* * *
Посещение Анной школы и церкви далеко не всегда отвечало целям, намеченным мисс Хейнс и преподобным Каслом. Из тех же соображений Джон тоже заслужил не один хороший "фырк". Не все из того, что там говорили, было так уж безнадежно, но что-то, с ее точки зрения, было просто за пределами добра и зла - "он чего, с ума сошел, да, Финн?" Доброму старому преподобному Каслу отнюдь не улыбалось прямо посреди проповеди схлопотать громкий отчетливый "фырк"; он всякий раз вперялся в меня поверх очков таким взглядом, будто это я был виноват во всех его бедах. Я честно пытался приструнить Анну, но это никогда не срабатывало надолго. Например, викарий рассказывал пастве притчу о сеятеле, сеющем семена добрые. Тот факт, что некоторые из них падали меж камней, а некоторые - среди терний, снова выводил ее из терпения. Очередной фырк был еще довольно сдержанным, но вот следующий за ним комментарий, что сеятелю не худо было бы разуть глаза и смотреть, куда он кидает свои семена, уже был настолько громким, что, уверен, его слышали даже статуи. Дискуссия продолжалась и после службы. Анна горячо доказывала мне, что у сеятеля было не все в порядке с головой.
- Сначала ему было бы не худо убрать с поля камни, разве нет? По крайней мере, он должен был выкопать все эти сорняки, которые тернии, да, Финн?
Она была практически уверена, что взрослые нарочно морочат голову детям всякими глупыми сказками.
Я часто пересказывал Анне то, что Джон, в свою очередь, рассказывал мне. Она никогда не была, что называется, гением в математике, но часто видела в ней то, что было недоступно нам с Джоном… или, по крайней мере, видела не так, как мы. Например, перемножать два числа было очень здорово, если это именно то, что вы хотели делать в данный момент. Но в других ситуациях это могло быть скучно, а иногда даже довольно трудно. Анна пришла в восторг, когда я доказал ей, что восемью девять будет семьдесят два и никак иначе. Тот же самый результат получался, если одно число разделить на обратную дробь другого. Сама идея, что умножение можно производить посредством деления, в свое время показалась мне настолько абсурдной, что накрепко застряла в голове. Разумеется, я не мог не поделиться этим с Анной.
Она, в свою очередь, немножко изменила терминологию. Например, 9, или 9/1 стало "прямым" числом, а обратная дробь от 9, или 1/9, - соответственно, "перевернутым".
Решать примеры на сложение этим увлекательным новым способом было гораздо веселее. Старый вариант умножения 9 на 8 внезапно превращался в 9÷1/8 или в 8÷1/9. Каким именно способом производить вычисления, особого значения не имело, поскольку никак не отражалось на результате. Независимо от способа ответ все равно был 72, и это тоже было "правильно". Хотя и требовало некоего дополнительного осмысления.
8 × 9 = 72
8 ÷1/9 = 72
9 ÷1/8 = 72
1÷(1/9×1/8) = 72
Не припомню, чтобы я когда-нибудь задумывался о том, что получится, если перемножить 1/8 и 1/9, но Анна явно задумывалась.
- Что получится, Финн, что получится, если ты сделаешь их обоих перевернутыми числами и потом перемножишь? 1/8×1/9 будет что? Что будет, Финн, а? Будет-то что?
Тот факт, что это оказалось 0,013888888, ее несколько разочаровал, но не умалил значения этого нового и прогрессивного способа вычислений.
Я с интересом ждал, каков будет ее следующий вопрос. Ждать пришлось долго, но в конце концов она созрела. Анна решила подойти к делу радикально и, как следует разбежавшись, плюхнулась вместе с вопросом мне на колени:
- Да, Финн? Ведь да же?
- Чего да?
- Ну, это же будет перевернутое число, да, Финн?
Речь шла об обратной дроби от семидесяти двух (1/72 = 0,013888888).
- Ох, Финн! - выдохнула она. - Разве это не здорово? Ох! Я в следующий раз расскажу мистеру Джону. Как ты думаешь, он про это знает, а, Финн?
- Полагаю, знает, - отвечал я. - Можешь рассказать ему об этом завтра, когда мы увидимся.
Джон даже захихикал от удовольствия, когда она поведала ему о "прямых" и "перевернутых" числах. Ему еще не доводилось слышать, чтобы кто-то их так называл.
- Полагаю, не так уж важно, как она их называет, если знает, что они означают.
Я решил оставить их на несколько минут. Анна тараторила со страшной скоростью, а Джон сидел в своем любимом кресле с оцепенелой, но счастливой улыбкой на лице. Вернувшись, я услышал, как он говорит:
- Да, юная леди, я запомню. Я буду внимателен.
- О чем речь, Джон? - спросил я.
Он рассмеялся.
- Она только что сказала мне, что иногда ответ получается "перевернутый", и в этом-то и разница, и поэтому нужно помнить, что ты сделал.
Он налил себе еще кружку пива.
- Не помню, чтобы меня когда-нибудь так волновали обратные дроби, когда я сам учился в школе, Финн. Наверное, меня так очаровали названия, которые она дает числам. "Перевернутые числа" - это надо же! Это же идеально подходит ко множеству ситуаций, вы не находите?
- Нахожу? Да я часто еще и подумать не успеваю, как она уже мчится на всех парах к ответу!
- Ответ может быть "перевернутый", - пробормотал он. - И ведь так очень часто и получается! Запомните это, Финн. Ответ иногда бывает перевернут.
- Хорошо, Джон, я запомню. Иногда мне кажется, что перевернут на самом деле я.
- Ага! - засмеялся он. - Она умудряется всему придать новый смысл, да?
Не важно, какой способ действий вы выбирали; сама идея, что можно умножать посредством деления и делить посредством умножения, была для Анны совершенно новой и потому завораживающей. Это явно было что-то из области мистера Бога. А ведь были еще и логарифмы, когда можно умножать, прибавляя определенные виды чисел, и делить, отнимая их. Джон не видел во всем этом магии, но Анна-то видела.
- Можно делать умножение обычным способом, можно через деление, а можно даже сложением!
С этим явно стоило разобраться. Анна принялась за математику с редкостным рвением. Все эти штуки с Q.E.D. ее мало интересовали. Доказательства были для нее просто тратой времени, ведь нужно было еще столько узнать.
После первых нескольких встреч Джон стал относиться к ней с большей теплотой и терпимостью.
- Она настолько не осознает стоящую перед ней задачу, что просто не в состоянии видеть неотвратимость неудачи, - сказал он.
Анна ставила его в тупик. Уже гораздо позже он заявил:
- Я не знаю, что еще о ней сказать. Кажется, она все делает весьма последовательно, хотя я не в состоянии эту последовательность понять.
Именно в это время между нами троими и зародилось какое-то непонятное волшебство: отставной школьный учитель, мистер "что-и-требовалось-доказать", рыжеволосое дитя "что-и-требовалось-отыскать" и я с моим вечным "что-и-следовало-сделать". Но это было правильно. Оно того стоило! Мне всегда доставляло огромное удовольствие видеть этих двоих вместе. Джон постепенно стал относиться ко всему гораздо спокойнее, а через некоторое время он даже научился играть в Аннины игры "давай-как-будто", хотя все равно ни на минуту не переставал быть ученым. Торчать между этих двух огней было достаточно безопасно, хотя временами я просто терял нить происходящего. В конце концов, всегда можно было спросить. А спрашивать иногда приходилось. Я далеко не всегда был уверен в правильности полученного ответа, но никогда не оставался вообще без него.
Постепенно в устах Джона слово "сорванец" потеряло свое первоначальное содержание, и в нем зазвучала любовь; у Анны почтительное "сэр" тоже лишилось всех своих прежних ассоциаций и наполнилось искренней симпатией. Никто из них, однако, так и не избавился от своей особой манеры говорить. Джон то и дело ронял одну-две иностранные фразы, а Аннин выбор слов часто оставлял желать лучшего. Но они так и остались друг для друга "сорванцом" и "сэром"; мне же по большей части удавалось быть переводчиком.
Когда вокруг не было никого, кто мог бы его уличить, Джон часто носил сердечко из красного бисера, которое смастерила ему Анна на день рождения. Сам он никогда не пытался делать броши и вряд ли бы когда-нибудь стал. Прошло довольно много времени, прежде чем он в свою очередь сделал ей подарок, который она с тех пор надевала только в особых случаях. Джон выбрал для нее плоскую серебряную брошь, на которой - разумеется, а как вы думали! - были выгравированы латинские слова QUOD PETIS HIC EST.
Даже когда ее спрашивали, Анна никогда не признавалась, что это значит. "Спроси Финна, он знает".
Я же гордо изрекал:
- Там написано: "То, что ты ищешь, - здесь".
В какой-то момент я задумался о том, не подарить ли ей вторую, чтобы, так сказать, привести систему в равновесие. На моей было написано QUANTUM SUFFICIT - "Сколько будет нужно!" Если бы я только знал сколько! Но ответа на этот вопрос мне так и не суждено было найти. Поскольку большую часть свободного времени я проводил в обществе книг по математике, физике и смежным дисциплинам, Анна все время цепляла какие-нибудь незнакомые слова вроде "электроны", "многочлены", "относительность" или "квантовая теория". Я никогда не прятал от нее мои книги, и вскоре это привело к тому, что ее вокабуляр обогатился словами, которых большинство нормальных людей в жизни не слышали, а если и слышали, то определенно не понимали. Это не значило, что она сама их понимала, - по крайней мере, не в той мере, чтобы сдать соответствующий экзамен. Она просто добавляла их в речь по вкусу, как соль или сахар. И то, что соль зачастую оказывалась там, где должен был быть сахар, ее ничуть не волновало. Если уж на то пошло, то и я далеко не все о них знал. Но для Анны эти слова явились результатом поисков, а поиски были для нее всем. Любой знак вопроса был приглашением к новым исследованиям. Когда она видела название главы "ВОЗМОЖНО ЛИ ДАЛЬНЕЙШЕЕ ДЕЛЕНИЕ ЭЛЕКТРОНА?", то знала - это действительно важный вопрос. А когда автор заявлял: "Возможно, нам стоит отнести на милость случая то, что человек, впервые обнаруживший новое замечательное явление, получающееся в результате трения янтарной палочки о шерсть, и известное ныне как электричество, находился под действием неких великих объединяющих сил, связывающих все в мире воедино", - она со всей ясностью понимала, что это друг мистера Бога, и была совершенно уверена, что по милости последнего оно все и произошло.
"Любую книгу по математике, вне зависимости от научной ценности, нужно прочесть от и до, с начала до конца и из конца в начало". Что может быть проще, не правда ли? Анна честно приступила к исполнению инструкций. Просто сказать и почти невозможно сделать, но она всегда умела отыскать жемчужину в куче мусора.
Анна с энтузиазмом восприняла идею о чтении книги из конца в начало, хотя и думала, что это м-м-м… несколько глупо. Она сразу же смекнула, что проще всего осуществить этот план можно, установив на кухонном столе зеркало и читая не саму книгу, а ее отражение в зеркале. Для нее это тоже было чем-то из области мистера Бога. В конце концов, викарий никогда не упускал возможности напомнить нам, что бог недоступен нашим глазам, так что все, с чем мы могли иметь дело, - это отражения. Это означало, что с зеркалами придется обращаться поосторожнее.
Возможно, именно поэтому Анну так интересовало все, что было хоть как-то связано с ней самой. В течение нескольких дней я часто заставал ее перед зеркалом. Она пристально вглядывалась в свое отражение и склоняла голову то вправо, то влево. Однажды вечером, вернувшись с работы, я обнаружил, что она вот-вот лопнет от возбуждения. Зеркало было торжественно установлено на столе. Затем Анна нырнула в свой личный альбом для рисования, куда было запрещено заглядывать кому бы то ни было, и вытащила листок бумаги. Я все никак не мог взять в толк, в чем, собственно, дело. На листке она крупно написала: 4 + 7 = 11.
- Ну и по какому поводу весь кипеж? - поинтересовался я. - Это и ежу понятно.
- Вот тут все правильно, да, Финн?
- Разумеется, - ответил я. - Ты и сама знаешь. Не обязательно было спрашивать меня.
- А теперь смотри, - заявила она и повернула бумагу лицевой стороной к зеркалу. Теперь там отражалось: 11 = 7 + 4.
- И это тоже правильно, - сказал я, прежде чем она успела задать хоть какой-нибудь вопрос.
- Ага, - подтвердила она. - А чему еще равняется одиннадцать, а, Финн?
- Ну, это могло бы быть 10 + 1 или 9 + 2, а еще…
Она прервала меня:
- Это могло бы быть сквиллионы разных вещей. Да?
- Ну, конечно, а то нет?
- Финн, а вот когда одно равно другому - это штука надежная, так ведь?
- Надежная в каком смысле? - тупо спросил я, как всегда, теряя нить ее рассуждений.
- Ну, настолько надежная, чтобы ее можно было читать задом наперед, как мистер Бог.
Теперь я потерялся окончательно.
- А при чем тут мистер Бог?
То, что было совершенно ясно для нее, покамест оставляло меня во тьме неведения.
- Финн, - сказала она уже с некоторым раздражением, - если есть только одна дорога, по какой тебе идти вперед навстречу мистеру Богу, но он тебя по ней не пускает, а идти назад от него - есть сквиллионы разных дорог, что тогда?
Луч света был не то чтобы очень ярок, но на тот момент хватило и его. Делать что-нибудь то в правильном порядке, то задом наперед могло показаться странным, но временами именно это и было нужно, и тогда случались всякие правильные вещи. Мне нравилась идея, что знак равенства давал надежную возможность ходить в обоих направлениях - и взад, и вперед, но вот чего я так до конца и не понял, так это того, что 4 + 7 = 11 было, по Анниной теории, верно только в одном случае, когда читаешь это равенство в правильном порядке, с начала в конец, но если читать его задом наперед, то получаются сквиллионы возможных ответов. 11 = 7 + 4 или 8 + 3, или… или… Короче, вариантов было много. Полагаю, мистер Бог сделал это все специально, чтобы мы не могли видеть его "вперед" - одним-единственным возможным способом, но чтобы нам приходилось глядеть на него "задом наперед", как на отражение в зеркале. А значит, как Анна терпеливо мне разъяснила, существуют сквиллионы способов это сделать и любой из них приводит непосредственно к мистеру Богу, а учитывая, что эта маленькая штука со знаком равенства давала полную гарантию надежности, то все было замечательно.
- Ты бы рассказала про это викарию, - сказал я. - Мне кажется, ему стоит знать.
Но она была в этом совсем не уверена.
- Я лучше расскажу мистеру Джону в следующий раз, когда его увижу. Держу пари, он хотел бы знать, он точно хотел бы!
Через несколько дней она таки умудрилась просветить на этот счет преподобного Касла и, если уж на то пошло, всех, кому случилось присутствовать. Однако ответ преподобного был строг:
- К церкви все это не имеет ни малейшего отношения, знаешь ли.
Куда более теплый прием она встретила у молочника, угольщика, Бомбом и Милли, но это было в порядке вещей. На той же неделе вся железнодорожная стена покрылась написанными углем и мелом примерами: Анна с друзьями претворяли идею в жизнь. С моей точки зрения, это имело мало отношения к мистеру Богу, но Анна считала, что это совершенно одно и то же.
Именно после этого она врубилась в саму идею математики и с величайшим рвением кинулась на штурм соответствующего раздела моей библиотеки.
Иногда ее манера поведения доводила меня до полуобморочного состояния - как, например, в тот раз, когда нас с ней выгнали из собора Святого Павла. Ей было совершенно невдомек, как нам удалось "осквернить святой дом Господа нашего". Мы всего лишь играли молитвенником в классики на черно-белом полу в шашечку, что в этом плохого? Ну да, мы написали мелом несколько цифр на полу, но, как совершенно справедливо заметила Анна, "Финн прекрасно может все оттереть, у него есть носовой платок", так за что же нас выгонять? Разве бог против всего этого?
Любопытно, что Джон Ди, который всегда считал Библию всего лишь не заслуживающим внимания собранием сказок, был глубоко оскорблен Анниной манерой смеяться над такими вещами. Преподобный Касл вообще был вне себя. Он заявил, что Анна глумится над святынями и что я обязан с этим что-то сделать. Оба они относились к жизни крайне серьезно. Каждый любил поговорить о том, как она тяжела. Даже удивительно, что два джентльмена, столь различные по своим убеждениям, думали о ней одинаково.
- Люди на самом деле просто запутались, - сказала мне как-то Анна.
- Да, должно быть, - согласился я. - В чем на этот раз?
- В мистере Боге и Старом Нике.
- Да неужто? Как им это удалось? Я что-то не пойму, что тут не так.
- В церкви преподобный Касл все время твердит, что мистер Бог на меня смотрит.
- Ну и что тебе не нравится?
- Я это и так знаю!
- Ну и?
- Почему он говорит, что мистер Бог будет бить меня большой палкой, если я не буду сидеть прямо и иногда болтаю?
- Ну представь себе, что другие люди хотят послушать, что он им скажет, а детям, кстати, вообще не мешает иногда хорошо себя вести.
- Так я и представляю!
Но она явно не могла поверить в то, что это может быть правдой, и отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы объяснить мне свои чувства, слова, которые были бы мне понятны.
- Я стараюсь, Финн, я правда стараюсь.
- Стараешься что, Кроха?
- Стараюсь вести себя хорошо, и сидеть прямо, и все такое.
- Я знаю, Кроха.
- Но у меня не всегда получается, да, Финн?
- Да, не всегда, - сказал я. - Иногда ты бываешь наказанием божьим, но я тебя все равно люблю!
Она кивнула головой и улыбнулась мне:
- Но ведь и у мистера Бога тоже так, правда, Финн?
- Точно! Даже не знаю, что с этим можно поделать.
- Это все эти гребаные камни, Финн. Они такие тяжелые. Это все из-за них, из-за камней.
- Ты о чем, Кроха? Что это за камни, про которые ты говоришь?
- Это все те вещи, которые они говорят тебе делать. Они как камни, вот. И они потом становятся такими тяжелыми, и я ничего не могу делать. Мистер Бог ведь этого не делает, правда, Финн?