один за другим, но ждали сигнала окончания тревоги, чтобы выйти на улицу. Вокруг дома виднелась лишь груда обломков и земли. На камнях лежало тело женщины. Оно было голое и обугленное. Женщина была мертва. Всюду ложилась черная горячая пыль.
Дени провел рукой по лицу, и рука стала черной.
- Только бы папа вернулся, - сказала стоявшая рядом мать.
Она еще дрожала.
- Он придет, - сказал Дени.
Они шли по улице. Люди выходили из домов, чтобы посмотреть на разрушения. Парикмахерской больше не было. Мужчины несли тело парикмахера. Оно было изуродовано, но Дени узнал его по порванному, окровавленному переднику. Голова была оторвана, а руки волочились по земле.
- Ну вот, - сказал себе Дени, - теперь он больше не будет трястись.
Вместе с матерью они медленно дошли до угла улицы и остановились на тротуаре. Небо было по-прежнему голубым, жизнь продолжалась.
XIX
Днем Дени уговорил родителей отпустить его в школу, чтобы убедиться, что с его товарищами ничего не случилось, и побежал к сестре Клотильде. Квартал, где находился пансион, не был затронут бомбежкой, но в самом пансионе толпились священники и ученики из городских лицеев и школ, они заносили в классы раненых. Среди этой суеты было очень трудно отыскать сестру Клотильду.
Во дворе он увидел настоятельницу, она беседовала с группой скаутов. Прежде чем подойти к ней, ему пришлось подождать, пока они закончат разговор. Платье настоятельницы было испачкано грязью, она вытирала лицо платком. Увидев его, она с измученным видом прикрыла глаза. Однако он старался сохранять любезное выражение лица и спросил, где находится сестра Клотильда.
- Вы что, мой мальчик, думаете сейчас подходящий момент для занятий латынью?
Она повернулась и сделала шаг, чтобы отойти.
- Господи, просто хотел узнать, все ли с ней в порядке.
Настоятельница оглянулась и воздела глаза к небу.
- Честное слово, он переволновался, представьте себе! Она цела и невредима. А что вы себе придумали? Она помогает другим и совсем ни к чему, чтобы плохо воспитанный мальчишка отвлекал ее. Уходите.
Охваченный яростью Дени вернулся во двор. Монахини принимали новых раненых, и он долго высматривал среди них сестру Клотильду. Но ее не было. Мельком он увидел белый силуэт на пороге здания, и Дени показалось, что это она. Он бросился туда. Силуэт исчез. В пансионе он увидел только суетящихся монахинь и помогавших им мужчин.
Он вышел из здания и, собираясь уйти, медленно пересек двор. Сестра Клотильда шла ему навстречу, не замечая его. На руках она несла маленькую девочку. Рядом шла ее мать. Похоже, девочка была без сознания, руки в крови. Сестра Клотильда увидела Дени только тогда, когда они уже поравнялась. В ее глазах промелькнуло огромное облегчение.
- Подожди на улице, - шепнула она.
Дени решил ждать ее около ворот. Вниз по идущей под гору улице двигались легковушки и грузовики, нагруженные мебелью. Дени подумал, что, наверное, те, кто пострадал от бомбежки, покидают город.
Через минуту он увидел, как сестра Клотильда вышла из здания и побежала к воротам. Навстречу ей шла настоятельница. Они остановились посредине двора. Настоятельница что-то говорила, размахивая руками. Дени почувствовал, как у него забилось сердце. В конце концов, сестра Клотильда, потеряв терпение, отстранила настоятельницу и побежала к нему.