- Ведь что губит командира? - разглагольствовал между тем прапорщик. - Его губят пьянство, воровство и женщины. Не пей, не гуляй, не воруй. А ты как раз собирался распивать спиртные напитки, да еще и в неслужебное время. Один. Это отягчает.
- Ы-ы-ы… - майор напрягся.
- Лежать! - автомат звякнул; по реакции Здун понял, что противник ему попался непростой. - Надо же: ему говорят, как человеку, а он и ухом не моргает. Так не пойдет. Здесь вам быстро отвыкнут водку пьянствовать и безобразия нарушать.
Майору надоел этот цирк, и он спросил устало:
- Вздремнуть можно?
- Да ради Бога. Хоть так, хоть на спине, хоть на боку. Только осторожно переворачивайся, без фокусов… Вот так. Правильный военнослужащий. Ему говорят "отбой", и он его исполняет. А попадись нерадивый? Ведь есть же еще и такие, к великому, конечно, сожалению. Напьются и ползают вокруг себя на четвереньках. Зачем же так? Ну выпил стакан, ну два, ну бутылку, две, - но зачем же напиваться? Или недостаточно ведут борьбу с внешним видом. Или взять нерачительное отношение к вверенному достоянию! Если положена сутодача - все, закон!..
Под баюкающий Вовин бубнеж Здун надеялся хоть немножко забыться, освежиться сном; черта с два! Злоба на неизвестно откуда взявшегося ханурика гнала а кровь адреналин, мозг быстро просчитывал варианты вызволения и расправы. Если вот с такого положения… попытаться подтянуть ногу… Та-ак… Рука - сюда… тихонько… тихонько…
Очередь снова прошла над головой.
В бараке стрекот ее разбудил полигонного солдатика Чоглокова. Он встал с кровати, толкнул напарника:
- Серега! Эй, Серега!
Костромич Федичкин, ефрейтор, разомкнул опухшие веки.
- Ч-че?..
- Стреляют, Серега! Только что очередь была.
- Н-ну и че? - ефрейтор нащупал рядом с койкой банку, поболтал: не осталась ли брага. - Ну и че?
- Дак эть это, Серега: кто был на стрельбах - уехали все. Чей ствол остался? Кто из него содит? Надо узнать.
- Ступай, узнавай. Только скорей за дверь уныривай, чтобы я успел ее плотнее зашпилить. Мне еще до дембеля дожить охота, - второй год пошел, ты что, шутишь?
- Дак это, Серега…
- Не станешь вникать - и ты доживешь. Тебя колышет эта стрельба? Сюда никто не ломится, пули не свистят. Свой воинский долг на сегодня мы выполнили. Значит, не вникай. Готовься к дальнейшей службе.
Он снова уронил голову на подушку. Чоглоков выглянул в забранное решетками окно: темь, звезды… Пошлепал к койке. Лег, и стал думать о другом.
Завтра должны прийти девки с питомника. Косоглазая Валька-Сикарга, Оксанка-Семиколенная. Эта, правда, немного хроменькая. Но, как сказал командир, тащсташнант Аплетин, увидав ее однажды: "На солдатский взгляд сойдет".
Вообще в армии служить можно. Особенно когда ты уже не дух и не торчок, а самый настоящий черпак. Как вот они с Серегой. Послали на полигон, отсыпали сухпаем жратвы - живи, не хочу! При еде, да со своей бражкой - х-ха!.. Ночами - целый барак твой, и все его окрестности. Мало - пойди на луг, или в лес, жги костер, развлекайся как хочешь.
Что бы он видел на Алтае, в своей деревне? Работать негде, денег нет, дом полон народу: родители, дедки-бабки, братья-сестры. Девки там тоже так просто не дадут: надо или жениться, или купить хорошим подарком, или взять силой. А ухлестнешь не за той - можно получить и кулаком в балабас, и ножом под ребро. Нет, в армии хорошо. Серега - городской, у него совсем другие дела, он твердо собрался в рэкетиры, и говорит, что не пропадет, друзья помогут. А кто поможет ему, Ванюшке Чоглокову? Здесь хорошо. Ну, стреляли под окном, - так ведь постреляли и перестали. Снова можно жить. Ваня сомкнул глаза, - и вдруг ему представилась Оксанка-Семиколенная в ужасающе развратной позе. Рука дернулась к паху, солдат скрылся под одеялом; вдруг тихо визгнул, корчась.
НЕ СОБЛЮДАЮЩИЕ ТЕХНИКУ БЕЗОПАСНОСТИ ВЛЕКУТ ЗА СОБОЙ ГИБЕЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЖЕРТВ
Душа измучена, истерзана, жизнь не удалась, - и тут еще эта падла… Да что они, суки, уговорились, что ли: кто лучше по нему выстрелит, кто больше унизит, кто больнее фуякнет по кумполу? Нет, так больше нельзя. Надо ломать кость. Ладно бы только черные, на них рефлекс наработан: Фергана, Баку, Карабах, Чечня… Ладно бы - свои, на них можно класть с прибором. Но вот когда уж из своих-то свои, родные - попробуй, вытерпи!
Лишь только поступил приказ о вывозе отряда с чеченской территории - майор Здун сдал командование заму и рванул в аэропорт. Не надеясь, конечно, на прямой: здесь только чудо могло помочь, а он не очень-то верил в чудеса в силу профессии и звания, - но до Москвы место нашлось, и то слава Богу. А в поезде, уже не в силах маяться от трехмесячного воздержания, уговорил-таки пожилую уже проводницу, - за деньги, понятно. "Ох ты! ох ты! - вскрикивала она под ним. - Легче, молодой!" Первый жар, вроде, затушил, - и все-таки домой летел на такси, зябко водя лопатками - в предвкушении, как разложит сейчас жену Нонку. Потом отлучится как бы на службу - и тем временем встретится с искусствоведкой Аллочкой и проведет с нею сеанс по полной программе. Есть еще Роза, завпроизводством в кафе… ну, та может оказаться занята. А вот Вера из садика, или Сусанка с центральной переговорной… тут было о чем подумать!
Открыв дверь своим ключом, Валерий ворвался в квартиру, - и оцепенел: за столом, судорожно запахнувшись краем скатерти, сидела по пояс голая жена; другой край скатерти тянул на себя, - все же осторожно, чтобы не упала бутылка, тарелки с салатом и студнем, - некий толстый, лысоватый мужик с голым задом, по обличью вроде бы даже и знакомый. Он не очень удивился, увидав хозяина, гостеприимно взмахнул рукою:
- Здорово, майор! Давай, присоединяйся. А ты оденься.
Нонка, словно мышь, шмыгнула в кухню. Мужик потянулся за трусами, и тогда открылся висящий на его стуле китель с капитанскими погонами и голубыми петлицами.
- Э, вот ты кто, - Валерий шагнул в комнату, протянул руку. - Ну, здорово. Какими судьбами, голубь?
Этого капитана он знал еще с прошлого лета, - тогда омоновцы сидели дома, кисли без больших дел, - и вот узнали, что авиаполк ищет для сражения достойную ему команду. Договорились, сыграли вничью, хоть и надеялись выиграть: у летунов тоже оказались среди ребят неплохие футболисты: быстрые, с хорошей реакцией. По прикидке - ОМОН гляделся все-таки выносливее, полк - техничнее, вот и вышло баш на баш. А капитан этот был судьей от господ военных. После матча они там выпили в полковом клубе, выпили, еще выпили… Потом оказались на квартире у Здуна: он сам, капитан, еще какой-то майор из батальона обеспечения. Тут они и легли, и проспали до следующего утра. Но пили на равных, и вряд ли в ту ночь капитанина мог о чем-то сговориться с Нонкой. Может, утром, когда майор ушел, а он бегал за водкой для похмелья? Выждал, когда муженек уйдет, и завис в беспощадном вираже.
- Ты не ломай голову, - сказал авиадеятель. - Просто купил позавчера поблизости бутылку; куда, думаю, податься? И вспомнил твою квартиру. Зашел, то-другое, выпили с Нонкой, ну а дальше - сам понимаешь…
Так. Еще того не легче.
- Ну что - расслабился теперь, отдохнул от семейной жизни? - спросил Здун, махнув стакан водки. - Давай, собирайся домой. Жена, детишки… нехорошо, дружок! А мы тут между собой тем временем разберемся.
- В принципе я холостой, - капитан кинул в рот жменю салата. - И мы договорились с Нонкой… короче, я остаюсь.
Не затуши в поезде самоотверженная проводница здуновского пожара - дело могло бы обернуться очень значительными потерями для всех фигурантов. Даже кровью. Даже большой кровью. Даже это… нет, не могу вымолвить, перехватывает дух. А тут майор лишь процедил:
- Да х-хрен с вами… Все равно не будет больше толку.
Выскочила откуда-то жена; тиснулась сзади к плечу тощей грудью, всхлипнула.
- Молчи, тварь, - он толкнул ее ладонью в лицо, поднялся. - Девчонка где?
- В с-садике…
- Тоже мамкино отродье, наплевать и забыть… Яблоко от яблони далеко не покатится. Имей, тварь, в виду: я к тебе больше не вернусь. Разводный документ передашь через отрядную канцелярию. Как вы его будете выправлять - меня не касается…
- Вале-ерий, - гудел капитан, вскидывая корткие толстые руки, - ну мы же мужики… еще плеснем, вздрогнем… жизнь такая, что ты тут скажешь!..
- Нет, надо идти… А то подопью, и уделаю обеих спецприемами: зачем это мне, вам надо?.. - Здун оглядел стены, горько усмехнулся: - Эх, квартирка, квартирка! Рвешь за тебя пуп, а в итоге… Ж-живите!!..
Сказать честно, в жилье он был неприхотлив: сказались казарма училища МВД, убогое жилье ваньки-взводного в конвойной роте, дымные, запущенные бараки точек-колоний, где служил, - а уж квартиру-то здесь, в Емелинске, ему дали лишь тогда, когда стал командиром ОМОНа. А жить в ней и совсем-то не пришлось: то туда надо ехать, то сюда… Опять казармы, бараки, какие-то холодные каменные строения, палатки, траншеи… Не расслабляться! Кованым ботинком в челюсть: получи, уголовная гнида! Автоматом по ребрам смаху: н-на, черножопый! Дубинкою по башке: а ну глянь, Валек, что в карманах у этой рвани!.. Сурово, но необходимо. Налей, ребя. За живых.
Так и куковал: то в отряде на свободной коечке, то у какой-нибудь любовницы, - он не уважал баб, трепал и использовал в любом виде, - но унижение, грубость, подавление личности вкупе с сильной потенцией - этому тоже есть любительницы, и они не переводились…
Но вот лежит он теперь носом в траву, кавалер ордена "За личное мужество" - а какой-то армейский проходимец мало того, что держит его под стволом собственного АКСУ, мало того, что подвергает всяческим насмешкам, - так еще и жрет купленное и запасенное им вино, заедает колбаской и огурцами, купленными на свои, майорские, омоновские!..
Никогда не было, и не будет в армии порядка. В МВД с этим делом все-таки получше: там издавна структуры компактнее, более рассчитанные на автономные режимы, плотнее сбиты, - можно каждого держать под доглядом. Разве на ихнем, эмвэдэвском полигоне, могла бы случиться подобная хренота? Которую в своей среде нельзя даже поведать как байку: вмиг лишишься всякого авторитета, а он, этот авторитет, даром не дается: вон, три дырки в теле. Да шрам от резаной раны на правой титьке - саданул ножом рецидивист Холин.
Но ихний полигон закрыли весной: отчасти по требованиям "зеленых", обнаруживших какие-то непорядки по экологическим делам, отчасти по жалобе фермера: вдруг оказалось, что родные органы отхватили целых шесть соток его земли! - а отчасти потому, что там и вправду десятками лет ничего не делалось, требовался основательный ремонт. Другой вопрос: на сколько лет он затянется? Вот и пришлось договариваться с вояками. А тут - у-у, гад… - Здун скрипнул зубами, глянул крутым глазом на своего пленителя. Тьма уже отступала; силуэт осоловевшего Вовы качался, бубнил, махал рукою (другую он все же держал возле спусковой скобы).
А как роскошно все было задумано! Оторваться от своих ничего не стоило, надо лишь сказаться - и никто не хватится командира отряда с его автоматом. И вина, и закуски - на целую ночь прекрасного одиночного пьянства в стогу, среди чистой травяной долины. Утренний сон, полезный для рваных нервов и хрипучей глотки. Отсюда, пахнущий росой и медовым сеном - в недальний жилмассив, известный как Зернохозяйство. Там живет в одном домике Светка, кличка Орангутан. Когда-то, еще курсантом (летние лагеря училища располагались в той стороне), Валерка посещал ее мать, Клаву Орангутан. Но информацию имел, от представителей все новых и новых выпусков, с которыми сводила судьба: так узнал, что Клава померла, опившись принесенной курсантами брагой, и дочь достойно заняла ее место. Ностальгия по курсантской юности и заставила майора вчера навестить знакомый домишко, и строго наказать Светке, чтобы ждала по утрянке, и надлежаще готовилась.
Вдруг человек, сидящий в стогу в форме прапорщика, встал и, подняв ствол, выпустил длинную очередь в сторону леса, опустошая рожок. Бросил оружие лежащему майору, и двинулся к еле заметной просеке - она выходила на шоссе, к городскому автобусу.
Здун взвился, и встал на раскоряченные, полусогнутые ногм. Поглядел на разоренное гнездо недруга: пустые бутылки, колбасная кожура, огрызки огурцов, разбитая кружечка, - и вытер слезы. Хотел кинуться вслед, расправиться с обидчиком, но - не вернешь ведь ни выпивки, ни закуски, ни времени! - хотя… хотя и оставлять подобные вещи безнаказанными нельзя ни в коем случае. Однако, глядя вслед спокойно, враскачку удаляющемуся прапорщику, майор твердо понимал, что последствия схватки могут быть непредсказуемы. Таких мужиков не больно возьмешь на приемы, есть в них что-то такое, что даже пули летят мимо, когда они прут танками, развернув плечи и тараща пьяные глаза. И он направил свои ноги в сторону жилмассива Зернохозяйство. Но более сильное желание побудило его замедлить шаги, а затем и вовсе остановиться. Здун сошел с тропки и присел в траве. Готовясь к завершению, он вынул из кармана камуфляжки листок с недавно полученным посланием Аллочки Мизяевой. Он часто получал от нее письма с изысканными стихами. Ну-ну…
Знай: та, что страстью сражена,
В любви сгорает,
гвоздикой огненной она
благоухает.Рубен Дарио
Легкое движение, взмах руки - и листок полетел в еще непросохшую траву.
ПРОСТЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ - ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ УТОНЧЕННЫХ НАТУР (О. Уайльд)
Утром, когда писатель Кошкодоев рассчитывался за гостиницу, администраторша отдала ему конверт:
- Вот, просила передать какая-то дама. Забежала чуть свет: "Ах, сделайте милость! Ах, не забудьте!" Такая вся из себя…
Коварный!.. В отблесках язвящего огня
Пронзенной, познанной оставил ты меня…Поль Валери
"Какая прелесть! - расслабленно умилился он. - Нет, лишь в глубинке можно столкнуться с подобной реакцией на краткую, мимолетную встречу!..".
Вадим Ильич еще задумался, стоя с листком в руке: выкинуть ли, или же приобщить к коллекции аналогичных посланий? Вдруг востребуется в процессе творчества. Скажем, какой-нибудь сыщик расстается с женщиной, и она ему отвечает… Нет, женщины сыщиков таких стихов не знают и не употребляют. Или, скажем, так: некая специалистка по космической биологии, предельно раскрепощенная сексуально, находится в дальнем рейсе на Фиолетовую планету, где обнаружен штамм, угрожающий уничтожить все разумные формы жизни во Вселенной. Нет, не все, не ищи легких путей в литературе. Лишь вертикально ходящие. Штамм в руках могучей банды чешуеперых. Захваченная ими ученая, беспрерывно насилуемая отвратительными монстрами, успевает в краткий промежуток между совокуплениями зашифровать результаты своих исследований. Шиш чешуеперым! А ключ - именно это двустишие - любимый человек, капитан межзвездного линкора, носит в кармане своей космической куртки. И он летит, пробиваясь сквозь галактические передряги, чтобы вырвать из плена эротичное сокровище и примерно наказать негодяев…
Здесь поток мыслей прервался: Кошкодоев смял листок и воровато бросил в урну: к нему приближалась Лизоля Конычева. Он вскинул руки, и слегка приобнял ее, умильно распустив лицо.
- Ах, милая! Я весь заждался!
- Неужели?
- Помилуйте: скакуны бьют копытами! Целых триста штук.
- Вы шутите. Почему триста?
- Как же! Мощность мотора моего экипажа.
Он еще раз оглядел ее. Как это там у Чейза?.. Ага: "Это была высокая девушка с довольно широкими плечами, узкими бедрами и длинными тонкими ногами… Ее большие зеленые глаза ярко блестели…".
Душа его пела. Он распахнул правую дверцу:
- Пр-рашу, медам!
- Мадмуазель, пожалуйста.
- О, пар-рдон!..
Писатель, сценарист, - значит, еще и киношник. Однако на этом поприще Лизоле приходилось иметь дело с такими мужиками… на их фоне Кошкодоев гляделся личностью мелкой и суетливой. И напрасно он надеялся скрыть свои намерения: все же на виду, голубчик! И не думай, и не рассчитывай, ничего тебе не отломится. Чтобы ради такого ососка она нарушила заветы Гуру, основой которых является стремление к состоянию чакраварти, а для этого нужно напрочь отринуть всякие чувственные радости.
Вскоре они покинули город, и полетели, низко стелясь над ухабистыми дорогами. Деревеньки по обочинам: где есть народ, а где и совсем нет. Пройдет человек, вглядишься - ан это дачник, отдыхающий. Мелкие прудишки, озерца, поля… Иногда впереди было так светло, так просторно - аж теснило сердце; иногда же по обеим сторонам стоял темный, высокий лес, пыльный от близости к дороге, - но и это было хорошо, всплывали воспоминания о грибах, малине, терпких густых травах, муравьиных кучах, о какой-нибудь поляне: хорошо лежалось на ней и смотрелось в зенит; губы покусывали жесткий стебелек…
- Вас ждут? - спросила Лизоля. - Наверно, в родных краях вы большой человек.
Писатель дернул щекой.
Лес кончился, и снова открылись поля по обе стороны от дороги.
- Через пять километров Потеряевка. Там отдыхает сейчас моя подруга. Надо бы навестить ее.
- Может быть, вместе?..
- Нет-нет. Это совсем не нужно.
- Значит, расстаемся?
- Ах, Господи! Свет так мал. Обязательно встретимся, обязательно.
"Ну, все, - подумал Кошкодоев. - Время "Ч". Теперь или никогда".
Он прижал машину к обочине, затормозил и выключил мотор.
- Устал, - сказал он. - Хочу размяться. Может быть, пройдемся… по тучным полям?
Конычева вышла, прихватив зачем-то сумочку. Еле заметная тропинка тянулась к далекому лесу. Они двинулись по ней, раздвигая высокую рожь. Скрылась машина за большими кустами; вдруг писатель окликнул спутницу. Она остановилась, - в тот же момент он обхватил ее сзади и принялся валить в рожь.
- Ой! - вскрикнула Лизоля. Энергичным рывком она освободилась от объятий, и ударила коварного злодея локтем в бок. Тот завалился, изумленно кашлянув. Она же, исполнясь непонятного восторга и упоения, бросилась бежать - почему-то не обратно к машине (возможно, оттого, что на том пути возился и пыхтел враг) - а дальше и дальше по тропке среди ржи, вглубь и ширь полей. Следом за нею, вскочив с колен, с душераздирающим воплем: "Эго-ой! Вр-решь, не уйде-ошь! Ой, девка, догоню, заголю, завалю-у!!.." - кинулся той же тропкою Кошкодоев. Так они бежали и бежали, покуда не исчезли совсем из всякого поля зрения.
Вскоре Кошкодоев вышел обратно на дорогу. Спутницы своей он, разумеется, не догнал: добежав до леса, она скрылась среди деревьев: попробуй, отыщи! Но - приятная усталость, пробежка по чистому воздуху, среди ржаных просторов… Нет, дорожные приключения питают если не душу, то тело. Или наоборот.
Возле его "Мерседеса" стояли двое парней: короткостриженых, в ярких футболках и джинсах.
- Эй, дядек! - сказал один из них. - Твоя тачка?
- Моя, - отвечал детективщик.
- Отдай, слушай? Зачем тебе такая? Купишь себе по масти: "Запорожец", или инвалидку.
Другой коротко хохотнул.
"Свинобыки, - подумал Вадим Ильич, наливаясь злобой. - Еще и шутят, дебилы".
- Мне весьма жаль, увы, что вы не можете вести себя достойно, - высокопарно начал он, и тут же сорвался на визг: - Как… как вы смеете?! Я… я писатель земли русской!!
- Не хочешь - как хочешь, - вздохнул парень. - Не стоишь ты ни такой машины, ни долгих разговоров.
Он достал из кармана макаровский пистолет, вытянул руку, и выстрелил дважды. Беднягу отбросило назад, он подпрыгнул, и упал на обочину, заливая лопухи кровью.