* * *
Вылететь в Кабул спецкору АПН Илье Ладогину удалось только после первомайских праздников. Заверяя Джессику, что он чуть ли не завтра отправляется "за речку", Илья, конечно, знал, что оформление загранкомандировки – дело не одного дня, но никак не ожидал, что все затянется аж на четыре месяца. Ожидая свой рейс в международном аэропорту "Шереметьево", Илья испытывал неловкость перед провожавшими его коллегами за то, что он напросился в командировку в Афганистан, а не в Чернобыль, к которому в эти дни было приковано внимание всех мировых СМИ. На фоне дышащего нестерпимым ядерным жаром реактора, взорвавшегося на Чернобыльской АЭС, Афганистан был не такой уж и горячей точкой. Сам себя ведь не обманешь, и Илья честно признался себе, что он не готов к такому самопожертвованию, какое проявил его коллега – киевский фотокорреспондент АПН Игорь Костин, который первым сделал фотоснимки эпицентра взрыва. Всего через четырнадцать часов после случившейся ночью аварии на четвертом блоке АЭС он облетел на вертолете полностью разрушенный блок, из руин которого поднимался тонкий прозрачный дым, а из-под завалов пробивался зловещий красноватый свет.
Игорь, не осознавая до конца степени опасности, открыл иллюминатор вертолета, как он всегда делал при фотографировании во избежание бликов. Внезапно наступила какая-то гробовая тишина. Он ужаснулся, настолько зловещей была картина, представшая его взору с борта вертолета. Под ним, словно открытая могила, зияла черная дыра. Игорь Костин успел сделать несколько снимков, и через минуту его камера выключилась. Он не понимал почему. Он думал, что разрядились аккумуляторы. Попробовал еще, но тщетно он давил на кнопку – камеру заклинило намертво. Не имея возможности снимать, вертолет повели на посадку. Вернувшись в Киев, он обнаружил, что почти вся пленка засвечена и только первый кадр уцелел. Провозившись с пленкой, Костин отправил приемлемые копии для Москвы в АПН, но опубликовать их тогда никто не решился, а вся поступающая в Москву информация по Чернобылю утаивалась.
Первое официальное сообщение об аварии на Чернобыльской атомной электростанции в советских СМИ появилось только вечером 28 апреля 1986 года в программе "Время". Это сообщение состояло всего из пяти предложений: "На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего". Это краткое информационное сообщение было сделано под давлением международного сообщества, потребовавшего от СССР объяснить повышение уровня радиации на территории других стран Европы. Но поскольку близилось Первое мая, то первые полосы советских газет были посвящены празднику международной солидарности трудящихся. В Киеве, который находился всего в ста километрах от Чернобыля, и других городах Украины и Белоруссии прошли праздничные демонстрации и массовые гуляния по случаю Первомая.
А в Чернобыле в эти дни было не до гуляний. Из недр разрушенной активной зоны атомного реактора просвечивала мерцающая голубизна, как от космических звезд, – продолжала гореть раскаленная добела масса. Огромное количество радиоактивного газа и пыли выбрасывалось в атмосферу. Чтобы как можно быстрее загасить дышащий радиацией реактор, было принято решение забросать его мешками с песком. Причем сделать это можно было только с вертолетов, зависая прямо над жерлом развороченного взрывом реактора. Для такого "бомбометания" пришлось привлекать самых опытных летчиков не только со всего Союза, но и отзывать вертолетные экипажи из Афганистана, ибо не было сейчас задачи важнее, чем ликвидация последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Поэтому Илья, улетая в Афганистан, ничего геройского в своей миссии не видел. Да, там идет война и, как на всякой войне, там гибнут люди, но ведь он не воевать туда едет. Завотделом прессы ЦК КПСС, лично инструктировавший его перед отъездом в Афганистан, настоятельно рекомендовал ему поменьше писать о войне и побольше о мирной жизни афганского народа, воплощающего в жизнь завоевания Апрельской революции.
Рейс в Кабул был с пересадкой в Ташкенте. Когда борт, на котором Илья прилетел из Москвы, приземлился в ташкентском аэропорту, там стояла сорокаградусная жара. Взлета на Кабул пришлось около часа ожидать в салоне Ил-76, оборудованного под перевозку пассажиров с минимальными удобствами. Кондиционеры не работали, и в салоне самолета было душно и жарко, как в сауне. Наконец взревели двигатели, заработали кондиционеры, и их самолет оторвался от земли и взял курс на Кабул. Где-то на сороковой минуте полета Илью, задремавшего под монотонный гул турбин, разбудил пронзительно громкий звонок, и командир корабля сообщил пассажирам о пересечении государственной границы СССР, после чего сразу было выключено все освещение салона и бортовые огни. С этого момента никто уже не спал. Притихшие пассажиры, прислушиваясь к ровному гулу двигателей, напряженно вглядывались в черные глазницы иллюминаторов, а там, в распростершейся под ними чужой и явно недружелюбной стране, полный мрак – ни огонька внизу.
Чтобы пассажирам не так страшно было сидеть в кромешной тьме, на подлете к Кабулу командир корабля включил громкую связь в салоне, благодаря чему они могли слышать радиообмен между экипажем и диспетчером кабульского аэропорта, давшего разрешение на снижение. В свою очередь командир корабля сообщил диспетчеру, что шасси и механизация выпущены, отстрел АСО включен.
Аэродром Кабула находился в окружении гор на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря. Заход на посадку был возможен только с одного направления и требовал от экипажа высочайшего мастерства. Самолет подлетал к аэродрому на высоте десяти тысяч метров и, выпустив шасси, спойлеры и механизацию крыла, не позволявшие увеличить скорость выше допустимой, круто начинал снижаться кругами по спирали, едва не срываясь в штопор. Это был "афганский заход на посадку", ранее в транспортной авиации никогда не применявшийся. От такого стремительного пикирования – почти падения, когда Ил-76, завалившись на левое крыло, резко проваливался вниз, пассажиры, испуганно наблюдавшие в иллюминаторы яркие вспышки от вылетавших из-под брюха самолета тепловых ловушек, зависали в невесомости, как космонавты. Сосед Ильи – подполковник в союзной форме – смертельно побледнел от таких кульбитов. Илья, с трудом поборовший приступ тошноты, тоже чувствовал себя не лучшим образом.
За несколько секунд до посадки пилоты успели выровнять пикировавший носом вниз самолет в предпосадочное положение. И в следующее мгновение огромный лайнер ударился колесами о бетонку так, что просел на переднюю стойку и понесся по полосе аэродрома. Взревели турбины на реверсе, пробежка, торможение, разворот – все, можно наконец перевести дух и поздравить себя с благополучным приземлением, хотя мягкой такую посадку не назовешь.
После захода на посадку по-афгански пассажиры выходили из самолета, пошатываясь, как пьяные. Восхищенный мастерством экипажа, для которого такие крутые виражи на тяжелом транспортнике – обычные трудовые будни, Илья решил, что его первый репортаж в Афганистане будет о военных летчиках.
В аэропорту его встретил водитель АПН на белом "мерседесе" и с комфортом отвез Илью на виллу, где проживали его коллеги. Ехать пришлось довольно долго вдоль каких-то полуразрушенных кишлаков, по каким-то тесным глиняным улочкам и переулкам. Не выдержав, Илья поинтересовался у водителя: "Далеко ли еще до Кабула?" Оказалось, что они едут по городу уже минут тридцать! Несмотря на столь ранний час, купола мечетей Кабула уже позолотили первые лучи солнца.
На вилле АПН Илью ждал заведующий бюро Владимир Иванович Иванов.
– О, наконец-то! С прибытием, – обрадованно приветствовал он Илью. – Тут одна американская дамочка тобой очень активно интересовалась. Все расспрашивала, когда же ты приедешь.
– Ее, случайно, не Джессика зовут? – на всякий случай уточнил Илья, знавший только одну американку, которая могла о нем спрашивать в Кабуле.
– Она самая, – подтвердил Иванов. – Говорит, что познакомилась с тобой в Москве и вы, мол, договорились встретиться с ней на нашей вилле, вот она и осаждает нас, считай, с февраля.
– Да, был такой разговор. Я же не знал тогда, что задержусь на четыре месяца, – посетовал Илья.
– Ну, не от тебя это зависело, – сказал Иванов. – А что касается этой американки, то твои личные контакты с ней я могу только приветствовать! К сожалению, не все наши западные коллеги настроены столь дружественно к Советскому Союзу, как Джессика.
– Да я просто сопровождал ее в Москве по заданию редакции, вот, собственно, и все мои личные с ней контакты, – пожал плечами Илья.
– Я в курсе, – показал свою осведомленность Иванов. – А то, что после ваших московских прогулок Джессика к тебе неровно дышит, видно и слепому. И это очень хорошо. Особенно сейчас, когда на нас ополчилась вся западная пресса, в один голос поднявшая вой о небывалых зверствах русских – якобы советские солдаты разбрасывают по Афганистану детские игрушки-мины. Ребенок поднимает медвежонка, и тот взрывается у него в руках. И эта ложь распространяется западными газетами миллионными тиражами с подачи одного американского журналиста, который выдумал, будто это мы начиняем игрушки взрывчаткой.
В ответ на эту провокацию мы срочно опубликовали в наших газетах снимок одной такой "игрушки" с комментариями, что эта заминированная кукла изготовлена в Пакистане. Ее обнаружили на одной из улиц Кабула сотрудники царандоя. По нашей информации, игрушки со взрывчаткой привез в Афганистан некий Билли Стоун. Применить их он, правда, не успел. Наш спецназ при поддержке царандоя разгромил его группу в Панджшере, а сам Стоун куда-то пропал. Безусловно, одной фотографией завезенной им куклы мы никому ничего не докажем. А вот если бы твоя Джессика рассказала правду, откуда на самом деле поступают эти мины-игрушки, – это другое дело. Американской журналистке на Западе поверят больше, чем нам.
– Джессике – поверят, – уверенно сказал Илья.
– Вот и отлично. Неизвестно, правда, когда эта Джессика у нас опять объявится. Она же фрилансер – репортер на вольных хлебах. Один Аллах ведает, где ее сейчас черти носят. Да и на одной Джессике свет клином не сошелся. К тому же особым авторитетом в своей профессиональной среде, как ее коллеги, штатные репортеры из того же "Нью-Йорк Таймс", твоя Джессика не пользуется. Посему было бы неплохо нам наладить дружеские отношения и с другими иностранными журналистами, представляющими в Афганистане ведущие мировые СМИ. А поскольку наши западные коллеги предпочитают жить в отеле "Интерконтиненталь", для тебя в этом роскошном отеле забронирован одноместный номер. Ну, чтоб ты, как спецкор АПН, мог на равных общаться с этими акулами пера. Так что держи марку! – напутствовал его Иванов.
Новость, что он будет жить в самом престижном международном отеле Кабула, Илью не могла не порадовать. От виллы АПН до отеля "Интерконтиненталь" он добирался на редакционном "мерседесе" с водителем больше часа. На дорогах царил невообразимый хаос: мешанина из непрерывно гудящих клаксонами машин, в основном всякого старья со всех концов света, а еще военной техники, верблюдов, коров, двухколесных повозок, запряженных ишаками, и ни одного работающего светофора. Иногда встречались отчаянно машущие жезлами регулировщики в огромных белых перчатках с раструбами. Непонятно, зачем они были здесь поставлены, поскольку на их попытки регулировать движение никто не обращал внимания. Как понял Илья, правила дорожного движения здесь никто не соблюдает. Со слов водителя, здесь у кого машина больше и клаксон погромче, тот и прав.
– Местные водилы стараются держаться правой стороны, но если надо, то прут по встречной и поперечной. На первый взгляд, езда по Кабулу кажется броуновским движением, но никто ни с кем не сталкивается. В общем, восток дело тонкое, – философски заключил водитель АПН.
Просторный номер в отеле "Интерконтиненталь", в котором поселился Илья, действительно оказался роскошным. В Москве он и мечтать не мог о таком комфорте. Пока учился в МГУ, жил в студенческой общаге, а потом снимал комнату в коммуналке с общей кухней. Когда он освоился в своих новых апартаментах, его посетило ощущение какой-то приподнятости. Казалось, война где-то совсем далеко, и Илья умиротворенно подумал, что здесь ему должно хорошо работаться. Афганистан всегда был дружественной для СССР страной.
Отель "Интерконтиненталь" возвышался над городом, и Илья из окна своего номера мог разглядывать панораму Кабула, выстроенного в долине в окружении гор. Открывшаяся ему картина была безрадостной – сплошное нагромождение невысоких глинобитных строений и домиков, над которыми вознеслись купола множества мечетей, немного скрашивающих суровый городской пейзаж, а на окраине города за последними домами, приютившимися на склонах лысых холмов, уже начиналась пустыня.
Отоспавшись после длительного перелета, Илья решил прогуляться по городу, когда солнце уже стояло в зените. В путеводителе он прочитал, что сердцем Кабула является торговая площадь на проспекте Майванд, где сосредоточены все основные базары города. Илья поехал туда из отеля на кабульском такси – юркой бело-желтой "Тойоте" с правым рулем. Водитель-таджик, неплохо говоривший по-русски, охотно показал ему все достопримечательности города, встретившиеся им по дороге. Кабул был городом контрастов: фешенебельные отели, мечети и дворцы соседствуют с убогими глиняными лачугами; два типовых советских квартала, застроенных пятиэтажными "хрущевками", а в стороне тихий, чистый квартал роскошных вилл.
Расплатившись с разговорчивым таксистом чеками Внешпосылторга – эта эрзац-валюта была у афганцев самым популярным платежным средством, – Илья очутился в лабиринте узких улочек и переулков, на которых все чем-то торговали, что-то вязали, ковали, чистили. Повсюду были большие контейнеры, разнообразные лавки с продуктами, витал запах специй. Бесконечные ряды магазинов – дуканов и лотков, заваленных всевозможными товарами, – вызывали удивление. Дефицитные в Союзе японские магнитофоны, стереосистемы, кассеты с поп-музыкой, фирменные джинсы и кроссовки, ковры, дубленки здесь можно было купить в любом дукане совершенно свободно без давки и очередей.
На выданный ему в бюро АПН аванс, правда, особо не разгуляешься. Илья прикинул, что двухкассетный стереофонический магнитофон "SHARP" – мечта меломана – будет стоить ему две зарплаты в чеках Внешпосылторга. Дабы не уходить из магазина с пустыми руками, он взял на пробу консервированную датскую ветчину в жестяной банке и три банки шипучего голландского лимонада "SiSi", которые ему положили в красивый пластиковый пакет. На выходе из магазина его вдруг окликнул женский голос, показавшийся ему до боли знакомым. Илья изумленно оглянулся и обомлел:
– Настя?! Ты? Не может быть!
– Узнал! Узнал! – обрадованно воскликнула она. – А я тебя не сразу признала. Мы же виделись с тобой один-единственный раз! Ты был тогда еще безусым мальчишкой, а сейчас повзрослел, раздался в плечах, возмужал, – радостно щебетала Настя, прямо светившаяся от счастья.
– Настя, поверить не могу, что это ты, – взяв ее ладони в свои руки, взволнованно произнес Илья. – Я же тебя искал потом по всей Москве и, можно сказать, благодаря тебе поступил на журфак МГУ. Сейчас я спецкор АПН в Афганистане. Но ты как здесь оказалась?
Настя рассказала, что после окончания мединститута работала хирургом-травматологом. В декабре прошлого года ее, как лейтенанта запаса медицинской службы, вызвали в военкомат и предложили ей как несемейной поехать на стажировку по военной травме в Афганистан. Настя, конечно же, согласилась. И вот она уже здесь третий месяц работает оперирующим хирургом-травматологом в медроте Кандагарской мотострелковой бригады. В Кабул же она прилетела вчера ночью – сопровождала в кабульский госпиталь тяжелораненого бойца с черепно-мозговой травмой, и завтра должна улететь обратно.
Из ее сбивчивого рассказа Илья уяснил главное – Настя не замужем и у них есть целая ночь впереди. Все остальное для него не имело значения. По ее сияющим глазам он понял, что она думает о том же, что и он. Бывают моменты, когда слова не нужны. Когда рядом тот самый, без которого ты не можешь жить и дышать. Встретиться здесь, в далекой стране, – это было знаком судьбы. С молчаливого согласия Насти Илья поймал такси, и они поехали в отель "Интерконтиненталь". Закрывшись в его уютном номере с двуспальной кроватью, они начали с того, на чем оборвалось их первое романтическое свидание у моря, – с проникновенного поцелуя, от которого у Насти, как и десять лет назад, закружилась голова.