- Как ты меня напугал!
- Я? Я вас повсюду искал! Почему вы не пришли в парк? Я решил, что вы больше никогда не придете!
Они оба говорили быстро и громче, чем требовалось.
- Я не смогу больше приходить сюда, - сказала сестра Клотильда. - Я тебе объясню. Меня будет заменять сестра Женевьева.
- Сестра Женевьева? Кто это, сестра Женевьева? Вы больше не придете?
Они стояли на расстоянии нескольких ступенек друг от друга, держа руки на перилах.
- Я тебе объясню, - сказала сестра Клотильда. - Я сама об этом попросила.
- О чем попросила?
- Не приходить сюда больше.
- Вы? - бесцветным голосом спросил потрясенный Дени. - Но почему? Это бессмысленно.
- Да. Бессмысленно.
Колокольчик затих. Им мешали выходившие из больницы посетители, которые обсуждали болезни, хирургов, пролетающую жизнь.
- Идем, - сказала сестра Клотильда, - мы не можем здесь оставаться.
Но оба остались на месте. Дени тщетно пытался осознать услышанное.
- Вы больше не хотите меня видеть? Я обидел вас? Надоел?
- Да нет же. Не будь глупым.
- Не понимаю.
Сестра Клотильда приблизилась к нему еще на две ступеньки, взяла его руку, лежавшую на перилах. И произнесла тихо, медленно, не глядя на него:
- Теперь я уже не смогла бы не видеть тебя.
И, подняв глаза, тотчас же добавила наигранно весело, чтобы у него не оставалось времени на раздумье:
- В котором часу ты завтра уйдешь из школы?
- В половине седьмого, а что?
- Приходи в пансион.
- К твоим девочкам? - спросил Дени, сбитый с толку.
- Да, - она качала головой и улыбалась, - да, к девочкам. Ты спросишь внизу, где мой класс. Дай мне телефон родителей, чтобы я могла тебя предупредить. И принесешь учебники латыни, посмотреть, что ты сейчас проходишь.
Дени в полном смятении стал рыться в карманах в поисках кусочка бумаги. Ничего не мог отыскать. Она тоже. Нашел только пятифранковую купюру - решил написать номер на ней, взял ручку, которую она ему протянула, сел на ступеньку, чтобы было удобнее.
- У нас дома нет телефона. Нужно звонить соседке.
- Я разберусь.
Сестра Клотильда склонилась над Дени, глядя, как он пишет. Положила руку ему на голову. Ему стало стыдно за свои обгрызенные ногти, стыдно за свой почерк, он чувствовал, как в груди бешено колотится сердце. Дени отдал ей купюру, не поднимая глаз, и она сказала с легкой усмешкой, что это первые в ее жизни заработанные деньги.
Вечером, лежа в кровати, проводя рукой по своим коротким волосам, напоминающим волосы Дени, она спрашивала себя: почему ей было так страшно? Разве Бог когда-либо запрещал разделять привязанность ребенка? Разве было что-то низкое в том, что они говорили, в том, что они делали?
"Боже, прости меня, если я посеяла смуту в его душе. Боже, прости меня, если я, сама того не ведая, причинила ему зло. Позволь мне любить его, словно это мой брат, словно это мое дитя. Позволь мне безбоязненно целовать его лицо и оставаться чистой в своих помыслах, какой я была, обращаясь к Тебе. Жизнь могла бы подарить мне маленького брата, как Дени, или ребенка, как Дени, он был бы моим и разделял бы мою любовь. Боже, я буду любить его такой любовью, я люблю его такой любовью".
Затем в темноте комнаты ясно проступило лицо Дени, каким она видела его вечером - потрясенное, успокоенное, потерянное. Она заснула, повторяя: "Дени, Дени, Дени, мой маленький, ангел мой", одна и та же фраза в темноте, губы на прохладной стороне подушки: "Дени, Дени, Дени, мой маленький, ангел мой".
VIII
На следующий день в школе Дени пребывал в полной прострации, безучастный ко всему, но полный внутреннего нетерпения. При этом у него вдруг ни с того ни с сего возникало странное желание расплакаться. Пьеро, наверное, заболел - он не пришел в школу. Остальные на уроках бузили так же, как и раньше. Во время урока Наполеона Рамон повернулся к Дени и толкнул его локтем:
- Что на тебя сегодня нашло? Ты что, не с нами?
- Нет, - сказал Дени.
- Не хочешь развлечься?
- Нет, - сказал Дени.
- Ты что, подлизываешься?
- Нет, - сказал Дени.
- Так что же тогда?
- Тогда иди к черту!
На перемене он спустился во двор с остальными ребятами и постарался отвлечься, гоняя мяч. Но не думать о сестре Клотильде не мог. На уроках он спокойно работал. В тот вечер никто не поднял галдеж. Было тепло, и воспитатель велел открыть окна. Дени закончил задания намного раньше других и сидел, положив голову на руки и стараясь ни о чем не думать. С улицы доносились тысячи вечерних звуков. Колокол вдалеке, песня, шаги по тротуару, лай, лязг тормозов. Звуки убаюкивали мысли.
Было уже темно, когда он пришел в пансион с учебниками под мышкой. Консьержка остановила его и спросила, что ему нужно. Она была невысокой и бесформенной. С виду глупой. Дени ответил, что пришел заниматься латынью с сестрой Клотильдой.
- Третий этаж и направо, - сказала консьержка, - но сначала зайдите к настоятельнице. На первом этаже.
Дени пересек окаймленный каштанами двор, похожий на их школьный двор, и вошел в первый попавшийся коридор. Его шаги отдавались гулким эхом, как в церкви. На втором этаже он увидел монахиню, с которой уже встречался в больнице. Она объяснила ему, где находится класс сестры Клотильды. Прежде чем постучать, он посмотрел на свое отражение в стеклянной двери, ладонью пригладил волосы и потер зубы указательным пальцем.
Когда он вошел, сестра Клотильда за кафедрой проверяла работы. В глубине пустого класса сидела ученица, девочка в очках, примерно одного с ним возраста, и корпела над своим заданием. Горела только одна лампочка. Не поднимаясь с места, монахиня подозвала Дени жестом. Она улыбалась без напряжения, безмятежно, как в первый день. Когда он подошел, она, не отрываясь, смотрела на него несколько секунд, а потом сказала мягко:
- Добрый вечер, чудо природы.
- Добрый вечер, сестра. Я… я могу подождать за дверью, если хотите.
- Нет, иди садись. Ты был внизу у настоятельницы?
Она поднялась, показала ему парту в первом ряду, и он послушно уселся, положив перед собой учебники. Она говорила тихо, чтобы не мешать ученице в глубине класса, которая вернулась к своему заданию.
- Я спросил у какой-то сестры, - сказал Дени. - Она проходила по коридору.
- В следующий раз, пойди представься настоятельнице. Она удивится, что ты не пришел ей представиться.
Теперь сестра Клотильда стояла перед ним. Она снова молча несколько секунд смотрела на него, а затем неожиданно рассмеялась. Взяла одну из книг Дени - грамматику Дебове - и перелистала ее. Увидела, что он рисует рожицы на полях.
- Вы мне звонили? - спросил Дени.
- Ой!
Она прикрыла рот рукой, стараясь подавить смех и сказала:
- Знаешь, что? Сегодня утром я делала покупки для пансиона, не знаю, что у меня с головой, но я отдала им твою пятифранковую купюру с номером телефона!
Она закончила фразу, глядя в глаза Дени, и покраснела. И тут же снова стала быстро перелистывать учебник. Через минуту молчание прервала ученица в очках:
- Сестра, я закончила.
- Хорошо, Франсуаза. Положите тетрадку мне на стол.
Прежде чем выйти, Франсуаза сняла с вешалки возле двери темно-синее пальто. Надевая его, она смотрела на Дени и улыбалась ему, как товарищу по несчастью, указывая глазами на сестру Клотильду, которая стояла к ней спиной.
Когда они остались наедине, монахиня обошла скамейку, не переставая листать книгу, и села рядом с Дени. Она разгладила страницу ладонью.
- Попробуем перевести?
Дени поморщился.
- Знаете, я пас!
Смирившись, она закрыла книгу. Не отрывая взгляда от своих рук, лежащих на столе, она спросила его, чем он занимался сегодня.
- Думал о вас.
Она попыталась засмеяться, по-прежнему не глядя на него.
- Но не все же время?
- Все время, - ответил Дени.
Наконец она посмотрела на него - взгляд ее словно колебался, прежде чем столкнуться с его взглядом, - и произнесла:
- Не нужно.
- А вы обо мне никогда не думаете?
- Почему же. Но я… думаю, - сказала она устало.
- А что вы думаете?
- Думаю о том, что ты делаешь, что говоришь. Не знаю.
- Я говорю много глупостей?
Сестра Клотильда слегка пожала плечами - она стояла перед ним, стройная, в белом платье и в накидке с ровными складками.
- Нет. Не думаю. Я так не воспринимаю.
Она снова отвела глаза. Дени почувствовал неловкость - неподвижность угнетала его. Поскольку он не знал, что сказать, то невольно придвинулся к сестре Клотильде, словно хотел прижаться лбом к ее плечу, но она, будто предугадав его жест, живо отстранилась. Затем, взглянув на него, тотчас же пожалела о своей поспешности. Она притянула к себе голову Дени и гладила его по волосам, по щеке своей нежной рукой, гладила молча, пока он не повернулся, чтобы дотронуться губами до ее ладони. Она не отдернула руку, он услышал только, как она прошептала что-то умоляющее, что именно - он не понял.
Потом отстранилась, встала. Попыталась улыбнуться. Чтобы овладеть собой, подошла к щитку рядом с дверью и включила остальные лампочки. Под ярким светом сестра Клотильда повернулась к Дени, и они долго и молча смотрели друг на друга с расстояния в несколько шагов.
Позднее она рассказала ему, что в тот вечер в своей комнате в пансионе, после долгой молитвы и слез, она изо всех сил ударила себя металлической линейкой по левой ладони, куда он поцеловал ее.
От боли, от внезапного помрачения рассудка, она машинально поднесла руку ко рту. Тогда она осознала, что ее губы прижались туда, где были губы Дени, теперь она касалась его рта и, не дав себе опомниться, она поцеловала свою руку.
Когда Дени вернулся домой, родители уже волновались, и ему пришлось несколько раз повторить свои оправдания: сестра Клотильда занималась с ним.
- А, - сказала мать, - а кто это, сестра Клотильда?
- Монашка из пансиона Святой Жанны д’Арк. Я с ней познакомился в больнице.
- Хорошо, - сказал отец, - но сколько она берет за урок?
- Сколько берет?
- Ну да, в час?
- Она не берет денег.
- Совсем?
- Да.
- Повезло, - сказал отец.
И снова погрузился в газету.
Дени пошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Им овладела такая неудержимая радость, что он боялся, как бы она не выплеснулась наружу. Сестра Клотильда была его другом на веки вечные. Он мог целовать ее, быть рядом. Он сможет видеть ее так часто, как захочет. Больше не придется ждать. Если бы так - завтрашний день будет тянуться бесконечно. Воистину, бесконечно.
"Посмотрим. Завтра урок Белона. Новое выражение: небелоносимо. После Белона - самостоятельные занятия. Хорошо. Потом завтрак. Потом перемена. Тем хуже. Потом английский. Потом математика. Это самое трудное. Потом перемена. Еще хуже. Потом самостоятельные занятия. Два с половиной часа самостоятельных занятий. Но наверняка все начнут бузить! А потом, уже скоро - она.
Я ей скажу, как много я о ней думаю. Я ей все скажу. Скажу, что мне нравится, когда она рядом. Я ей скажу…
Но нет. Ничего ей не скажу. Я ее поцелую, я ее поцелую и ничегошеньки ей не скажу".
День завтрашний. Урок греческого. По крайней мере, это называется уроком греческого. На самом деле, это не урок. Есть только парты, кафедра и стоящий на ней учитель в старой сутане, а остальное - демоны и адский грохот.
- Ты собираешься проснуться сегодня? - спрашивает Рамон.
- Да, - отвечает Дени.
- У тебя довольный вид.
- Да, - говорит Дени.
- А вчера ты не был доволен?
- Был, - говорит Дени.
- Так что же тогда?
- Тогда иди к черту!
Рамон в шутку борется с Дени. Пьеро кидает бумажные шарики, целясь в доску.
- Ребиа и Летеран, вон из класса!
Вместе громко:
- Нет, отец.
- Нет, вы только на них посмотрите!
Отец Белон призывает к порядку остальных. Пытается призвать. Остальные не умолкают. В глубине класса сидит Жаки.
- Кто будет играть в крестики?! - кричит Жаки.
- Рено, из класса!!!
- Нет, отец.
И остальные:
- Он ничего не сделал, это несправедливо!
Отец Белон, уже весь красный, глотает слюну и свой волдырь за щекой.
- Рено - из класса, или я сам уйду.
И Рено великодушно:
- Идите, отец, разрешаю.
Оглушительный раскат хохота, безумство продолжается.
- Ты был с ней вчера? - спрашивает Пьеро чуть слышно.
- В пансионе, - отвечает Дени.
- Можно подумать, что ты влюбился.
Дени крутит пальцем у виска:
- А ты чуть-чуть не того?.. Влюбиться в монашку?
- И все-таки так можно подумать.
- Она славная.
- Понимаю. Прифен мне тоже это сказал.
- Прифен?
- Да.
Дени выпрямляется, идет прямо к окну, возле которого сидит Прифен. Прифен с улыбкой наблюдает за беспорядком в классе.
- Эй, ты!
- Что?
Пара затрещин. Прифен встает, несмело отталкивает Дени. Еще пара.
- Прифена поколотили! - кричит Рамон.
Остальные топают ногами.
- Что я тебе сделал? - рыдает Прифен.
- Ничего, - говорит Дени.
И новая порция затрещин. Отец Белон вцепляется в Дени и оттаскивает его.
- Убийца, убийца! - кричат остальные.
Дени вырывается, становится в боксерскую стойку перед священником и получает обычное приказание:
- Летеран, вон из класса!
Все остальные хором:
- Нет, отец!
Дени спокойно возвращается на свое место.
- Зачем ты это сделал? - спрашивает Пьеро среди гама и смеха.
- Тебя это касается?
- Нет, но ты ведешь себя как подонок.
- Он не должен до нее дотрагиваться. Она моя, а потом мне нравится бить святого недотрогу.
- Кто это - твоя? - спрашивает Косонье, перебивая Пьеро.
- Не суй свой нос…
- Интересно было бы узнать.
- Отстань, - говорит Пьеро. - Тебя это не касается.
И в ту же минуту Гавеньян в дверях:
- Двадцать два, Гаргантюа.
Тишина. Отец Белон возвращается на кафедру.
- Страница двадцать два, - говорит он.
Все открывают нужную страницу, и отец Белон улыбается. Он доволен.
День тянулся долго, несмотря на всякие происшествия во время самостоятельных занятий. Косонье пришла идея засунуть двухфранковую монетку в электрический выключатель. Когда воспитатель велел Прифену зажечь свет, раздался щелчок, но свет не зажегся. Прифен пожал плечами и вернулся на место.
Постепенно темнело, комната наполнилась тенями. Начались разговоры. Марионетка, взгромоздившись на стол, проверял лампочки, в ярости повторяя: "Еще минутка, это, наверное, короткое замыкание". Когда стало совсем темно, некоторые ученики начали чиркать спичками, а другие пробираться между партами, чтобы ущипнуть неприятеля. Потом пошли за префектом, который, разумеется, знал этот старый фокус и вытащил монетку из выключателя. Конечно, найти виновного оказалось невозможно. Хорошо, тогда накажут всех. Три дня без перемены. Оставаться в классе. И все-таки Косонье пришла в голову отличная мысль.
После уроков Дени не стал ждать Пьеро и припустил бегом. Было почти по-летнему тепло. В ручейках, струящихся вдоль тротуара, перешептывались пузырьки. Позже Дени с необъяснимой ясностью будет вспоминать эту незначительную деталь. Будет вспоминать, как однажды вечером он замедлил свой бег сквозь время, испытывая нетерпение оттого, что теряет драгоценные секунды, чтобы рассмотреть пузырьки на поверхности ручейка.
IX
Выходя из школы, Дени думал только о встрече с сестрой Клотильдой. Над городом сияло весеннее небо. Кругом солнце и девушки в легких платьях. На террасах кафе парни читали спортивные газеты или болтали с приятелями. В порту, куда сходились улицы, на воде между причалами ослепительно блестели масляные пятна.
Казалось, все дремлет в этом теплом сиянии. Даже стрелки на городских часах замедляли бег по своему кругу.
И вот наконец, на самом исходе дня, наступали эти минуты. Сестра Клотильда сидела возле Дени, держа в ладонях его лицо, и тихонько говорила с ним. Ему не нужно было ничего другого. Только слышать ее, видеть ее. Ее голос был ласковым и нежным, когда она обращалась к Дени. Он тоже хотел бы сказать ей о том, что думает, так же просто, как и она, но у него это не получалось - ну что ж, теперь собственное молчание его уже не смущало. Он прижимался лицом к плечу монахини и чувствовал, как ее руки касаются его щеки, ерошат волосы.
И после расставания они оставались друг с другом. Она по-прежнему думала о нем. Вечером наступало раскаяние, молитвы, после которых не становилось легче до тех пор, пока она не засыпала беспокойным сном. Мысль о том, что она не должна видеть его, уже не появлялась. Ее весна была слишком буйной, слишком жаркой, слишком внезапной и неутолимой. Ее весна становилась для нее важнее, чем жизнь. Она молилась, и он вошел в ее молитвы. Он захватывал все. "Я люблю его как сына, - говорила она себе, - я люблю его, как мать любит сына". Но это не убеждало и не успокаивало ее.
Дени тоже в мыслях оставался с ней. Внешняя жизнь перестала вызывать у него интерес: сперва он ждал, когда закончится ночь, потом - когда закончится день. Ожидание оставляло его ко всему безучастным. Днем жизнь словно проваливалась в пустоту, как проваливалась она в пустоту ночью. Жизнь - это вечерние минуты в пустом классе, когда ее руки по-матерински гладят его лицо. И ничего более. Жизнь - это белое платье, шелест этого платья, тепло плеча, исходящее от сестры Клотильды благоухание.
Супруги Летеран слегка волновались из-за поздних возвращений сына, но были счастливы, что он соизволил сделать над собой усилие ради экзаменов. Оценки его пока оставались прежними, но мсье Летеран считал, что усердие даст о себе знать позднее. Кроме того, Дени стал спокойнее. Через день он ходил по вечерам в пансион и проводил полчаса - слишком коротких полчаса - рядом с ней.
Когда тетка Дени в один из четвергов заглянула к сестре на чашку кофе, то заметила, что племянник сильно изменился.
- Что в нем изменилось? - спросила мадам Летеран с удивлением.
- Ну, прежде всего, он вырос.
- Это понятно.
- Да, но появилось что-то особенное во взгляде.
- А-а…
- Возможно, просто весна. В его возрасте…
Мадам Летеран в ужасе вытаращила глаза. Весна!!!
- Дени еще нет четырнадцати, он об этих глупостях не думает. Ты с ума сошла!
- Уверяю тебя, он меняется. Ты просто видишь его каждый день и поэтому не замечаешь. Он и разговаривает не так, как раньше.
- Перестань!
- Уверяю тебя. Говорит медленнее и не так отрывисто. Не знаю, но в нем появилось что-то новое. Я абсолютно убеждена в этом.
- Он растет, только и всего, - сказала мадам Летеран.
Она поднялась и позвала Дени, укрывшегося в своей комнате. Он пришел с натянутой улыбкой на лице.
- Не хочешь печенья, мой дорогой?
- Хочу.
Она заставила его сесть.