Арчер улыбнулся. Похоже, ее пора принимать в Актерскую ассоциацию за справедливость.
- Нэнси, - сказал девушке Эррес, когда они поравнялись с корпусами женского общежития, - тебе самое время пожелать нам спокойной ночи и идти спать.
- Я не хочу идти спать, - запротестовала Нэнси. - Еще рано.
- Спать, - ровным, спокойным голосом повторил Эррес. - Клементу и мне надо кое-что обсудить. Мужской разговор.
- Я ненавижу мужчин. - Нэнси надула губки. - Я думаю, мужчин следует упразднить.
- Да, дорогая. - Эррес наклонился и по-домашнему поцеловал ее, не обращая внимания на присутствие Арчера. - А теперь иди.
- Ты даже не проводишь меня? - В голосе Нэнси звучала обида.
Арчер понимал, что она окрылена своим успехом и хочет поделиться радостью с близкими ей людьми.
- Нет, дорогая.
- Надеюсь, вы быстро наскучите друг другу. - Она повернулась и пошла к своему корпусу.
Умение держать женщин в узде - врожденный талант, с завистью думал Арчер, глядя ей вслед. Или он у тебя есть, или нет, этому никогда не научишься. Вот он никогда не мог заставить Китти сделать то, что ему хотелось, за исключением критических ситуаций.
- Я хочу пива. - Эррес направился к кафе. - Жажда замучила.
- А если узнает Сэмсон? - Арчер пристроился рядом. - Сезон в самом разгаре. Он не поднимет шум?
- Да пошел он… - бросил Эррес, и Арчер напомнил себе, что хотел поговорить с Эрресом насчет его лексикона. Он и поговорил, но десять лет спустя.
О спектакле они заговорили лишь после того, как сели за угловой столик и получили по стакану пива. Эррес одним глотком ополовинил свой, поставил стакан на стол и повернулся к Арчеру.
- Ладно. Выкладывай. И помни… - опять предупреждение, - …никаких уверток. Ты жил в Нью-Йорке, ты видел настоящие шоу и можешь разглядеть в актере искру таланта. Я все лето вкалывал как проклятый, но так и не понял, получится из меня второй Джон Барримор или я ни на что не гожусь. И сегодня ты окажешь мне неоценимую услугу, сказав правду. Я хочу знать твое мнение: есть ли у меня шанс на актерскую карьеру в Нью-Йорке?
- Перестань, Вик, - запротестовал Арчер, - этого тебе никто не сможет сказать. Столько разного может случиться…
- Слушай, давай обойдемся без очередной статьи о проблемах американского театра, - прервал его Эррес. - Я знаю, что случиться может много чего. Меня это не интересует. Если и случится, то не со мной. Я счастливчик, а потому при резких поворотах судьбы мои шансы подняться только возрастают.
Какое самомнение, подумал Арчер, какое нужное, полезное самомнение! В возрасте двадцати одного года верить, что ты счастливчик и твои шансы предпочтительнее, чем у других.
- От профессора я хочу услышать только одно. - Эррес холодно сверлил его взглядом. - Я хочу знать, считает ли профессор, что у меня достаточно таланта, чтобы ехать в Нью-Йорк и зарабатывать на пропитание на сцене. Короткое и ясное "да" или "нет", произнесенное просвещенным зрителем.
- Обычно такое решение принимают иначе. - Арчер попытался уйти от прямого ответа. - Человек должен почувствовать, что не может без этого жить. Почувствовать, что он не только хочет, но и может играть.
- Я ничего не хочу чувствовать, - отрезал Эррес. - А могу я многое, не только играть на сцене. Так что давай вернемся к моей просьбе.
- Хорошо. - Арчер понял, что деваться некуда. - Я думаю, у тебя незаурядный актерский талант и ты многому научился за лето. Внешность - еще один твой плюс. Короче, велика вероятность того, что ты станешь душой всех детских спектаклей, которые дают по средам.
- Это хорошо. - Эррес кивнул и допил пиво. - В июне я еду в Нью-Йорк. Ищи мою фамилию на афишах. - Он улыбнулся и сразу помолодел лет на пять.
- Подожди, подожди, - затараторил Арчер. - Не полагайся только на мое слово. Ты ставишь на кон свое будущее, и я не хочу…
- Не волнуйтесь, профессор. - Эррес похлопал его по руке, вновь улыбнулся. - Я не буду винить вас в том, что закончил свою жизнь в доме призрения для старых актеров.
- А теперь скажи, что все это значит. - Арчеру не понравилась покровительственная интонация, которую он уловил в голосе Эрреса.
- Обязательно. - Эррес махнул рукой официантке, чтобы та принесла еще два стакана пива. - Нэнси Макдональд. После окончания колледжа она собирается жить в Нью-Йорке, и в этом все дело. Мой отец нашел мне работу в "Дженерал моторс", но это в Детройте, а Нэнси не хочет жить в Детройте. А я не хочу разлучаться с ней на пару лет. В Нью-Йорке слишком много красивых парней. В конце концов она окажется в постели с кем-то из них и забудет своего приятеля-джентльмена из Детройта. А я хочу, чтобы она каждый день была со мной, чтобы мы вместе ездили в отпуск и каждый вечер виделись за обедом.
А ведь этот человек - фанатик моногамии, подумал Арчер.
- Послушай, а с ней ты это обсуждал? - спросил Арчер. - Предлагал выйти за тебя замуж и поселиться в Детройте?
- Да, - кивнул Эррес. - Бесполезно. А если мы будем жить в разных городах, она отказывается говорить даже об обручении. Не хочет, впервые попав в Нью-Йорк, обременять себя связью с фантомом. Мужчина, находящийся на расстоянии тысячи миль, для нее - фантом.
- И поэтому ты решил, что до конца своих дней будешь актером? - в изумлении спросил Арчер. - Только по этой причине?
- Именно так. - Эррес выпил половину второго стакана. - И, конечно, в Детройт меня тянет гораздо меньше, чем в Нью-Йорк. Детройт я знаю. Вот я и прикинул, каким образом смогу зарабатывать на жизнь в Нью-Йорке. Составил списочек. И первую строчку занял театр. Для меня нет особой разницы, чем заниматься. Я готов играть на сцене или делать "бьюики". Не надо изумляться, профессор. Девяти из десяти американцев наплевать на свою работу. Ты вот преподаешь историю. В этом твое призвание? - с вызовом спросил он.
Арчер отпил пива.
- Не уверен, - ответил он.
- Я твердо знаю, что хочу только одного: до конца своих дней жить с Нэнси Макдональд. Это мое единственное желание. Все остальное - ерунда. Возможно, этим я позорю свою семью и конституцию Соединенных Штатов Америки, но так уж вышло. Короче, за свадьбу и за актерский грим. - Эррес поднял стакан. - В таком порядке.
- Дейвид Гаррик корчится от боли, - вздохнул Арчер. - Где бы он ни был.
- Пускай корчится, - усмехнулся Эррес. - Даже если этого старого лицедея сведет судорога, не беда. Где бы он ни был. Как-нибудь навести нас в Нью-Йорке.
А на следующий день разразился грандиозный скандал. Эррес подошел к Сэмсону перед тренировкой и сказал, что завязал с футболом. С этой самой минуты. Чтобы посвятить все свободное время репетициям в драматическом кружке. Бедняга Сэмсон многое повидал на своем веку. У одних возникали проблемы с учебой, другие приходили на тренировку пьяными, третьи подхватывали триппер после выездных игр. Но чтобы футбол меняли на театр, такого он и представить себе не мог. Сэмсон не мог поверить своим ушам и чуть не плакал, уговаривая Эрреса не торопиться с решением, отыграть еще хотя бы одну игру…
Эррес слушал, но оставался при своем мнении. Он уделил Сэмсону ровно пять минут, повернулся и ушел с футбольного поля.
На следующий день сообщение об этом появилось на первой полосе газеты колледжа под набранным аршинными буквами заголовком "ЭРРЕС УХОДИТ". В статье Эрреса обозвали предателем, словно его схватили с поличным, когда он собирался поджечь научный корпус или продать соперникам командные сигналы.
Сэмсон пришел к Арчеру, интуитивно чувствуя, что тот каким-то боком имеет отношение к принятому Эрресом решению. Тренер что-то сбивчиво говорил о взаимной ответственности, о традициях колледжа, о том, что не найти ему другого куортербека, который может сцементировать оборону и организовать атаку. А в конце своей речи потребовал, чтобы Арчер повлиял на Эрреса и уговорил его вернуться.
- А теперь послушайте меня, - ответил ему Арчер, злясь и на Сэмсона, и на Эрреса, поставившего его в столь нелепое положение. - Моя работа - преподавать историю. Мне платят не за то, чтобы набирать игроков в футбольную команду. И даже если бы я хотел помочь, а такого желания у меня нет, с Эрресом ничего поделать нельзя. Вы достаточно хорошо его знаете, чтобы это понимать.
- Он неблагодарный. - Сэмсон печально покачал головой. - Бездушный. На всех ему наплевать, кроме себя. Он - чертов интеллектуал.
- Тогда вам надо радоваться его уходу, - заметил Арчер. - Он не сможет обратить других в свою веру.
- Да. - Сэмсон провел громадной рукой по грубому, иссеченному ветром лицу. - Да. Он сделал это в лучшем для меня сезоне, потому что не любит меня. Лично меня. Он смотрит на меня свысока. И не трясите головой, Арчер. Этот сукин сын смотрит на меня свысока. В два раза моложе, а относится ко мне так, словно я - его приехавший из провинции племянник. Я это терпел. И готов терпеть и дальше ради престижа колледжа. Но мне нужна помощь. Мне некем его заменить. Есть О'Доннелл. - Тут Сэмсон начал озвучивать грустные мысли, которые роились у него в голове с того самого момента, как Эррес заявил о своем решении. - Но он не блокировал полузащитника с тех пор, как закончил среднюю школу. Опять же у него травмировано колено. Есть Шиварски, но моя мать пробежит сто ярдов быстрее, чем он. А когда речь заходит о командных сигналах… - Сэмсон с тоской вскинул глаза к потолку. - Поручить ему это дело - то же самое, что дать швейцарские часы обезьяне.
- Я очень сожалею, Сэмсон, - вздохнул Арчер, - но ничем не могу вам помочь.
- Вы могли бы поговорить с ним. Что вам стоит? Попытка не пытка. Парни говорят, что он к вам благоволит. Парни говорят, что во всем кампусе этот бесчувственный сукин сын может прислушаться только к вам. Попытайтесь.
- Он уже принял решение, - ответил Арчер. - Так что к субботе вам надо найти другого куортербека.
- Да. - Сэмсон поднялся и нервно хохотнул. - Только и всего. - Он взял шляпу. - В этом кампусе меня окружают враги, - пробормотал он, открывая дверь. - Очень им хочется выжить меня отсюда.
Даже декан вызвал Эрреса к себе и очень тактично попытался уговорить его вернуться в команду. Эррес был предельно вежлив, но не отступил ни на шаг. После разговора с ним декан очень расстроился и даже задался вопросом, а не теряет ли он связь с подрастающим поколением.
- Ко мне заходил этот дефективный редактор, - сообщил Эррес Арчеру на следующий день после разговора с Сэмсоном. - Сказал, что хочет быть объективным. Заявил, что готов предоставить мне место в газете, чтобы я обосновал свою позицию. Хотел, чтобы я объяснил, по его словам, мое предательство интересов колледжа, изложив истинные причины принятого мною решения.
- И что ты ему на это ответил? - полюбопытствовал Арчер. Эррес улыбнулся.
- Я сказал ему, что собираюсь податься в гомосексуалисты, а парни, играющие в футбол, не в моем вкусе. Меня не удивит, если он все это напечатает. Дай человеку возможность написать пару колонок, и он полностью утратит чувство реальности. Верность колледжу! - фыркнул Эррес. - Да ничего я этому колледжу не должен! Я плачу за обучение, сдаю все зачеты и экзамены, не бью преподавателей. А кроме всего прочего, надоел мне футбол. Игры еще ладно, но тренировки просто обрыдли. И если команда проиграет из-за меня пару игр, почему я должен из-за этого волноваться? Почему вообще кто-то должен из-за этого волноваться? У нас есть полузащитник, Сэм Росс, так он плачет в раздевалке всякий раз, когда мы проигрываем. Двадцать три года, двести семь фунтов - и пятнадцать минут хнычет, как младенец. Его место не в колледже, а в больнице. Однажды он полез со мной драться, услышав, как я насвистываю в душе после проигрыша. А эти разговоры, что футбол закаляет характер! Ты знаешь, укреплению каких черт характера способствует футбол?
- Каких? - с неподдельным интересом спросил Арчер.
- Жестокости, садизма, двуличности, - без запинки перечислил Эррес. - Я это понял задолго до того, как объявил Сэмсону о своем уходе. Я и играл-то в футбол только потому, что мне нравилось сшибать людей с ног. В прошлом году я сломал одному парню ногу, шел рядом с носилками, изображая скорбь, а на самом деле был очень доволен собой. Смотрел, как он кричит от боли. Хороший американский мальчик, которого учили, что в здоровом теле здоровый дух, который каждую субботу укреплял характер на футбольном поле. - Он бросил на Арчера насмешливый взгляд. - Как, по-твоему, я должен написать все это редактору?
- И все-таки, - слова Эрреса не удивили Арчера, который помнил, с какой холодной жестокостью тот крушил соперников, - я считаю, что ты должен написать в газету тактичное письмо, чтобы сгладить возмущение.
- Да пусть возмущаются, - отмахнулся Эррес. - Это не их дело.
- Вик, - медленно начал Арчер, несогласный с позицией юноши, - до определенного предела самоуверенность молодости вполне приемлема, даже желаема. Она являет собой независимость души, мужество, веру в себя. Но, переваливая этот предел, она превращается в тщеславие, жестокость, пренебрежение к окружающим. Это грех гордыни, Вик, возможно, самый худший из всех.
Эррес улыбнулся.
- Вот уж не знал, что закон Божий стал в этом кампусе обязательным предметом.
Арчер сдержал злость.
- Я говорю с тобой не как священник, но как учитель и друг. Есть минимум приличий, который необходимо соблюдать в обществе, в котором ты живешь. Если твой поступок расценивается как странный, наносящий урон, недружественный людьми, с которыми ты учишься или работаешь, которые в той или иной степени зависят от тебя, мне представляется, что они вправе рассчитывать на какое-то объяснение. Ты живешь среди этих людей, они живут рядом с тобой, и они должны знать твое место в окружающем их мире.
- Тут вступает духовой оркестр, исполняющий гимн колледжа, - покивал Эррес. - Я никому ничего не должен. Если мне отведут определенное место в окружающем их мире, я тут же перееду. А если я страдаю от греха гордыни… - его брови насмешливо взлетели вверх, - …я этому только рад. Спасибо за ваше участие, профессор. Завтра пойдем на футбол?
После его ухода Арчер долго сидел, уставившись в пустой камин, взволнованный, подавленный. "Я воспринимаю все это слишком серьезно, - думал он. - Не надо забывать, что ему только двадцать один год".
На следующий день проход вдоль трибуны в компании Эрреса и неторопливый подъем по ступенькам стали для Арчера одним из самых тяжелых испытаний в его жизни. Люди замолкали при их приближении, а те, кто сидел дальше, вставали и смотрели на них с холодными, непроницаемыми лицами. Арчер, который хотел, чтобы люди всегда любили его, чувствовал себя очень неуютно и одиноко рядом с Эрресом, сам же "виновник торжества" словно и не замечал реакции окружающих. Он непринужденно вел разговор, кивал знакомым, хотя те и не отвечали на приветствия, смеялся над собственными шутками, а как только они сели, на этот раз не в последнем ряду, достал серебряную фляжку и предложил Арчеру. Тот, чувствуя на себе тысячи взглядов, отказался, ругая себя за трусость. "Этот день не прибавит мне популярности", - мрачно подумал он. Эррес выпил чуть-чуть и убрал фляжку.
Во время игры, когда команда не могла перевести игру на половину соперника или ее дожимали на лицевой линии, соседи с укором смотрели на Эрреса, но взгляды эти ничуть не волновали его. Он объяснял Арчеру комбинации, обращал его внимание на ошибки игроков, предсказывал результат розыгрышей, время от времени прикладываясь к фляжке. То ли этот парень закован в непробиваемую броню, с восхищением думал Арчер, то ли он один из величайших актеров нашего времени. В последней четверти Арчер и сам глотнул бурбона, холодно, подражая Эрресу, оглядев осуждающие физиономии сидящих вокруг.
- Премия "Серебряная фляжка", - улыбаясь, прошептал Эррес после того, как Арчер вернул ему фляжку, - присуждается мистеру Клементу Арчеру за выдающееся мужество, проявленное перед лицом всеобщего неодобрения.
В каждой шутке есть доля правды, и Арчер достаточно хорошо знал Эрреса, чтобы понять, что тот очень доволен его поступком. "Мне надо повнимательнее приглядываться к этому молодому человеку, - сказал он себе. - Я смогу многому у него научиться".
После игры (колледж, конечно же, проиграл) Эррес и Арчер прошли сквозь толпу, сопровождаемые негодующим шепотом, и неспешным шагом направились к дому Арчера. Внезапно Эрреса разобрал смех. Арчер, на которого, наоборот, навалилась тоска, в недоумении посмотрел на него.
- Над чем смеешься?
- Над великим моментом. Моментом истины. Когда ты наконец-то выпил и "опустил" всех взглядом. Цезарь, наблюдающий гладиаторов. Вы выдержали испытание, профессор. Я проверял вас весь день, и вы с достоинством преодолели все преграды. У вас сильный характер, профессор, вы тверды как скала, и я восхищаюсь вами.
Он все тонко чувствует, подумал Арчер, и для своего возраста слишком много знает. Но по словам Эрреса чувствовалось, что поведение Арчера на трибуне произвело на него впечатление. Эррес не расточал комплименты, и, пожалуй, впервые он столь откровенно похвалил своего старшего друга. Шагая к дому, Арчер думал о том, что ему будет недоставать Эрреса, который в июне заканчивал колледж. В следующем учебном году здесь будет скучно, решил он.
От порыва ветра жалюзи стукнули о стекло, Арчер, моргнув, чуть не подскочил от внезапного шума. Китти спала, чуть слышно посапывая. Он взглянул на светящийся циферблат часов, стоявших на прикроватном столике. Почти три. "В хорошей же форме я буду завтра утром", - подумал Арчер.
Осторожно выскользнув из кровати, он босиком подошел к окну. По небу плыла луна, окрашивая лишенные листвы деревья в серебристый цвет.
Арчер поправил жалюзи, взглянул на Китти и покачал головой, словно стараясь изгнать из памяти тот далекий осенний вечер в Огайо. Его охватила меланхолия, и две фигуры, исчезнувшие с улиц воспоминаний, казались ему такими юными и полными надежд, словно именно тогда они пережили лучшие мгновения своих жизней. Действительно, в те времена все было гораздо проще. И чтобы доказать свою верность другу, от него требовался сущий пустяк: поднести к губам серебряную фляжку на глазах у сидевшего в соседнем ряду декана.