- Ты же мне сказал, что сочинил про Брекошона!
- Речь не о Брекошоне.
- А тогда о ком?
- О Жан-Марке.
- Это меня больше устраивает, - с облегчением вздохнул Николя и, покачав головой, через мгновение добавил: - Но лучше бы мы обедали втроем.
Они встали. Проходя мимо электрического бильярда, Николя упросил отца сыграть с ним хотя бы одну партию. Возбужденные непредсказуемыми отскоками шарика, треньканьем звоночков и дурацким подмигиванием огоньков на табло, они сыграли в итоге семь раз и только в половине девятого с сожалением отправились домой.
Франсуаза вытряхнула пепельницу. Смятые окурки полетели в мусорное ведро. Весь вечер трое мужчин курили и разговаривали, около одиннадцати ушел Жан-Марк, за которым увязался Николя, заявив, что хочет глотнуть свежего воздуха. Александр был готов последовать за ними, но не сделал этого из уважения к жене.
- У тебя там надолго? - спросил Александр, глядя в потолок.
- Не очень. А ты что собираешься делать?
- Лягу и почитаю.
Франсуаза сполоснула стаканы теплой водой. Черт, проклятая бедность: стакан со щербинкой, у одного из ножей расшаталась ручка…
- Знаешь, я очень расстроилась, что у Николя не пошли дела в книжном магазине. Я все понимаю, Брекошон платил ему гроши, а работать приходилось за четверых, но что он сможет найти вместо этого?
- Он же тебе сказал. Если отец его приятеля действительно владелец кинотеатра на Елисейских полях, то он возьмет его к себе.
- И ты в это веришь?
- Ну, на сей раз он, может, и не врет.
- Даже если и так, разве билетер в кинотеатре - это профессия?
- Профессия - не профессия, какая разница? Зато они имеют бешеные деньги на чаевых!
Франсуаза покачала головой.
- Николя еще слишком молод для такой работы.
- Наверно, ты боишься, как бы он не увидел там фильмы "до восемнадцати"? - смеясь, предположил Александр.
Беря одну за другой грязные тарелки, Франсуаза счищала с них остатки еды и опускала в мойку. Бледными плоскими лунами они медленно погружались в расходящуюся кругами мутную воду.
- Глупый ты, - вздохнула Франсуаза, - над всем смеешься, ведешь себя с Николя как с приятелем, а ведь он - твой сын. Вчера он пришел домой в три часа ночи, а сегодня, видимо, ляжет и того позже…
- В его возрасте это вполне естественно! Вот нагуляется и успокоится.
- Нужно, чтобы он хоть кому-то подчинялся.
- На меня не рассчитывай: я не собираюсь записываться в надзиратели, я вообще не верю, что родители способны лепить характеры своих детей. Полная чушь! Вот улица - это да, там-то и происходит настоящее воспитание!
- На улице? Ну да, конечно! Когда я вижу некоторых своих ровесников, грязных, скучающих, нелепо одетых, которые целыми днями бесцельно слоняются по тротуарам, у меня мурашки бегут по спине!
- Что ж, моя богатая девочка из буржуазного квартала, меня это нисколько не удивляет! Ты же у нас добропорядочная хозяйка дома, связанная по рукам и ногам строгими принципами! Когда же тебе, наконец, станет ясно, что в жизни мужчины этот этап очень быстротечен? Посмотри на меня, в молодости я делал все, что хотел, и если теперь у меня есть характер, то этим я обязан именно свободе.
- Пусть так, Александр, - согласилась Франсуаза, - вот только ты - особенный.
Александр, стоя сзади, обхватил ее руками за талию. Франсуаза поставила чистую тарелку в сушку, вынула из мыльной воды следующую и ополоснула ее. Она чувствовала его дыхание на своем затылке.
- Оставь все это, - хрипло выговорил он, - пойдем.
Франсуаза высвободилась.
- Ты не хочешь?
Она и радовалась его желанию, и раздражалась прямолинейной грубости, с какой он заявлял свои права на нее. Как будто ему достаточно приказать - и она мгновенно подчинится. Осознание собственной физической порабощенности выбивало Франсуазу из колеи.
- Я хочу домыть посуду! - быстро ответила она.
- Завтра домоешь.
- Нет, я не могу все так бросить, здесь же ужас что творится! А завтра у меня очень тяжелый день. Я обещала сдать работу до двенадцати.
Франсуаза вернулась к тарелкам.
- Ладно, раз кухня для тебя важнее всего, тогда спокойной ночи! - улыбаясь, сказал Александр. Он вышел, оставив Франсуазу одну, рассерженную и взволнованную.
После тарелок настал черед кастрюль и сковородок. Это было еще противнее. Остатки расплавленного сыра присохли ко дну. Франсуаза безуспешно пыталась отскрести их. Корка едва отходила. Как можно думать о любви, когда тебя преследует запах отбросов? Спасибо хоть обед удался. С каким аппетитом Жан-Марк набросился на картошку, запеченную с сыром! Наверно, ему надоела университетская столовая. Франсуаза никогда прежде не видела его таким нервным и неуравновешенным. От судорожного смеха он мгновенно переходил к мрачной задумчивости. Ясно как день: что-то у него в жизни не ладится. Можно подумать, у нее ладится! Франсуаза чувствовала себя одинокой. Она постоянно мечется между пишущей машинкой и домашними хлопотами. А как же ее душа? Они с Александром все реже оставались наедине. Он был занят преподаванием русского в Институте восточных языков и переводами, а потому проводил большую часть времени вне дома. Когда же он возвращался, между ними почти сразу встревал Николя. Франсуазе хотелось, чтобы они жили с Александром вдвоем, как муж и жена, а вместо этого она вынуждена постоянно следить за своими словами и жестами. Добро бы еще Николя был скромным и воспитанным юношей, но где там, он никогда не давал забыть о себе! В их небольшой, неудобной квартирке третий жилец явно был лишним. Даже когда Николя не было дома, все равно казалось, что он рядом. Невозможно было ничего решить, не принимая его в расчет. Приходилось учитывать его нужды, и зачастую они возглавляли список домашних расходов.
Вначале, когда Николя только-только поселился у них, Франсуаза была даже растрогана этим подобием семейной жизни, но теперь она, не сожалея, что приняла его, все-таки с каждым днем все больше страдала от этой невыносимой тесноты. Иногда в своих мечтах она отправлялась с Александром в свадебное путешествие по теплым солнечным странам. Неужели ему никогда не хотелось вырваться отсюда?! Может, и нет, ведь он такой странный! Временами ей казалось, что эта убогая жизнь его вполне устраивает. Он со смехом наблюдал за проделками Николя, снисходительно относился к его лени и безделью. Что до нее, то ей было ясно, что Николя отдаляет ее от мужа, вбивая клин в их супружескую жизнь. Без сомнения, все могло бы измениться с рождением ребенка. Как страстно она хотела этого! Почему у Дани получилось, а у нее нет? Каждый месяц она проходила один и тот же путь от надежды к разочарованию. С Александром она этим, естественно, не делилась, он просто рассмеялся бы ей в лицо. Сколько раз он повторял, что терпеть не может детей! Типичные рассуждения холостяка. Если бы только у нее появился малыш, уж она сумела бы сделать так, чтобы Александр его полюбил! Но что толку думать об этом сейчас, и суждено ли ей вообще испытать это счастье, возвышенное и одновременно такое земное?
Последние остатки присохшей корки наконец-то отмокли в воде. От ее рук пахло объедками. Франсуаза не могла припомнить, в какой момент своей жизни она вдруг ощутила разочарование. Почему она так незаметно для себя смирилась с крушением своих надежд? С холодной ясностью она осознала, что мечты ее разбиты. А можно ли было этого избежать? Все вопросы оставались без ответа. Жизнь текла своим чередом, подтачивая илистые берега, делая крутые повороты, скрываясь под землей, продолжая свой путь в темноте и вновь появляясь на поверхности совершенно неузнаваемая. Разве кто-нибудь в силах предвидеть все сочетания удач и неудач, которые неумолимо выпадут на его долю? Все уже решено заранее, помимо него, и судьба будет развиваться по единожды утвержденному сценарию, несмотря на чью-либо хваленую силу воли. Франсуаза вымыла раковину, закрыла мусорное ведро и развесила тряпки по местам. Кухня сияла чистотой. Теперь можно было перейти от роли прислуги к роли жены.
Она разделась, вошла в душевую кабину и, задернув занавеску, включила воду. Горячие струи ударили ее по плечам. Казалось, она вновь обрела грудь, бедра, живот. Проводя махровой варежкой по своему телу, она думала об Александре. Выйдя из-под душа, Франсуаза быстро вытерлась и, завернувшись в банный халат, подошла к кровати. Александр читал, опершись спиной на подушки.
- Ах, вы все-таки соизволили прийти! - произнес он с притворной строгостью. - А что если теперь я не хочу? Ужасно интересная книжка! Ты разрешишь мне закончить главу?
Без всякой тени смущения Франсуаза рассмеялась. Александр, пристально разглядывая жену, тоже смеялся. В том, как он смотрел на нее, чувствовалась спокойная уверенность хозяина. Франсуаза сняла с ночного столика розовую скатерку и накрыла лампу. Потолок опустился, стены сдвинулись. Она скинула халат и легла под одеяло. Александр обнял ее и нежно прижал к себе. Они словно слились в единое целое. Его жадный рот впился в ее губы, руки обхватили бедра. Пока что лишь короткие волны удовольствия слегка пробегали по поверхности ее обнаженного тела, но от нее не укрылось, что Александр с трудом сдерживает нетерпение. В ответ на растущее желание мужа глубоко внутри нее рождался ответный отклик. Ей становилось все труднее контролировать себя. Почти потеряв сознание, сквозь тысячи ненужных мыслей она чутко следила за тем, как поднимается в ней невыразимое блаженство. В этот момент, где-то далеко на краю земли, хлопнула дверь. Франсуаза вздрогнула и, придя в себя, прошептала:
- Это Николя!
- Да… - пробормотал Александр.
Он продолжал ласкать ее, но Франсуаза больше ничего не чувствовала. Она вся напряглась, внимательно вслушиваясь в шорохи, доносящиеся из прихожей, а потом вдруг резко отодвинулась от Александра. Он попытался вновь притянуть ее к себе. Франсуаза, сопротивляясь, высвободилась и прикрыла простыней обнаженную грудь.
- Ну, что с тобой? Не бойся, он не войдет, - успокаивал ее Александр. - Он сейчас ляжет, и все.
В это мгновение дверь открылась. Франсуаза отвернулась и притворилась спящей. Но их выдавала лампа, накрытая розовой тканью, разбросанная по полу одежда. Типичная постельная сцена, уж кого-кого, а Николя-то не проведешь!
- Ничего-ничего, не беспокойтесь, - сказал юноша, стоя на пороге комнаты, - просто я увидел под дверью полоску света и подумал, что вы еще не спите. Я хотел налить себе стакан воды на кухне.
Он медленно прошел из комнаты в кухню, стараясь не смотреть в сторону кровати. Франсуаза, оцепенев от стыда, тяжело дышала. Никогда еще ей не приходилось оказываться в таком неловком положении. Обычно они с Александром, прежде чем заняться любовью, ждали, пока Николя уснет. А бывало, что Александр приходил домой днем, когда сын был в книжном магазине. В этих тайных свиданиях было даже свое очарование.
Николя повторил свой путь в обратном направлении.
- Спокойной ночи, - проходя мимо кровати, пожелал он.
- Спокойной ночи, - зевая, ответил Александр.
Николя вернулся к себе в прихожую и закрыл дверь. Александр повернулся к Франсуазе. Его руки вновь заскользили по чувствительным местам ее тела. Он хотел возобновить игру с того момента, как ее прервали. Случившееся стало для него не более чем антрактом. Александра нисколько не смущало, что рядом, за перегородкой, всего в двух шагах, находится его сын. Он приподнялся на локте. В полутьме Франсуаза различала его жаждущее лицо, приоткрытый рот. Она была для него источником. Он наклонился, чтобы напиться. Прямо как Николя только что на кухне.
- Нет, Александр, - прошептала она, - теперь это невозможно.
С нежностью он положил ладонь под голову Франсуазы и, слегка взъерошив ей волосы, тихо сказал на ухо:
- Ну, давай, сделай это сама. Так будет лучше.
- Нет! - в ужасе воскликнула Франсуаза.
- Дурында, - с раздражением бросил ей Александр, - похоже, ты так никогда и не изменишься!
Откинувшись на спину, он погасил свет. Франсуаза еще долго лежала без сна. В глазах у нее стояли слезы, ей было ужасно горько и обидно.
- По-моему, ты просто преувеличиваешь, - устало возразила Франсуаза.
Люси высморкалась и, повернув к дочери измученное лицо, продолжила:
- А как можно объяснить его постоянные отлучки, деловые завтраки, срочные командировки?
- Но это еще ничего не доказывает, мама!
- Сразу видно, что ты не живешь с нами! Он так переменился ко мне. Вот, например, сегодня. Ведь в субботу у него выходной, мог бы он побыть со мной дома?
- А где он?
- Точно не знаю, какое-то там спортивное мероприятие… как он говорит.
- Может быть, это правда!
- Нет, моя дорогая, все он врет. Я знаю, я это чувствую!
Люси говорила взволнованно, немного задыхаясь, из глаз у нее текли слезы. Тушь и голубые тени размазались по векам. Вокруг рта собрались мелкие морщинки. Франсуазе она казалась смешной и жалкой. В таком возрасте уже неприлично страдать от любовных переживаний! И не стыдно ей было вызывать дочь к себе без всяких объяснений, якобы по срочному делу?! По дороге Франсуаза думала, что застанет мать тяжело больной, а вместо этого на нее обрушилась лавина скорбных излияний брошенной женщины, которая тщетно пытается удержать мужа. Франсуаза уже два месяца не появлялась у матери. Жан-Марк, Даниэль и Дани, со своей стороны, тоже под разными предлогами старались не заглядывать в Севр. Но если Люси и жаловалась на их невнимание, то только для виду. Она прекрасно обходилась без своих взрослых детей, наверняка опасаясь, что в их присутствии будет казаться Иву Мерсье более старой.
"Как же я все-таки безжалостна к ней!" - удивилась самой себе Франсуаза. В глубине души она все еще не могла забыть свою досаду на мать из-за имущественных разногласий.
- В один прекрасный день он уйдет от меня и начнет требовать развода, - не унималась Люси. - Что мне тогда делать - одной, с Анжеликой на руках? Останется только умереть!
- Не говори глупостей, мама! - возмутилась Франсуаза. - Ты сражаешься с ветряными мельницами. Придумывая этот бред, ты сама себе причиняешь боль!
- Понимаешь, я не могу с тобой поделиться некоторыми вещами… это относится к интимным подробностям… Ну, в общем, доченька, Ив меня больше не любит. Я не существую для него как женщина. И это доказывает, что у него есть другая!
Франсуазе стало стыдно за мать, ей совершенно не хотелось вникать в альковные дела супругов Мерсье. Вместо того чтобы подбодрить Люси, подтолкнув ее тем самым к дальнейшим откровениям, Франсуаза замкнулась в себе и замолчала. После долгой паузы Люси вновь оживилась.
- Конечно, я понимаю, он не хочет ничего менять. Ему выгодно сохранять "статус-кво", видимо, мои мучения его забавляют. Здорово он устроился! Но так больше продолжаться не может!
Она достала сигарету и подрагивающей рукой щелкнула зажигалкой.
- Ты что, куришь теперь? - удивилась Франсуаза.
- Да, меня это успокаивает. В конце концов, я должна его опередить. Надо припереть его к стене, и уж тогда-то ему придется выложить все начистоту!
- Как ты ошибаешься, мама!
- Почему?
- Не могу объяснить, но я чувствую, что, обвиняя его подобным образом, без всяких доказательств, ты очень рискуешь. Ведь он может ожесточиться. Ты словно сама толкаешь его к измене!
- Что ж, может, ты и права, - вздохнула Люси.
Глубоко затянувшись, она со страдальческим видом выпустила струю дыма прямо перед собой. Маленькая гостиная, она же столовая, с зеленовато-голубыми обоями, обставленная модной, полированного клена мебелью, своей чистотой и порядком контрастировала с перевернутым лицом Люси. За стенкой Анжелика играла с погремушкой. Повернувшись на звон бубенчиков, Люси вновь всплакнула.
- Мой бедный маленький котеночек, мы с тобой теперь никому не нужны!
Перед Франсуазой вдруг предстала вся нелепость сложившейся ситуации. Она, дочь, дает советы матери, да еще в вопросах личной жизни! Причем ревность, ожесточение и безумие выказывались зрелостью, а трезвый ум и рассудительность - юностью. Интересно, в других семьях тоже так бывает? Франсуазе пришло на ум, что, окажись она на месте матери, у нее бы достало гордости не откровенничать перед своим ребенком. Приступ кашля сотряс тело Люси. Она затушила сигарету, отодвинула пепельницу и, шмыгнув носом, сказала:
- Ну ладно, так и быть, пока я ничего не буду ему говорить. Надо набраться терпения, выждать. Может, он сам чем-нибудь себя выдаст? Посмотрим… К тому же я сейчас так устала, плохо выгляжу, прическа просто ужас!
Люси взглянула на маленькие бронзовые часы, стоящие в центре каминной полки, и вскинулась:
- Боже мой, уже без десяти шесть! Ив говорил, что вернется к шести. Пойдем скорее, мне надо привести себя в порядок.
Пока мать причесывалась перед зеркалом, Франсуаза наблюдала за ней, сидя на бортике ванны. Каждый раз, когда Люси проводила щеткой по золотистым, с темными корнями, волосам, голова у нее откидывалась назад. Сжатый рот придавал ее лицу серьезное, даже суровое выражение. Неожиданно Люси повернулась к дочери, ее рука, все еще державшая щетку для волос, безвольно опустилась вдоль тела. На фоне гладкой, ухоженной кожи взгляд ее глаз казался жестким.
- Во всяком случае, вот что я тебе скажу, - прошептала она. - Ты молодец, что вышла замуж за человека, который намного старше тебя. В другом варианте это… сущий ад, малышка. Чуть взглянешь в зеркало и сразу же видишь, что сделало с тобой время, как убывают молодость и привлекательность. А он совершенно не меняется, ни одной морщинки! Как будто его держали в холодильнике! Вечная борьба! Я так больше не могу!
Люси опять встала перед зеркалом и тщательно накрасилась. Ее глаза и губы вновь засияли искусственным блеском. Закончив, она развернулась на каблуках в сторону дочери. Одетая в очень короткое платье, Люси напомнила Франсуазе маленькую девочку со сморщенным личиком, которая ищет свою куклу. Ив Мерсье должен был скоро вернуться, и Франсуаза не испытывала ни малейшего желания встречаться с ним. Она встала.
- Мне надо идти, мама.
- Да, да, конечно, иди. Я буду держать тебя в курсе. Только никому ничего не говори, особенно братьям!
Было заметно, что Люси хочется встретить мужа одной. Из наперсницы Франсуаза в мгновение ока превратилась для нее в надоедливую гостью. Люси поцеловала дочь в обе щеки и, слегка подтолкнув к лестничной площадке, захлопнула за ней дверь.
Все произошло так стремительно и странно, что, выйдя на улицу, Франсуаза задалась вопросом: "А все ли в порядке с головой у ее матери?" Она размышляла об этом всю дорогу из Севра домой.
Входя в квартиру, Франсуаза думала, что дома никого нет, но там ее ждал Александр. Увидев его, она необыкновенно обрадовалась и замерла на пороге, словно пораженная снизошедшим на нее откровением. Нет, она живет не зря. Ее жизнь оправдана присутствием этого мужчины в рубашке с расстегнутым воротом, который, положив ноги на журнальный столик, сидит в кресле и читает русскую книжку.