Дончане, харьковчане приехали в Киев, расположились в ста метрах от галичан, у которых уже было все подготовлено, палки, биты, тысячи бутылок с горючей смесью дурно пахли, моча и даже фекалии по углам издавали отвратительный запах, да и сами бойцы были похожи на дикарей индийской пустыни. Зато у дончан, харьковчан были поставлены хорошие палатки, кухня, бутерброды, столы и маленькие столики, словом восточная интеллигенция показала галичанам, что она совсем не такая, как ее представляют нацисты галичане, называя быдлом и алкашами.
Поддавшись благодушию своего любимого президента, обитатели востока, демонтировали свой палаточный городок и разъехались по домам под бочок к женам и любовницам уже на третий день. Больше никто из них не приезжал. Президент был спокоен, и это спокойствие передавалось и его землякам.
А галичане не дремали. Они разослали во все крупные города юго-востока своих представителей, даже мальчишек школьного возраста с битами в руках, с заточенной арматурой, в масках, громкими голосами и небывалой решительностью. Города стали вздрагивать при появлении фашиствующих молодчиков: жители, старики и старухи, мужья и жены начали прятаться по углам, запирать двери квартир, несколько раз поворачивая ключ в замочной скважине и задавать себе вопрос: Боже, что происходит? Они бы, может и сказали: стоп, мальчики и эти мальчики дрогнули бы и побежали, но их, жителей миллионных городов, некому было организовать, не было вожака, а сами они разбредались как овцы, когда в стаде ни одного барана.
Галичане ожидали движение масс на Киев, ведь у них только четыре области, а у тех двадцать областей, да и города в несколько раз крупнее. И здесь они предусмотрели. Впрочем, не сами: дядя Cэм подсказал. Он составил план, этот план был засекреченный и передавался только выдающимся людям - Вальцманенко, Яйценюху, Паруубию, Трупчинову и любимцу Ярушу. За сто - двести километров от Киева они блокировали железные и шоссейные дороги и выставили боевиков на посты контроля, избивали прибывающих.
Галичане не жалели женщин. Они хорошо помнили, как после войны их вожак Степан Бандера, вспарsвал животы беременным женщинам, извлекал малышей уже живых, отрезал им головы и кидал на грудь матери. Мужчинам рубили уши, отсекали язык и собственными кишками привязывали жертву к дереву. Истинные рыцари двадцатого века.
Знал ли об этом президент Украины? Конечно, нет. Да и ему, похоже, было как-то все равно. Он ведь сделал более тяжкое преступление перед своим народом: послал безоружных мальчиков с легкими тонюсенькими палочками - дубинками против хорошо вооруженных боевиков бандеровцев, среди которых были и иностранные наемники. Да один Музычко чего стоит, он ведь воевал в Чечне, был накоротке с Масхадовым. И юноши погибали, как от холеры. Украинские врачи отказывали им в помощи. И президент не знал об этом. Грош цена такому президенту. Мальчики, которые его защищали, они безоружные стояли в несколько рядов, плотно прижавшесь друг к другу, и ждали удара кирпичом по голове, а то и битой. Их жгли коктейлями Молотова как сухую траву.
А Виктор Федорович в это время принимал принцессу, кривоногую красавицу Кэтрин Эштон. Она обнажала свои белоснежные клыки и повторяла одно и то же: демократик, демократик.
Он приказал подать чаю, потом кофе, потом шампанское, щедро улыбался, почему - то всякий раз жал ей и целовал руку, только в губы боялся, хотя Эштон и хотела этого. Еще бы такой гигант, такой красавец! Но она еще больше хотела, чтобы собеседника повесили, как можно скорее, чтоб этот демократик был подтвержден делом.
Она сидела у него в кабинете весь день. Ни один министр и даже сам Азаров не мог с ним связаться: было приказано ни с кем не соединять. А, между прочим, он мог в этот день принять ряд важных решений. Ну, хотя бы сходить, посмотреть на своих гибнущих в неравной борьбе бойцов, ведь все происходило рядом, три минуты ходьбы от его резиденции. Именно они, кого убивали и калечили, а позже косили снайперы, защищали президента от боевиков, которые могли ворваться в его апартаменты и отрезать голову не только ему, но и красавице Эштон.
Но все внимание даме. Он хотел ей понравиться, произвести впечатление доброго, гуманного президента, который не разрешит сделать ни единого выстрела по боевикам. Все как-то так обойдется. Одна капля крови стоит больше любой революции. А о том, что позже польются ручьи народной крови, он не думал, да и не мог думать, не дано было.
Наконец в восемь вечера красавица Эштон ушла. Она, в сопровождении своих слуг посеменила в американское посольство. Посол Пейта Джефри, такое же пугало огородное, как и она встретил ее высокомерно и даже не предложил сесть.
- Ну что, младшая сестра (Эштон англичанка), почему так долго, вы что делали вдвоем? Пироги пекли или в сауне грелись? Барак мне уже шесть раз звонил и спрашивал одно и то же: где баронесса Эштон? Что ты сделала с этим увальнем, задавила его? Говори, как есть, мне надо звонить в Вашингтон.
- Я его разложила, как это сказать по-русски…под лопатка.
- На лопатки, - поправил посол, хмурясь.
Тут снова раздался звонок телефона.
- Это мне.
- Нет, мне, - сказал посол, выхватывая трубку у красавицы.
- Черт тебя побери, - произнесла Эштон и расхохоталась.
- Бери трубку и отчитывайся, - произнес посол и сунул ей трубку в зубы.
- Я слушаю, господин президент. Янукович на лопатках. Но он нам нам еще нужен. Виктория Нудельман в Киев? Хорошо, хорошо, господин президент.
11
Елена Лукаш была на 17 лет моложе Стецьки, которая так полюбила польскую певицу Анну Герман, что присвоила себе ее имя и мужа заставила сменить свою фамилию. Елена Лукаш не стала менять ни своего имени, ни фамилии, она, в отличие от Стецьки, украшала свою фамилию сама собственной персоной.
Стецька привязалась к Януковичу давно, она искренне полюбила его, изменив философии бандерки, а точнее загнав эту философию внутрь до поры до времени. Бандеры Львовщины были в шоке от поступка своей землячки. Как это так, уроженка Колодрубы Львовской области, окончившая Львовский университет, якшается с москалем Януковичем? Да ее кастрировать надо. Она и сама так думала одно время, но сердцу не прикажешь, особенно женскому. Хорошо зная польский язык, она могла быть связующий между многочисленными родственниками и друзьями, живущими в Польше, а тут на тебе, москаля захотелось.
В молодости Стецька была миловидной женщиной, и вскоре после окончания университета вышла замуж, заставив мужа изменить свою фамилию на фамилию знаменитой польской певицы Анны Герман. Так и пошло. Имя певицы продолжало, вытеснив фамилию Стецька, чему Стецька всю жизнь радовалась.
Виктор Федорович, всегда отличавшийся скромностью, и не желал большего. Жена ему надоела хуже горькой редьки. А Стецька, как он ее называл, была нежной в постели, и казалась преданной, хотя на тайной встрече со своим земляком депутатом Яверовским объясняла свою измену так:
- Ну, шо я можу зробыть. Сердцу не прикажешь. Люблю я этого увальня, и не могу отказаться от его щедрости, хоть ты тресни. Однако я думаю, шо мои земляки бандеровцы должны быть рады, шо у них есть свой человек в другом лагере. Виктор Федорович у меня как на ладони, со всеми потрохами он у меня. Я на него имею влияние. Я могу решить любой вопрос. А в смысле передачи информации, я для вас, бандеровцев, просто клад. Вот и Черновол работает с Януковичем в одной команде по моей протекции. Уже два бандеровца в лагере врага. Так шо молитесь матке бозой. Пшел, пан Яверовский на женский … орган.
- Добже, - сказал Яверовский, депутат Верховной Рады с двадцатидвухлетним стажем, - а как же муж?
- Муж не для постели, разве ты не знаешь?
- Бардзо плохо, - почесал за ухом Яверовский. - У меня жена на шеснайдцать лет моложе. Я все время думаю, почему она меня к себе не подпускает. Бардзо плохо, бардзо плохо.
Бандеровцы все больше и больше распоясывались: шествовали по Киеву со знаменами, плакатами и другой фашистской символикой, а Анна Стецька гладила возлюбленного по лицу и говорила:
- Виктор Федорович, ты же украинец, хоть и восточный, но все же украинец. А галичане, кто? Украинцы. Так пусть мальчики, что шествуют по Киеву под знаменами Бандеры, выпустят пар. Покричат, пошумят и вернутся в свою Галичину, они ее любят, как свою мать родную.
- Ты думаешь? Ну если так, пусть пройдутся, мне от этого ни холодно, ни жарко.
Все было настолько хорошо, что Анна Стецька цвела и пахла. И все стали привыкать, что она, Анна Герман, великая певица, хоть и самозванка, а не какая-то там провинциалка Стецька Мецька.
Анна Герман сменила наряд и прилепила к этому наряду свою американскую улыбку. Правда с возрастом зубки начали чернеть, губки сделались тоньше, а мелкие морщинки на лице становились все глубже и длиннее. Все мы подвержены возрастному изменению; это отражается в походке, на лице, глазах и даже манере разговора. И борьба с этим злом бесполезна.
Виктор Федорович слабо на это обращал внимание, но однажды, а это было в 2004 году, когда он во втором туре выиграл выборы президента у Ющенко, но американцы наложили вето на его победу, среди адвокатов, защищавших его интересы в суде, оказалась прекрасная молодая дама Елена Лукаш. Он смотрел судебный процесс (судьям заплатила Америка пять миллионов долларов) и любовался ее фигурой и ее лицом. Он ни о чем таком, что думает мужчина, глядя на красивое личико и великолепную фигуру, в то время не думал, просто любовался, как картиной знаменитого художника. Он тогда "проиграл" выборы. Пять миллионов сделали свое дело, но Лену не забыл. Несколько позже он пригласил ее в свою команду. Лена стала чаще мелькать перед его глазами. Как и у Анны Герман, у нее был муж. Это и сковывало ее поведение, и давало ей свободу. Если у супруги есть любовник и она вдруг залетит, муж никогда не сможет обвинить ее в измене. А о том, что это может быть не его ребенок, даже во сне ему не может присниться. К тому же мы устроены так, что чем чаще мы отдаемся друг другу, чем чаще наши половые органы подвергаются массажу, тем они становятся лучше, а мы здоровее и крепче: улучшается сон, а психика достигает полного равновесия.
Поэтому Лена недолго мучила Виктора Федоровича, она только дважды отказала, а потом уступила. Виктор Федорович был просто порабощен в постели. Ни его супруга, ни Стецька Лене и в пятки не годились. Стецька сразу почувствовала что-то недоброе. Надо признать: она была неглупой женщиной, и все поняла. Но простить не могла. Давно известно, если хотите иметь врага, бросьте женщину. Это будет враг до конца жизни, она может быть тайным или явным врагом. Стецька выбрала первый вариант. Она поплакала и решила не конфликтовать так, чтоб все это видели и слышали. Она, брошенная, ушла в себя, а при встрече с Виктором Федоровичем, пыталась выжать из себя скупую улыбку.
Виктор Федорович был порядочным, слишком порядочным человеком и старался не обижать ее: он-то удалял ее от себя, то приближал. Дистанция была невелика: от резиденции президента до Верховной Рады. Стецька была то депутатом, народным избранником, то советником президента.
- Ты, Аннушка, выбирай, где тебе лучше: здесь у меня под боком, или в Верховной Раде? Все-таки мы с тобой в недавнем прошлом были близкими людьми.
- Мы и теперь близки. А что касается нежных чуйств, то вы просто поменяли меня на другую, более молодую сучку.
- О чем ты говоришь, Аннушка, да чтоб я…, да кто тебе такое мог сказать? А если сказали, то, знаешь: у президента всегда много завистников.
- Я сама все знаю. Каждая женщина обладает шестым чувством. Мужчины не отличаются этим качеством в такой степени как женщины, но я, к сожалению, однолюб. Я буду тебя любить и чужого, не своего, принадлежащего другой женщине. Ты…имеешь на это право, ты президент, а я всего лишь Анна Герман и то не певица.
Виктор Федорович сел и выписал ей чек на миллион долларов.
- Это тебе от меня подарок, - сказал он, передвигая чек по крышке стола к тому месту, где сидела Анна.
- Спасибо. Я знала: ты щедрая душа.
В тот же день она позвонила Яверовскому и назначила встречу.
- У меня новость, - сказала она. - Мой Витя, добрый человек…
- Каким он может быть добрым? О, матка боза, о чем ты говоришь? Он ни разу не посетил Галичину, ни разу не встретился с Музычко, нашим нацийональным героем, он не знает Яруша, будущего национального героя. А ты говоришь добжий.
- Да не тарахти ты, это тебе не зал заседаний Верховной Рады, - Анна достала чек. - Вот это тебе для Музычко и Яруша, будущих национальных героев.
- Добжий, добжий твой хахаль - махаль, - снова затараторил Яверовский. - В партии Музычко и Яруша, что воевали в Чечне и убивали русских оккупантов, как раз трудно с деньгами. Я свои великие творения публикую, а гонорары передаю им: жить на что-то надо. А ты, Аннушка, узнай, подпишет ли Янукович соглашение об ассоциации с Евросоюзом в Вильнюсе. Если нет - мы сообщаем в Вашингтон, у них есть план. Его свергнут.
- Не надо, он хороший. А какие у него намерения насчет подписания, я, конечно же, узнаю и доложу.
- Только не тяни с этим вопросом. Вначале разденься, а потом спрашивай, не позволяй ему ничего, пока не расскажет.
- Поздно уже. Он меня бросил, - сказала Анна и расплакалась.
12
На Майдане вдруг наступило затишье. Усилились морозы, потребовалось больше теплой одежды и спиртного. За эту нелегкую, но приятную работу взялся будущий министр народного хозяйства Кожемяко Олесь. Пока в Киеве можно было купить все, кроме дедушки - бабушки. Были бы деньги. А денег у путчистов было вдоволь. Когда кончались американские доллары, Вальцманенко получал команду: денег не жалеть, все окупится.
Грузовики с дровами заходили один за другим, их разгружали боевики, жгли костры, жарили рыбу, пили пиво, плясали и пели бандеровские песни. Три фуры зашли с провизией. Должно быть, это были американские фуры, или английские. По приказу из Вашингтона Евросоюз должен был посылать не только деньги, оружие, но и продовольствие.
В пять вечера уже начало смеркаться. К выступлению на сцене готовилась Руслана Ложичка, все грозившаяся сжечь себя, если новая революция не победит. Однако ее выступление не состоялось. На сцену вышли толстопузые, толстомордые, с бычьими шеями католические священники. Впереди шествовал Любомир Говнозар или Гузар, опираясь на плечи двух молодых священников, так как он, то ли в результате тучности, то ли, в результате плохого самочувствия не мог передвигаться сам.
- Благослови Господи бойцов - бандеровцев, - запел он, крестясь и размахивая кадилом.
- Пошел в задницу, жирная свинья, - сказал Дмитрий Яруш, руководитель Правого сектора. - Если москальская пуля продырявит башку, твое благословение не поможет.
- Помилуй боже рабов твоих, пришедших на эту площадь ради свержения президента Януковича, не подписавшего соглашения, аллилуйя, аллилуйя, - так же размахивая кадилом, произнес другой священник, едва стоявший на собственных ногах от непомерной тяжести жирного тела и нескольких стаканов спирта, крепостью в девяносто градусов. Худосочный архиепископ Филарет все пробивался на сцену, но Говнозар толкнул его могучим плечом, Филарет накрылся ногами и лежа запел: Благослови Господи наших бийцив, яки идуть на Московию утверждать нацийональные интересы - ы - ы…
Потом Говнозар держал речь. Он доказывал, что его Бог, Бог грекокатоликов, благословляет свой народ на борьбу с неверными православными христианами. И что эта битва, предстоящая битва, битва с москалями - священная битва. Вера должна быть одна и власть должна быть одна - вера католическая, власть американская, либо власть Евросоюза. А москалей надо убивать. В этом греха нет, поскольку убийцы - освободители, а убиенные грешники, им все равно царствия католического не видать.
Говнозар поцеловал крест, и священники тоже бросились целовать. Затем рабы божии, будущие убийцы последовали их примеру.
Шабаш служителей церкви, а точнее ведьм, продолжался до позднего вечера. Целование креста коснулось и толпы, торчащей на майдане. После целования, руководители майдана, будущие члены правительства, посетили палатку, где их ждала клубничка. Паруубий заранее закупил целую батарею проституток женского и мужского пола, и обряд скотского совокупления совершался на виду у всех, кто имел доступ в палатку любви. Все ожидали владыку Говнозара, но он не явился: от переедания и излишнего употребления алкоголя, его внутренности стали частично очищаться через рот, а достоинство ушло в мешочек настолько, что его нельзя было нащупать. Ни одна проститутка, ни украинская, ни американская не сумела бы им насладиться.
Будущий министр МВД Ваваков, так как в его жилах текла южная кровь, осчастливил трех проституток мужского пола и ушел обходить другие палатки.
В одной из палаток происходило то же самое. Только здесь в качестве проституток выступала Руслана Ложечка и другие артисты, чей талант был востребован только на Майдане.
- Ну, иди, что смотришь? - сказала Руслана, заголяя юбку.
Ваваков чмокнул ее в щеку, опустил руку ниже пупка, стал щупать, не расстегивая ширинки, но ничего там не нашел.
- Ложечка, в другой раз. Я только что троих обработал, - сказал он и повернулся к выходу.
Во всех палатках горел свет, царил гул, мат и раздавались вопли. У входа в палаточный городок стоял часовой. Вскоре появились два бойца. Они волокли третьего с кляпом во рту.
- Отпустите его! В чем его вина?
- Нейзя, будущий господин министр. Сам комендант Паруубий приказал пымать прохожего, сунуть ему кляп в рот и привести в гостиницу, где они почивают. Там ему Паруубий сунет несколько раз в задний проход, потом ему отрежут яйца и зашьют рот, дабы не пищал. Паруубий любит такие картины. Вчерась одного пымали, привели, привязали к ножке кровати, заставили стать на четвереньки, отрезали яму ягодицы и заставили съесть. И стал жевать, падло.
- А потом куда его дели?
- Выбросили и позвонили в Скорую, сказали: приезжайте, это беркут. Но скорая не приехала.
- Почему?
- У Паруубия со "Скорой" договор: лечить только раненых бандеровцев, а других - проходить мимо, либо лечить так, чтоб не выжили. Пять тышш долларов это стоило. Немало, правда?
- Отпустите! Я на свидание к девушке тороплюсь, - сказал парень, у которого выпал кляп изо рта.
- В этот раз подождет твоя пассия. У тебя есть ее номер телефона?
- Есть, - сказал парень.
- Тогда позвони и скажи ей, что ты больше никогда к ней не придешь.
- Вы шутите, должно быть.
- В каждой шутке есть доля правды, пойдем.