Гришу завалили поручениями. Отлучиться из дома не было никакой возможности – не мог он лишить Викторию еще и своего крепкого плеча после всего, что она для него сделала. Да и потом, он чувствовал себя лучше, оттого что был занят делом и приносил какую-то пользу. Ему было приятно то, как полагается на него Виктория, с какой благодарностью смотрит на него и время от времени чмокает в щеку – что б мы без тебя делали! Все же лучше, чем, как сыч, торчать весь день на перроне, думал про себя Гриша и с молодецкой силой тягал, сдвигал, поднимал, уносил-приносил. В любую минуту могла появиться Марианна, и это придавало особое настроение тому, что он делал. С утра он побрился и надел новую, специально купленную футболку, которая туго очерчивала его бицепсы. Пусть видит, в какой он форме. И как ладно справляется с хозяйством. И как любят его в этом доме. Может, после этого ей расхочется скрывать их роман? Может, прямо сегодня они и объявят, что они вместе?
С праздничного обеда он все-таки улизнул. И не потому, что хотел проявить деликатность и дать Виктории вдоволь облобызать ненаглядного сыночка, а потому что к тому времени уже знал – она не приедет. Он узнал об этом случайно.
– Марьяша не приедет, – сказала Виктория старушке-матери.
– Вот-те здрасьте, – с неудовольствием откликнулась та. – Как так?
– Да вот так, звонила только что. Говорит, не могу, работа.
– Может, и правда, работа?
– Ой, мама, ну не смеши меня. Вечно какие-то дела себе насочиняет. Какая в субботу работа, ну ей-богу? Можно подумать, в этой стране кто-то работает в выходные!
– Так вон Саша ведь тоже на работу поехал.
– Ну! Саша это Саша…
Эта новость отправила в нокаут Гришу, который теперь сидел на кровати и смотрел в одну точку. Думать он не мог. Повисшая в голове пустота была ему хорошо знакома, он знал, что еще чуть-чуть, и она свалит его с ног, уложит на лопатки. Надо пробежаться, сказал он себе, чувствуя, что если не выйдет из комнаты сейчас, то ляжет на кровать и будет лежать до скончания века. Силой воли он заставил себя встать и надеть кроссовки.
– Ты куда?
– Я быстро, теть Вик. Пробегусь и обратно.
– Сейчас?! Мы уже за стол садимся!
– Вы начинайте без меня.
А он-то, дурак, решил, что у них все кончено. Ведь она не пустила его в дом, когда там был Гриша. И после бара он уехал куда-то на такси, а не пошел обратно в квартиру. Гриша посчитал, что все это указывает на то, что они расстались. Ведь говорила же Марианна, что со всем разберется. Оказывается нет. Как обычно, все было не так, как думал Гриша. Все было совсем по-другому.
Домой он пришел мокрый как черт.
– Гришенька! Ну слава богу. Давай скорей к столу! Наконец-то все в сборе. Знакомься, Герман, вот он наш студент. Григорий. Будущий архитектор.
Голова, склоненная над тарелкой, оторвалась от супа и повернулась к Грише, и тут же боязливо дернулась назад:
– Ты?..
У Гриши кровь бросилась в голову. Вот значит как! Теперь понятно, почему Марианна просила не говорить ничего Виктории. Значит, ей ничего неизвестно о том, что ее сыночек крутит роман с дочерью ее школьной подруги. Выходит, она и о квартире не знает. И о том, что он живет в Милане, а вовсе не в Швейцарии. Так это из-за него Марианна не приехала сегодня? А может, наоборот, приехала? Просто сюда решила не приходить? Может, они помирились? И сейчас она ждет его где-нибудь в отеле неподалеку? От этой мысли кулаки у Гриши сжались. Ему страшно захотелось снова дать ему в челюсть. На этот раз справа, для баланса.
– Что, опять драться полезешь? – он уже пришел в себя и смотрел с нахальной усмешкой.
– Что это значит? Вы что, знакомы? Герочка, в чем дело?
– Да так, мама, ни в чем.
Он вытер рот салфеткой, поднялся из-за стола, отошел к окну и встал, сложив руки на груди и сверля глазами Гришу. Теперь их отделяли друг от друга стол и сидящие за ним женщины – Виктория, старушка-мать и Моника, все как одна с недоумением наблюдающие за происходящим.
– Герочка, объясни нам в конце концов, что все это значит?
– Нет, мама, это ты мне лучше объясни, откуда он здесь взялся. Зачем вам этот нахлебник?
– Сынок, ну что ты такое говоришь!
– Что он делает в нашем доме?
– Гриша не чужой нам человек…
– Да?
– Ну конечно! Разве мы с папой стали бы принимать у себя абы кого…
– То есть он тут у вас живет. Ест, пьет. Девушек водит. Так, да?
– Герочка!
– Хорошо устроился. Молодец!
– Герман, прекрати сейчас же! – Виктория стукнула по столу и тоже встала. – Что это за разговор такой? Я тебя не узнаю!
– А вот и не прекращу. Я требую, чтобы он выметался из нашего дома. Сейчас же. Ты слышишь?
– Герман!
– Все нормально, теть Вик.
– Да как это нормально? Что нормально?!.
– Я уйду, не волнуйся. А ты пока расскажи матери, что ты делал два дня назад в Милане.
– В каком Милане? Кто, Герочка?
– Расскажи, расскажи. И про квартиру тоже расскажи.
– Про какую квартиру? Гриша, постой. Гриша! Что еще за квартира? Говори!
– Хорошая квартира. Большая. Дорогая. Вы у него вон спросите.
– Герман, ты что-то скрываешь? Что это за квартира? Герман! Я, кажется, тебя спрашиваю!
– Ну, говори, говори! Чего замолчал?
– Герман! Мама ждет. Что за квартира? Говори! Кто в ней живет?
– Марьяша.
– Марьяша? Но почему? Зачем? Разве ей не снимают квартиру на работе? Почему ты не сказал мне?
– Мама, ты все не так поняла!
– Как ты мог ничего не сказать мне?.. – Виктория прижала обе руки к груди и упала обратно на стул.
– Мама, пожалуйста! Мама! – он подбежал к матери и сел перед ней на корточки. – Все не так! Я тут вообще ни причем!
– Как! Ты! Мог?!.
– Да не слушай ты его! Он сам не знает, что говорит!
– Ну тогда ты скажи. Ну давай, скажи нам, что тут в конце концов происходит?
– Давай мы потом с тобой поговорим, хорошо?
– У тебя что, роман с ней?
– Ну конечно нет.
– Ты же всегда говорил, что она не в твоем вкусе?
– Все так, мама.
– Посмотри мне в глаза!
– Мама! Ну перестань.
– У Марьяши какие-то проблемы на работе?
– Да нет же.
– Ты держишь для нее квартиру?
– Мама…
– Ты был у нее два дня назад? В глаза мне смотри!
– Был…
– Ты был в Италии и ничего мне не сказал? – Да.
– Зачем ты к ней ездил?
– Надо было поговорить.
– Поговорить? О чем? О чем, я тебя спрашиваю?
– Мама, давай не сейчас, пожалуйста…
– Нет, сейчас!!. – она яростно ударила по столу, и в следующую же секунду в ответ раздался звучный короткий хлопок откуда-то из глубины комнат. Все переглянулись.
– Что это?
– А я скажу тебе, что это, – проворчала старушка. – Это твоя Моника опять банки плохо закрыла. Ну не умеет она закручивать, не умеет! Сколько раз я говорила…
Послышался стук, как будто что-то упало на пол.
– Саша! – произнесла Виктория побелевшими губами и опрометью кинулась в кабинет мужа. Все побежали следом. – Саша!.. А-ааа!..
В последовавшей затем кутерьме Гриша мало что сознавал. Помнил только, как повалилась на руки сыну Виктория и как сам он, Гриша, повинуясь какому-то наитию, стянул с себя футболку и с неизвестно откуда взявшейся уверенностью стал перевязывать рану, пытаясь остановить кровь. Прибежала с бинтами Моника. Гриша перевязывал наугад, широко заворачивая бинты через плечо и через туловище. Пальцы вязли в крови. Саша как будто не дышал, но Гриша почему-то знал, что он жив. Появились врачи, громкие и ладные. Бегом закатили носилки в карету скорой помощи и спросили, по-итальянски – кто будет сопровождать? С отцом поехал Герман. Уже из машины он крикнул Грише:
– Присмотри за матерью!
Потом были карабинеры, тоже шумные, громкоголосые. Улицу перед домом оцепили, кругом стояли и крутили беззвучными маяками полицейские машины. Пока Гриша мылся, старательно оттирая мочалкой запах крови, в ванную дважды стучали. Он наспех оделся, сбегал за паспортом, более или менее сносно объяснил, что приехал сюда учиться, и скоро был отпущен, сидел в своей комнате и ждал, когда все закончится. К вечеру в доме стихло. Виктория пришла в себя и, к удивлению Гриши, почти не плакала. Из больницы сообщали, что готовится операция. Это означало, что шанс выжить у Саши был, может, поэтому она держала себя в руках. Казалось, ее больше беспокоила старушка-мать – та и охнуть не успела, как уже лежала на диване, укутанная шалью и напоенная сердечными каплями, крестила воздух перед собой и на все лады бормотала "Отче наш". Виктория отошла от дивана, только когда убедилась, что старушка спит.
Вдвоем они пили чай. Гриша все ждал подходящего момента, чтобы отдать Виктории конверт, найденный на столе в кабинете. На нем было написано ее имя, и он догадывался, что это было прощальное письмо ее мужа. Он подумал, что должен спрятать его от чужих глаз – то ли знал это по фильмам, то ли сам так решил. На столе было еще кое-что. Из-под папки с бумагами прямо в Гришины руки упали знакомые листки, он даже вздрогнул от неожиданности. Это были его рисунки из Фьезоле. Вот Марианна смеется, откинув волосы до пола, из распахнутого платья выглядывает нарисованная всего тремя штрихами грудь; вот она голая сидит на стуле, прижав к себе ноги, а вот лежит в пучине простыней – это он рисовал утром, пока она спала… Он протянул конверт Виктории.
– Там было еще что-нибудь?
– Так, ерунда, мои рисунки…
– Твои рисунки? Откуда? Зачем ему? Он же никогда не интересовался этим. Даже в Уффици ни разу не был! Это ты ему дал? Когда?
Зря не соврал, подумал Гриша, вон она как распереживалась.
– Он случайно увидел. Ему понравились. Я дал… Так, ерунда. Я потом другие сделаю. Еще лучше. И вам подарю. В рамке.
– Ты мой хороший! – Она смахнула слезу и вскрыла конверт. Там был один лист, исписанный сверху донизу синей ручкой. – О господи, пожалуйста, прочти ты. Я ничего не вижу.
Гриша стал читать. "Дорогая моя. Нет, драгоценная. Верная жена моя Виктория! Простишь ли меня когда-нибудь… Разве я мог подумать, что все завершится вот так. Или мог? Я ведь, ты помнишь, никогда не уважал эту заграницу… Это она довела меня до этого. Я не про заграницу. Я про нее, про любовь мою последнюю… Пропал я из-за нее. Пропал с концами. Но не жалею. И ты меня жалеть не вздумай…". Написано было пафосно, сумбурно. Многое зачеркнуто и переписано заново, тут же на полях. Это было не составленное заранее послание, а сиюминутное выражение чувств, написанное, по всей видимости, в пылу нахлынувших эмоций. На словах "про любовь мою последнюю" Виктория посмотрела на Гришу пристальней и уселась поудобнее, приготовившись к чему-то. Но речь в письме пошла о делах, Гриша с трудом читал названия, которых он не понимал, их расшифровывала Виктория – одно оказалось яхтой, которую когда-то купили, другое городом, где стояла фабрика. Ясно было одно: все это необходимо будет продать или отдать за долги. "…Ты уж, прошу тебя, постарайся позаботиться о ней. Я знаю, ты добрая, ты мудрая женщина, ты выше всех этих моралистов, ты меня поймешь…".
– Так, стоп! О ком это он?
Гриша пожал плечами.
– Читай!
"…Ты уж постарайся оставить ей квартиру, девочке будет трудно без собственного жилья. Сама подумай, куда ей идти? Помнишь, как трудно тебе приходилось здесь первое время? А она, бедняжка, совсем одна остается, и это тоже по моей вине…"
– Ты посмотри! О сыне еще и слова не сказал, а об этой девице так и печется! Ну все, все, молчу. Читай.
"…Да, много сделано не так. И есть, о чем сожалеть, хотя я, ты знаешь, всегда ненавидел жалость. Бесполезная это штука, жалость. Жалей не жалей, ничего уже не поправишь. Но я не сказал тебе главного, кто она. Ты ее знаешь. Это…"
Тут Гриша запнулся и умолк.
– Это..? Ну, кто там? Говори, говори! Да не жалей ты меня, чего уж теперь. Тетя Вика и не такое на своем веку повидала. Ну? Ты чего, мой хороший, плохо тебе что ли? Ты чего побледнел-то так? Ну-ка давай сюда. Давай, давай. Тетя Вика сама сейчас все прочтет. Тетя Вика сильная. Так, где тут… Бедняжка совсем одна… Так… По моей вине, так… Вот. Это Ma… Ma… Не пойму что-то. Имя-то какое длинное, ну конечно, итальянское ж. Мар… Марселина? Маргарита? Ну, не Моника, это точно. И на том, как говорится, спасибо. Господи ты боже мой, не мог нормально написать! Как я теперь узнаю, кто это? Марли… Мэрли… Гриша! Ну чего ты молчишь? Ты-то разобрал или нет?
– Разобрал.
– И?
– Марианна.
– Что? Что за Марианна? Я такой не знаю.
– Это Марианна, теть Вик. Наша Марианна.
– Наша? Марьяша?! Да нет! Ну что ты чушь-то городишь!.. Нет, нет. Не может быть. Да и я бы знала. Да нет, не может этого быть! Подожди, ну как это… ты это серьезно что ли?..
Полночи Виктория ходила по комнате и причитала – вот ведь напасть какая, змею на груди пригрела, ни стыда у нее, ни совести, бывают же такие!.. Гриша сидел в оцепенении. Пил чай. Кажется, чем-то перекусил – настояла Виктория. Она то плакала, то грозилась уничтожить наглую обманщицу, то обещала не мстить, если муж останется жив. Как ты думаешь, она хоть немного любила его, спрашивала она у Гриши? Или все это только ради денег? Гриша молча мотал головой. Она сопоставляла факты, открывавшиеся ей теперь с новой стороны, и не подозревала, что Гриша делает ровно то же самое. От этих открытий обоим становилось плохо. Виктория вопила в голос, Гриша про себя. Так они встретили утро. Наконец ей позвонил сын. Операция прошла нормально, но никаких гарантий не давали. Слава богу, он жив, с облегчением вздохнула Виктория. И тут же переключилась на свое, на будничное. Звонила шоферу, чтобы послать его за сыном, ставила чай, собирала на стол, думала о наступающем дне, о том, как поедет в больницу, по пути заглянет в полицейский участок поставить какие-то подписи, а до того серьезно поговорит с Германом. Дел было невпроворот.
– Иди спать, мой дорогой, на тебе лица нет, – обняла она Гришу, который, в отличие от нее, не мог думать ни о чем другом.
Когда наутро он вышел из комнаты, Виктории уже не было дома. На это он и рассчитывал. На кровати он оставил для нее записку, а сам тихонько вышел через садовые ворота, прикрыл за собой калитку и покатил чемодан вниз, к набережной.
– Так ты знал? Об отце?
– Да.
– Давно?
– Мы с ней расстались из-за этого.
– Ты любил ее?
– Откуда я знаю… Может быть. Но она не из тех женщин, которые ищут любви. Ей не нужна любовь, ей нужны только деньги.
– И от тебя тоже?
– И от меня. И от тебя. И от отца. От всех. Ты покупал ей что-нибудь на Понте-Веккьо?
– Да.
– Вот видишь. Я тоже покупал ей там украшения. Давал денег на квартиру. Которую, оказывается, оплачивал отец. Если б не он, мне пришлось бы бросить Швейцарию. Я потратил на нее все, что мы с Ману накопили.
– Это твоя девушка?
– Невеста. Бывшая невеста. Мы с Эмануэлой собирались пожениться. Но появилась она, и все пошло к чертям… Мама до сих пор считает, что это Ману мне изменила.
– Поэтому приезжал к ней в Милан?
– Я знал, что она вытянет из отца все соки. И бросит, как только закончатся деньги.
– И что она тебе сказала?
– Ничего. Ты же видел. Она не слушала меня… Я сказал, что расскажу матери, если она не оставит отца. И ее матери тоже. Но она только посмеялась. Знала, что я не расскажу. Маму бы это убило.
Самолет поднял Гришу над Флоренцией. Внизу раскинулись терракотово-черепичные крыши, обрамленные голубой линией гор и облаков. Внутри у него все сжалось. Сколько раз он рисовал эти милые сердцу пейзажи! Сколько раз смотрел в это небо! Сколько надежд было связано с этими местами!..
Вот и Арно со своими мостами, и зелень парков, по которым он гулял. Прощайте теперь все! Он уезжает навсегда. А ведь собирался остаться здесь надолго. Думал, что этот город станет для него родным… Он вспомнил, как летел сюда, полный упоительных планов, с каким восторгом глядел на все и каким везунчиком чувствовал себя тогда. Он вдруг понял – и никак не мог поверить в это, – что с тех пор прошло всего два месяца. Ему казалось прошел год, два, целая вечность. Что теперь будет? Что за жизнь его ждет? Что ему делать по приезде в Москву, куда податься? Никто не ждет его возвращения раньше, чем через год. Нет ни одного человека на свете, который знал бы о том, что с ним произошло. Никто не подставит ему плечо в эту минуту, и никто не скажет, как теперь жить. Тогда-то Гриша и подумал обо мне.
Прошел год. После той операции Саша выжил. Как ни странно, свою роль в его спасении сыграл Гриша – врачи сказали, если б не первая помощь, они не довезли бы его и до больницы. Не знаю, правда, был ли этому рад Саша. После больницы он сильно сдал. Всю зиму не выходил из дома и в начале весны умер от остановки сердца. Я не знал об этом, пока однажды мне не позвонила Виктория и не предложила увидеться – она вернулась в Москву и жила теперь в крохотной квартирке, доставшейся ей от матери. Она рассказала, что дела их находятся в плачевном состоянии. Все, что они имели в Италии, пришлось отдать за долги, включая миланскую квартиру – ее-то банк забрал в первую очередь; сын оставил Швейцарию и нашел работу здесь, чтобы быть поближе к ней, к тому же, ее постигло еще одно несчастье, вслед за мужем умерла старушка-мать. Никто не знал почему, но старушка, всю жизнь недолюбливавшая зятя, вдруг разразилась раскаяниями. Называла себя виновницей его бед и все те месяцы, что Саша протянул после больницы, ухаживала за ним лучше всякой няньки, день и ночь молилась о его здоровье и просила прощения за что-то. В день, когда он умер, она объявила, что настал и ее черед. Прибралась в своих пожитках, попрощалась с дочерью, легла и больше не вставала. Родственники посчитали, что она пошатнулась головой от перемен, свалившихся на старости лет. Консультировались с врачами, те обещали со временем поставить ее на ноги, но старушка слово свое сдержала и на пятый день после похорон отошла следом за зятем. Все это сильно взволновало Викторию, но еще больше ее поразило то обстоятельство, что муж стрелялся из-за любви к другой женщине. Это до сих пор не давало ей покоя. Она даже у меня поинтересовалась, знал ли я что-нибудь о его романе. Я, разумеется, заверил ее, что ничего не знал. Только подумал про себя, что стрелялся Саша из-за долгов, а не из-за любви. Сколько лет с ним прожила и не знала, что он способен на такое глубокое чувство! – сказала она мне с таким видом, словно хотела показать, что гордится мужем, пусть и задним числом. Я не стал спорить, женщинам часто хочется верить в то, чего нет.
Что касается Гриши, он провел весь год в Москве, а следующим летом поступил в Болонский Университет и уехал учиться. С ним отправилась его подруга. Как-то в декабре, в канун рождественских праздников у итальянцев, он сообщил, что будет в Москве и хотел бы навестить меня. Настроение у него было самое что ни на есть благодушное – еще пока мы переписывались, выбирая день и место встречи, он упомянул, как благодарен мне за все, что я для него сделал, и растрогал мою жену до слез, написав со свойственной ему простотой "подумайте, что вам хочется в подарок из Италии, я найду это и привезу вам".