Пытка ожидания - покруче, чем на дыбе, особенно если на аборт ты идешь первый раз в жизни. К сожалению, иного способа прерывания беременности современная медицина пока не придумала.
О чем Глобус "точил лясы" с Клюквой, история умалчивает, но невзрачную болотную ягоду после "вправления мозгов" словно подменили. Она начала "вымачивать" такое… В считанные минуты передумала, видите ли, убивать "дитятко" в своем пропитанном насквозь грехом теле. Предыдущие грехи она, стало быть, замолит, а этот Господь ей не простит ни за какие молитвы.
- Одним больше, одним меньше, - робко попыталась Кристина, имея в виду астрономическую цифру "падений", поколебать невесть откуда взявшуюся убежденность соседки по палате. - Сама посуди, сколько у тебя еще будет этих… "заскоков".
Ответ начисто выбил Кристину из логической колеи:
- Пока есть еще возможность, надо ее использовать, сестра, покаяться. Сердцем чую, этот шанс - последний.
- Но беременность и роды сделают тебя абсолютно… профнепригодной, что ли… - не снижала Кристина свой натиск, - на что жить станешь? Насколько я знаю, бюллетени в вашей конторе не приветствуются. К тому же ты наверняка и водочку с пивком, и сигаретку с ментолом позволяла, будучи… с довеском. Не боишься, что на ребеночке скажется?
- На счет профнепригодности можешь волну не гнать: у меня есть кое-какие сбережения, да еще диплом воспитателя дошкольных учреждений. Сдюжу, не дрейфь!
- А как же батяня-комбат, а как же сутяги? - выдала Кристина последний свой козырь.
Вскочив неожиданно с постели, Клюква затопала ногами, замахала руками:
- Тебе не удастся сбить меня с пути истинного! Зря стараешься, сатанинская бестия! Сама летишь в пропасть, так и меня с собой прихватить хочешь? Не выйдет!
Короче, к вечеру смущенная и ничего не понимающая Кристина осталась в палате одна. Проститутку выписали.
Ночью девушка, как ни пыталась, заснуть не смогла. Решительность, с которой прожженная проститутка в одночасье сменила свои взгляды, вызывала подозрение. Метаморфоза, произошедшая со "жрицей любви", чем-то напомнила Кристине то, что случилось с ее Венечкой.
Словно кто-то, наделенный неземными возможностями, вмешался, внес изменения в программу, потом вновь собрал, все винтики завинтил. Живи дальше, робот, а я пока понаблюдаю…
Но если в случае с Клюквой очевидно вполне материальное вмешательство, - Кристина могла описать Глобуса с точностью до родинок на черепе, - то ее Венечку никто не перепрограммировал. Она была неотступно все время комы рядом с любимым. На медиков грешить было смешно, они действовали по инструкции, в этом девушка не сомневалась.
Правда, сама Кристина упала в обморок на несколько минут, но это случилось уже после метаморфозы с Венечкой.
Надо признать, на фоне "прозрения" путаны Кристина сама себе казалась жестокосердной дрянью. Если такая пустышка собралась рожать не известно где, не известно от кого нагулянного отпрыска, то ей, зачавшей ребенка несомненно в любви, на роду написано: выносить и родить.
А утром к ней, совершенно не выспавшейся, заявился… монах. Нет, рясы на вошедшем без стука волосатике не было, да и вьющиеся космы скорее свидетельствовали о творческой натуре, нежели о постриге и житие в келье. Но то, что "понес" забывший поздороваться и без разрешения усевшийся на пустующую кровать "ничевок", было подобно ледяному душу Шарко.
- Что, посадила парня? Укатала Сивку в крутые горки?
Слипшиеся пряди на лбу "монаха", которому Кристина больше сорока пяти не дала бы при всем желании, напомнили ей затянутый паутиной угол комнаты в их с мамой "хрущобе".
- Скажи, ты это из вредности, да? - продолжал по-петушиному "наскакивать" на нее незваный гость. - Между вами, насколько я в курсе, было светлое чувство огромных размеров. И эти размеры ни в один дамский роман не поместятся. Оно что, испарилось? Чувство я имею в виду. Или я ошибаюсь?
Обескураженная Кристина растерянно хлопала глазами, пытаясь прикрыть миниатюрным пододеяльником грудь и колени.
- Может, вы дадите привести мне себя в порядок хотя бы?
- Неужели это так существенно? - монах собрал брови "скворечником". - Впрочем, если тебе так легче сосредоточиться, то - ради бога!..
Через пару секунд от него в палате витал лишь легкий аромат мускуса, а спешно застегивающая халатик Кристина не могла отделаться от мысли, что где-то не так давно видела эти брови и эти пряди.
А еще через полчаса они медленно брели по больничной аллее, причем, девушка ежилась не столько от утренней сырости, сколько от вопросов "ничевока", которые тот взваливал на ее хрупкие плечи наподобие мешков с цементом.
- Почему бы тебе не помочь парню выпутаться из ситуации? Ясно, что в его оболочку занесло кого-то другого. Бывает, что сети ставят на щуку, а в нее возьмет, да и зарулит судак, прикинь?
- Ничего себе, судак… Он меня в упор не видит, неужели не ясно? - кое-как сдерживая рыдания, твердила Кристина. - А эскулапы мне талдычат, что это классический случай шизофрении. Вторая личность поселилась в теле, и не известно, надолго ли… Возможно, на всю оставшуюся.
- Не стоит воспринимать все так буквально, милая моя, - покровительственно заржал волосатик, обняв Кристину за плечи. - За любовь надо бороться. Может, этого самозванца просто взять, да и вытеснить из этой оболочки, а? Попросить сперва по-хорошему, а потом, если не поймет… Пинок под зад, я??? Уверен, что твой Вениамин где-то дремлет под спудом, ждет своего часа. Он надеется на твою помощь. А ты в это время…
- Что я в это время? - скинув руку монаха, вскрикнула девушка. - Он меня не хочет слушать, не хочет со мной разговаривать. Он скользит по мне взглядом, как по пустому месту…
- Потому что не знает, что ты можешь помочь ему убраться восвояси, - вставил реплику, как предохранитель в схему, волосатик. - Причемм реально, конкретно убраться. Ты должна заинтересовать его, сечешь? Просчитай ситуацию на несколько ходов вперед. Постарайся абстрагироваться от своих чувств, забудь на время про Венечку, взгляни на состояние дел в целом. Стратегически. Ты что, не способна на компромиссы?
- Вы что, бредите? - Кристина хотела повертеть пальцем у виска, но в последний момент передумала. - Какие к чертям компромиссы?!
- А вот такие, - потеряв терпение, передразнил ее "ничевок". - Уверен, он спит и видит, как ему смыться из всего этого кошмара. Но психушка - не самое лучшее место для перемещения в другое тело, не так ли? Его надо просто оттуда вытащить. Уверен, он знает, как покинуть осточертевшую оболочку. А едва он ее освободит, там тотчас поселится твой ненаглядный Венечка. И с распростертыми объятиями вы… навстречу друг другу… Проще простого, не так ли?
- Вы предлагаете мне его вытащить из психушки? - слегка растерявшись, Кристина замедлила шаг. - Но как я смогу это сделать?
- Идея проста, как желтый снег за ярангой, - махнул рукой волосатик. - Видишь ли, тот, кто нынче поселился в Вениамине, не может быть круглым идиотом. Он должен понимать, психушка - не тот плацдарм, на котором можно сотворить нечто. Он также заинтересован в свободе, как ты - в прежнем своем Вениамине. Наша задача на сегодня - соединить эти две ваши заинтересованности. Неужели сие так сложно для понимания?
- Что-то я никак не пойму, - улыбнулась Кристина впервые за все утро. - А при чем здесь желтый снег за ярангой?
- Это я так, поговорку из детства вспомнил. Анекдотов про чукчу знаю не меньше тысячи, но… не станем отвлекаться. С инопланетянином сейчас работают. Думаю, в ближайшем будущем он будет готов прозреть и раскаяться. Раскаяться и прозреть, сечешь, боярыня Жаренкова?
Ничевок повернулся к ней и, схватив за плечи, начал трясти. Кристина не сопротивлялась, так как вспомнила, где не так давно видела своего собеседника. От воспоминаний стало чуть легче на душе.
- Я поняла, куда вы клоните, боярин Кедрач, - мягко отстранилась она от него. - Только, думаю, ничего не выйдет. Вас хлебом не корми, дай пьесу разыграть. Театр жизни, как у Шекспира. Так, кажется? Но я участвовать во всем этом не собираюсь, зарубите на своем греческом носу!
- Узнала все-таки? - разоблаченный режиссер изобразил фальшивое отчаянье, заломив руки за шею. - Боже, как тесен мир, в котором нам приходится творить… Но другого мира у нас нет, к сожалению. И второй, третьей жизни у нас тоже не будет. Это я тебе гарантирую. Мы вынуждены мириться с окружающей дисгармонией… Мы-то миримся, а ты не можешь. Тебе не позволяет уязвленное самолюбие… Ты не можешь переступить через сущую мелочь… Что ж, возможно, ты имеешь на это право. А то, что ты меня узнала, абсолютно ничего не меняет.
- Скажите, вы всегда врываетесь к незнакомым женщинам без стука? - проигнорировала его патетический выпад Кристина. - Или брать нахрапом, когда жертва еще тепленькая - ваш принцип, так сказать, творческое кредо.
- Помилуй, какая же ты жертва!
- Отвечать на вопрос! - топнула по асфальту девушка. - Отныне разговор пойдет по моему сценарию, а не по вашему.
Кедрач молча шагал рядом. Из него словно выпустили воздух: волосы "занавесили" лицо, он забывал их отбрасывать назад. Молчала и Кристина, явно смущенная своими нападками на режиссера.
- Короче, так, - наконец, сухо заключил Кедрач, не глядя на собеседницу. - Или ты работаешь с нами в связке, и мы вытаскиваем парня из психушки. Ему, кстати, для благополучного возвращения, в случае которого вероятность появления Вениамина в своей прежней оболочке весьма и весьма огромна, остались всего одни сутки. Или ты продолжаешь играть в уязвленное самолюбие, и парень навсегда остается здесь, в нашем дерьме. Фактически ты уничтожишь своего жениха. Только, чур, потом не каяться, не изображать жертву обстоятельств. У тебя был выбор, но ты им не воспользовалась. И об этом узнают все, даже твой нерожденный ребенок, зафиксируй это в своей памяти накрепко.
- Но… как? - она почувствовала, что через секунду разрыдается, и тогда уже ни о какой договоренности с режиссером заикаться не придется. - Как? Что я должна?..
- Ты должна сделать элементарное: признаться доктору, который лечит этого парня, что вы с ним разыграли всех. Что ты мечтаешь стать актрисой, к примеру… Ну, и решила проверить свой талант на публике. Я помогу, как режиссер, если что. Парень повторит все слово в слово. Получится, что он тебе подыгрывал, сечешь? Вы оба заинтересованы в подобном раскладе, неужто не ясно?! Надо отпустить этого пришельца с миром. Задержать его у нас - все равно, что потревожить гробницу фараона…
Кедрач неожиданно остановился и посмотрел на часы.
- Ух, ты… Дико опаздываю. Все, боярыня Жаренкова, действуй.
Она не успела рта раскрыть, как режиссер по-лосиному кинулся прочь от нее наискосок аллеи, через кусты, - туда, где стоял серебристый "шевроле-лачетти" с тонированными стеклами. Увидеть сквозь них две пары мужских глаз, внимательно следивших за ее поведением, Кристина, конечно, не могла.
Жернова тысячелетий
Наступившее затишье слегка озадачивало Изместьева. Как руководитель со стажем, он грамотно распределил обязанности. Ворзонин плотно занялся проституткой, которая, не подозревая ни о чем, носила под сердцем отца будущего спасителя человечества. Здесь Павлику, как опытнейшему из психотерапевтов, все карты в руки.
Егорка вызвался осуществить постановку пьесы под рабочим названием "Освобождение Пришельца". И пусть первая часть творческого процесса - сценарий - за неимением времени существовала лишь в голове Кедрача, зато результаты воплощения оного в жизнь будут видны всем. Так, во всяком случае, уверял сам режиссер.
Аркадию тактично посоветовали не вмешиваться ни в ту, ни в другую из авантюр. "Ты можешь все испортить, - пророчески вещал Егорка. - И тогда прощай благодарность спасенных потомков".
Так или иначе, но завтра в полдень Пришелец должен был благополучно покинуть опостылевшую оболочку.
Больше всего Аркадий беспокоился, что одноклассникам придется объяснять "на пальцах", с какой целью он всего добивается. К счастью, оба отнеслись к поручениям весьма ответственно и лишних вопросов не задавали.
В настоящее время Изместьев сидел на трибуне стадиона "Молот", потягивая через соломинку томатный сок из пакета и наблюдая за выступлениями фигуристов. Участники нашумевшего телевизионного проекта - шоу "Ледниковый период" - приехали на Урал. Вокруг стоял невообразимый визг и топот. Как ни странно, именно эта "кононада" позволяла доктору сосредоточиться на том, что терзало и напрягало последние дни.
Ну, Пришелец, ну, загрузил доктора… Значит, корректировка прошлого, его подгонка под настоящее. Не так уж и глупо, если задуматься. Одно дело - ход эволюции, спонтанное развитие цивилизации, его скачки и провалы. Жернова, которые крутятся тысячелетиями… Во все времена жертвы приносились во имя будущего. И совсем другое - манипуляции с прошлым для коррекции настоящего.
А что, если прошлое уже корректируют? Современники не в состоянии заметить подобных "инъекций", так как одновременно с этими инъекциями меняется и память поколений. Отдельные страницы истории переписываются, незримо "вшиваясь" в анналы. Как будто так и было…
Но так можно вмешаться и в ключевые моменты, не допустив, например, к власти Гитлера или Сталина. А пресловутая фраза о том, что история не имеет сослагательного наклонения, с ней как быть? Оказывается, еще как имеет! Если верить Поплевко, конечно.
Что бы случилось, если бы… Разве не интересно? А теперь - если так? Или еще вариант. Еще… И так - до бесконечности. Пока не выберем лучший, наиболее приглянувшийся. Если такой, конечно, существует в принципе. Вот это возможности!
Неужели такая возможность наклевывается у него, простого врача "скорой". А не едет ли у него крыша? Еще не известно, что он там напортачит, в этом прошлом. Чем все это "аукнется" для родных, близких. Что станется с женой и сыном? Савелий - будет просто стерт из действительности. Уничтожен, как черновик. Он элементарно не появится на свет… У них с Жанной родятся другие дети…
Он почувствовал, как от виска к подбородку медленно катится капля пота. Как ни крути, но, выходит, он собственноручно уничтожит собственного сына. Безболезненно, будто под наркозом, вынет его из круговорота событий, как предохранитель из схемы. И - все. Никто за это не спросит, не припрет к стенке. Савелия словно и не существовало. Ни до, ни после этого.
Выступление фигуристов закончилось. Доктор медленно плыл в гудящей толпе к выходу, не теряя нить рассуждений. Его периодически бросало то в жар, то в холод от умозаключений, к которым он приходил.
Итак, они не встретятся с Ольгой. На ту вечеринку, после которой Аркадий вызвался проводить свою будущую жену в далеком девяностом, он постарается не пойти. У него желания не возникнет, он даже не вспомнит. Не будет ужимок в подъездах, загородных поцелуев под дождем, скромной студенческой свадьбы. Он заново все перепишет.
Что он, собственно, видел в жизни? Денег им только-только хватает от зарплаты до зарплаты. Какое там счастье! Бред сивой кобылы… Перспектива - нулевая. Максимум, что ему светит - стать заведующим подстанцией, к чему он абсолютно не стремится. А переквалифицироваться на хирурга-косметолога поздно. Поезд, что называется, ушел.
Косметология - плод, которому так и суждено остаться запретным, недосягаемым.
Вечерняя прохлада заставила поднять воротник. Вокруг него оживленно обсуждали увиденное, спешили кто - к иномарке, кто - к автобусу или трамваю. Ему спешить было некуда. Заканчивался еще один никчемный день.
Съездить в отпуск в Турцию он может себе позволить, но тут неразрешимой проблемой встает сын. С собой не возьмешь, а оставить - никак нельзя. Возможны непредсказуемые последствия.
С женой они давно уже коллеги по постели, не более. Аркадий видел, что с работы домой Ольга возвращается как на каторгу: замыкается, в глазах частенько стоят слезы. Так зачем себя насиловать? Нужно освободить ее от этого… ярма. И себя в том числе.
"Ларчик" открывается достаточно просто.
Опенок на пне
Банкирша, банкирша… Подумаешь! Ну и что? Острота проблемы куда-то делась, растворилась. Появилось приторно-сладковатое "А, пусть будет, что будет… Наплевать. Плыви по течению, ровесница. Там, за тем утесом стрежень, авось, все и прояснится".
В определенный момент подобного "плытья" Ольга ловила себя на мысли, что менять ничего не хочется. Пусть все вокруг ветшает, жизнь просачивается сквозь пальцы, но - ко всему привыкаешь. И - не хочется радикальных мер. Иллюзия стабильности дрожит перед глазами, как заставка на мониторе. И ладно. В этот компромисс, в этот контракт со своим "эго" вплываешь, будто в водоем, где бьют ледяные подземные ключи. Максимум, что тебе светит - легкая простуда…
Она вошла в темный подъезд. Лифт не работал. Где-то на четвертом этаже сердце начало колотиться в висках, но останавливаться Ольга не стала. Ей всего тридцать восемь, сердце должно быть здоровым. Должно выдержать, а то, что колотится - это все нервы. Досталось ей в последние дни… Не дай бог никому.
Тишина квартиры обняла ее наподобие пуховой шали. Закрыв за собой дверь, Ольга стояла какое-то время в прихожей. Вспомнились почему-то счастливые дни, когда они с Аркадием и шестилетним Савелием после длительных мытарств по коммуналкам въехали, наконец, сюда. Впервые за много лет она была, кажется, счастлива. Годы, месяцы… Какая сейчас разница, сколько оно длилось, это подобие счастья! Главное, что это было. Остальное - детали.
С каким энтузиазмом она начала обустраивать тогда свое гнездо. Как вспомнит сейчас - голова идет кругом. Мыла, чистила, штукатурила, оклеивала. Какие планы они с Аркадием тогда строили… вдвоем. Где они теперь, эти планы? Что от них осталось? Надеяться на то, что вернется хотя бы десятая часть того энтузиазма, глупо сейчас. Верх наивности.
Сейчас квартира пуста, в ней холодно и неуютно. Ветер свищет в пустых закромах.
Интересно, дома ли сын. Сняв туфли, босиком она направилась по коридору вглубь квартиры. Неделю назад здесь, на этих квадратных метрах разыгралось такое, что и вспоминать не хочется. С тех пор мужа она не видела. Где он, что с ним?
Как ни странно, Савелий спокойно спал на тахте у себя в комнате. Равномерное посапывание говорило о глубоком сне. Одеяло сбилось к стене, обнажив худые коленки. Как здорово, когда сын дома!
Что тебе снится, крейсер Аврора? Когда-то это было любимой поговоркой Ольги. Сейчас кроме грустной улыбки слова из детской песенки у нее ничего не вызвали. Детство сына давно кончилось, уплыли кораблики. А с ними и все остальное.
Экран компьютера мерцал в темноте подобно волшебному зеркалу. Чего - чего, а от монитора с клавиатурой Савелия всегда оттащить было сложно. Аркадий неоднократно повторял, что от компьютерной зависимости вылечить легче, чем от наркотической, и родители не препятствовали увлечению сына Интернетом. Родительская любовь подобна кроту в своей прозорливости.