Кому какое дело, что вчера ограблена квартира в районе Балатово? Призрак летал, узнавал: там даже не хватились пропажи. Хозяин по-прежнему был уверен, что денежки на месте. Тишь да гладь! Наив советского времени.
Уже все за столом. Рядом с Аркадием странным образом оказывается Жанна. Призрак совершенно упускает момент, когда одноклассница сына приходит в квартиру Изместьевых. Внимание родителей обращено на девушку. Еще бы: десятиклассник привел в дом свою будущую невесту. Каких-то несколько дней назад, например, во время встречи на заброшенной стройке или при разговоре в больнице Аркадий (тогда еще в образе Акулины) искренне желал любви этой паре. Впрочем, как и самому себе. Сейчас он готов бесконечно пронзать вглубь Землю до Соединенных Штатов и обратно, лишь бы предупредить своего предшественника о недопустимости подобного союза. Союза с убийцей.
На часах - одиннадцать. Все провожают старый год. Сколько было всего в восемьдесят четвертом! Встречи, разлуки, заморозки на почве, смерть Юрия Андропова, голодовка Андрея Сахарова… Отец Аркадиия открывает штопором бутылку Киндзмараули. Все чокаются, желают счастья. И тут призрак начинает понимать, почему он призрак.
Не Муссолини, не Принцесса Диана, не Квазимодо, не хрен с бугра, а всего лишь призрак.
Все рушится, как домик Нуф-Нуфа под ураганным ветром, буквально на глазах. Как доктор раньше не догадался? С забинтованной рукой шампанское не открыть. Еще труднее - попасть пробкой в открытый глаз. Даже если очень стараться. Элементарно, Ватсон! Тебе просто не дадут это сделать! Что дальше? Думай, призрак, думай…
А чего думать? Облажался ты, док, по полной. Забудь о возвращении, о семье, о медицине. Все сотри из памяти, ничего тебе больше не пригодится. Ты обречен вечно витать по белу свету.
Жанна смотрит на часы, поднимается из-за стола. Ей пора домой. Аркадий младший идет ее провожать, они обнимаются в прихожей. Все как по маслу. Только тебе, доктор, нечего разевать рот на чужой каравай. Ты промахнулся, второго такого шанса не будет!
Неожиданно раздается звонок, отец Аркадия выходит из-за стола, направляется в прихожую. На пороге - Дед Мороз в красной шубе и почему-то в очках, которые тотчас запотевают. Дедушка вынужден их снять, чтобы протереть носовым платком.
- Поздновато поздравляете, товарищ, - смеясь, упрекает пришедшего хозяйка квартиры, не представляя, насколько копирует героиню еще не снятого фильма "Москва слезам не верит" Людмилу в исполнении Ирины Муравьевой, бросившую нечто подобное Смоктуновскому…
Водрузив очки на веснушчатый нос, Дед Мороз что-то начал говорить про бой курантов и новый отсчет времени, но его, похоже, никто не слушал: на часах к тому времени было уже без десяти двенадцать.
Призрак искренне думал, что поздравлять по телевидению советских людей с праздником будет генсек Черненко, но этого не произошло. Вместо него "почетную обязанность" выполнил диктор Игорь Кирилов. Пожелал счастья, здоровья и успехов в строительстве коммунизма.
Приняв бутылку от отца Аркадия, Стефан начал невозмутимо сдирать фольгу с горлышка, раскручивать проволоку. Осталась всего минута, уже звякали фужеры…
Стефану даже в голову не придет направить выстрел Аркадию в глаз. Он нормальный, он не подозревает, что может быть иначе, что под потолком томится и ждет своей очереди гость из будущего…
За мгновенье до выстрела взгляды призрака и Деда Мороза встретились. Призрак едва не приземлился в салат "оливье" от неожиданности: на долю секунды ему показалось, что его увидели. На долю секунды.
Куранты начали бить, пробка вылетела из бутылки, угодив прямо в очки Деда Мороза, которые тотчас разбились вдребезги.
Все начали извиняться, кто-то захохотал, хозяйка сбегала на кухню за аптечкой. Дедушка шатался, но все же держался на ногах. Утирая кровь со лба, быстро собрал с пола разбитое стекло и ретировался.
В этот момент шипучая жидкость ринулась в фужеры.
- С Новым годом!
- С новым счастьем!
- Да здравствует Коммунистическая Партия Советского Союза!
Все чокались, поздравляли друг друга.
Начинался новый, 1985-й, перестроечный год.
Впереди маячило столько всего, что человеческий мозг, знай он заранее, что выпадет на его пути, растворился бы и растекся по сосудам, оставив черепную коробку пустой. Но у людей, что сейчас хохотали и закусывали за новогодним столом, не было дара предвидения. А если бы и был, то шансов "проскочить" предстоящие годы "транзитом" - уж точно никаких. Им предстояло это прожить, растранжирив нервы, здоровье и, в конечном итоге, приличный кусок своей единственной жизни.
Будущее неотвратимо надвигалось, прояснялось в тающей призрачной дымке за окном.
Несколько минут спустя призрак летел над опустевшим городом, пытаясь смириться с мыслью, что последняя возможность упущена. На улицах играли гармошки, звучали песни, тут и там танцевали, сверкали огнем елки…
Кто-то изменил реальность, внес коррективы. Словно в траве лежал туго набитый кошелек, к которому была привязана незаметная ниточка. Изместьев нагнулся, а кто-то дернул. Из кустов раздался оглушительный смех. Кто-то открыл шампанское…
И тут призрак вспомнил про разбитые очки Деда Мороза и про его взгляд за мгновенье до этого. Случайно пробка в лицо не попадает второй раз!!! В этом что-то было, но он, Изместьев, не заметил! Недооценил! Он думал о другом в тот момент!
Призрак ринулся назад, на поиски Деда Мороза с окровавленным лицом. Приемные отделения больниц, травмпункты…
Улицы, закоулки, подъезды, скверы - все напрасно. Дедушка словно провалился сквозь землю. Но и там, под землей, дедушки не было. Призрак его непременно нашел бы и там. Если бы он там был…
Все, доктор. Теперь уже точно - все! Глобальный облом.
Знаки
Ночь, проведенная в токсикологическом отделении, - не самое лучшее время в жизни. Лишь под утро, когда состояние Савелия как-то удалось стабилизировать, оставив Ольгу у кровати сына, Ворзонин поехал к себе в клинику. По дороге в голову лезли самые дикие, какие только можно было представить, мысли.
Он вмешался во что-то тайное, куда простым смертным вход запрещен. И ему был нанесен ответный удар из закулисья. Те, кто наносил этот удар, не удосужились объяснить, во что он вмешался (заметьте, не специально, по ошибке, недоразумению), и как из этого всего ему теперь выпутываться. Куда исчез пациент из палаты реанимации? Что случилось с Мариной Гачеговой во время сеанса? Куда она улетела?
С надеждами, которые он возлагал на нейро-лингвистическое программирование, придется расстаться? Но подобной методикой владеют десятки психотерапевтов, целый Институт Мозга проводит опыты, и - ничего. Правда, насколько ему известно, никто еще не пробовал манипулировать с виртуально-ассоциированной памятью… Кроме него, Ворзонина… То, что он сотворил с мозгом своего одноклассника, никому в голову пока не приходило.
Неужто первый блин комом?
Неужто с репутацией придется расстаться? С лицензией, скорее всего, тоже. Как дальше жить? Он ничего другого делать не умеет! Да и есть ли смысл переучиваться в сорок лет? Другого ему не надо. Хотя, нет, кривить душой не стоит. Ему нужна Ольга. Последняя неделя окончательно убедила Павла в том, что без этой женщины он не сможет дальше жить. В этом смешно признаться, но он завидует Аркадию - однокласснику, поскольку он какой-никакой, а все-таки муж ее. Муж самой лучшей женщины на свете. И, увы, не ценит этого.
Ворзонин вырулил на улицу Давыдова, проехал несколько кварталов и вынужден был остановиться. На стоянке возле его клиники были припаркованы два милицейских "уазика". Толпа народа, в которой явно просматривались люди в милицейской форме, что-то оживленно обсуждали возле входа в его клинику. Этого еще не хватало!
Оставив машину метрах в пятидесяти от скопившегося народа, Павел медленно побрел по направлению к клинике. Что ему оставалось делать? Не скрываться же, как нашкодившему пионеру, в самом деле.
При воспоминании о красногалстучном периоде своего детства он поморщился. Все же, куда делась Марина Гачегова? Появление оборотня Ворзонин списывал на перенапряжение последних нескольких дней.
- Павел Родионович? - поинтересовался молодой безусый старлей, промокавший лоб носовым платком. Дождавшись утвердительного ответа, служивый спрятал платок в карман, водрузил на лоб фуражку, которую до этого почему-то держал между ног, и официально произнес: - Давненько мы вас туточки дожидаемся. Пройдемте.
- Да я, собственно, и не собираюсь скрываться, - слегка растерялся психотерапевт. - А в чем дело?
- Там вам объяснят, - старлей вытянул руку немного в сторону и вверх, чем напомнил Ворзонину дедушку Ленина. - Товарищи, господа, пропустите нас!
Как он продирался сквозь толпу гадлящих, любопытных, тыкающих в него пальцем, испытывая не знакомое до сих пор ощущение массовых липких взглядов на себе, Ворзонин запомнил надолго.
В лаборатории, в его кабинете, в ординаторской, - повсюду были менты, словно сегодня у районного отделения УВД была запланирована лекция о профилактике психо-соматических расстройств.
- Присаживайтесь, Павел Родионыч, - немного одутловатый майор, щеки которого значительно превосходили мозговую часть черепа по ширине, указал доктору на кресло. - Поскольку времени крайне мало, разрешите сразу к делу. Я - оперуполномоченный Репко. Зовут меня Николай Евсеевич. Так что, приступим?
Окрестив тотчас собеседника Репкой, растущей почему-то вниз вершком, а вверх корешком, Ворзонин улыбнулся. Ему ничего другого не оставалось, как кивнуть и приготовиться слушать.
- К нам в отделение поступило заявление от гражданки Гачеговой Олеси Николаевны. Она утверждает, что сегодня в районе десяти часов направила к вам свою дочь для прохождения психотерапевтического сеанса. Девочка до сих пор домой не вернулась…
- Я не могу отвечать за доставку детей до клиники и обратно, - напустив на себя мнимую раздраженность, начал объяснять Павел, но был тотчас перебит.
- Девочка не выходила из клиники, Павел Родионыч, - спокойно возразил Репка. - В этом все дело.
- Ну, так ищите ее. Может, она до сих пор в клинике.
- Вы что, видите в услышанном повод для шуток? Что ж, тогда пошутим, - майор вскочил из-за стола и направился к окну, на котором не было шторы. - А эту пробоину вы как объясните?
- Первый раз вижу, - Ворзонин сосредоточенно нахмурил брови и скрестил руки на груди. Если Репка собирается его прижимать к стене, то больше аргументов у него нет. - Мало ли булыжников летает на улице? Вчера днем парни какие-то… то ли из вредности, то ли еще почему… Я стекольщиков вызвал, но все это не так скоро…
- Дорогой Павел Родионыч, - Репка укоризненно покачал головой, проводя пальцем по острой стеклянной кромке. - Помочь нам вы однозначно не хотите. Даже без экспертов здесь ясно, что стекло выбито изнутри, и, судя по зеленым нитям, оставшимся на сколах, занавесочка отсутствующая улетела вместе с тем, кто выпрыгнул. Вас я вызову повесткой, а чтобы у вас было время поразмыслить над ситуацией, пока возьму подписку о невыезде…
- Подождите, так вы думаете, - Ворзонин зачем-то выглянул сквозь пробоину в стекле, но ничего особенного там не увидел. - Вы думаете, что я Марину Гачегову того, выбросил из окна, завернув в занавеску? Вы к этому клоните?
- Мы пока никуда не клоним, - примиряющее развел руками Репка. - Мы собираем информацию. Как только ее станет достаточно для состава преступления, мы вас арестуем. Вот и весь сказ. Пока я лишь напоминаю вам, что чистосердечное признание и помощь следствию зачтутся вам при вынесении обвинительного заключения.
Допросив весь медицинский персонал Центра, Репко приказал зафиксировать "мизансцены" всех помещений, после чего служивые удалились восвояси, оставив Ворзонина в глубоких раздумьях.
Однако долго пребывать в них психотерапевту не пришлось. Буквально следом за представителями закона в клинику "занесло" Кедрача в крайне возбужденном состоянии. Губы режиссера выплясывали такое, что без ста грамм коньяку добиться более-менее внятной речи никак бы не удалось.
- Венька ушел в кому. Опять в глубокую. Почти такую же, как в ту ночь. Тебе не кажется, что мы не контролируем ситуацию? - пропыхтел Кедрач, опрокинув сорокаградусную жидкость себе в гортань. - Уже не контролируем. Совсем не контролируем?
- Его что, до сих пор не вывели? - пытаясь сосредоточиться на услышанном, уточнил Павел.
- Мы с Кристиной ждали… Потом она меня отправила домой, а сама осталась. С ним… Мне не нравится все это, Паш. Но это даже не главное.
- А что тогда главное?! - проорал в самое ухо режиссера Павел.
- Он признался, что не помнит из того, что произошло, ничего.
- Как это? - Ворзонин начал делать глотательные движения, слоно в его гортани застрял сгусток рыбьего жира. - Кто тогда играл роль Пришельца?
- А я знаю? Парень был все время в коме. Вместо него роль играл кто-то другой, не Поплевко. Да так профессионально, так натурально, что мы не заметили! Как тебе такой жюльен?
- И Савелий передозировал наркоту, он тоже в коме, - доктор принялся ходить по кабинету. Потом вдруг задрал голову, заломил руки за затылок и прошипел: - Черт! Тысяча чертей! Где выход?
- Это все знаки, доктор, - мрачно произнес Кедрач. - Мы… вторглись в чужие владения. Мы не должны были. Я так и знал, что это добром не кончится. Я чувствовал!
Ворзонин достал сигарету и резко подошел к однокласснику.
- Прекратить панику, рядовой Кедрач! Кто тебе подкинул идею сценария? - неожиданно поинтересовался он у коллеги по проекту. При этом его лицо, подсвеченное огоньком зажигалки, показалось Кедрачу бледнее белых обоев на стенах.
- Что значит, подкинул?! - попытался изобразить уязвленность Кедрач, но, наткнувшись на пристальный взгляд профессионала, "споткнулся" и замолчал.
- Так я жду ответа! - наседал Ворзонин, глубоко затягиваясь сигаретой. - И прикидываться ежиком, которому случайно прищемили яйца, не советую.
- Даже если это и так… Я… имею в виду сценарий, а не ежика… Все равно … я не обязан афишировать свои источники информации. Зачем тебе это?
- Разобраться хочу. Тот факт, что сценарий не твой, даже не обсуждается. В сложившейся ситуации главное - выжить. О самолюбии потом думать будем. Вот так! Ты в целом информацией не владеешь. А ко мне сегодня с утреца менты пожаловали, подписку о невыезде взяли. Доказательств у них более, чем достаточно.
- Доказательств чего? - рассеянно уточнил режиссер.
- Нашей противозаконной деятельности! Вот чего. Чтобы разобраться, откуда растут ноги у всей этой… брандахлыстины, я должен узнать, откуда взялся столь увлекательный сценарий. Точнее и конкретней - не пророчество ли он? Ты не предупредил, что он не твой. Если про него знает еще кто-то, то это совсем другое меню, согласись. И никаких тебе больше грибочков с чесночным соусом, диета-с!
Кедрачу не оставалось ничего другого, как рассказать однокласснику о ночном визите виртуального двойника. Надо признать, Егор испытал при этом ни с чем не сравнимое облегчение, словно после изнурительного марш-броска по сильно пересеченной местности удалось, наконец, скинуть с себя все обмундирование.
В процессе рассказа Ворзонин изредка кивал, прикуривая одну сигарету от другой. Когда же все было сказано, и к сказанному при всем желании добавить оказалось нечего, психотерапевт обнял Егора за талию и потрепал по кудрям:
- Что ж ты молчал, тютя? Эх ты, Кедраша.
Мозг опытного мастера сцены в этот момент полностью отказался что-либо понимать в окружающем.
Хватит, налетался!
Зимние каникулы, последние в жизни. Не повторяется такое никогда. Правда, в шестнадцать лет этого не чувствуешь: сердце еще не сжимается от неповторимости переживаемых мгновений, слезы на глаза не наворачиваются. Юность есть юность. Хочется скорее стать взрослым… Думаешь, вот там-то и начнется настоящая жизнь. Глупости!!! Настоящая жизнь, настоящие ощущения, вся свежесть, острота, первозданность - там и осталась, в старших классах.
Ревность без причин, споры ни о чем, -
Это было будто бы вчера.
Вместо того, чтобы наслаждаться, чтобы вновь переживать впечатления юности, Изместьев должен был изо дня в день, словно член сборной страны накануне олимпиады, закусив удила, "крутить объемы", поскольку на кон поставлена была его собственная жизнь, свобода, его будущее.
Окружающие предметы не хотели его слушаться. Для их перемещения в пространстве требовалась запредельная концентрация сил, молниеносный всплеск эмоций. Но собственное падение с горы, рассуждал призрак, - разве это не всплеск эмоций? Неужто не подключится в этот момент нечто "экстраординарное" и не поможет?
Поможет, обязательно поможет. Тем более, он знает убийц в лицо, а они его - нет. Более того, они его не увидят. И в этом - его колоссальное преимущество.
Правда, события новогодней ночи здорово озадачили призрака. Приходилось быть готовым к любым сюрпризам. Возможно, у него появятся помощники. Не могут все быть "против". Должен быть кто-то и "за". По закону теории вероятности, по самому, что ни на есть, житейскому закону.
Тренировки, тренировки и еще раз тренировки. Чтобы силой воли можно было останавливать поезда и автомобили, передвигать вещи. Чтобы у всех глаза лопались от удивления. И тогда, может быть, у него появится шанс вернуться в свое тело. Крохотный, мизерный.
Он уже добился того, что снег для него стал холодным, ветки елей в лесу - колючими. Он научился колебать занавески без дуновения ветра, его стали замечать не только кошки, но и собаки, лошади…
В его распоряжении - меньше недели. Меньше недели, чтобы спасти самого себя, чтобы вмешаться в смоделированный кем-то ход событий и … обломать кому-то кайф… Но кому? Неужто Жанет!!! Зачем однокласснице нужна его смерть? Она заплатила убийцам. Можно ли такое представить?
Или это не она? Кто-то вселился в девушку и собирается убрать Изместьева. Ее руками. Причем начисто стереть. Убийцам даже не нужно его тело: просто столкнуть с обрыва, и все! Трава не расти.
Чем больше призрак размышлял над всем, тем более непонятным становилось поведение главных героев, в том числе и себя самого! Он совершенно не узнавал Изместьева-1984! Даже если предположить невозможное, а именно, - что из-за клинической смерти в новогоднюю ночь он напрочь (на всю жизнь!) забыл кражу денег накануне Нового, 1985 года. То почему сейчас, спустя столько времени после кражи, Изместьев ни разу не поинтересовался судьбой переданных Жанет денег?! Понятно, что они договорились заранее, но хотя бы спросить-то можно! Как чувствуют себя унесенные из квартиры пенсионера Халязина весьма немалые денежки?! Из-за которых, между прочим, его, Аркашку, хотят убить. Откуда такая безответственность?
Если ему повезет, если что-то выгорит, то больше - никаких экспериментов, никаких опытов. Все, достаточно приключений на его долю!
Он попросит прощения у Ольги, у Савелия. Он страшно виноват перед ними, особенно перед сыном. Он фактически лишил его шансов на жизнь. За это и платит сейчас по высшему счету.