* * * *
Позже он посетил за один день Мадрид, Париж, Варшаву. На бреющем полете "пробороздил" Нью-Йорк, Сиэтл, Чикаго… Не переводя дух, смотался в Австралию, посетил Бали, Сейшелы, Таиланд и Мальдивы.
Как ни странно, голова от всего этого не закружилась, сердце не выскочило из груди. Последнего просто не было, оно осталось в бренной плоти где-то на просторах России. О нем не хотелось думать.
Он даже не запыхался от … кругосветного путешествия. Вот это возможности!
Доктору ничего не стоило взглянуть с высоты птичьего полета на городскую суету, на Индийский океан или, к примеру, на льды Арктики.
Когда он вернулся в Пермь, то обнаружил своего предшественника на той самой заброшенной стройке, где, собственно, и произошло историческое столкновение парня с Федором Доскиным. Как ни пытался доктор вспомнить свое пристрастие к прогулкам по царству торчащих из земли железо-бетонных конструкций, - не мог. Возможно, эта привычка у парня появилась недавно, скажем, в пределах двух или трех недель. Лишь в таком случае можно объяснить провал памяти клинической смертью в новогоднюю ночь…
Юный Изместьев кого-то ждал, перетаптываясь между панелей недостроенного дома. Нетрудно было догадаться - кого.
Казалось бы, доктор радоваться должен: парень дружит с Аленевской. Бог даст, перерастет первое робкое чувство в нечто более глубокое и серьезное… И после фиаско в ночь выпускного бала что-то останется между ними. Доктора смущала лишь собственная забывчивость.
Получалось, в декабре 1984-го произошло нечто исключительно важное, о чем он забыл из-за ретроградной амнезии. А этого не следовало делать. Возможно, тогда по-другому сложилась бы его никчемная жизнь. И не пришлось бы так рисковать здоровьем.
Эта треклятая пробка!
На горизонте "нарисовалась" Жанна. Ею залюбовались оба Изместьева: как старший, так и младший, как состоящий из плоти и крови, так и призрак. Только младший не так откровенно, как старший, которому ни к чему было скрывать свои эмоции.
- Привет, Ракеша, - девушка чмокнула одноклассника в щеку. - Я чертовски рада тебя видеть. Очень скучала, считала оставшиеся дни. А ты считал? Ты вспоминал про меня на больничной койке?
- Лучше скажи, как там наш Экзюпери поживает, - мгновенно "заземлив" лирический настрой девушки, буркнул ее одноклассник. - Остается всего ничего, а я еще плана квартиры не знаю.
- Так навести его, - слегка раздраженно выпалила Жанна. - Вернее, не его, а квартиру, когда того не будет дома. Я тебе все начертила на схеме, ты ее не потерял?
Доктор лежал, опираясь на воздух, словно на ковре-самолете, на уровне их симпатичных голов и ничего не понимал. Если в классе диалогом управляла и "диктовала тему" Аленевская, то здесь явно верховодил Изместьев. Проступала во всем этом какая-то наигранность, несерьезность. Как будто спектакль разыгрывался специально для него. И кто такой, этот Экзюпери? Не Антуан де Сент же, в самом деле!!!
Будучи не в силах ответить ни на один из возникших вопросов, доктор страшно нервничал. Если, разумеется, данный глагол вообще можно было применить к ангелу.
До новогодней ночи оставалось совсем немного, а он до сих пор не придумал, как предотвратить "исторический" выстрел пробкой из бутылки шампанского. Как назло, в голову ничего не лезло.
К тому же он не помнил такого, чтобы вот так, легко и непринужденно, его чмокали в щеку на стройке. Неужели это все было, и не с кем-то, а с ним? Каким же надо быть идиотом, чтобы не сграбастать эту девушку после всего случившегося в охапку, и не отвезти, к примеру, на край света. Черт, черт!!! Столько откровенных намеков, а он - квашня квашней!
Но что больше всего раздражало и выводило из себя доктора, так это затеянная авантюра главных героев накануне рокового "Нового года". Не могли раньше или позже?! Такие события грядут!
- Кстати, на турбазу шестого ты едешь? - резко сменила тему Аленевская. - На Котлованы. Покатаемся, попрыгаем, ну, и вообще…
- Что значит - вообще? Ты уточняй, пожалуйста.
Дух Изместьева-старшего сделал несколько "сквозных" виражей, не продырявив при этом ни одну из конструкций. Про лыжную прогулку он помнил! Одноклассники поехали на Котлованы, а он не смог, поскольку лежал в больнице после случившегося под Новый год. Как он переживал из-за этого! Но он помнил - хоть какой-то просвет!
- Не прикидывайся, что не понял.
Жанна обняла одноклассника за талию, и они побрели вдоль строений. Призрак медленно плыл рядом, надеясь услышать хоть что-то, проливающее свет на его незавидное положение. Нужная информация завибрировала в воздухе под самый конец прогулки - фактически у подъезда дома Аленевской.
- Он выгуливает свою собаку в нашем школьном дворе дважды в день. Овчарка, по-моему, восточно-европейская. Думаю, за полчаса ты успеешь. Условный сигнал ты знаешь.
- Обижаешь, Жанет, - парень изобразил гримасу, словно его, лауреата международных конкурсов, заставляли играть "Собачий вальс". - Звонок по телефону и томное дыхание в трубку. Это ты умеешь. Главное, чтобы деньги были на прежнем месте.
- Не беспокойся, разведка докладывает точно. Он под колпаком, как любил выражаться старина Мюллер. Если вздумает перепрятать купюры, я узнаю об этом первой.
- Он что, шторы не закрывает совсем? - Аркадий недоверчиво взглянул на девушку. От призрака не укрылась тень сомнения, промелькнувшая по лицу десятиклассника. - Круглый идиот, что ли?
- Нет, не круглый, трапецивидный, - передразнила друга Аленевская. - Ты что, мне не веришь? Если будет задернута штора или перепрятаны деньги, корриду я тут же отменю. Что за мандраж накануне приключений? Ты что, струсил, что ли?
Дальше призрак не слушал, все было относительно ясно. Весь десятый "б" был в курсе, где работает отец Жанны: в обсерватории. У Аленевских дома - всяких оптических приборов как грязи: смотри, не хочу… Наверняка с их помощью девушке удалось что-то зафиксировать в соседних домах. Например, куда прячет деньги директор завода, живущий на втором этаже в доме напротив. Что еще делать долгими зимними вечерами, не на дискотеках же трястись, в самом деле!
Каким-то образом "концессионерам" удалось изготовить "ключ от квартиры, где деньги лежат". Остальное было делом техники, которой десятиклассник Аркаша Изместьев, кстати, совершенно не обладал. Уж доктор-то точно знал. Из него такой же вор-домущник, как из волосатика Кедрача швея - мотористка. Третьего, как говорится, не дано.
Но ограбление века, тем не менее, тщательно готовилось. Ежевечерне концессионеры встречались на заброшенной стройке и оговаривали нюансы. Срок приближался - 28 декабря. Во время вечерней прогулки пенсионера Халязина с собакой.
Укол гвоздиком
Почему их всегда бывает двое? Не трое, не одна? На этот раз явились в виде двух барсучих из рекламы зубной пасты. Впрочем, Ольга сама их нарисовала. Зачем, почему? Просто лекция по пиар-текстам, за которую она заплатила фантастические "бабки", всякие там пресс-киты и байнлайнеры, все оказалось повторением пройденного. И, чтобы не задремать от скуки, Ольга принялась рисовать.
А дальше ей показалось, что нарисованные звери начинают жить своей жизнью. Первая барсучиха, с голливудскими зубами, уперев лапы в бока, выговаривала своему создателю: "Да ты сама - давно ниже уровня асфальта, выпала из гнезда, пробила асфальт, и теперь наблюдаешь за происходящим наверху. Дегенератка! Откуда в тебе эта порочность? Все нормальные бабы заводят в подобных случаях любовников и, благодаря редким инъекциям здорового мужского нектара, как-то уживаются с убогостью и сиростью, именуемой мужьями-2007. А ты? Ты как поступаешь? Ты что делаешь?"
Вторая, больше похожая на крысу, чем на барсучиху, костлявая и взъерошенная, словно только что понастроила хаток всем своим родственникам на всех близ-текущих реках, как ни парадоксально, заступалась за нее, за автора: "Один раз живем, хозяйка… Потому и хочется вкусить и мягонького-запашистого, и черствого-вонючего. Не стоит себя насиловать, конформизм - не твой козырь. Будешь оглядываться на соседок да на Анн Карениных, жизня проплывет мимо. В этом деле авторитетов нет, а посему загляни себе внутрь, пошукай там как следует, чего больше хочется. Ты - такая, какая есть. Ты такою на свет родилась".
Первая, упитанная, сверкая ровнехонькими зубами, словно преподаватель за трибуной, была невозмутима и последовательна: "Ты решила совратить собственного несовершеннолетнего сына! Кто тебя поймет после этого? Всем твоим измышлениям о том, что новые ощущения заглушат в Савелии тягу к наркоте, - не более, чем попытка оправдать в собственных глазах свое падение с ускорением. Ты признайся, что тебя возбуждает: микроскопический размер его карандашика! Ты признайся, не замалчивай и не маскируй главный аргумент, говори об этом открыто!"
Крысоподобная же, взвалив на свои костлявые плечи обязанности адвоката, не особо стеснялась в выражениях: "Кого-то возбуждает волосатость, кого-то запахи, кожа, джинса, татуировки, пирсинг… да мало ли в нас заморочек всяких! Кто-то любит в постели, а кто-то - на бильярдном столе, и чтобы обязательно били поварешкой в медный таз при этом. Не надо париться по данному поводу. Главное, чтобы не идти против своей женской сути, хозяйка, получать неземной кайф, грубо говоря… Уж прости, если что не так!"
Но "браво" никто кричать и не думал. Более того, барсучиха, что под первым номером, даже начала махать лапой: "Не будем уходить в сторону от темы. Вспомни, тогда, в троллейбусе, когда тебя придавили к сыну так, что трудно было дышать. Признайся, ты четко уловила его эрекцию, этот укол гвоздиком. И на кого? На свою мать! Это называется инцест, дорогуша! И ты подмахивала ему, как похотливая сучка! Он тебя хочет, а ты и рада, ты всячески потакаешь этому. Этот укол тебе - как билет в один конец. Ты им машешь, как студент зачеткой, когда того, дурака, выпустили в сессию. Да, с мужем тебе не повезло, но и это - не выход, согласись! Стыдоба!"
И тут они полезли в драку. Ольга никогда не была свидетельницей барсучьих боев. И дерутся ли они вообще - она не знала. Эти животные ей всегда казались миролюбивыми существами. Толстая и зубастая, которую Ольга почему-то назвала прокурором, наваливалась на адвокатшу всей массой, но костлявая выскользнула. Ее крысиные повадки помогали ей атаковать. Шерсть летела клочьями в разные стороны.
Оглянувшись, Ольга хмыкнула: лекция давно закончилась, все разошлись. В раздевалке Корпоративного Университета, где она слушала курс, кроме ее плаща больше ничьей одежды не было. Выйдя на сентябрьское солнце, Ольга зажмурилась. В мире царствовало бабье лето, на курортах "фланировали" бархатные сезоны, а ей мерещились все барсучихи какие-то.
Она вдруг поймала себя на том, что побаивается идти домой. С одной стороны, Аркадий не появлялся в квартире уже несколько дней. Озабоченность Савелия по поводу состояния мужа, признаться честно, она не разделяла. Скорее всего, тот ночевал у Аленевской. И черт с ним! Бог ему судья. А вот кто осудит ее, грешницу?
Она вдруг вспомнила, как вернулась с Савелием после визита к наркологу. Привычно пройдя к себе в комнату, начала переодеваться. Странная тишина в квартире слегка насторожила, потом она заметила мелькнувшую в зеркале тень сына. Он подсматривал за ней, своей матерью! Признаться, ничего подобного она за мужем, Аркадием, никогда не замечала. Ей почему-то стало забавно, а где-то даже приятно…
- Ты можешь зайти ко мне, - произнесла она громко.
Он робко замер у дверей, потом подошел ближе. Она снимала через голову комбинацию, когда почувствовала его ладони на талии. Как она вздрогнула! Какой разряд пронесся по ней! Даже не разряд, а сильная судорога. Что это???
Ольга так и стояла с задранной вверх комбинацией, когда его ладони скользили по ее бедрам. Она не решалась снимать ее окончательно, чтобы не видеть сыновних глаз. Даже сквозь колготки ее прожигали прикосновения его лица. Она не хотела это видеть, она лишь чувствовала. Ей было стыдно и… приятно.
- Какая ты красивая, ма, - донеслось до нее.
- Сколько раз тебе говорить, - неуверенным голосом напомнила она ему, - называй меня Ольгой. Неужели это так трудно?
- Хорошо… Ольга.
Окна были зашторены, в полумраке сын раздевал свою мать, целуя ее грудь, шею. Никогда у нее так не напрягались, так не деревенели соски, никогда они не были такими чувствительными. Он ее целовал везде, она не сопротивлялась. Когда комбинация все же была снята, Ольга зажмурилась, чтобы не смотреть, чтобы не видеть, только чувствовать, только ощущать.
Целоваться он по большому счету не умел. Но она сочла это мелочью… Их обоих с каждым днем засасывало нечто большее, что выразить словами ни он, ни она не сумели бы. Сказать, что они как-то сопротивлялись этому - значит, погрешить против истины. Словно два утомленных долгой дорогой путника, припавших, наконец, к источнику живительной влаги, они старались не думать о том, как это выглядит со стороны. Исступленно они делали глоток за глотком, оставляя все объяснения на потом, на когда-нибудь, не очень веря, что это "когда-нибудь" наступит.
И этот ни на что не похожий "укол гвоздиком"… Вернее, покалывание… Это было в ее жизни, было! Она ничего подобного никогда не испытывала. Трепетная сыновняя плоть долго искала единственный правильный путь, тыкаясь по-щенячьи… У Савелия долго ничего не получалось. Очень долго, непростительно долго… Целую вечность…
Ольга пыталась помочь, но, все равно, так ничего и не вышло.
На вершине апогея она скорее почувствовала, чем увидела, как из сумочки выползла барсучиха-прокурор и, вцепившись ей в волосы, горячо зашептала на ухо: "Ты что, он наркоман! Он зараженный наверняка! Забыла о ВИЧ-инфекции, о гепатитах и прочей заразе! Ты что делаешь, дура?!"
Но Ольге уже было все равно. Она улыбалась, дыша редко и очень глубоко.
С Аркадием, с этим грубым, бесцеремонным и вечно спешащим все закончить как можно скорее… Чтобы потом отвернуться к стене и с чувством выполненного супружеского долга благочестиво захрапеть. Даже с ним, с кобелем, каких поискать еще, Ольга не испытывала такого трепета, такого непередаваемого стыда и блаженства "в одном флаконе". С ним было совсем не так. Если что-то и было, то давным-давно, в молодости.
Потом, лежа с сыном в обнимку, Ольга вдруг зашептала быстро, скомкано… Она говорила то, что должна была сказать. Что считала нужным.
- Ты… прости меня, пожалуйста, Савушка… Я очень виновата перед тобой. Не знаю, как оправдать, но это не сотрешь из памяти, это было. Мне сейчас стыдно за те мысли, которые…
- Говори проще, ма… Ольга, - перебил он ее, нежно поцеловав в правый сосок. - Я все пойму, обещаю.
- Тогда, в девяностом… только забеременев… тобой. Ой, господи, что говорю… Я хотела сделать аборт. У нас с отцом все было так неустроенно, жили плохо, что и говорить. А тут ты… во мне… появился. Аркадий убеждал, что надо убрать беременность. Я и сама так хотела. Был жуткий токсикоз… Думала, что умру… Потом решила, что нет. Оставила. А вот видишь, как вышло! Но я так думала… Ты меня прости, пожалуйста, Савушка… За эти мысли… Прости, я очень виновата перед тобой.
- Ты не поэтому? Со мной… - он весь напрягся, ожидая ответа. Под взглядом сына Ольга почувствовала себя бабочкой, наколотой на иглу. - Не поэтому, Ольга? Только честно…
- Да ты что! - притворно возмутилась она, прикрывая грудь простыней. - Как ты мог так подумать?!
Кажется, Савелий поверил ей. Во всяком случае, дальнейшая любовная игра была очень чувственной, искренней, доводящей до полного изнеможения. Это было несколько дней назад. С ней ли?
* * * *
Кого она меньше всего надеялась встретить у своего подъезда, так это Павла Ворзонина. Он совершенно не вписывался в ее настроение последних дней, но в тот момент что-то удержало ее от грубости.
Ворзонин был не похож на себя, скорее - на ту барсучиху, которая была на ее стороне в нелегком поединке с прокурором. Ольга не хотела себе признаваться, но барсучиху - адвоката ассоциировала почему-то с Ворзониным.
Бисеринки пота на лысине психиатра в достаточно ветреную погоду и фиолетовые мешки под глазами требовали хоть какого-то объяснения. Что-то случилось. Уж не с Аркадием ли?
- Привет, Оль, я очень виноват перед тобой, - начал Павел сбивчиво, как-то неуверенно, что за ним никогда не наблюдалось. - Хотя бы выслушай меня спокойно, прошу, даже умоляю.
- Что с тобой, Паш? - она взяла его под руку и потянула прочь от подъезда. Еще не хватало, чтобы они встретились с Савелием.
- Я по поводу… Аркадия, - как-то обреченно признался психиатр. - Но тут в двух словах не скажешь. Может, зайдем куда-нибудь?
- Что с ним? Что с моим мужем? - она старалась изобразить страх, беспокойство, но получилось чересчур наигранно и фальшиво.
Ворзонин, кажется, этого не заметил, так он был удручен.
- Его как бы… нет здесь. Это долго, повторяю, объяснять, но без этого невозможно понять главного. Его нет среди нас, но он не умер.
Павел достал из кармана зажигалку и пачку "Уинстона". Ольга никогда не видела его курящим. Неумело прикурив, он закашлялся.
- Что значит, нет здесь? - Ольгу, признаться, начала нервировать "трясучка" Павла. - Прошу тебя, не изъясняйся загадками! Аркадий уже несколько ночей не появляется дома. Где он?
- Если в двух словах, - выдавил Павел из себя, откашлявшись. - То его… нет сейчас нигде. Искать бесполезно.
- Как это? - растерялась Ольга. - Так, где же он?
- Он в другом измерении, - просто ответил Павел.
Люди и призраки
Он летал за ней на крыльях, скользил по граням реальности и… не мог налюбоваться. Где, когда еще у него была, есть или будет подобная возможность? Наблюдать за прекрасной юной девушкой в далеких восьмидесятых, которую ты боготворишь, которая тебе послана, кажется, самой судьбой.
Да. Подсматривать нехорошо. И в восьмидесятые еще не было белья от Диора или…. Армани. А если оно и было, то не у десятиклассницы-пермячки, девочки из многодетной семьи, дочери обыкновенного советского ученого.
Но юность тем и прекрасна, что не нуждается в громких лейблах, именах и фирменных знаках. И без того Жанна была обжигающе соблазнительна в обыкновенной шелковой комбинации! Не испорченная банковским бизнесом, лишенная скептицизма, снисходительности и прочей возрастной шушеры, она была очаровательна.
Как непорочно она посапывала в своем алькове под названием раскладушка! Как заворожено слушала записи "Бони М", "Аббы" или Джо Дассена! А в ванной, в мыльной пене… Если в мире и существовали богини, то вокруг одной из них он сейчас увивался жалким подобием аромата "Шанели № 5".