Все эти расчеты, замеры и тому подобное мы трое, Шнайдер, Шнур и я, закончили меньше чем за три дня, и за это время нашего первого пребывания в Берково мы имели возможность наблюдать довольно-таки разнузданное, чтобы не сказать - вконец аморальное, поведение солдат караульной роты во главе с пожилым лейтенантом и двумя фельдфебелями. Так как слухи о предстоящем тотальном отступлении, которые тогда уже не удавалось подавить, дошли и до этого глухого угла, боевой дух солдат с каждым днем падал все заметнее. Часто сюда попадали по ошибке отдельные подразделения, намеревавшиеся выйти к мосту по старым картам, нередко приезжали также машины с продовольствием или просто заблудившиеся группы солдат, так что под влиянием неизбежных слухов, шепотом передаваемых из уст в уста, лозунгом тех дней стало цинично-откровенное: "Спасайся, кто может!", а также ужасная, гибельная пословица: "Получи удовольствие от войны, мир будет намного хуже".
Обе эти фразы стали девизом солдат караульной роты, которые к тому же все время ждали, что их отзовут. С дочерью хозяйки пивной, ладно скроенной, светловолосой и грубоватой бабой, они в открытую предавались распутству, кроме нее нашлись и еще какие-то женщины, и я своими глазами видел, как много обмундирования и снаряжения со склада (а также, как я предполагаю, и оружия) сбывалось шнырявшим вокруг русским, которые приносили буквально мешки денег и каким-то таинственным образом сплавляли этот товар на сторону. Каждый вечер устраивались оргии, причем лейтенанта, который иногда пытался оказать слабое сопротивление, заставляли умолкнуть простым способом: ему подсовывали в постель самую привлекательную из женщин и старались побыстрее напоить до беспамятства.
На лицах солдат при всех этих бесчинствах была, однако, написана какая-то странная грусть, что доказывало наличие у них остатков добропорядочности. Вероятно, можно также сказать, что на плечи этих людей и вправду взвалили слишком много. И я не могу не добавить к сказанному, что довольно большая часть солдат не участвовала в этих оргиях. Ведь двое пьяных могут наделать больше шума, чем две сотни трезвых людей. Но все те, кто не принимал непосредственного участия в этом распутстве, были не в состоянии как-то активно ему воспрепятствовать, ибо все они страдали одной и той же страшной болезнью: тупой покорностью судьбе.
Сам я, как только мне удалось вновь связаться с вышестоящей инстанцией, доложил обо всех этих фактах, как положено по уставу, хотя понимал, что мне трудно будет представить доказательства. Ибо в то время было в порядке вещей, когда любое подразделение имело так называемое "черное" имущество, то есть имущество, доставшееся ему при каком-то отступлении, о чем оно никогда не докладывало наверх.
Кроме того, я сразу по возвращении представил начальству свои планы и расчеты, которые оно в свою очередь направило в отделы "Материальное обеспечение" и "Рабочая сила". Благодаря образцовой энергичности и оперативности нашего штаба нужные материалы и люди в течение восьми дней были не только выделены, но и прибыли на место или уже находились в пути. Помимо этого были отправлены четыре сборных барака для размещения рабочих, что, однако, оказалось излишним, поскольку за время моего отсутствия караульная рота была отозвана и ее помещения теперь находились в нашем распоряжении. Но так как было бы бессмысленно отправлять эти бараки обратно, они остались в Берково и очень пригодились для размещения рабочих во время строительства.
От группы армий "Юг" нам придали два танковых подразделения для охраны нашего внезапно ставшего столь важным объекта. Эти подразделения стояли примерно в двухстах метрах к северу и югу и должны были защищать нас как от возможных нападений с тыла, так и от возможных вторжений прорвавшихся русских частей с другого берега реки. И наконец, совсем небольшое подразделение заняло позицию вплотную за нами, так что мы, находясь под защитой своего рода предмостного укрепления, могли начать работы в установленный планом срок.
Должен здесь упомянуть, что среди нашего личного состава возникла довольно большая обеспокоенность, ибо отзыв караульной роты означал практически, что наша местность вновь стала театром военных действий, и на самом деле шум боя, который в последовавшие дни был слышен иногда сравнительно близко, а потом вновь достаточно далеко, доказывал, что мы находились где-то на передовом участке фронта.
Но пока все шло по плану. Включая "не поддающиеся предварительному учету" факты, как-то: уменьшение численности рабочих, исчезновение материалов, непредсказуемые помехи при строительстве, вроде дождя или большого мороза. Даже обветшалость сохранившихся опор оказалась опаснее, чем я предполагал, ибо при нашем первом осмотре я не мог тщательно обследовать все опоры вблизи, поскольку у нас не имелось лодки. Однако все это было предусмотрено расчетами, так что наша работа двигалась по плану. В самом начале я приказал арестовать хозяйку пивной вместе с дочерью и всем их окружением и потребовал прислать новых, проверенных девиц, кои и прибыли точно в срок и были размещены в одном из домов. Даже снабжение шнапсом и сигаретами наладилось, ибо по опыту многих лет мы знали, что эти в общем-то совсем недорогие вещи заметно продвигали вперед любой строительный проект. В конце концов нельзя же было ожидать трудового энтузиазма от согнанных на работы людей разных национальностей, если им не предоставить по крайней мере какие-то, хотя бы кажущиеся, материальные блага.
Итак, четырнадцать дней, отведенных на строительство, проходили согласно плану. Так что я могу рассказать разве что о слухах, которые ежедневно сообщали шоферы машин, доставлявших продовольствие: мол, всеобщее отступление (иногда они решались даже называть его бегством) уже идет полным ходом, большая часть войск ушла с правого берега Березины - наверху, по всей видимости, планируют оставить перед главными силами противника пустое пространство, а моста, расположенного юго-восточнее нашего, вероятно, будет достаточно для отступления. В общем - всякий деморализующий вздор, который я бы начисто пропускал мимо ушей, если бы он не содержал такой бунтарский заряд, что о нем было необходимо сообщить полиции. Я поддерживал непрерывную телефонную связь со своим штабом, сообщал сведения о ходе работ и чувствовал удовлетворение от того, что мне не приходилось возражать или протестовать против восстановления моста, поскольку, как было сказано выше, все шло по плану.
Хотя, раз уж я взял на себя обязательство сообщать только правду, мне придется сделать одну оговорку, меня тоже тревожил шум боя, который после первых восьми дней значительно приблизился, как нам казалось, и с этого дня все время приближался, а иногда даже как бы угрожал захлестнуть правый берег, где располагалась наша строительная площадка.
Случалось, что я разрешал некоторым отступавшим солдатам, если у них были на руках соответствующие документы или же их сопровождал офицер, перейти на тот берег по временным мосткам, проложенным вместо покрытия на мосту, поскольку жалел солдат, валившихся с ног от усталости, и не хотел без особой надобности заставлять их топать еще два километра вверх по течению. Но разрозненные группы солдат без командира или солдат-одиночек, выдававших себя за отставших от своей части, я неумолимо отправлял к мосту вверх по течению, так как знал, что там их всех проверят самым тщательным образом и ни одного беглеца, а тем более перебежчика не пропустят на тот берег. Мрачное молчание офицеров этих групп, из которых я за первые десять дней примерно восемь пропустил на тот берег, усилило во мне некий внутренний пессимизм, который я, естественно, никак не выказывал. Ведь благодаря ежедневной связи с Главным строительным штабом "Юго-Восток" я не нес личной ответственности за ход событий, а штаб неукоснительно требовал завершения восстановительных работ на мосту к указанному сроку.
Так все и шло вплоть до последнего дня, предусмотренного по плану. Еще за два дня до этого срока мы могли начать укладку готового настила из толстых просмоленных дубовых бревен, которые закреплялись особыми костылями. Эти бревна должны были обеспечить движение по мосту самых тяжелых машин и орудий. В тот последний день работа шла как по маслу. Ощущение близости конца работы придавало людям силы, а перспектива вскоре покинуть опасную зону - ибо грохот отдаленных боев теперь слышался круглые сутки - стимулировала их рвение.
Я приказал перенести по мосткам половину бревен на другой берег. Беря на себя этот риск, я предусмотрительно рассчитывал на вероятный успех этой меры, потому что в тот последний день она давала возможность начать укладку настила сразу с обоих концов моста. Таким образом мне удалось, независимо от вышеупомянутых стимулов, создать между двумя бригадами, выполнявшими эту работу, нечто вроде конкуренции, весьма полезной для дела, - своего рода соревнование, которое за мою многолетнюю деятельность убедительно доказало свою безусловную эффективность. Эту работу выполняли сто двадцать из еще остававшихся у меня рабочих, которых я разделил на две бригады по шестьдесят человек во главе со Шнуром и Шнайдером. Остальных восемьдесят - все прочие, как и предполагалось, так или иначе выбыли - я поставил на погрузку оставшихся материалов, инструментов, кухонного оборудования и прочего, ибо считал для себя делом чести доложить своему начальству о завершении строительства моста и о полной готовности к отходу.
К полудню этого последнего дня расстояние между бригадами настолько сократилось, что я мог совершенно спокойно продлить перерыв на полчаса (впрочем, как я выяснил позже, это шло вразрез с желанием рабочих, так как они предпочитали закончить работу без всяких перерывов, дабы избежать час от часу возрастающей опасности). Меня же очевидное рвение работников и их усталый вид настроили сочувственно, а сознание того, что мы приближаемся к завершению образцово рассчитанного и столь же образцово быстро и точно в срок проведенного строительства, наполнило гордостью. Кроме того, чины из Строительного управления, неоднократно инспектировавшие мою работу в сопровождении нескольких офицеров Главного штаба, известили меня о том, что крест за заслуги первой степени мне обеспечен.
После перерыва работа на мосту быстро продвигалась вперед, погрузка материалов тоже спорилась. Несколько машин я уже отправил.
Грохот боя все еще продолжался, только стал ближе и как бы грозно сконцентрировался в одном месте. Иногда до нас доносились не только разрывы снарядов тяжелых орудий, но и сами выстрелы. Все это было очень похоже на крайне нетерпеливый и настойчивый стук в дверь, которую собираются взорвать. Эти звуки, а также огонь стрелкового оружия и рокот танков сопровождали последние часы нашей работы, ничуть не мешая ей. Надо сказать, что и танки, охранявшие нас, - без какого-либо приказа, как я узнал позднее, - приготовились к отступлению, а их командиры - обер-лейтенант и капитан - молча следили за стройкой, вероятно, для того, чтобы иметь некоторую ясность относительно момента их возможного бегства.
Всерьез озадачил меня около трех часов дня только приезд на вездеходе молодого лейтенанта инженерных войск с двумя солдатами. Этот весьма приятный и разумный молодой человек заявил мне, что у него есть приказ в четыре часа взорвать мост. Этот приказ он может положить мне на стол, а его рассказ о событиях на фронте достаточно четко объяснял причины такого приказа. Отступление войск на другом берегу было почти завершено. Лишь одно небольшое подразделение получило приказ отвлечь на себя основные силы противника и создать впечатление мощного отпора, правда - лейтенант сообщил мне об этом доверительным тоном - подразделение было обречено на гибель, вот почему был спущен приказ в четыре часа взорвать оба моста, независимо от того, какая ситуация сложится к этому времени.
Появления двух войсковых колонн противника можно было ожидать у каждого моста не позднее половины пятого, и Командование сухопутными силами не сочло возможным предоставить оба моста для отступления нашим частям, еще ведущим бой, учитывая опасность, что они достанутся противнику и дадут ему возможность беспрепятственно продвигаться вперед. Поэтому и был дан приказ взорвать мост не позже четырех часов, а в случае необходимости и раньше. Однако взрывы следует произвести, только когда войска противника появятся в непосредственной близости от мостов. В нашем случае это уточнение было крайне неблагоприятным, так как на правом берегу Березины лес подступал почти к самой реке.
Для начала я вместе с лейтенантом осмотрел уже почти готовый мост, и он при этом первом осмотре, состоявшемся в три часа сорок пять минут, лично выбрал места, наиболее подходящие для закладывания взрывчатки. Кроме того, он явно был удивлен степенью готовности моста: ему было сказано и, насколько он знает, в штабы сражающихся частей также поступило сообщение, что на восстановление моста у Берково можно рассчитывать только через неделю. Это заявление убедительно объяснило мне тот удивительный факт, что пока еще ни одна войсковая часть не сделала даже попытки в полном составе перейти через мост. Ведь и в том состоянии, в котором мост находился в этот момент, он мог обеспечить переход на ту сторону реки даже моторизованных подразделений, а я, естественно, никому не отказал бы в этом.
Я немедленно вернулся в свой кабинет и в присутствии лейтенанта начал названивать в высшие инстанции. Первым делом - в Главный строительный штаб, там о взрыве ничего не знали. Значит, надо продолжать работы, пока этот приказ не будет отменен. Потом у меня ушло почти полчаса, чтобы по нарушенной линии связи дозвониться до Главного командования "Юго-Восток", где подтвердили приказ, полученный лейтенантом.
Я попал в весьма и весьма странное положение, тем более что все объяснения лейтенанта казались вполне убедительными; я многое отдал бы за то, чтобы закончить свою работу, однако, с другой стороны, мне вовсе не хотелось ставить на карту жизнь даже самого никчемного из моих людей хотя бы на одну-единственную минуту дольше, чем было приказано. Поэтому я опять приказал соединить меня с Главным строительным штабом, который, равно как и Главное командование, находился примерно в двухстах километрах к западу от нас. Начальник штаба довольно нетерпеливым тоном приказал мне продолжать стройку, хотя бы из принципа. Он заявил буквально следующее: "Нехорошо, что мы перед лицом столь гнетущих фактов отказываемся от всех наших принципов". Потом добавил, что с минуты на минуту ожидает связи с Главным командованием, дабы получить подтверждение приказа, полученного лейтенантом. И положил трубку. Было без десяти четыре. В четыре часа мост должен быть готов, а на другом берегу царила тревожная тишина. Настил моста был завершен - за исключением одного просвета размером примерно в три четверти метра. Он был бы закончен полностью минута в минуту. Ни один мой план никогда еще не оказывался ненадежным. Я в последний раз убедился в прочности бревен и костылей. Весь остальной материал за истекшее время был отгружен, и наготове стояли только несколько пустых грузовиков для рабочих. Их моторы уже работали, так как я назначил общий отъезд на пять минут пятого.
Двое рабочих из бригады Шнайдера закрепили последние костыли за несколько минут до четырех, а лейтенант уже начал прилаживать зарядные устройства, соединенные между собой бикфордовым шнуром. Сам лейтенант появился за минуту до четырех на середине моста, где я наблюдал за монтажом последних бревен, и попросил меня не закреплять их, поскольку именно это место оказалось наиболее удобным для закладки взрывчатки. Однако я не уступил, ведь я получил ясный и четкий приказ от своего начальника придерживаться наших принципов. Лейтенант удалился, пожав плечами, а я бросил последний взгляд на мост и направился вместе со Шнуром, Шнайдером и последними рабочими к нашей конторе, чтобы доложить наверх о том, что строительство моста в Берково завершено минута в минуту.
Но тут случилось нечто ужасное. В мертвой тишине на другом берегу из леса выскочили отступавшие солдаты, некоторые тащили на себе раненых, другие неслись сломя голову, несмотря на крайнюю усталость, с такого близкого расстояния видную на их лицах. Из леса выехали и машины. Все это мчалось, обезумев от страха, толпа все росла и росла и быстро приближалась к мосту, который бегущим, наверно, казался истинным воплощением надежды, тем более что я распорядился прикрепить на самом высоком месте шест с нацистским флагом в ознаменование окончания строительства.
А лейтенант со своими людьми в этот момент поспешно спустился с моста, показал мне, пожав плечами, на свои часы - было без пяти секунд четыре, а другой рукой - на несколько русских танков, стрелявших прямо в гущу бегущей толпы и грозно приближавшихся к мосту.
Сам я, когда увидел горящий бикфордов шнур, бросился в свою контору и велел срочно соединить меня с Главным строительным штабом "Юго-Восток". Но прежде, чем меня успели соединить, зазвонил мой телефон, я снял трубку и услышал голос моего начальника: немедленно прекратить строительство. А поскольку он хотел уже повесить трубку, я крикнул "Подождите!" и доложил, как положено: строительство моста закончено в соответствии с приказом минута в минуту. Но он уже ничего не слышал. Да и я чуть не оглох от ужасного грохота, с которым мост взлетел на воздух. Потом я зашагал к своей машине и велел остальным также двигаться в путь. Но никто не сможет от меня узнать, как выглядел мост у Берково после взрыва, потому что я ни разу не обернулся, хотя русские танки стреляли уже по домам поселка. И все же иногда мне чудится, будто я вижу все - и мост, и людей, бежавших из последних сил и сопротивлявшихся до конца, защищая нас, как того требует армейская дисциплина. И хотя я на самом деле их не видел, теперь я их вижу, вижу на их лицах страх перед смертью или пленом, а также ненависть к нам, которые ведь не сделали ничего, кроме того, что предписывал наш долг.
Перевод Е. Михелевич
Мертвые уже не повинуются
Лейтенант приказал всем лечь на лесной опушке, и мы залегли. Была весна, тишина вокруг, и мы знали, что война скоро кончится. У кого еще остался табак, закурили, у кого не осталось, попытались уснуть; все выдохлись - три дня шли полуголодные, в постоянных стычках. Стояла удивительная тишина, щебетали птицы, воздух был напоен нежностью, ласковой, влажной…
Внезапно лейтенант окликнул кого-то:
- Эй! - И еще раз громче: - Эй, вы! - Потом взбесился и заорал во всю глотку: - Эй, вы там, эй!
Мы разглядели того, к кому он обращался. По другую сторону лесной дороги сидел человек и спал. Прислонившись к дереву, самый обыкновенный серенький солдат дрых; его веснушчатое лицо сладко-сладко улыбалось, и мы подумали, что лейтенант сейчас спятит. Еще мы подумали, что спятил и дрыхнувший, так как лейтенант орал все громче, а солдат по-прежнему улыбался…
Закурившие перестали курить, задремавшие очнулись, а некоторые даже заулыбались. Была весна, нежная и ласковая, и мы знали, что война скоро кончится.
Лейтенант вдруг перестал орать, вскочил, в два прыжка пересек дорогу и ударил спящего по лицу.