Арчер постоял в проходе между кроватями, глядя на спящую Китти. Наклонился, нежно поцеловал ее в лоб. Она чуть шевельнулась во сне.
Арчер лег на свою кровать, закрыл глаза.
Позвоню Вику, как только проснусь, сказал он себе.
Телефон звенел на прикроватном столике, но Арчер не открывал глаза, надеясь, что трубку возьмет кто-то еще. Но звонки не прекращались. Он приоткрыл один глаз. Часы показывали половину одиннадцатого. Автоматически Арчер отнял от десяти с половиной три. Семь с половиной часов. Значит, выспаться ему удалось. Он открыл второй глаз и увидел, что кровать Китти пуста. Телефон все звонил. Арчер протянул руку, взял трубку, поднес к уху, не отрывая головы от подушки.
- Алло.
- Клемент, - услышал он напористый голос О'Нила. По телефону тот всегда разговаривал, как высокопоставленный чиновник, требующий от своего подчиненного быстрого и полного отчета. - Ты проснулся?
- Почти. Что-нибудь случилось?
- Ты простудился?
- Нет. - Вопрос удивил Арчера. - С чего ты это взял?
- Голос у тебя странный. Очень низкий.
- Я лежу, - ответил Арчер. - Вот и голос у меня сексуальный.
О'Нил не рассмеялся, и Арчер понял, что повод для звонка серьезный.
- Я подумал, ты простудился. Послушай, Клемент. Мне очень жаль, но я вынужден дать задний ход. Сегодня утром я говорил с Хаттом, и он чуть меня не разорвал.
- Послушай, Эммет, - начал Арчер, - ты говорил…
- Я знаю, что я говорил. Пожалуйста, Клемент, дай мне закончить. Все не так плохо, как ты себе представляешь.
- Выкладывай.
- Хатт чуть не пробил потолок, но потом вернулся на грешную землю и пошел на уступки. Он даст тебе две недели, потому что я тебе их обещал.
- Отлично. О большем я и не прошу.
- Он даст две недели всем, - продолжил О'Нил, - кроме Покорны.
Наступила тишина. О'Нил ждал ответа Арчера. Но Арчер молчал.
- Я спорил с Хаттом до посинения, - нарушил паузу О'Нил, - но с композитором ничего не выходит. Он готов уволить всех, включая меня и тебя, если мы будем держаться за Покорны.
- А как насчет следующей передачи? - спросил Арчер. - Музыка уже принята.
- На это он согласен. Но не более того.
Арчер внимательно изучал потолок. У окна по побелке пошли трещины. Скоро придется делать ремонт, отметил Арчер.
- Клемент, - донесся из трубки голос О'Нила. - Клемент! Ты меня слышишь?
- Слышу.
- Так что ты на это скажешь?
- Я позвоню Покорны, - с неохотой ответил Арчер. - Скажу, что на следующие неделю или две он нам не понадобится. Временно.
- Хорошо. - В голосе О'Нила слышалось облегчение. - Я думаю, это разумное решение.
- Да, очень разумное.
- В конце концов, Хатт согласился дать остальным две недели.
- Поблагодари мистера Хатта от моего имени.
- Он хочет видеть тебя. Сегодня в четыре.
- Я приеду.
- Клемент… - Голос О'Нила изменился, интонации чиновника бесследно исчезли. - Я сделал все, что мог.
- Я знаю, - ответил Арчер. - Я в этом уверен, Эммет.
- Тогда до встречи в четыре.
Арчер положил трубку на рычаг и вновь уставился в потолок. Позвонить Покорны прямо сейчас или сначала встать? С чего лучше начинать день? Что доставит ему больше радости: немедленное действо или затяжка времени? Когда лучше увольнять сотрудника: до или после завтрака? А может, гораздо проще перезвонить О'Нилу и сказать, что с этого самого момента он уходит в отставку? Да только в этом случае он без боя сдаст еще четверых. Отставка не годится, сказал себе Арчер. Это безответственное решение.
"Покорны, - подумал он, потянувшись к телефону, - тебя придется принести в жертву. Ты арьергард, выводящий из-под удара основные силы. И мы надеемся вызволить тебя позже, при обмене пленными. Придется тебе держать удар".
- Алло, - послышался в трубке голос Покорны. - Кто говорит? Кто говорит? - Голос был нервный, пронзительный, словно Покорны ничего хорошего не ждал от телефонных звонков.
- Манфред, это Клемент Арчер.
- О, мистер Арчер, я так рад, что вы позвонили, - затараторил Покорны. - Я хотел извиниться. Прошлым вечером я наговорил лишнего. Вы меня понимаете, насчет дирижера. Я очень разнервничался. Наговорил много того, чего говорить не следовало. Это моя дурная привычка, моя жена постоянно указывает мне…
- Ничего страшного, Манфред. По существу вы были правы.
- О, благодарю вас, мистер Арчер. Я не мог заснуть, я…
- Не волнуйтесь об этом, - прервал его Арчер. - Я звоню по другому поводу. - Он помолчал, подбирая нужные слова. - Понимаете, Манфред, мы хотим внести в шоу некоторые изменения. Поэкспериментировать…
- Да, конечно, - Покорны заранее соглашался со всем, - всегда надо заглядывать впе…
- На следующие одну или две недели, Манфред, мы хотим использовать другую музыку.
- Какую угодно. Какую вам будет угодно. - Голос Покорны стал еще более пронзительным.
- Я имею в виду, что мы хотим попробовать кого-то еще. Другого композитора. - С противоположного конца провода доносилось шумное дыхание. - Временно.
- Да, - пискнул Покорны. - Да, разумеется.
И в трубке послышались гудки отбоя. Арчер положил ее на рычаг. "Все оказалось гораздо проще, чем я предполагал", - подумал он, встал с кровати и начал одеваться.
Глава 4
- Ругаться я не буду, - шептал Хатт. - И не в моих правилах брать на себя роль арбитра. Я считаю, что О'Нил превысил свои полномочия, сказав, что дает вам две недели, но, по моему разумению, сотрудники должны уметь принимать самостоятельные решения. Для агентства это скорее плюс, чем минус. Если эти решения меня не устраивают, я их не отменяю. Мне проще уволить сотрудника.
Хатт кисло улыбнулся. Его бледное, с острыми чертами, неприятное лицо напоминало клин. Он не говорил, а вещал. И всегда шепотом. То ли берег голосовые связки, то ли понимал, что это лучший способ заставить людей слушать его внимательно. Точной причины Арчер не знал. Но, имея дело в Хаттом, приходилось сидеть на краешке стула и напрягать слух, чтобы ничего не упустить. Невысокого росточка, худощавый, лет пятидесяти с небольшим, Хатт носил дорогие костюмы и так зализывал седеющие волосы, что они казались шапочкой, обтягивающей череп. Во время войны он занимал важный пост в Управлении военной информации, так что у него остались связи со многими высокопоставленными чиновниками в Пентагоне и других правительственных учреждениях, которым он иногда звонил, шепча в трубку, в присутствии Арчера. По уик-эндам Хатт напивался, но в понедельник всегда приходил на работу с ясными глазами и прямой спиной, вышагивая по коридорам, словно командир дивизии. Он верил в себя и в правильность собственных суждений, обладал врожденной командирской жилкой и привык к тому, что ему подчинялись. Арчер виделся с ним редко, и всякий раз в присутствии Хатта ему становилось как-то не по себе, хотя Хатт всегда держался очень корректно и дружелюбно и, бывало, даже приглашал Арчера на ленч. Кабинет Хатта своей безликостью и холодностью напоминал Арчеру операционную.
О'Нил сидел в углу, в глубоком кожаном кресле, практически невидимый в сгущающемся сумраке уходящего зимнего дня. Арчер пристроился на стуле у стола Хатта и внимал ему.
- Только в отношении Покорны я вынужден просить у вас прощения и отступить от заведенного мною порядка. Я настаиваю на том, чтобы вы немедленно отказались от его услуг. Это не такой уж плохой компромисс, не так ли? Только один из пяти. - Его губы искривила ледяная улыбка. - О'Нил, ты не можешь сказать, что я очень уж сильно ограничиваю твою самостоятельность, не так ли?
- Нет, сэр, - отозвался О'Нил из темного угла.
- Я располагаю достоверной информацией, что Покорны сообщил о себе ложные сведения, когда в 1939 году подавал заявление с просьбой разрешить ему въезд в эту страну, и правительство скорее всего депортирует его. В то время очень известные в мире музыки люди ходатайствовали за Покорны и способствовали бы тому, что в случае отказа эта история попала бы в газеты, вызвав нежелательный шум.
- А если Покорны докажет, что не сообщал ложных сведений? - спросил Арчер. - На суде или на разбирательстве, которое ему предстоит? Что мы тогда будем делать?
- Тогда я, разумеется, - Хатт тепло улыбнулся Арчеру, - сочту за честь вновь сотрудничать с ним.
- Тогда почему не дождаться решения Иммиграционной службы? - спросил Арчер. - Почему вы должны депортировать его заранее?
- Я собираюсь сказать что-то ужасное, - опять короткая улыбка, - но надеюсь, за эти слова вы не затаите на меня зла. Мы не можем позволить себе такой роскоши. Радио, как вы оба, несомненно, знаете, переживает трудные времена. Я не сильно погрешу против истины, сказав, что сейчас мы боремся за выживание. Наш новый, совсем недавно появившийся конкурент - телевидение набирает силу, отнимает наших клиентов и аудиторию. Экономическая ситуация в стране неопределенная, отток рекламы наблюдается везде. Прежние времена, когда мы могли делать все, что угодно, не опасаясь последствий, ушли, возможно, навсегда. Мы балансируем на краю пропасти, господа… и достаточно легчайшего толчка, чтобы сбросить нас в бездну. Мистер Покорны и связанные с ним проблемы могут стать таким толчком. Американского гражданства у него нет, и вскоре, я думаю, Иммиграционная служба представит доказательства того, что он нарушил законы нашей страны, чтобы ступить на ее территорию. Он не столь знаменит, чтобы общественность закрыла глаза на его проступки, возможно, в наши дни таких знаменитостей просто нет, и лично я считаю, что ради него не стоит ломать копья… - Хатт улыбнулся, словно извиняясь за свои слова, но лицо осталось жестким, словно было вырублено из дерева. - К сожалению, в отношении мистера Покорны решение окончательное и обжалованию не подлежит.
Хатт помолчал. Арчер смотрел, как тот раскуривает сигарету. Вставляет ее в длинный черный мундштук, подаренный ему во время войны одним генерал-лейтенантом, чиркает зажигалкой. Худощавый, с аристократическими манерами, опасный. "Бедный Покорны! - подумал Арчер. - В эту зиму ему устроили незапланированные каникулы".
- Что же касается остальных, - все так же шепотом продолжал Хатт, выпустив струю дыма, - я, как и говорил, не стану отменять решение О'Нила. Он обещал вам две недели, и вы их получите. Но я не намерен скрывать от вас, что лично я такого обещания вам бы не дал. Кроме того, я не понимаю, какую пользу вы можете извлечь из этой задержки…
- Я говорил О'Нилу.
- Знаю, - кивнул Хатт. - О'Нил мне все объяснил. Надеюсь, Арчер, вы не обидитесь на меня, но я думаю, что вы очень наивны.
"Почему бы мне просто не встать и не уйти?" - подумат Арчер.
- Я боюсь, - слова Хатта едва перелетали через стол, - что вы оставили без внимания подоплеку этой истории, Арчер. Как вам известно, в Вашингтоне у меня довольно много знакомых…
- Я знаю, - вставил Арчер.
- А поскольку я принимаю участие в формировании общественного мнения, - иронию в голосе Арчера Хатт предпочел не услышать, - то меня время от времени приглашают туда. Спрашивают совета и, что не менее важно, дают советы. Демократия, - тут он впервые позволил себе говорить не шепотом, - это не улица с односторонним движением.
"Ну вот, - подумал Арчер, - сейчас мне отольются годы его службы в УВИ… он будет рассуждать о демократии".
- Демократия не ограничивается тем, что мы передаем свои пожелания нашим политическим лидерам. Мы должны быть готовы к тому, что иной раз и политические лидеры будут выражать нам свои пожелания. Это логично?
- Да, - с неохотой признал Арчер. - Логично.
- Опять же, если я не ошибаюсь, вы голосовали за нынешнюю администрацию. Во всяком случае, - Хатт покивал, - во время предвыборной кампании вы активно агитировали за мистера Трумэна.
- Да, - кивнул Арчер, гадая, куда гнет Хатт и не заманивает ли он его в ловушку. Арчера удивило, что Хатт был в курсе его политических пристрастий. - Но какое отношение имеют к происходящему выборы?
- Самое прямое. Нынешняя администрация выбрана вашими стараниями и представляет ваши интересы. Это соответствует действительности?
- В принципе да.
- А теперь позвольте сказать вам, что совсем недавно, если точнее, то буквально на прошлой неделе, один высокопоставленный государственный чиновник намекнул мне, что сейчас самое время вычистить коммунистов и сочувствующих им из средств массовой информации и центров формирования общественного мнения. И я не уйду далеко от истины, утверждая, что по существу этот намек есть выражение вашей воли.
- Пожалуй. - Арчеру становилось все больше не по себе. - Частично да.
- Сам я, - улыбнулся Хатт, - голосовал за республиканцев. Поэтому именно вы указываете мне, как надо решать эту проблему, а не наоборот.
- Я не думаю, что нам следует разбираться в особенностях государственной власти, формируемой через выборы, - ответил Арчер, осознавая, что этот раунд он проиграл начисто. - Во всяком случае сейчас.
- Отнюдь. - Хатт радостно покачал сигаретой. Дискуссия доставляла ему несказанное удовольствие. - Сейчас самое время поговорить об этом. У нас проблема. Мы по разные стороны баррикад. Но мы сотрудничаем и нужны друг другу. Мы оба, я надеюсь, здравомыслящие люди. Даже О'Нил, - хохотнул он, - в рамках нашей дискуссии может считаться здравомыслящим человеком.
- Я никто, - подал голос О'Нил. - Не берите меня в расчет. Я примитивный идиот. Мне можно поручать только изготовление каменных наконечников для стрел.
- Будучи здравомыслящими людьми, мы пытаемся найти почву для соглашения. Для, этого мы должны высказать свои аргументы, выслушать друг друга, оценить с максимально возможной объективностью позицию оппонента. И мы должны взглянуть на ситуацию в целом. - Эту фразу Хатт обожал. Он говорил о необходимости взглянуть на ситуацию в целом, даже когда речь шла о рекламной кампании новой стиральной машины.
- Так какова же ситуация в целом? - Этот вопрос, достойный Сократа, Хатт задал самому себе. Сам и ответил: - Если мы отвлечемся от нашей очень узкой, очень конкретной сферы деятельности, от нашей маленькой проблемы, связанной с четырьмя или пятью никому не известными актерами, что мы увидим? Мы живем в мире, разделенном надвое. Нашей стране угрожает огромная, расширяющая свое влияние сила - Россия. Вы следите за ходом моих мыслей?
И этот вопрос частенько слетал с губ Хатта. Этим вопросом он как бы заканчивал одну часть дискуссии, убеждался, что у его слушателя возражений нет, консенсус достигнут, и переходил к следующей части. Правда, Арчеру не доводилось слышать, чтобы на вопрос Хатта кто-то ответил отрицательно.
- Да, слежу, - кивнул Арчер. - Пока не отстал.
- Мы втянуты в процесс, который газетчики превратили в клише. Имя ему - "холодная война". Но, превратившись в клише, процесс этот не стал менее опасен. Можно погибнуть и от клише, которое навязло в зубах. Заверяю вас, мистер Арчер, я уже слышать не могу про "холодную войну". Но это не освобождает ни меня, ни вас, ни любого гражданина этой страны от ответственности перед государственными учреждениями, которые участвуют в борьбе на данном этапе этой войны. Точно так же, как в сорок втором, сорок третьем, сорок четвертом годах, тот факт, что война нам ужасно надоела, не освобождал нас от ответственности перед армией, которая сражалась с немцами и японцами. Надеюсь, я выразился достаточно ясно.
- Я слежу за ходом ваших мыслей, - вновь кивнул Арчер. - Пока не отстал.
Хатт холодно взглянул на него и продолжил все тем же бесстрастным шепотом:
- Для того чтобы победить нас, русские используют различные средства. Военные действия в Китае, речи в ООН, подрывную деятельность в этой стране, которую ведут предатели или обманутые американцы. Как говорили во время войны армейские аналитики, они пытаются навязать свою волю врагу. А враг - это мы, хотя в нашу сторону пока никто не стреляет. Это адекватная оценка ситуации, не так ли?
- Да, - согласился Арчер. Отправляясь к Хатту, он никак не ожидал, что в этот день ему придется выслушать лекцию о международном положении.
- Я, между прочим, считаю себя американцем, преданным своей стране. Моя семья прибыла в Америку в тысяча семьсот десятом году. Среди моих предков - три члена конгресса от разных штатов.
- Мой дедушка участвовал в Гражданской войне, - вдруг вырвалось у Арчера. И тут же ему стало стыдно за то, что он потревожил память старика.
- Это хорошо, - кивнул Хатт, удостоив похвалы героя битвы у Колд-Спринг-Харбора. - По-моему, вы, как и я, хотите уберечь нашу страну от беды.
"Нет, - подумал Арчер, - я не собираюсь поддакивать ему, выставляя напоказ как свой патриотизм, так и заслуги деда".
- Государственный секретарь придумал термин, которым можно охарактеризовать всю нашу оборонительную деятельность этого периода. Тотальная дипломатия. - Хатт облизнул нижнюю губу, словно смакуя два этих слова. - Тотальная дипломатия означает, что все ресурсы страны, все усилия ее граждан слиты воедино. Никто и ничто не остается в стороне, не исключается из процесса. Ни вы, ни я, ни О'Нил, ни пятеро женщин и мужчин, которых мы хотим снять с программы. В тотальной дипломатии, Арчер, как и в тотальной войне, мы готовы призвать к порядку всех граждан, которые оказывают помощь и сочувствуют врагу… или, - он решительным движением выхватил мундштук изо рта, - …потенциально могут оказать помощь и выразить сочувствие врагу.
Вот здесь с ним можно и поспорить, решил Арчер.
- Я не убежден, что Покорны, Эррес или кто-то из остальных помогает или будет помогать либо сочувствовать России.
- Вы высказываете личное мнение, - любезным тоном ответил Хатт, - которое не совпадает с официальной оценкой правительства Соединенных Штатов. Все эти люди принадлежат к организациям, которые Генеральный прокурор назвал подрывными.