Внезапно Китти наклонилась вперед и вырвала листы из рук Арчера.
- Я хочу это прочитать.
- Отдай мне эти листки, Китти!
- Меня интересуют литературные произведения, которые пишет мой муж. - Китти подалась назад, словно боялась, что Арчер отнимет у нее добычу. - Это же естественно, не так ли? Ты ведь всегда доставал меня своими паршивыми пьесами, хотел услышать мое мнение. Почему вдруг ты переменился?
Какие-то мгновения они молча смотрели друг на друга. Потом Арчер пожал плечами.
- Хорошо. Прочитай, если тебе этого хочется. Мне все равно. - Он отошел к креслу, сел, наблюдая за Китти.
Китти начала читать, изредка поглядывая на Арчера, словно опасалась, что тот неожиданно подскочит и вырвет листки.
- Боже мой, - вырвалось у нее, когда она прочитала первую страницу и перешла ко второй. - Боже мой, ты свихнулся.
Она не стала читать дальше. Вновь взглянула на Арчера, чтобы убедиться, что тот не собирается выпрыгивать из кресла, и разорвала листки пополам, затем еще пополам и продолжала рвать на более мелкие клочки. Арчер уже начал подниматься, но плюхнулся в кресло, дожидаясь, пока она закончит. Китти тяжело дышала, ей мешала повязка на руке, но она рвала и рвала бумагу. Наконец, бросив обрывки на пол, Китти вызывающе посмотрела на мужа.
- Вот что я об этом думаю. Вот мое откровенное мнение.
- Хорошо, - терпеливо ответил Арчер. - Тогда обсуждать нам больше нечего.
- Ты меня ненавидишь.
- Отнюдь.
- Да, ненавидишь. Ты хочешь уничтожить меня.
- Китти, не дури.
- Ты хочешь уничтожить меня, - нараспев повторила Китти. - И ты хочешь уничтожить наш дом. Но я тебе не позволю.
- Что за чушь?
- Они звонили мне, называли свиньей, шлюхой и другими словами, которые я повторять не буду. И все из-за того, что ты наделал. Как, по-твоему, они будут называть меня после того, как ты выступишь перед всеми этими коммунистами?
- Они не все коммунисты, - устало ответил Арчер. - Там будут разные люди.
- Ты в это веришь? Ты так наивен, чтобы в это верить? Почему ты так стремишься вырыть себе яму и свалиться в нее? В чем секрет? На какой крючок они тебя посадили?
- На карту поставлены определенные принципы, - начал Арчер, отдавая себе отчет, что слова его звучат очень уж академично, - и мне просто не повезло в том, что я…
- А разве это не принцип - защищать свою жену и своего ребенка? - оборвала его Китти. - Или для благородных интеллигентов, как ты, это сущая ерунда? Интеллигенты! Господи, смеяться хочется над такими интеллигентами! Актеры, которые не могут получить роль в третьем составе "Табачной дороги", гастролирующем в глубокой провинции. Писатели, которые готовы писать исключительно рекламу слабительного, если им платят за это семьдесят пять долларов в неделю! Мелвилл! Дузе! Ты и представить не можешь, как смешно это выглядит! И ради этого ты готов пожертвовать всем, чего ты достиг? Спустись на землю! Или ты не знаешь, где мы будем через шесть месяцев после того, как ты произнесешь эту речь? Чем мы оплатим ренту… твоими принципами? Чем мы будем кормить ребенка… одобрением Коммунистического Интернационала? В чем дело? Тебе надоело жить в нормальных человеческих условиях? Нескольких лет вполне хватило? Или ты думаешь, будто ты так красив и умен, что в любом другом месте тебя отхватят с руками после того, как вышвырнут с радио?
- Если б ты знала, какой отвратительной ты выглядишь, - Арчер сожалел о своих словах, хотя и не кривил душой, - когда начинаешь так говоришь. Пожалуйста, замолчи и оставь меня в покое.
- Мне без разницы, как я выгляжу! - воскликнула Китти. Она шагнула к столу, оперлась на него, лицо ее перекосилось от ярости. - Мне без разницы, что ты обо мне думаешь. Мне без разницы, будешь ты со мной потом говорить или нет. Я не собираюсь вновь окунаться в бедность. Я не собираюсь еще раз начинать все сначала. Я уже не в том возрасте, чтобы снова думать, где взять деньги, если ребенку понадобится удалить миндалины, как уговорить мясника продлить кредит еще на месяц. Этими радостями я сыта по горло! Я слишком стара для таких удовольствий! И мне плевать, что ты об этом думаешь. Мне плевать, какими идиотскими принципами ты забиваешь себе голову. У меня только один принцип. Я. Я, Джейн и ребенок. И я не собираюсь рожать в общей палате "Беллвью". Мне нужна отдельная палата и опытный врач. Я хочу твердо знать, что все счета будут оплачены пятого числа каждого месяца, я хочу знать, что не зря вновь пройду через все эти мучения, что у моего ребенка и у меня, после того как все закончится, будет шанс…
У Китти перехватило дыхание.
"Почему она так себя ведет? - думал Арчер. - Зачем Китти все это говорит?"
- Ты закончила? - ледяным тоном спросил он.
- Нет. - Китти обошла стол, остановилась перед ним. - Я знаю, что тобой движет. Меня ты не проведешь.
- И что же? - К своему полному изумлению, Арчер понял, что его действительно интересует ответ Китти.
- Ты идешь на это ради твоих лучших друзей, Виктора и Нэнси Эррес! - выкрикнула Китти.
- Что? - Глаза Арчера широко раскрылись.
- Что? Что? - передразнила его Китти. - Это же надо, он не понимает, о чем толкует его жена.
- Китти, - в голосе Арчера послышалась угроза, - тебе бы лучше остановиться. Ты уже много чего наговорила. - Ему хотелось сказать ей, что им жить вместе еще много лет, поэтому нельзя рушить до основания все, что их связывало.
Но Китти понесло:
- В этом истинная причина. Не думай, что я этого не вижу. Вик попал в передрягу, и ты, естественно, взгромоздился на белого коня и поспешил на помощь.
- Допустим, это правда. - Арчер пытался удержать дискуссию в рамках логических построений. - Допустим, это истинная причина… Ты полагаешь, мне не следовало ему помогать?
- Нет.
- Китти…
- Он попал в передрягу без твоей помощи. Пусть сам и выбирается. Времена теперь суровые. Каждый за себя.
- Я ненавижу такие слова, - холодно отчеканил Арчер. - Я ненавижу тебя за то, что ты их произносишь.
- Естественно, ненавидишь. Другого я от тебя и не ждала. Потому что ты влюблен в Вика Эрреса, и ты влюблен в Нэнси Эррес, и ты влюблен в Джонни Эрреса, и в Клемента Эрреса, и в землю, по которой ходит Вик Эррес, и в стул, на котором он сидит, и в каждую мысль, которая забредает в его голову.
- Это безнадежно. - Арчер привстал, но Китти наклонилась вперед, резко толкнула его, и он вновь плюхнулся в кресло. Арчер представил себе, как глупо это выглядит со стороны: маленькая, хрупкая беременная женщина с перевязанной рукой, можно сказать, сшибает с ног огромного, широкоплечего мужчину и угрожающе нависает над ним. Он едва не рассмеялся.
- Нет, никуда ты не уйдешь! - выкрикнула Китти. - Я хочу, чтобы ты выслушал все до конца. Я долго над этим думала и теперь хочу высказаться. Это болезнь. Это психопатия. Мужчина средних лет всюду таскается за другим мужчиной, словно глупый щенок, постоянно звонит ему, словно юноша девушке, бежит к нему со всеми своими проблемами, приносит подарки детям, обхаживает его жену…
- Китти! - рявкнул Арчер.
- Я видела, видела! - кричала Китти. - Как ты часами говоришь с ней на вечеринках, делясь Бог знает какими секретами, как целуешь ее при каждой возможности. Никого другого ты не целуешь, ты у нас такой чистоплюй. Меня ты уже много лет не целовал в губы.
Это правда, мрачно подумал Арчер, в ее словах так много правды. Неужели такое возможно?
- Когда мы остаемся вдвоем, ты никогда не скажешь ни слова, сидишь читаешь да бубнишь что-то невразумительное, если я задаю тебе вопрос. Когда мы встречаемся с другими людьми, ты всем своим видом показываешь, что тебе безумно скучно, а люди эти должны почитать себя счастливцами, если ты снисходишь до того, чтобы за весь вечер обменяться с ними несколькими фразами. Но в компании Вика и Нэнси ты - фонтан остроумия, улыбка не сходит с твоего лица, ты не хочешь идти домой, ты пускаешь в ход все свое обаяние, словно боишься, что иначе они не захотят с тобой знаться. А когда их дети заболевают корью, ты не обращаешь на это ни малейшего внимания, ты врываешься в детскую, даже не думая о том, что может случиться, если ты заболеешь сам, а потом заразишь меня и ребенка, которого я ношу под сердцем. Нет, ты должен доказать Эрресам, какой ты храбрый, верный, добрый, решительный.
"Еще и это, - думал Арчер. - Вот почему она злилась весь день. Готовилась разом выплеснуть все на меня".
- Но просто обожать тебе недостаточно. - Китти уже не могла остановиться. - Ты должен быть таким же, как твой герой. Ты во всем подражаешь ему: в манере говорить, в походке. Даже шляпу носишь точно так же, как он. У меня уже нет мужа, его заменила копия другого человека, и меня от этого тошнит. Но теперь ты получил уникальную возможность сделать еше один шаг, слиться с ним окончательно. Тебе представился шанс пострадать за его грехи. И ты, конечно же, не можешь этот шанс упустить.
- Достаточно, - прорычал Арчер. - Не хочу больше тебя слушать. - Он встал.
На этот раз Китти не стала мешать ему, просто отступила на пару шагов.
- Я тебе кое-что скажу. - Голос ее вдруг стал спокойным и очень холодным. - Я ненавижу Вика Эрреса. И я ненавижу его застенчивую, скрытную жену. У него в жилах течет ледяная кровь, он думает только о себе, и ему совершенно безразлично, жив ты или кто-то еще или мертв. Ты его забавляешь, потому что смотришь на него как на бога. Ты ему нравишься, так как он может тобой манипулировать. Он говорит: "Приезжай в Нью-Йорк" - и ты бросаешь хорошую работу и уютный дом и мчишься в Нью-Йорк. Он говорит: "Пиши для радио" - и ты пишешь для радио. Он говорит: "Теперь все храбрые мужчины должны идти на войну", потому что он молод и знает, что его все равно заберут в армию, - и ты тоже пытаешься пойти на войну. Он говорит: "Будь режиссером", зная, что так ему будет проще, что пока ты будешь режиссером, у него будет работа, - и ты становишься режиссером. А теперь у него проблемы, он попал под удар, вот он и говорит тебе: "Защищай меня, это дело принципа". Он и его жена уже десять лет как отгораживают тебя от меня. Все это время я была не женой, а свидетельницей противоестественной групповой любовной связи.
- Заткнись! - прошептал Арчер.
- Я собираюсь тебе кое-что сказать. Когда Вик Эррес ушел на войну, я просила Бога, чтобы его там убили. - Китти говорила спокойно, стоя посреди кабинета скрестив руки на груди, торжествующая, отчаявшаяся, одинокая, опустошенная.
Арчер прикрыл глаза рукой. Не мог заставить себя посмотреть на Китти. "Как такое могло случиться? - думал он. - Как могла веселая, смелая, любящая женщина превратиться в такое чудовище? Как мы сможем и дальше жить под одной крышей?"
Нетвердым шагом он направился в холл. Взял пальто, шляпу и вышел из дома. Китти осталась у его стола. С застывшим, ничего не выражающим лицом она рассеянно теребила повязку, словно желая залезть под слои бинта и посмотреть, не потекла ли вновь кровь.
Глава 23
До "Сент-Реджиса" Арчер добрался в начале двенадцатого и на лифте поднялся с двумя пышущими здоровьем старичками в смокингах. По выговору чувствовалось, что они окончили Принстон где-нибудь в 1911 году и их никогда и ни в чем не обвиняли.
В небольшом банкетном зале собралось много народу, но собрание еще не началось. Люди стояли маленькими группками, гул разговоров то и дело прерывал пронзительный женский смех, который всегда слышен там, где собираются актеры и актрисы. Большинство из собравшихся стояли. Арчер и раньше обращал внимание, что люди, работавшие в театре, садились очень неохотно, словно опасались ограничить свободу перемещения, от которой в немалой степени зависели успех или неудача.
Большинство женщин носили очки. В соответствии с требованием моды в оправах, очень тяжелых, предпочтение отдавалось ярко-красному, синему и золотому. Не было единообразия и в форме. От кругов, эллипсов, бабочек, даже треугольников рябило в глазах. Такое ощущение, думал Арчер, с неодобрением глядя на синие и красные тени, которые отбрасывали очки на красивые, со вкусом подкрашенные лица, что в Нью-Йорке пятидесятого года разразилась эпидемия близорукости. Оставалось только надеяться, что в недалеком будущем в моду войдет нормальное зрение.
- Привет, солдат, - раздался голос за его спиной. - Я тебя ждал.
Арчер повернулся и увидел направляющегося к нему Бурка. Он решил в самом ближайшем будущем сказать Бурку, чтобы тот перестал называть его солдатом. Надо также не забыть сказать Барбанте, чтобы тот перестал называть его амиго. Впрочем, Барбанте скоро окажется за три тысячи миль от Нью-Йорка. Придется ему написать.
- Выступающие сидят на сцене. - Бурк ухватил Арчера за локоть и увлек в глубину зала. - Уже можно начинать. У нас сегодня полный сбор. - Таким же тоном финансовый директор театра обычно говорит, что у них аншлаг. - Ты намерен потрясти собравшихся своей речью?
Арчер поморщился, поскольку Бурк слишком уж крепко сжимал его локоть.
- Я собираюсь процитировать по памяти "Манифест Коммунистической партии" и отрывки из произведений Льва Троцкого.
Бурк одобрительно рассмеялся. Костюм ему отгладили, но он буквально трещал по швам. Бывший комментатор тщательно побрился, правда, порезавшись несколько раз, поэтому на воротнике кое-где виднелись крошечные пятнышки крови. Бурк присыпал багровые щеки тальком, словно готовился к тому, что его будут фотографировать.
Арчер поднялся на небольшое возвышение, гордо именуемое сценой. Льюис, режиссер, который на собраниях гильдии всегда предлагал принять обращение, положительно оценивающее позицию Советского Союза по тому или иному вопросу, что-то бормотал себе под нос, не отрывая глаз от исписанных прямоугольников из плотной белой бумаги. Он поднял глаза, когда Арчер проходил мимо, и коротко поздоровался: "Привет". Голосу недоставало дружелюбия, и Льюис тут же уткнулся в свои карточки. У самой кафедры сидел низкорослый, щуплый мужчина по фамилии Крамер. Он был из тех агентов, что называли всех "сладенький", и носил клетчатые твидовые пиджаки, в которых выглядел как лилипут, выдающий себя за ирландского конезаводчика. Пиджаки были очень теплые, отчего лоб Крамера постоянно блестел от пота. Он всегда и всем улыбался, потому что в его бизнесе любой в одночасье мог стать знаменитостью. Компанию пиджакам составляли большие тяжелые золотые запонки. Из-за высокого давления Крамер питался исключительно рисом. Когда Арчер поднимался на сцену, Крамер как раз клал в рот две таблетки магнезии, потому что за последние десять минут четырежды рыгнул.
Арчер повернулся к Бурку:
- Вуди, больше никого не будет?
По лицу Бурка пробежала нервная улыбка.
- Мы собираемся устроить открытую дискуссию. Ждем выступлений из зала. Надеемся, что зал живо откликнется на ваши выступления.
- Где О'Нил? - спросил Арчер. - Вроде бы ты говорил, что пригласил О'Нила.
- О'Нил отступил на заранее подготовленные позиции, - с горечью ответил Бурк. - В последний момент он решил, что восемнадцать тысяч долларов ему очень даже дороги.
- Я буду тебе очень признателен, если ты переведешь свои слова на понятный язык.
Бурк сердито дернулся.
- Думаю, тебе и так все ясно. Пораскинув мозгами, О'Нил мне отказал. До него вдруг дошло, что он прежде всего сотрудник агентства.
Арчер пожалел О'Нила. Новость, однако, разочаровала его.
- Не могу его винить, - вздохнул он.
- А я могу. - Бурк оглядел зал. Те же маленькие группки и все новые люди, входящие в двери. - Даю им еще минуту, и начинаем.
Арчер сел через три пустых стула от Льюиса. Надел очки, пробежался взглядом по залу. Заметил Нэнси. Она в одиночестве сидела у самой двери, нарушая профессиональные традиции. Арчеру показалось, что она очень уж бледная и осунувшаяся, но он подумал, что причина в освещении. Вика Арчер не обнаружил. В первом ряду Френсис Матеруэлл читала газету, не обращая ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Элис Уэллер нашла себе местечко в середине зала и застенчиво улыбнулась, поймав взгляд Арчера. Он выдавил из себя ответную улыбку. Атласа в зале не было, зато пришел Робертс, обозреватель, который так яростно атаковал его в своих колонках. Арчер узнал его по фотографии. Улыбающийся, добродушного вида низкорослый пухлый мужчина в очках с толстыми стеклами.