* * *
Говоря о том, что фрилансер Джессика Фоули далеко не самая авторитетная на Западе журналистка, заведующий афганским бюро АПН недооценивал возможности свободной журналистики, наиболее яркой представительницей которой как раз и была Джессика. Да, репортеры на вольных хлебах, как она, относятся к низшей касте пишущей братии. Им не дают интервью президенты, на них свысока посматривают штатные акулы пера. Зато фрилансеры вольны сами выбирать себе тему для репортажей и сами определяют, как и что им писать. По большому счету, фриланс – это и есть высшая степень свободы для тех, кто избрал своей профессией охоту за новостями. Поэтому нередко случается так, что вездесущий фрилансер оказывается в центре событий раньше всех, и если его материал попадает "в десятку", тогда его репортажи становятся мировой сенсацией и производят эффект разорвавшейся бомбы. Если бы Иванов знал, какой резонанс в мире могут вызвать подготовленные Джессикой материалы, которые та собрала, побывав в гостях у моджахедов, он сделал бы все возможное и невозможное, чтобы Илья Ладогин как можно быстрее прилетел к ней в Кабул.
О причинах задержки Ильи в Москве Иванов был проинформирован – в КГБ не были до конца уверены в благонадежности Ладогина. Компетентные органы не могло не настораживать его увлечение западной поп-музыкой (сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст), к тому же Илья Ладогин не был членом КПСС и особого желания вступить в партию не проявлял, хотя еще во время службы в армии ему предлагали стать кандидатом в члены КПСС. Во второй раз предложение пополнить ряды коммунистов он получил уже работая в АПН, но отказался, сославшись на то, что он-де еще не вышел из комсомольского возраста. Вступить в КПСС можно было с восемнадцати лет, а Илье на тот момент уже исполнилось двадцать пять, так что отговорка его была несерьезной. Тот факт, что Илья Ладогин явно уклонялся от членства в партии, не мог не настораживать, и поэтому инстанции, от которых зависело, получит ли он разрешение на выезд за границу, перестраховывались и тянули до последнего. В конечном итоге судьбу его загранкомандировки решил завотделом прессы ЦК КПСС, лично проинструктировавший Илью, которого американская журналистка, обивавшая пороги виллы АПН в Кабуле с февраля месяца, так и не дождалась.
Неугомонная Джессика, за свои деньги прилетевшая в Афганистан из США, не могла позволить себе такую роскошь, как отель "Интерконтиненталь", где проживали все ее западные коллеги, а сняла самый дешевый номер с обшарпанными обоями в старой гостинице "Кабул". За окном шумела улица: афганский грузовик, "барбухайка", в ярких наклейках с тюками застрял на перекрестке, и пытающиеся проехать водители непрерывно гудели ему во все клаксоны. Огибая застрявшую "барбухайку", толкали свои двуколки изможденные хазарейцы в истрепанных одеждах. На одной такой двуколке величественно восседал укутанный в одеяла седобородый старичок в белой чалме, невозмутимо взиравший на снующих вокруг него людей. Развевались разноцветные одеяния, раздавались крики разносчиков сигарет, торопились куда-то женщины в грязных чадрах с грудными детьми на руках.
"Должно быть, это и есть настоящий Афганистан", – подумала Джессика, наблюдая из окна своего номера кишащий внизу людской муравейник.
Щелкая затвором своего "Никона", она за неделю пешком исходила Кабул вдоль и поперек. Некоторые снимки получились весьма выразительными. Объектив ее фотоаппарата бесстрастно запечатлел царившую вокруг обескураживающую нищету – обмотанные в какие-то лоскуты люди, помойки с тучами мух, играющие среди гор мусора чумазые детишки и везде клубы желтой пыли, поднимающиеся от любого дуновения ветерка.
Джессике же нужно было сделать такой репортаж, чтобы он шел нарасхват, тогда окупились бы ее затраты на эту поездку. И такой случай ей вскоре подвернулся. Ее похитили среди бела дня прямо в центре города, когда она пыталась поймать такси. Вместо такси возле нее остановился ярко раскрашенный автобус – такой себе цирк на колесах. Из распахнувшихся дверей автобуса, разбитые окна которого были завешаны грязными одеялами, выскочили двое бородатых мужчин в чалмах. Обступив Джессику с двух сторон, они подхватили ее под руки и на глазах у всех бесцеремонно затолкали в салон автобуса. На ее отчаянные крики о помощи: "Help! Me to kidnap!" никто из прохожих не обратил никакого внимания – все спешили по своим неотложным делам. Как только за ней захлопнулись двери автобуса, бородач тут же двинул ее кулаком под дых. От такого удара у Джессики перехватило дыхание. Понимая, что взывать о помощи в ее положении бесполезно, она попыталась объяснить своим похитителям, что она журналистка, подданная США, и потому с ней так обращаться нельзя, но ее заявление не произвело на них ни малейшего впечатления – очевидно, смуглые бородачи не понимали по-английски. Несмотря на ее протесты, они бесцеремонно отобрали у нее фотоаппарат, а чтобы она не царапалась и не брыкалась, связали ее по рукам и ногам, да еще напялили на нее паранджу, полностью закрывавшую лицо. В таком виде ее вывезли из Кабула и повезли куда-то в горы.
После изнурительной, изматывающей дороги по головокружительному серпантину они наконец приехали в какой-то полуразрушенный кишлак. Их разноцветный автобус тут же облепила стайка босоногих и невероятно чумазых детишек, протягивающих свои ручонки ладошками вверх. Пока водитель автобуса раздавал бачатам конфеты, бородатые похитители развязали Джессику и отвели ее в какой-то двор за высокими глинобитными стенами, где позволили ей снять паранджу. Вскоре из дома к ней вышли трое таких же смуглых бородачей, как и те, что привезли ее сюда, только на их головах были не громоздкие чалмы, а паколи – двухуровневые шерстяные береты с закатанными в обруч краями. Джессика уже была немного знакома с местной спецификой и знала, что такие легкие головные уборы носили в основном моджахеды – афганские повстанцы Панджшерского ущелья, которыми командовал легендарный Ахмад Шах Масуд, известный также под прозвищем Панджшерский Лев. Масуд по-арабски означало "счастливый". Паколь, ставший в западной прессе своеобразным символом борьбы афганской вооруженной оппозиции с советскими оккупационными войсками, Панджшерский Лев носил постоянно.
Обрадовавшись, что она попала к моджахедам Панджшерского Льва, Джессика буквально на пальцах им объяснила, что она американская журналистка и мечтает взять интервью у знаменитого полевого командира Ахмад Шаха. Моджахеды поначалу отнеслись к ней настороженно, но искренность, с которой Джессика с ними говорила (в основном на языке жестов, поскольку те ни черта не понимали по-английски), быстро рассеяла их недоверие. Ей вернули отобранный у нее в Кабуле "Никон". Затем суровые повстанцы, ни на секунду не выпускавшие из рук автоматы Калашникова, охотно сфотографировались с ней на память. Познакомившись с ними поближе, Джессика увидела, что моджахеды, которых афганская власть называла душманами, что дословно переводилось как "враги", очень открытые, очень гордые и очень свободолюбивые люди. Никто и никогда не должен советовать им, как надо жить и как поступать. Еще моджахеды, что буквально переводилось как "борцы за веру", были фанатично религиозными. Можно было понять их стремление защитить свою землю от вторгшихся к ним чужеземцев.
В этом затерянном в горах ауле люди, отродясь не знавшие никаких благ цивилизации, казалось, жили вне времени, вне истории, даже не задумываясь над тем, какой сейчас год, какое тысячелетие. Снимая своим "Никоном" их убогие примитивные жилища из глины и камней, с жестяными печками, топливом для которых служила верблюжья колючка, собранная на близлежащем склоне, Джессика подумала, что в их бесхитростной жизни есть некий первобытный смысл. И не нужно было этим детям гор никакого "светлого будущего" от правящего в Кабуле просоветского режима.
Лагерь Масуда, встречу с которым пообещали ей устроить моджахеды, был спрятан где-то высоко в горах Панджшерского ущелья. Джессику не очень-то пугали трудности предстоявшего ей многодневного горного похода. Ее бурная молодость прошла в долине Йосемити на неприступных скалах Эль-Капитан. А пять лет назад она даже попыталась взобраться на Эверест, правда, неудачно. Ее с проводником-шерпом ураганный ветер застиг на склоне, когда они поднялись на высоту чуть более восьми тысяч метров. Это уже была "зона смерти", и о продолжении восхождения в таких погодных условиях не могло быть и речи. Порывисто-шквальный ветер, норовивший сбросить их с гребня, закрутил в бешеном хороводе густо поваливший снег. Видимость упала до десяти-пятнадцати метров, поэтому спускались они почти вслепую.
Надрывный вой ветра переходил в свист – рассвирепевший буран неистовствовал все больше и больше. Шквальный ветер валил их с ног, заряды жесткого, колючего снега наотмашь били в лицо, и через каждые два-три шага вниз им приходилось останавливаться, чтобы пережидать очередной порыв беснующейся пурги. И то, что Джессике удалось тогда спуститься с Эвереста живой и невредимой, она считала самой большой удачей в своей жизни. Вспоминая потом эту ужасную бурю, Джессика не сказала бы, что ей тогда было так уж страшно. Настоящий же ужас ей пришлось пережить не на Эвересте, а здесь, в Афганистане.
Случилось это на рассвете во время утреннего намаза. Шесть истребителей-бомбардировщиков с красными звездами на крыльях появились внезапно с первыми лучами солнца. Джессика в это время уже проснулась и терпеливо ожидала во дворе, пока ее спутники завершат молитву, после чего они должны были отправиться в путь по горам Панджшерского ущелья.
Аул начали нещадно бомбить. От дикого рева пикирующих прямо на нее реактивных самолетов Джессику охватил такой животный ужас, что ее просто парализовало от страха. Не зная, куда бежать и где прятаться, она забилась под деревья и вся сжалась в комочек, стараясь стать как можно незаметней.
Истребители-бомбардировщики, похожие на хищных птиц, атаковали парами. Они сбрасывали бомбы и пристраивались в конец адской карусели для повторного захода. Совершенно ошалевшая и оглушенная взрывами Джессика уже ничего больше не осознавала, кроме сверкания и грохота от падения бомб, сопровождавшегося огромными столбами дыма и пыли. Расширенными от ужаса глазами она смотрела на происходящее и молила Бога – если бомба упадет на нее, то чтобы умереть сразу, без мучений. И в то же время она безумно хотела выжить, ибо погибнуть от советской бомбы значило бы исчезнуть без следа. Джессика же поклялась себе, что если выживет, то она сделает все, чтобы весь мир узнал об этой чудовищной по своей жестокости бомбардировке мирного кишлака, в котором проживали в основном женщины, беспомощные старики и малые дети. В тот момент Джессика не могла поверить в то, что советские летчики способны сравнять с землей целый кишлак из-за нескольких моджахедов, с которыми она намеревалась сегодня утром уйти в горы к Ахмад Шаху.
Вжимаясь от панического страха в землю, Джессика всякий раз прощалась с жизнью, когда слышала резкий свист падающей бомбы. После того как краснозвездные ястребы улетели, она еще долго лежала, пригвожденная к земле.
Наступившая тишина была для нее не менее страшной, чем пережитый только что авианалет. Все дворы и улицы разбомбленного кишлака были усеяны телами убитых людей и домашних животных, а дома превратились в груды камней. Сфотографировать трупы, среди которых было много разорванных в клочья детей, у Джессики просто не хватило духу.
Торопясь как можно быстрее покинуть разбомбленный кишлак, Джессика поднималась по гребню с единственным выжившим в кромешном аду моджахедом по имени Усман. Когда они остановились немного передохнуть, откуда-то из ущелья до них донесся нарастающий рокот вертолетных лопастей – это на их многострадальный кишлак заходила пара поджарых, похожих на кровожадных крокодилов ударных вертолетов Ми-24. Не сговариваясь, Джессика с Усманом бросились к ближайшему валуну и, укрывшись за ним, с ужасом наблюдали второй акт трагедии, разворачивающейся прямо у них на глазах.
Под крыльями зависшей над кишлаком первой пары "крокодилов" разомкнулись замки подвесной системы, и вниз полетели какие-то необычные авиабомбы с округлыми торцами, как у бочек из-под керосина. Одна упала посреди двора, где стоял привязанный к дереву ишак, а другая плюхнулась на дорогу прямо под ноги копошащимся в придорожной пыли бачатам. От удара о землю оболочки бомб мгновенно разрушились, и из них, как джин из бутылки, вырвалось наружу тяжелое вязкое облако, вмиг окутавшее весь кишлак густым желтым туманом. Распыленная маслянистая субстанция зловеще искрила и мерцала в лучах стоящего в зените солнца. Вторая пара пятнистых "крокодилов" всадила в колыхавшееся, как огромная медуза, аэрозольное облако несколько ракет, что вызвало его воспламенение.
Лихорадочно щелкая затвором своего фотоаппарата, Джессика поймала момент, когда произошел подрыв накрывшего кишлак желтого облака. Через видоискатель "Никона" она увидела вспышку и огненный шар, клубившийся внизу, как от взорвавшейся атомной бомбы. Раскаленные газы объемного взрыва огненным ударом накрыли лабиринты дувалов, и так изрядно пострадавших от утренней бомбежки. Когда дым немного рассеялся, с неба посыпалась сажа, а в воздухе еще долго стоял запах бензина и резинового клея. На месте же кишлака теперь были сплошные руины. Земля стала похожа на лунную поверхность с раскиданными по ней обгоревшими трупами. Так Джессика стала свидетелем применения "вакуумной бомбы", о которой она раньше слышала по "Голосу Америки", будто русские испытывают ее в Афганистане на живых людях. Называлась эта бомба ОДАБ-500 – объемно-детонирующая авиабомба – боеприпас с содержимым из жидкого взрывчатого вещества, требующего целой системы зарядов для рассеивания и подрыва детонирующего облака. В том, что "Голос Америки" не солгал, теперь она убедилась воочию, да еще и успела все сфотографировать.
До лагеря моджахедов в Панджшере Джессика с Усманом добрались только на третий день. Джессика чувствовала себя комфортнее в снежную бурю на Эвересте, чем на здешних высокогорных тропах, где ей приходилось идти за своим проводником след в след. Все тропы и тропинки в долине были усеяны минами, которыми советская авиация щедро осыпала чужие для них горы. Как происходило минирование с воздуха, Джессика вскоре увидела сама. Уже знакомые ей пятнистые "крокодилы" парой летели вдоль цепочки темных следов, оставленных на леднике прошедшим там караваном, и методично отстреливали кассеты мин, аккуратно устилая ими всю караванную тропу. Противопехотные мины в форме лепестка вылетали из кассет и забуривались в фирн, поднимая фонтанчики снега. По этой только что заминированной на их глазах тропе предстояло пройти и Джессике с Усманом – другого пути через перевал не было. Заминированная вертолетчиками тропа сначала петляла по краю ледника, а потом постепенно уходила вниз и тянулась вдоль хребта по крутому склону, над которым угрюмо нависали отвесные скалы. Тропа вилась у подножия этих скал, и местами приходилось пробираться по таким узким полкам, что Джессике оставалось только удивляться смелости караван-баши, которые отваживались водить здесь нагруженные караваны, ведь любой неосторожный шаг грозил срывом в пропасть. Не бояться высоты Джессика научилась еще на Эль-Капитане, преодолев этот невероятно гладкий гранитный монолит по юго-западной стене в связке со своим бойфрендом Майком. Тогда их главным врагом была не устрашающая высота, а невероятная жара, от которой плавились скалы, но сейчас бы Джессика предпочла вновь оказаться на раскаленной как сковородка стене Эль-Капа и умирать от жажды, чем идти по заминированной горной тропе. Опасаясь случайно наступить на мину, она шла предельно внимательно, не отвлекаясь на любование красотой хребтов Гиндукуша.
В лагерь они пришли, когда солнце уже скрылось за горным хребтом. Усман завел ее во двор небольшого дома, где было много вооруженных людей. Увидев Джессику, они с удивлением ее рассматривали, будто она прилетела с какой-то другой планеты. Усман провел ее мимо этой группы моджахедов, и она увидела мужчину лет тридцати среднего роста в светлой одежде полувоенного покроя, идущего к ней навстречу. Джессике показалось, что от этого человека исходило какое-то внутреннее сияние, и по тому, как преданно на него смотрели остальные моджахеды, она поняла, что это и есть Ахмад Шах Масуд – самый влиятельный полевой командир афганских повстанцев.
Первое впечатление не обмануло – Масуд, свободно говоривший по-французски и неплохо знавший английский язык, оказался очень приятным и интересным собеседником, и Джессика с первых минут общения с ним была покорена его скромностью и природным обаянием.
"Не зря, – подумала она, – Ахмад Шах пользуется такой популярностью у своего народа, а марионеточный кабульский режим считает его своим злейшим врагом".
Ставленник Кремля Бабрак Кармаль по всем статьям проигрывал умному и волевому Ахмад Шаху. Именно таким, как Масуд, она и представляла себе настоящего исламского борца за веру.
В своем интервью Ахмад Шах сказал ей, что его моджахеды ведут борьбу за освобождение мирного населения от советских захватчиков и афганских коммунистов, пытающихся разрушить многовековые мусульманские традиции. Сам же он строго соблюдает мусульманский образ жизни и в быту всегда довольствуется малым. Еще Ахмад Шах рассказал, что, когда он начинал свою борьбу против советского вторжения, под его командованием находилось всего двадцать моджахедов, имевших всего шесть старых английских винтовок и девять пистолетов. По дороге в Панджшер они купили два автомата Калашникова. После первого боя, когда они захватили центр уезда, им досталось около тридцати автоматов Калашникова. С таким арсеналом Ахмад Шах начинал джихад в Панджшерской долине.
На вопрос Джессики, откуда сейчас он берет вооружение для своих отрядов, Масуд ответил, что большую часть оружия и боеприпасов они добывают, разоружая подразделения афганской армии и совершая нападения на колонны на перевале Саланг.
– Я слышала, что вы получаете ракеты от американцев. Это действительно так? – поинтересовалась она.
– Ну что вы! Мы не получаем напрямую ни от кого военной помощи, в том числе и от американцев. Эта помощь поступает нам от исламских партий, где они ее взяли, мне неизвестно, – дипломатично ответил он.
С особой горечью говорил Ахмад Шах о катастрофическом положении беженцев, лишившихся крова из-за карательных акций советских войск в Панджшерском ущелье.
– Рядом со мной, – сказал он, – находятся сотни больных, большинство из которых – моджахеды. Столь бедственное положение усугубляется отсутствием у них теплой одежды и обуви, без которой не выжить в этих горах. Большинство моджахедов отдают свою обувь и одежду тем, кто меняет их на боевых позициях. Бесчеловечный враг не дает нам передышки, боевые действия не прекращаются ни на сутки. При этом дети и женщины вынуждены с рассветом уходить и скрываться в горах, а возвращаться к родному очагу только с наступлением ночи.