- Доброе утро. Да, конечно, знаю. В прошлом году там жил мой сын. По-моему, это самое лучшее здание на территории школы. Вон там! - И он указал рукой. - До него примерно ярдов четыреста. Можете туда доехать вон по той дорожке, прямо, потом сделаете круг.
- Благодарю вас.
Из церквушки все еще доносился гимн. Важный господин прислушался.
- Они все еще славят Бога, - доверительно сказал он. - Все - во имя Его.
Рудольф доехал на своем "шевроле" до Силлитоу-Холла. Внимательно поглядел на доску, увековечивающую память лейтенанта Силлитоу в вестибюле здания, в котором царила удивительная тишина. Девчушка лет четырех в голубом комбинезоне каталась на трехколесном велосипеде по тесной комнате отдыха на первом этаже. Бегавший там здоровый сеттер его облаял. Рудольф пришел в замешательство. Он никак не ожидал, что в мужской школе увидит четырехлетнюю девочку.
Открылась дверь, и вошла круглолицая, приятная на вид молодая женщина в узких брюках.
- Замолчи, Бонни, - приказала она псу. - Он у нас абсолютно безвредный, - улыбнулась она Рудольфу.
Непонятно, что она здесь делает, подумал он.
- Вы чей-то отец? - спросила женщина, схватив ласково виляющую хвостом собаку за ошейник с такой силой, что чуть ее не задушила.
- Не совсем, - ответил Рудольф. - Я - дядя Билли Эбботта. Я звонил сегодня утром.
На приятном круглом молодом лице появилось странное выражение. Тревога? Подозрительность? Облегчение?
- Ах, вот как, - сказала женщина. - Он ждет вас. Меня зовут Милли Фервезер. Я - жена старшего воспитателя.
Теперь все стало на свои места: ребенок, собака, сама она. Что бы ни произошло с Билли, в ту же минуту подумал Рудольф, в этом никак нельзя винить эту приятную, пышущую здоровьем женщину.
- Мальчик вернется из церкви с минуты на минуту, - сказала она. - Может, зайдете к нам и чего-нибудь выпьете?
- Не хотелось бы причинять вам лишнего беспокойства, - ответил Рудольф, но не стал упрямиться, когда миссис Фервезер, дружески махнув ему рукой, пригласила следовать за ней.
Их комната оказалась большой, просторной, удобной, она была обставлена старой мебелью, повсюду множество книг.
- Муж сейчас тоже в церкви, - объяснила она. - Может, выпьете шерри-бренди? - Из соседней комнаты донесся плач ребенка. - Это мой младший заявляет о себе. - Торопливо налив ему стакан и извинившись, она пошла к малышу. Плач тут же прекратился. Она вернулась, приглаживая волосы, налила себе шерри. - Садитесь, прошу вас!
Наступила неловкая пауза. Вдруг Рудольфа осенило. Ведь эта женщина встретилась с Билли несколько месяцев назад и, конечно, лучше знает мальчика, чем он, который выполняет свою миссию по спасению ребенка вслепую, совершенно не зная его. Нужно было попросить Гретхен прочитать ему по телефону письмо, полученное от Билли.
- Билли очень хороший мальчик, - сказала миссис Фервезер. - Такой красивый, воспитанный. У нас тут есть такие дикари, мистер… - она замолчала.
- Джордах, - подсказал ей Рудольф.
- Поэтому мы очень ценим воспитанников с хорошими манерами. - Она пригубила шерри. Глядя на нее, Рудольф отметил, что мистер Фервезер, должно быть, счастливый человек.
- Его мать очень беспокоится о нем, - сказал Рудольф.
- В самом деле? - мгновенно отреагировала она. Значит, Гретхен не одна почувствовала что-то неладное.
- Она получила на этой неделе от него письмо. Она мне сказала, - я понимаю, матери всегда склонны все преувеличивать, - она сказала, что по тону письма у нее сложилось впечатление, что мальчик просто в отчаянии. - Зачем ему скрывать цель своей миссии от этой рассудительной, доброжелательной женщины? - Мне, правда, кажется, что она выбрала довольно сильное слово для описания его состояния, но все же я решил приехать, убедиться во всем сам, посмотреть, что можно сделать. Его мать живет далеко, в Калифорнии. И… - он осекся, смущенный. - И в общем, она вышла во второй раз замуж.
- У нас в школе это отнюдь не выходящее из ряда вон событие, - сказала миссис Фервезер. - То есть не родители, живущие в Калифорнии, а то, что родители разводятся и женятся во второй раз.
- Ее муж погиб несколько месяцев назад, - уточнил Рудольф.
- Ах, извините меня, - сказала миссис Фервезер. - Может, поэтому Билли… - она так и не закончила фразу.
- Вы заметили, что с ним что-то происходит?
Его вопрос, по-видимому, вызвал неловкость, и его собеседница нервно коснулась рукой своих коротких волос.
- Лучше поговорите об этом с моим мужем. Это по его части.
- У вас, конечно, с мужем единое мнение, - подчеркнул Рудольф, - я понимаю. - Если бы не предстоящая встреча с ее мужем, подумал он, она не была бы столь настороженной.
- Вы уже все выпили, - произнесла миссис Фервезер. Она взяла его стакан и вновь наполнила до краев.
- Может быть, все дело в его успеваемости? - спросил Рудольф. - Или, может, другие мальчики издеваются над ним по какой-то причине, угрожают ему.
- Нет, - сказала она, протягивая ему стаканчик с шерри. - У него - отличные оценки, и, судя по всему, учеба не доставляет ему особого труда. К тому же мы здесь не допускаем никакого хулиганства. - Она пожала плечами. - Он - какой-то странный мальчик. Он нас порой озадачивает. Мы не раз обсуждали его поведение с мужем, пытались понять его, подобрать к нему ключ, так сказать. Все напрасно. Он… какой-то отстраненный, постоянно углублен в самого себя, у него ни с кем нет контакта. Ни со своими сверстниками, ни с учителями. Его товарищ по комнате даже попросил перевести его в другой корпус…
- Они подрались?
- Нет, - покачала головой миссис Фервезер. - Он говорит, что Билли просто с ним никогда не разговаривает. Никогда, ни о чем. Он, конечно, принимает, как и все, участие в уборке комнаты, делает уроки строго по расписанию, но когда к нему кто-то обращается, он отвечает односложно "да" или "нет". Физически он здоровый, крепкий мальчик, но его никогда не видели на площадке для спортивных игр. Он никогда не участвует в спортивных соревнованиях, хотя во время спортивного сезона десятки других наших школьников играют в регби, бейсбол или просто гоняют мяч на стадионе. А по воскресеньям, когда у нас проходят спортивные состязания с другими школами и все наши ученики болеют за своих на трибунах, он сиднем сидит в своей комнате и читает. - Она все говорила, и Рудольф улавливал в ее голосе точно такую же тревогу, как и в голосе Гретхен, когда разговаривал с той по телефону.
- Если бы Билли был человеком взрослым, мистер Джордах, - продолжала она, - я сказала бы, что он страдает меланхолией. Я понимаю, что вам не очень приятно слышать, - она с виноватым видом улыбнулась. - Я, конечно, не ставлю диагноз, просто описываю вам его состояние. Вот вывод, к которому мы с мужем пришли. Если вам удастся выяснить нечто, в чем школа вам сможет помочь, то мы будем вам весьма благодарны за это и сделаем все, что в наших силах.
До них донесся звон церковных колоколов. Рудольф увидел, как из церквушки выходят первые ученики.
- Не разрешите ли вы мне пройти в комнату Билли, - сказал Рудольф. - Я его там подожду.
Может быть, там он найдет что-то особенное, какие-то ключи к разгадке, что позволит ему лучше подготовиться к встрече с мальчиком.
- Она - на третьем этаже, - сказала миссис Фервезер. - В самом конце коридора, последняя дверь налево.
Рудольф, поблагодарив ее, оставил ее в компании двух маленьких детишек и большого сеттера. Какая приятная женщина, думал он, поднимаясь по лестнице. Когда учился он, то ему ни разу не встретился среди преподавателей такой заботливый человек, как она. Если ее беспокоил Билли, значит, на то были веские причины.
Дверь в комнату Билли, как и в другие, была открыта. Комната, казалось, была разделена надвое невидимой стеной. С одной стороны - смятая кровать с разбросанными на ней пластинками. На полу, рядом с кроватью, - стопки книг, на стене - вымпелы и вырезанные из журналов фотографии красивых девушек и знаменитых спортсменов. С другой - аккуратно убранная кровать, ничего лишнего на стене. Две фотографии на маленьком столике - Гретхен и Берка по отдельности, не вместе. Гретхен сидит в шезлонге в саду своего дома в Калифорнии, а фотография Берка вырезана из журнала. Снимка Вилли Эбботта нигде не было.
На кровати лежала открытая книга обложкой вверх. Рудольф наклонился, чтобы прочесть ее название. "Чума" Альбера Камю. Да, необычное чтиво для четырнадцатилетнего мальчишки, и оно-то уж наверняка не будет способствовать избавлению от приступов меланхолии. Если чрезмерное стремление к аккуратности, порядку считать симптомом юношеского невроза, то в таком случае Билли был законченный невротик. Но Рудольф помнил, что и сам он в детстве отличался аккуратностью, и никто не считал его ненормальным.
Почему-то эта комната произвела на него гнетущее впечатление. К тому же ему не хотелось встречаться с соседом Билли по комнате, поэтому Рудольф спустился вниз и стал ждать Билли у входа в общежитие. Солнце теперь светило гораздо ярче, стайки мальчишек, сияющих, наряженных для церковной службы, заполняли всю территорию школы, и теперь это место уже не напоминало собой тюрьму. Большинство из мальчиков были очень высокими, гораздо выше, чем в их возрасте мальчики, с которыми учился Рудольф. Америка акселерирует? Все в один голос заявляли, что это очень хороший симптом. Так ли это? А как же: всегда лучше смотреть на кого-то сверху вниз, приятель.
Он издалека увидел Билли. Тот шел один, особняком от всех. Шел медленно, непринужденно, высоко подняв голову и совсем не казался мрачным и подавленным. Рудольф вдруг вспомнил, как он сам ходил в таком возрасте - распрямив плечи, не сутулясь, не шел, а скользил, чтобы казаться старше своих лет и не быть неуклюжим, как его сверстники. Он и сейчас так ходил, но уже по привычке, не задумываясь.
Подойдя к крыльцу, Билли без тени улыбки сказал:
- Привет, Руди! Спасибо, что решили навестить меня.
Они обменялись рукопожатием. У Билли была крепкая, сильная рука, отметил про себя Рудольф. Явно, что он еще ни разу не брился, но лицо у него было уже далеко не детское, да и голос изменился.
- Сегодня вечером мне нужно быть в Уитби, - сказал Рудольф, - так что я по дороге решил заглянуть к тебе, давай вместе пообедаем. Правда, я сделал небольшой крюк, но на это ушло не более двух часов.
Билли смотрел ему прямо в лицо, и Рудольф был уверен, что парень догадался, что его визит к нему отнюдь не случаен.
- Здесь поблизости есть хороший ресторанчик? Я просто умираю от голода.
- Отец меня возил на ланч в одно местечко, совсем неплохое, когда был здесь в последний раз.
- Когда это было?
- Месяц назад. Он собирался приехать ко мне на прошлой неделе, но написал, что не сможет, так как приятель, у которого он берет машину, вдруг в последнюю минуту должен был срочно уехать куда-то из города.
Может быть, подумал Рудольф, фотография Вилли Эбботта тоже стояла на его маленьком столике рядом с фотографиями Гретхен и Колина Берка, но после этого письма Билли ее убрал.
- Тебе не нужно подняться в комнату, что-нибудь там взять, может быть, нужно предупредить кого-то, что ты уезжаешь обедать с дядей?
- В комнате мне нечего делать, - сухо ответил Билли. - И я не намерен ни перед кем отчитываться.
Рудольф заметил, что мимо них шли группами, смеясь, дурачась и громко разговаривая, ребята, но ни один из них не подошел к Билли, и ни одному из них он не сказал "Привет!". Да, плохи дела. Гретхен не зря опасалась. Все может быть значительно хуже, чем она думает.
Он обнял одной рукой Билли за плечи. Никакой реакции.
- Ну, поехали, - сказал он. - Покажешь дорогу.
Они ехали по школьной территории, теперь радующей глаз, Рудольф и угрюмый мальчик рядом с ним на переднем сиденье. Они ехали мимо красивых зданий и спортивных площадок, на строительство которых было затрачено столько интеллектуального труда и финансовых средств для того, чтобы подготовить этих молодых людей к полезной счастливой жизни в будущем, и этим занимались специально отобранные, преданные своему делу люди, такие, как миссис Фервезер. Рудольф лишь удивлялся, что заставляет одних людей пытаться учить чему-то других.
- Я знаю, почему тот человек не дал свою машину отцу на прошлой неделе, - сказал Билли, принимаясь за свой бифштекс. - После ланча со мной, выезжая со стоянки, он врезался в дерево и помял крыло. Он еще до ланча выпил три мартини, а после - бутылку вина и два стакана виски.
Юность беспощадна. Хорошо, что Рудольф ничего сейчас не пьет, кроме воды.
- Может быть, у него были какие-то неприятности, - попытался заступиться за бывшего шурина Рудольф, стараясь не разрушить остатки любви между отцом и сыном.
- Да, мне тоже так кажется. У него постоянно возникают неприятности. - Билли налегал на бифштекс. Кажется, то, от чего он так страдает, никак не сказалось на его аппетите. Здесь в ресторане подавали вкусную, чисто американскую еду - бифштексы, омары, морские моллюски, ростбиф, теплые бисквиты - и разносили ее красивые официантки в скромной фирменной одежде. Большой, шумный зал, столики, застеленные скатертями в красную клетку. Тут было немало учеников из их школы. За каждым столом по пять или шесть мальчиков с родителями одного из них, который и пригласил сюда своих приятелей, воспользовавшись посещением родителей. Может быть, когда-нибудь и он, Рудольф, возьмет своего сына из школы, привезет с его друзьями в ресторан и угостит их всех отменным ланчем. Если Джин согласится выйти за него замуж, это вполне возможно лет через пятнадцать. Каким он сам будет через пятнадцать лет, какой будет она, каким будет их сын? Таким же, как Билли, замкнувшимся в себе, молчаливым меланхоликом? Или же открытым, веселым парнем, как вон те, сидящие за соседними столиками?
Будут ли в то время существовать такие же школы, в ресторанах подавать такую же вкусную еду, а отцы по пьянке врезаться в деревья? На какой риск, однако, шли эти милые женщины и чувствующие себя сейчас вполне комфортно отцы, гордо сидящие за столиками со своими сыновьями, пятнадцать лет назад, когда война только кончилась, а зловещее атомное облако еще плыло над планетой?
Может быть, сказать Джин, что я передумал?
- Ну а как кормят в школе? - спросил он просто так, чтобы нарушить затянувшееся за их столиком молчание.
- Все о'кей, - односложно ответил Билли.
- Ну а как ребята?
- Ничего. Правда, не совсем. Я не могу слышать эти их ужасные разговоры о том, какие их отцы "важные шишки", они постоянно хвастаются друг перед другом, что их папаши обедают с самим президентом, дают советы ему, как управлять страной, что они летом отдыхают непременно в Ньюпорте, что у них чистокровные лошади и собственная конюшня, как для их сестер закатываются роскошные балы по случаю совершеннолетия, которые обходятся родителям в двадцать пять тысяч долларов.
- Ну а ты что говоришь, когда слышишь эти разговоры?
- Ничего, молчу. - Билли бросил на него враждебный взгляд. - А что я должен говорить? Что мой отец живет в обшарпанной однокомнатной квартире, что его уволили с трех работ за последние два года? Или о том, как он замечательно водит машину, особенно после обеда? - Билли говорил спокойным, ровным тоном, с поразительной, не по годам, зрелостью.
- Ну, ты бы мог рассказать о своем отчиме.
- А что он? Его уже нет. Но даже до его смерти в школе его имя было известно не больше шести ученикам. Они что-то о нем слышали. Здесь считают, что люди, которые ставят пьесы в театре или делают кинофильмы, все с приветом.
- Ну а учителя? - спросил Рудольф, отчаянно надеясь, что хоть сейчас услышит от него что-то одобрительное.
- Я не имею с ними ничего общего, - сказал Билли, намазывая маслом тушеную картофелину. - Я делаю свои уроки, и все.
- Что с тобой, Билли? - Уже пора говорить с ним напрямую. Он слишком мало его знал, чтобы ходить вокруг да около.
- Это мать попросила вас приехать ко мне, не так ли? - бросил на него вызывающий, проницательный взгляд Билли.
- Ну, если хочешь знать, она.
- Мне жаль, если я ее расстроил, - сказал Билли. - Не нужно было посылать то письмо.
- Почему же? Ты правильно сделал, что послал. Что с тобой происходит, Билли?
- Не знаю. - Мальчик прекратил жевать, и Рудольф заметил, что он с трудом пытается сдержаться, не дать измениться спокойному тону своего голоса. - Меня раздражает все вокруг. Я чувствую, что если я останусь здесь, в этой школе, то умру.
- Ты, конечно, не умрешь, не выдумывай, - резко возразил Рудольф.
- Разумеется, нет. Но я чувствую, что это возможно.
Юношеский пылкий вздор, подумал Рудольф. В этом все дело. Но ведь и чувства - это вполне реальная вещь.
- Да, конечно, - согласился с ним Рудольф. - Продолжай, говори, не стесняйся.
- Это место не для меня, - продолжал Билли. - Я не хочу, чтобы меня учили, воспитывали и в конечном итоге превратили в такого человека, каким станут все эти ребята, когда вырастут. Я видел их отцов. Многие из них учились в этой школе двадцать пять лет назад. Они точно такие, как их дети, только старше, вот и все. Они дают советы президенту страны, указывают, как ему поступать, и даже понятия не имеют, что Колин Берк был великий человек, они даже не знают, что его уже нет в живых. Мне здесь не место, Руди. Моему отцу тоже здесь не место, как и Колину Берку. Если я останусь здесь, то через четыре года учителя сделают меня таким же, как они, а я этого не хочу. Не знаю, право… - Он уныло тряхнул головой, и прядь волос упала на высокий лоб, унаследованный им от отца. - Боюсь, вы думаете, что я несу чепуху. Может, вы думаете, что я соскучился по дому, или думаете, что я, как мальчишка, раздосадован тем, что меня не выбрали капитаном школьной команды, или что еще…
- Я вовсе так не думаю, Билли. Не знаю, прав ты или не прав, но в любом случае у тебя есть причины. - Соскучился по дому, мелькнуло у него в голове. Потом из всей фразы всплыло в сознании только одно слово - "дом". Чей дом он имел в виду - отца или Берка?
- Я должен в обязательном порядке посещать церковь, - продолжал Билли. - Семь раз в неделю притворяться, что я христианин. Но я не христианин. Моя мама - не христианка, отец - не христианин. Колин был атеистом. Почему же я должен отдуваться за всю семью, смиренно слушать все эти проповеди? "Будь всегда праведным, у тебя должны быть только чистые мысли, не помышляй о сексе. Наш Господь Иисус Христос умер, чтобы искупить грехи наши". Тебе понравилось бы по семь раз в неделю выслушивать весь этот вздор?
- Не очень, - признался Рудольф. Этот мальчик на самом деле здесь прав. Атеисты явно оказали свое влияние на религиозное воспитание своих детей.
- А деньги, - продолжал Билли, чуть понизив свой страстный голос, когда мимо проходила официантка. - Откуда берутся деньги на мое аристократическое дорогостоящее образование, когда Колин умер?
- Об этом тебе нечего беспокоиться, - сказал Рудольф. - Я пообещал твоей матери об этом позаботиться.
Билли злобно посмотрел на Рудольфа, словно тот только что признался ему, что вступил в заговор против него.