- Ладно, ребята, гуляйте. А я все-таки пойду…
Он оглянулся на них, выходя со двора. Цветные футболки близнецов, Галкин желтый батничек… Вслед доносилоь тихое пение:
- Перед ним красавица японка
Напевала песню о любви.
А когда закатывалось солнце
Долго целовалися они…
Свет в доме, где жил Опутя, не горел. Бяков постучал наугад в одну из двух дверей. Немного спустя скрипнула внутренняя дверь, и женский голос спросил:
- Вам кого?
- Опутин Николай здесь живет?
- Здесь. Только его нету дома. Уехал минут десять назад, не знаю куда. Машина остановилась, бабикнула, он оделся и ушел. А вы его товарищ?
- Ну… в-общем, так.
- Тогда и сами знаете, где искать.
Снова скрипнуло. Вася постоял под желтой лампочкою, и стал спускаться с крыльца. Теперь путь его лежал к избе Зинки Пху.
Зинка состояла на связи у старшего опера Илья Коркодинова; несмотря на предписываемую секретность отношений, об этом в городе знали, наверно, все. Подружки даже звали ее Потайная. Вообще Зинка была веселая пьяница и растопырка, у нее гужевались и командированные, и солдаты-дембеля, и отбывшие срок зеки. Она знала многих, ее знали многие - так что агентом могла быть довольно ценным. Бяков помнил ее избушку с зимы, когда пришлось выковыривать оттуда вновь ставшего на преступный путь Леню Бобика, укравшего из садика ящик майонеза.
Еще подходя к Зинкиной избе, он услыхал несущееся из нее разухабистое, на два голоса - мужской и женский - пение:
- Штоб она была симпат-тичная
И пердела, как паровоз!
Обязательно, обязательно
Штобы рыжий цвет волос!..
Вошел, не стучась, просто дернул дверную скобу.
Поперек кровати, спустив бриджи к сверкающим сапогам, раскинулся прапорщик Вова Поепаев. Зинка прыгала на нем сверху; оба при этом пели. Увидав оперативника, прапорщик вскинул ладонь в знак приветствия. Зинка обернулась и кивнула.
Вася сел к столу, налил пива из ополовиненной трехлитровой банки, хлебнул глоток, другой. Зинка с Вовой не прервали своего занятия. Вдруг песня грянула крещендо, и тут же Вова взревел быком.
После чего смахнул с себя наездницу, поднялся, натянул штаны; взял банку со стола, и чудовищным глотком опустошил ее. Продекламировал, махнув рукою:
- Однажды зимним вечерком
В борделе на Мещанской
Сошлись с расстриженным попом
Поэт, корнет уланский,
Московский модный молодец,
Подъячий из Сената,
Да третьей гильдии купец…
И исчез, - только брякнула калитка.
- Ты бы закрывалась, бесстыдница, - сказал Вася.
- С ним разве успеешь! - заголосила Зинка. - Он, как придет, так сразу… ничего не успеешь, а он уже… знай успевай, поворачивайся!..
- Надо все успевать, - поучительно молвил оперативник.
- Дак я разве не понимаю… - Зинка притихла. - Мне как… трусики надевать, или нет?..
- Вопрос неверный и неконкретный. Женщина у нас по Конституции - свободное существо, и только она сама вправе решать, надевать ей что-то, или нет. Или, наоборот, снимать. Тут все должно быть конкретно до предела. Вопрос должен ставиться так: желаете ли вы, гражданин, вступить со мною в акт совокупления? И действовать в соответствии с ответом. Так вот, я отвечаю: нет.
- Тогда я надену, можно?
- Почему же нет? Даже нужно.
- Н-но… А теперь что?
Пху уселась на табуретку по другую сторону стола, воззрилась на Васю.
- Вот какая, Зинаида, штука… Ты ведь знаешь, что музей ограбили?
- Ну как же!
- А то, что его заведующая пропала?
- Невеста ваша. Как же не знать!
- Пойдем дальше… Ты ведь ту ночь в райотделе провела?
- Ага. Меня Илья Степаныч оставил. Он меня с утра в ИВС хотел подсадить, к одной мохнатке. Которая в гостинице две шали стырила. Чтобы я ее на сознанку уговорила. А я выпивши была, да и домой далеко идти: дай, думаю, останусь, заночую в "байдарке". Поспала там, потом с Калямом в Ленкомнате в папки-мамки играли…
- Подожди. А рататуевский парень был?
- Я же говорю: спала. А как проснулась, мы с Калямом в Ленкомнату пошли, в папки-мамки играть. И вот, лежу под ним и слышу: кто-то вроде пришел. Потом встали, я и спрашиваю: кто это там ходит? А он: да это Никола Опутя, он в музей бегал, там сигнализация сфурычила. А сама я его не видела, уснула опять на стульях. Илье Степанычу сказала, правда, что ночью вроде выходили на сигнал, дак он меня наругал: это, мо, не твое и не мое дело, чего ты суешься? Кому надо, тот и разбирайся. Ну, не мое дак не мое…
- Вот, значит, как… - Вася разжал крепко сцепленные пальцы. - Вот, значит, как…
- Что еще: пока Калям свет не зажег, я подходила к окну, глянула на улку из-за шторочки. Дак вот: там около столба человек стоял. Кто - не знаю, не разглядела. Но стоял, это точно. Видно, с Опутей пришел, его и ждал.
- Задала ты мне, Зинуха, задачу, - оперативник перевел дыхание. - Это же… черт знает что…
- Что знала, то и сказала, - с достоинством отвечала бывшая супруга вьетнамского гражданина. - А кто врет, тот сам умрет.
- Ладно, ложись спать. Да закрывайся, а то опять какой-нибудь гость нагрянет.
- От вас закроешься! Последнюю дверь сломаете, окошки перебьете…
Какое хорошее лето. Над городком снова мерцали звезды и летали легкие ветерки. Куда теперь идти? Вася остановился, привалился к забору какого-то огорода. По идее - надо бы к Опуте. Если снова нет дома - дождаться, схватить мерзавца, и - в отдел. Это, безусловно, вариант. Конкретный. Но самый ли лучший? Почему этого Опутю прикрывают, к примеру, Помуевич с Калямом? Все замешаны в ограблении? Взяли втроем картину и булаву? Нет, там - есть что брать и покруглее: тот же склад… Однако его не тронули, а где-то без двадцати восемь этот рататуевский слуга заходил в музей, когда там была Зоя… Тут надо мотать, мотать и мотать. А с чего начинать? Есть ли смысл кидаться сейчас к Опуте? Тем более ночью, без наручников. Можно все испортить. Надо посоветоваться с утра с Тягучих, с начальником уголовки Семенищиным, все им рассказать, составить план, и по нему уж начать отработку… Допросить отдельно Зойку и Каляма, свести их на очную ставку. Калям вряд ли расколется, - ну, так ведь хоть что-то! Не сидеть же пеньками, надо работать, искать Зою. Главное - ее найти, провались он, этот музей, вместе со всеми причиндалами! А пока надо идти домой. Отдыхать. Завтра будет очень тяжелый день. Завтра он начнет с утра жучить эту свору.
Бяков жил в общежитии пуговичной фабрики: это был старый двухэтажный барак, как и большинство маловицынских казенных жилищ, - правда, с отоплением от фабричной котельной. Из родни у него остались лишь младшая сестра да тетка по материнской линии. Эта тетка и приютила их, когда мотоцикл с отцом и матерью раздавил пьяный тракторист. Но у нее самой были проблемы с личной жизнью, и она сдала ребят в детдом, там они и выросли. Сеструха потом окончила ПТУ на штукатура-маляра, вышла замуж за такого же бездомного, и они уехали в Чечню, в совхоз, где строителям сразу давали жилье. Она еще писала брату в милицейскую школу, но вот уже полтора года - ни звука. И не поедешь туда узнавать, что случилось, сдерут еще кожу, или повесят вниз головой. Прошлый год он просился туда с отрядом - отказали: здесь, мо, тоже своих проблем хватает. А тетка - тетка куда-то сгинула, в поисках своей личной жизни. И он очутился здесь в поисках своей жизни, протекающей в борьбе с разными неконкретными типами, мечтая найти в глубинке довольство и семейный покой.
Он мягко ступал по пыли, тяжелой в ожидании утренней влаги. И уже видел окна своей общаги: где темные, где светлые. Но так и не дошел до нее: парень, дыбающий у калитки дома, возле которого он проходил, вдруг развернулся за его спиною и ударил в голову чем-то мягким и оглушающим…
Очнулся он в полной темноте, и застонал от страшной боли в затылке. Тотчас легкие пальцы коснулись его лица, и тихий голос сказал:
- Лежи спокойно, Васенька. Все пройдет, пройдет…
- Зоя, Зоюшка! - встрепенулся он. - Зоя, Зоюшка! - встрепенулся он.
ТЕРЕМ ИНТУИТА
- Эй ты, кобра! - кричал вор Ничтяк, высунувшись из окна крячкинского дома. - Нашла клад, кобра непутняя?..
Крики его относились к Мелите Набуркиной, которая как раз шествовала мимо, щелкая каблуками по деревянному тротуару. Она негодующе вскидывала голову, и готова была испепелить взглядом мерзкого обидчика.
А Ничтяку было скучно, и он развлекался, как мог. Хозяин подошел сзади, глянул на улицу, вздохнул:
- Весь ты, парень, дурью измаялся… Шел бы лучше да помог ребятам: они как раз опил на крышу таскают, тяжелая работа!
- Не рабатывал, и не буду! - каркнул вор.
Зашумела, остановилась машина, кто-то взбежал на крыльцо. Крячкин прошел к двери, встал у засова.
- … Квартиранта твоего!.. - послышался голос. Ничтяк изменился в лице, узнав своего пленителя. Высунул в сени голову, кивнул обреченно.
- Н-ну и заняли вы тут оборону, - Опутя окинул взглядом большую горницу. - Ну, так ведь нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. Собирайтесь оба, надо прокатиться.
- Да ты кто такой?! - возмутился хозяин. - Чего пришел тут, заприказывал?!
- Не возникай, старичок, - ласково сказал ему Никола. - Зачем возникаешь? Ты не возникай.
- А то что?
- А то глазки выну.
Крячкин глянул на его бесстрастное лицо, короткую, ежиком, прическу, и потопал к выходу.
За рулем пропыленной "девятки" сидел Сивый.
- Кто же вашего босса сегодня бережет? - пробовал пошутить Ничтяк.
- Ты бы не за босса боялся… - обронил Опутя, и вор умолк.
В доме Эргарта их сразу провели в рататуевский кабинет. Митя был мрачен, неприветлив.
- Что мне с тобой делать, шкодник?! - сразу заорал он на вора. - В пруд кинуть с грузом, в асфальт закатать?.. Никакого проку от твоей наводки! А сколько ходов я по ней уже сделал, и все опасные!.. Нет обратно пути, понял, ты, хмырюга?!.. И все по твоей вине. Приласкать бы тебя горячим утюгом…
- Вы обождите, не грозитесь, - Крячкин вновь овладел собою, и обрел достоинство. - Давайте, во-первых, познакомимся. Мы ведь друг друга не знаем, верно? Что вы с Аликом-то разговариваете, чего от него хотите? Ему сказали - он делает. Сказал я - он одно делает, сказали вы - делает другое. Может быть, лучше так вопрос поставить: соединить умы, чтобы разнобою не было? Два-то всегда лучше, чем один.
- Может быть, может быть… - Рататуй внимательно оглядел старика. - Немного я о вас знаю… со слов Алика, понятно… Но думал, часом, что вы одного поля ягоды. Вы ведь вместе отбывали срок, там и познакомились?
- Мало ли что было… За что я сидел, теперь за это уж не судят. А за то, за что он сидел - будут судить всегда. Так что разница есть…
- О-о, вот какого полета вы птица! - в голосе хозяина послышалось уважение. - В таком случае, не грех и вправду вместе покумекать. Никола! Уведи этого Алика, и побудьте где-нибудь там, - он махнул рукою. - Мы тут пока чаи погоняем…
Но, включив самовар, достал из холодильника бутылку, налил в фужер и выпил залпом.
- Нервы устали! Далеко зашли с этим делом, а куда было деваться: и ставка высока, и отступать не хочется! Вы в курсе дела с этим портретом? Ах да, были наводчиком… Я не имел, к сожалению, возможностей для длительных, осторожных подходов к решению главного вопроса, - и переоценил, каюсь, свои возможности. Вас как зовут, кстати?
Крячкин поднялся, и они церемонно представились.
- Так вот: я думал, хранительница музея даст нам всю необходимую информацию. Мы задержали ее, и, э… подвергли некоторой обработке.
- Задержали? Зачем это?
- Во-первых, действовал фактор времени: я хотел, чтобы все произошло как можно быстрее. Во-вторых - с ней было бесполезно вести на свободе какие-либо беседы: уже на другой день об этом знал бы весь город. Я моментально засветился бы с головы до ног.
- Да куда же вы ее поселили?
- Э, - глаза Рататуя весело блеснули. - Жил в России такой золотой поэт, Игорек Северянин. Послушайте, что он сказал:
- Я, интуит с душой мимозовой,
Постиг бессмертия процесс.
В моей стране есть терем грезовый
Для намагниченных принцесс…
Так что… в тереме грезовом, голубчик… Но признаюсь откровенно: она ровным счетом ничего нам не сказала. И я ей поверил: она не знает. Сначала я думал так: или то, что указывает на картине место клада, недоступно дилетанту, вроде меня или вас, и может открыться лишь специалисту, или - к этой картине должен быть еще один ключ. Теперь у нас остался лишь последний вариант. Я правильно мыслю?
- Может быть.
- Н-да, что-то я разговорился… Теперь хотелось бы выслушать вашу версию. Как вы узнали о картине, что думаете обо всем этом… ну, вы же понимаете! Алик нам поведал кое-какие детали, но что его слушать - дурачка, воришку! Вы были его головой, поделитесь, а потом - объединимся, как два мыслителя…
- Ну вот что, - стул под Крячкиным тяжело заскрипел. - Не надо говорить мне умные слова и держать за дешевого фраера. Я вам не Алик. И куш мой такой: пятьдесят на пятьдесят. Причем имейте в виду: я себя страховать умею. В случае не то чтобы покушения, или убийства, - а даже простого подозрения с моей стороны по следу всей вашей команды двинется мой человек. От него не скроется ни один, даже в Антарктиде. Вот это прошу иметь в виду.
- А вдруг вы пустите его, чтобы изъять нашу часть клада? - спросил притихший Митя.
- Это не так просто, - усмехнулся Крячкин. - Передел собственности руками слуг - мероприятие исключительно опасное и чреватое. Вы ведь кажетесь грамотным человеком, должны знать историю. Только так: заказ - исполнение - выплата. Да что я вас, впрочем, учу! В вашем деле тоже умишко нужен.
- Иногда и меня поучить невредно. Тем более, что… есть, есть сложности!
- Какие же? - насторожился гость.
- С этой Зоей, завмузеем… Дело в том, что ее жених, лейтенант из местной уголовки, проявил вдруг ненужную прыть в ее поисках, вышел на непосредственных фигурантов, времени терять было некогда… в-общем, он теперь тоже у нас.
- Где? В "тереме грезовом"? Вместе с невестой?
Рататуй кивнул.
Потеряевский домовладелец задумался. Развел руками:
- Опасно, ребята, ходите, - да что же я могу сделать? Их судьба теперь в ваших руках, я туда мешаться не стану. Выпускать-то их тоже нельзя. Но вот какой я вам дам совет, и покончим с этим вопросом: убирайте уж скорее и этого мента, старого Урябьева. А то я про него много слышал: крутой мужик!
- Сразу, боюсь, не получится. Он же матерый профессионал, а у меня кто? Дилетанты, шмакодявки… Слушайте, а нельзя ли нанять вашего человека? Я бы хорошо с ним расплатился.
- Нет, это исключено, - Крячкин сделал резкий жест. - Все, кончен разговор. - Видно, ему было ведомо что-то, совершенно исключающее подобную сделку.
- Неужели же вы совсем, нисколько нас не боитесь? - удивился Митя. - Ведь в моей власти и самого вас упрятать так далеко, что вы не выберетесь.
- Да я таких бушлатом по зоне гонял, - сурово отвечал ветеран жизни. - А ты рискуешь, паренек. Я же сказал: страховка надежная. И суток не протянешь. Давай лучше дела решать, а не болтовней заниматься.
Совещание оказалось долгим, и выявило уйму вопросов, подлежащих уяснению. Вот из письма, например, которое Мелита поведала Люське-растопырке, выходит, что клад зарыт был в низине за селом, - именно там видел мужик горюющего над могилою дочери старого барина, оттуда прогнал его грозный казак, вскричав: "Куда прешь?! Пошел прочь, шишига!" Причем здесь тогда портрет? Ведь на нем не видно никаких следов той низины. В чем секрет? Дальше. Что удалось вытянуть от этой Зойки - так это то, что музейный портрет - никакой не подлинник, подлинника никто не видал, а - копия, сделанная специально приезжавшим в имение Потеряевых учителем губернской гимназии. Якобы есть где-то еще одна копия, гораздо искуснее этой, но где - ей лично неизвестно. И вообще она не искусствовед, а историк, в живописи разбирается очень приблизительно.
- Допустим, мы сейчас сконцентрируемся, соберемся с силами - и найдем вторую копию, - расуждал Митя Рататуй. - Что это нам даст?
- Да ничего! - молвил в ответ Крячкин. - К ней, это верно, должен быть еще один ключ, - а его у нас нет. Надо в низину спускаться, это вернее: клады без меток не оставляют.
МПАМБЕ УЕЗДНОГО МАСШТАБА
За долгую дорогу от Емелинска до Малого Вицына Мбумбу Околеле тихонько сжевал две булочки, сунутые ему румяным парнем, и сделался совершенно сыт. Сухомятка, ну и что? Ведь он был африканский негр, и привык обходиться без воды. Другие пассажиры автобуса, как и аэропортовского, глядели на него с боязнью, недоверием и любопытством. А один парень все оглядывался, и подмигивал, и тянулся, и кричал через головы, что тоже бывал в Греции по турпутевке. "Какая все же таинственная, непостижимая страна, какие удивительные люди со странным поведением!" - думал Мбумбу, вглядываясь то в громаду темного леса за окном, то в даль желто-зеленых полей.
На автостанции он сошел с автобуса, и огляделся.
Везде, сколько мог охватить взгляд, он видел приземистые одно- и двухэтажные дома с трубами наверху; то, что жилой пейзаж такой низкий, даже умилило его: совсем как в деревнях его племени! Только жители, несмотря на лето, одеты все же слишком тепло. Зато сколько деревьев, сколько зелени!
Он стал останавливать прохожих, и спрашивать:
- Пост, пост! Гдэ мэсто пост?
Но люди проходили, отмахивались и оглядывались боязливо: ну его к лешему, еще спросит чего-нибудь не такое! Все же две девочки-подростка подошли, оглядели и его самого, и необычайный наряд; пошептавшись, спросили:
- Вам какой пост-от нужен? Участковый, что ли?
- О да, йес! Писмо, телеграф, факс, марка!
Они переглянулись:
- Почта, что ли? - неуверенно сказала одна. - Ну дак это вот, - и показала на двухэтажный дом с вывескою: "Отделение связи".
Внутри отделения было тихо, сонно, пахло сургучом и еще чем-то горьковато-сладким. Эту тишину через какие-то паузы взрывал лишь женский визг из телефонной кабины:
- А он чего?! Но-но… но-но… но-но… Ты ему не верь. У меня тоже было. Тоже, говорю, было!.. Но-но… но-но… но-но…?? Ты под-думай! Каков артист! Нет, мой был покруче… Под снабженца работал: "Утю-тю, утю-тю…". А сам от алиментов скрывался. Я у него паспорт украла, показываю: "Это чего?" А он: "Ты зачем мой паспорт вытащила?!" - "Ты же у меня живешь! Я доложна знать!" Свалил, а наутро хватилась: часики унес, и кулон… Но-но… но-но… но-но…
Околеле подошел к окошечку и протянул листок бумаги, на котором написано было по-русски: "Афигнатофф Антон Борисовитщь. Пожалуста". Женщина в окошке подняла глаза на приезжего - и вдруг смертельно побледнела. Сорвалась и опрометью убежала в какую-то дверь. Оттуда они вышли уже втроем: эта, еще одна, и дама величественного вида с грубым лицом. Она сунула в окошко большую ладонь и скомандовала:
- Ваш паспорт!!
- Ай… я… я имэй виза, имэй пассэпоурт… бат ноу… нэ имэй…