- Сочувствую, но… на твоем месте я бы не спешил с ответом, - вкрадчиво пробормотал Изместьев, возвращая фотографию. Жанна поставила фото обратно на столик, затем медленно повернула голову и произнесла то, что он никак не ожидал услышать:
- Кстати, у меня есть подруга, у нее офис прямо над моим. Зовут Люси… Так вот, она не против тебя приютить на своей груди. Дело в том, что у нее несчастье случилось. Бой-френда подстрелили. Такое случается в нашей жизни, ты в курсах. Грудь у нее, кстати, не чета моей. Только свистни, я познакомлю…
- К черту подругу! - Он сжал кулаки, вскочил, обмотавшись простыней. - Зачем мне подруга? Ты что, издеваешься?
- Все, разговор закончен, - отчеканила она. - Не нужно меня провожать!
Потом он слушал, как она нервно одевалась в другой комнате. Визжали молнии, трещала материя. Хотелось ворваться к ней, сграбастать в охапку и уже не отпускать. Это его женщина, его, и никому он ее не отдаст! Они подходят друг к другу, как ключ к замку. Такое сочетание - одно на тысячу. И дело тут даже не в ее профессии, вернее, не только в ней…
Он не посмел ее ослушаться. В голосе банкирши прозвучала такая сталь, что настаивать на чем-то было глупо. Он продолжал стоять посередине спальни. Чего ждал, спрашивается?
Подробности того "выпускного" вечера прорисовывались в памяти все четче. Мальчишка, юнец, молокосос. Все испортил, салага! Проследил бы за базаром - и, глядишь, все по-другому бы завертелось. Ах, трепач, ах, дешевка!
Июнь в том году выдался теплым, тополиный пух вовсю забивал глаза и ноздри. Не хотелось уже ни пить, ни танцевать. Выпускники пошли встречать рассвет, большинство парней и девчонок разбились по парам. Гусары, поручики, корнеты… Иерархия соблюдалась беспрекословно. Какое времечко струилось! Романтизм! Куда все подевалось?
Они с Жанкой сперва отстали, а когда все повернули в парк культуры, юркнули в один из проходных дворов, и - были таковы! Только их и видели. Школа позади, впереди - неизвестность.
Юность не взвешивает каждое слово, она предпочитает рубить с плеча. Лучше - чтобы наотмашь. Почему он просто не поцеловал ее в щеку и - не отчалил… от греха подальше?! До лучших времен. Все двигалось бы своим чередом, поэтапно: любовь-морковь, шуры-муры.
Нет, приспичило тогда! Ни до, ни после. Зачем поднялся вслед за ней по оплеванным ступенькам! Она не настаивала, но и не запрещала… Как бы говорила: если ты чувствуешь уверенность в себе, если ты повзрослел окончательно, что ж, флаг тебе в руки… Выбор за тобой, вожак! Она хотела быть ведомой. Жанка Аленевская, самая непонятная девчонка из класса. Она умела отбривать ухажеров, могла сказать обидное при всех, но только не в его адрес.
В темноте прихожей, как пишется в дамских романах, случайно коснулся ее маленькой груди. Задышали, засопели, как взрослые. Но если сейчас это - укрепившийся инстинкт матерого мужика, тогда, в далеком 85-м, - скорее, наносное желание казаться таковым. Что-то было до этого… Вот именно, что-то! А кто проверял? Так, ширли-мырли, не более.
Дышали, обнимались, целовались взасос. Она не сопротивлялась, когда Аркадий добрался до ее трусиков. Это сейчас он понимает, насколько она ему доверяла тогда. Чисто по-женски. Насколько она была выше, взрослей, мудрее… А он копошился со знанием дела, как часовщик в будильнике. Старьевщик, блин!
Когда пришло время действовать, когда все карты раскрылись, когда нагота, как лепнина, задышала под рукой - вот я, дотронься, не обожгись только. Делай что хочешь, но не тяни время, не отстраняйся, не дистанциируйся, не переводи в игру, ты - не посторонний. Возьми ноту, не сфальшивь! Шевелись!
А он спекся. Понял, что ничего не выйдет, загодя. Что "прухи" не хватит. Будучи совершенно не готовым к такому исходу, облажался, как сейчас говорят. Дал стрекача. Оделся, вышел на балкон, закурил.
Она лежала, ждала, ждала… Потом оделась, вышла к нему, прижалась. Боже, как он ее ненавидел в те минуты! Свидетельницу его позора. Ни в чем не виноватую. Что делать? Как быть?
- Аркаш, не расстраивайся! - донеслось до него. - В следующий раз обязательно…
Он понял, что или сейчас, или никогда. Если даст ей закончить фразу, если смолчит, уважать себя перестанет. Идиот! Недоросль! Мальчишка!
- Что?!! - прошипел по-змеиному, помнится. - Ты что о себе возомнила? Дело не во мне, дура! На себя посмотри! Другие девки как девки, ничего из себя не корчат, работают, а эта… - Окинув Жанну презрительным взглядом, выстрелил окурком в алеющий восток, резко оттолкнул ее, развернулся.
Она поначалу ничего не поняла. Ее расширенные глаза смотрели, как он одевался, как нервно зашнуровывал ботинки в прихожей.
- Эх, Аркаша, Аркаша, - последнее, что услышал он с лестничной площадки, перед тем как хлопнуть дверью. Утренний ветер "прошил" его сверху донизу, сразу же зазнобило. Кажется, начал моросить противный мелкий дождик.
Подняв голову, разглядел Жанну на балконе, перематерил себя последними словами. Она держала руку у рта. Чтоб не разрыдаться. Он поспешно повернул за угол. Словно подвел черту под тем, что случилось в эту ночь, что вообще было в школе, в юности…
Больше они не виделись. До случайной встречи в парке неделю назад. Только на этот раз не он от нее отстранялся, а она. Имея полное на это право.
Двадцать лет… Словно их и не было. Так все остро накатило, что он чуть с ума не сошел. Он сейчас - в ее упакованной квартире. Опомнился, когда она хлопнула дверью. Кажется, сказав что-то про холодильник и про то, что дорогу он домой самостоятельно найдет. Сообразил, что на дворе - двадцать первый век, ему почти сорок, и хорохориться, как в юности, не перед кем.
Быстро одевшись, подошел к широкому окну, взглянул на панораму просыпающегося города. Как дальше-то жить?
Потом прошел вглубь квартиры, взял с тумбочки свадебную фотографию дочери Жанет. Боже, как бы он хотел оказаться на месте счастливого жениха. Девушка была похожа, как две капли воды, на Жанет образца восьмидесятых.
Русалка без дельфина
Кристина смотрела на дремавшего Вениамина и утирала одну слезу за другой. Даже во сне он теперь был другим. Ей не хотелось его погладить, поцеловать спящего, как это случалось раньше.
Господи, если бы он тогда, очнувшись, назвал ее русалкой, если бы… Все бы было по-другому. Это их мир, созданный певцом и композитором Игорем Николаевым: она - русалка, он - дельфин. Когда-то на концерте Николаева они познакомились и решили друг друга так называть.
Обычно, выходя из комы, Вениамин с укоризной замечал: "Опять плакала, русалка!" Ей сразу становилось легко и хорошо. Эти слова означали, что болезнь не смогла его у нее отобрать. Вновь победа осталась за ними.
Но в этот раз он ее не назвал русалкой. Более того, он ее не заметил вовсе. Она теперь для него - пустое место, и это было страшнее всего.
Она думала, любовь сильнее болезни. Думала, любовь поможет им выстоять. У них обязательно будут дети, здоровые дети. Вообще, впереди их ждет замечательное будущее. Они были уверены в этом. До того, как сходили в кино.
Вениамину резко стало плохо, она не помнила, чтобы он "загружался" так быстро, буквально на глазах. По лбу покатились крупные капли пота, его затрясло и…
Увидев потом, после "пробуждения", его глаза в машине "скорой", Кристина словно в ледяную купель окунулась: другой взгляд, другой голос. Перед ней на носилках был другой человек.
Сколько она выревела потом, сколько предпринимала попыток достучаться до любимого, - все тщетно. Разговор с профессором-психиатром, который консультировал ее "Венечку" вскоре после выхода того из комы, ей почему-то запомнился.
Профессор все время проверял, крепко ли дужки очков держатся за раковины его оттопыренных ушей, при этом не уставал повторять, что подобные случаи в его практике были неоднократно.
- Видите ли, милочка, - мурлыкал он, то и дело проводя пухлыми ладошками по заушинам. - Мы живем в сумасшедшее время, в сумасшедшей стране. Наркотики, алкоголь… Да что я говорю, вы все сами видите и знаете…
- Веня не пил, наркотики не употреблял! - категорично заявила Кристина. - И не курил, у него был диабет!
- Я все понимаю, деточка. И не про то совсем говорю… Психическая патология множится, приобретая новые формы. Слово "шизофрения", думаю, тебе знакомо? - Он замолк на мгновение, пристально взглянул ей в глаза поверх очков и, дождавшись кивка, продолжил: - Одним из классических ее признаков, как мы знаем по голливудским фильмам, является раздвоение личности.
Дальше слушать она не могла. Взметнув вверх кулачки, разревелась. Слезы душили ее, не давая говорить:
- Что вы мне зубы заговариваете?! При чем здесь Веня?! Он нормальный был. Кто его украл у меня? По какому праву?
Когда ей накапали валерианки, профессор продолжил:
- Личности не обязательно живут в пораженной болезнью психике параллельно, они могут, и это важно понять, последовательно сменять друг друга. До двадцати лет, скажем, одна подавляла другую, но после двадцати, к примеру, та, подавленная, вдруг вырвалась из-под опеки и заявила о себе. Это может быть единственным проявлением болезни. Так и с вашим… э-э-э… Вениамином, кажется. Он… просто перестал им быть. Вот так взял и перестал, как это ни смехотворно звучит. Его сменил кто-то другой, понимаете? Доселе не известный. Они как бы поменялись местами. Я понимаю, это дико звучит, но с этим приходится мириться, хотим мы или нет. Сейчас он - победитель, просто взял и вытеснил прежнего хозяина из его оболочки. Выждал, так сказать, удобный момент…
- Удобный момент - это кома? - уточнила притихшая Кристина. - И надолго… вытеснил? Когда мой Венечка обратно вернется?
- Кто ж знает! - развел руками профессор. - Бывают такие формы, когда обе личности контактируют друг с другом, советуются - в общем, живут, как братья. А случается, что их пути никогда не пересекаются. Один приходит на смену другому. И один не подозревает о существовании другого.
- А где же другой в это время находится?
- Спит, попросту говоря, - ухмыльнулся профессор. - Находится в заторможенном состоянии, заблокирован. Может находиться в нем сколь угодно долго. Ему не требуется в это время ни воздух, ни пища, вы понимаете?
Она понимала одно: ее Дельфина больше нет, и никогда не будет. Какие бы профессора ее ни утешали, какие бы бредни ни рассказывали. А поскольку все "перерождение" происходило на ее глазах (она не отходила от Вени ни на шаг), то и винить в произошедшем некого.
Вот, значит, как: ее Венечка где-то рядом, дремлет. Как же его пробудить? И где гарантия, что, раз пробудившись, он вновь не "уснет" в самый неподходящий момент?! Чехарда получается.
Кажется, она немного задремала. Кровать под Венечкой внезапно заскрипела, и глухой незнакомый голос влетел в ухо:
- Ты даже представить себе не можешь, какие страшные годы это были, - бледно-зеленый, как изнанка медузы, Венечка сидел перед ней, его худые коленки ходили туда-сюда. - Как все просочилось в прессу, одному Богу ведомо. Казалось, нас ждет впереди хаос.
- Венечка, ты о чем? - отшатнулась она от него, едва не упав со стула. - Какие годы? Какая пресса?
Он внезапно зажмурился, как бы считая в уме, потом взмахнул руками:
- Когда эрмикцию открыли. Голографическое перемещение во времени. Всем захотелось вдруг жизнь заново прожить, представляешь?! Все ее жили не так, как хотели бы. Массовое паломничество началось. А того не учли, зулусы, что в прошлом должна быть маленькая такая, - Вениамин показал костлявыми пальцами размер, - махонькая-махонькая, но все же… клиническая смертушка. Посадочная площадка! Иначе как…
- Что ты несешь? - закричала, затопала ногами Кристина. Ей показалось, что если она сейчас не остановит своего любимого, то через минуту начнет ему поддакивать, кивать головой: дескать, понимаю, верю, не сомневаюсь… Уж лучше в петлю, чем в такое… соглашательство.
Псевдо-Вениамин вдруг замолчал, громко икнул, скользнул по ней взглядом, чему-то усмехнулся. Потом вскочил с кровати, протиснулся мимо заплаканной Кристины и, крадучись, выскользнул из палаты. Она не пыталась его остановить. Зачем?
Крутой попкорн
Две бутылки боржоми были опростаны в считанные секунды. Смачно отрыгнув, Савелий уронил голову на стол:
- Кто бы знал, как паршиво мне сейчас! Никого не хочу видеть, пошли все отсюда! Вон! - промычал он и ударил кулаком по столу так, что одна из бутылок упала и покатилась.
Едва успев подхватить ее, Ольга уселась на табурет рядом с сыном. Подобные состояния у Савелия случались часто, он называл это - "раскумариваться". В такие дни он ничего не ел, много пил и злился на всех и вся.
- Может, поспишь, Савушка?
Сын медленно поднял на нее водянистые, с красными прожилками, глаза. Она уже знала, что резкие движения причиняют ему невыносимую боль.
- Сколько раз тебе можно говорить: бессонница у меня. И ночью, и днем - сна нету. - Он с силой начал колотить головой по полировке стола: - Не-ту, не-ту, не-ту.
- Савушка, опомнись! - закричала Ольга, всплеснув руками. - Что ты делаешь? Господи! Отец сейчас должен прийти…
Заикнувшись о муже, она тотчас пожалела о сказанном. В последние дни между отцом и сыном Изместьевыми словно черная кошка пробежала: оба друг друга на дух не переносили. Не зная причины этой ненависти, Ольга чувствовала себя этаким буфером: если бы не она, они давно бы сожрали друг друга.
И сейчас, услышав про отца, Савелий весь напрягся:
- Думаешь, патрубок заявится, мне полегчает? - он на секунду зажмурился, словно пережидая приступ мучительной колики. - Святая простота, ма… Это для своих… страждущих больных он, ля, спасительная помощь. Лично для меня он - что тряпка красная для быка, почти убитого, кстати. Терпеть не могу, ненавижу… Мразь!
- Да когда ж это кончится? - сквозь слезы простонала Ольга.
- Никогда, - твердо заключил Савелий. Его лиловые щеки затряслись, кадык на худой шее задергался. Ольга знала, что ничего хорошего это не предвещает.
Звук открываемой двери прервал начинавшийся приступ, оба на секунду замерли. Савелий опомнился первым: ткнув указательным пальцем в потолок, округлил глаза:
- Помяни черта, он тут как тут, сам пожаловал! Попс! Не прошло и минуты, как мы о нем вспоминали. Это ли не счастье! А мы не ценим, близорукие, блин!
- Что он тебе сделал плохого? - всхлипывая, поинтересовалась мать.
- Почему обязательно мне? - искренне удивился Савелий. Ольге показалось, что дрожь на секунду отпустила его. - Только не надо делать вид, что ты впервые слышишь это! Почему я не могу его ненавидеть из-за тебя?! Он тебя вокруг пальца водит, двуликий анус, ля! Только ты делаешь вид, что все о'кей, а я не намерен ему прощать его закидоны. У меня все это знаешь где застряло?
- Замолчи немедленно! - Ольга испугалась не на шутку. Столько подробностей сразу она бы не вынесла. - Я умоляю тебя!
- Пусть продолжает, мать, - послышалось из прихожей. - Не сдерживай порыв. Мне самому интересно. Продолжай, Савел, я слушаю.
Ольга схватилась за голову, предчувствуя приближающийся, словно цунами, скандал. Аркадий медленно шагнул на кухню, перекрыв пути для отступления и жене, и сыну, как бы подчеркивая, что час пробил и пора ставить вопрос ребром. Савелий отрешенно улыбался, сидя на табурете.
- Такого удовольствия я тебе не собираюсь доставлять, - причмокивая, прохрипел он. - Перебьешься на изжоге. Как-нибудь в следующий раз, ма… Скучно с вами, как в краеведческом музее, честное слово. Тягомотина одна. Никакого разнообразия.
Едва не потеряв равновесие, он протиснулся мимо родителя.
- Вот так, мать, - натянуто улыбаясь, Изместьев-старший прошел к окну, открыл створки. - Не заметили, как стали музейными экспонатами. Скучно с нами! В утиль скоро сдадут. Савушка то, Савушка се… Прими слабительное, Савушка. Сколько можно с ним сюсюкаться?
Сын тем временем медленно двигался к себе в комнату. У самых дверей он задержался, какое-то время размышлял, говорить или нет, потом махнул рукой и исчез у себя в комнате. Ольга сидела, уронив голову на руки, ее плечи изредка вздрагивали.
- Можно подумать, это ты с ним сюсюкаешься, - кое-как разобрал Аркадий приглушенный голос жены. - Ты давно отошел от семейных проблем. Они тебя не касаются. Нечего из себя благодетеля разыгрывать. Ты сына никогда не любил. Как будто он не твой вовсе, а так… нагулянный.
- Что ты несешь?! - вспылил Аркадий. - Взбредет же такое в голову! Только твоя… безразмерная родительская любовь не дает, как видишь, результатов. Он нас в грош не ставит с тобой.
Дверь комнаты Савелия неожиданно открылась.
- Только обобщать не надо! - голос сына прозвучал неожиданно серьезно. - Это ты нас в грош не ставишь. Нас с маман, подчеркиваю. Ты сожалеешь, что женился, что я родился. Мы для тебя - неудачный, черновой, так сказать, вариант. Ты намереваешься переписать заново…
- Господи, Савушка, как ты можешь?! - навзрыд прокричала Ольга, сотрясая в воздухе кулаками. - Это отец твой! Родителей не выбирают!
- Вот именно, как национальность. Как разрез глаз или рост. Я знаю, что говорю! - сын стоял в лучах закатного солнца, уперев руки в бока. - Этого попса интересуют в основном крали в ажурных колготках, в черных "мерсах" и "лексусах", которые ворочают миллионами и заведуют банками. А мы с тобой ему по барабану.
Изместьев-старший ощутил, как в трахею ему кто-то сыпанул мелко истолченный мел, закупорив оба бронха намертво. Будучи не в силах продохнуть, он раскрыл рот, подобно выброшенному на песок окуню.
- Я не хотел говорить, - продолжал тем временем Савелий, - но ты сам напросился. Кажется, ее, кралю эту твою, зовут Жанна Аленевская. Одноклассница, кажись. У нее ты провел предыдущую ночь. Только ты ей не нужен, она тебя порекомендовала своей очкастой подружке… как породистого кобеля. Люси, кажись, кликуха. Пошел ты по рукам, попс!
- Это правда? - спросила Ольга, когда Савелий закрыл дверь.
- Ну, встретились мы позавчера с Жанкой, - начал Аркадий подготовленную речь. - Посидели в "Камских огнях", вспоминали школьные годы. Дальше-то что?
- Я спрашиваю не про это! - завизжала Ольга. - Ты прекрасно понимаешь, о чем я…
- А дальше то, что его на "скорой" не было вчера, никакой ночной смены, вот! - перебил ее сын, вновь приоткрыв дверь. - Вместо него дежурил кто-то другой, его прикрывали… Но спрашивать надо не у сотрудников, там все схвачено. Круговая порука, так сказать. А у водителей, к примеру. Есть там такой… Усатенький. О, я представляю… Это был крутой попкорн. Не так ли?! А то, что вы вразжопицу спите… Так это ни для кого не секрет.
Прямой удар в челюсть свалил Савелия с ног. Ольга заревела в голос, упав на колени. Приподнявшись на локтях и сплюнув сгусток крови, сын закончил фразу:
- Ни для кого, в том числе и для "скорой". Вся шоферня в курсах.
"Сука, Пахомыч! - пронеслось в разгоряченной голове у Аркадия. Об этом он как-то не подумал. - Ну, сынок, ну, выкормыш!" Он действительно не подумал о том, что водители не знают, что следует отвечать по телефону. Так они никогда к телефону и не подходят. Если к ним конкретно не подъехать, конечно. Савел, видимо, подъехал… Все - дерьмо, дерьмо.