С какой готовностью она откликнулась, словно давно ждала этого шага, первого шага с моей стороны! (Мужчина все-таки. Хоть и напрочь успел позабыть об этом.)
Страшновато. Но страх - действенный, подстегивающий.
Вечером, совсем скоро все выяснится…
Пишу тексты для медитаций, стараясь вложить в них по мере сил нехитрую мысль: не может быть духовное отдельно от красоты. Они есть одно. Скучный и некрасивый духовный текст - ложен. Не может быть истинным корявое, сухое, отвращающее слух. (Это ещё и камушек в огород тех текстов, которые с недавнего времени Нина читает нам во время медитации, - косноязычных и нудных отрывков из книги Учителя, заслышав которые я выскакиваю из поля и пережидаю нетерпеливо, словно моросящий дождь, не пускающий гулять в сад.)
"Медитация второго луча", "Медитация на тему страха", "Медитация четырех стихий", "Медитация на тему жизни Рамакришны" - неведомый для меня прежде вид творчества захватил, увлек, потащил за волосы в упоительном напоре…
Но как трудно передать красоту и узость теософского пути! Лезвие бритвы. Еще уже. Отклонишься чуть влево - и ты медиум, игралище витальных сил, жалкое, душевнобольное, потерявшее себя. Качнешься вправо - искус черной магии, мутного могущества, лавров телевизионных целителей и гипнотизеров.
Как удержаться ровно посередине? Да и прошел ли кто этот путь до конца? (Крамольная мысль: может быть, все известные теософы лишь слыли ими, выдавали желаемое за действительное, но не являлись на самом деле. Опять же лица: не только у Н.Т. лицо благополучное и невыразительное, у великой Блаватской, к примеру, и того хлеще…)
Он одинокий воин - настоящий теософ. (Вот видишь, Альбина, как близки наши доорожки.) Самоотречение, безупречность, отдача, молчание.
Натянутая струна. Огонь, верный своей вертикали.
* * * * * * * *
Два часа назад ушла Нина.
До сих пор сердце грохочет.
Звон в ушах, и мысли разбегаются, словно псы, опьяневшие от весеннего воздуха.
Хотя мы всего-навсего обнялись один раз перед самым ее уходом.
Тексты для медитаций - дюжина скромных листков - лежат на краю стола, почти не затронутые разговором. Мы не успели обсудить их. Мы сразу перешли на другое.
Разумеется, я знал и до встречи с Ниной, что человек состоит не из одного тела, но нескольких: физического, эфирного, астрального, ментального. Потом душа. Потом дух, монада. Каждое следующее протяженней и тоньше предыдущего. Прекрасно знал, и в медитациях разбирался с каждым по отдельности. Но ни разу не ощущал так четко границ между ними.
Мы сидели рядышком на диване. Прикосновение ее рук сотрясало. Наши плотяные тела стремились друг к другу неудержимо.
Но! При этом я ясно отдавал себе отчет, что не влюблен, не опьянен, не считаю ее прекраснейшей в мире.
И ментальное тело - область рассудка - было ничем не взволновано, не обрадовано: о чем бы мы ни заговорили, сразу вырастала стенка. Ничего похожего на понимание с полуслова.
Что касается заоблачных сфер, то и подавно. И подавно не был я в убеждении, что она, Нина, есть та единственная, суженая, задуманная мне в пару небесами.
Я спросил у нее, отчего это так.
Мы сидели, взявшись за руки, и от теплоты ее ладони все мое тело становилось горячим, хмельным и легким, как воздушный шар. Готовым вот-вот сорваться с привязи… Но при этом я открыто и честно задавал ей вопросы, как полагается ученику. Тело рвалось с привязи, голова же - спокойная, холодная, любознательная - спрашивала, пытаясь докопаться до сути. (А они еще утверждают, что я не "ментал", черт возьми!)
Нина ответила, что наши эфирные тела находятся на одном луче, на седьмом. Поэтому они пришли в резонанс при случайном сближении и вибрируют, как бешеные.
Я спросил, как она прочитала тогда мои мысли, подойдя с ленточкой. И вообще, зачем она магически притягивает меня к себе. Ей нужен паж-оруженосец? Любовник? Игрушка?..
Она не обиделась и ответила, что мыслей читать не умеет и магией не занимается. Тем более, черной. С ленточкой получилось бессознательно, по типу притяжения двух магнитов. Никаких сознательных ловушек с ее стороны нет. Что же касается наших астрального и ментального тел, которые пока безмолвствуют (хороший вопрос, молодец!), то это дело наживное. Надо просто идти от низшего к высшему. От эфира - к астралу и менталу, а затем к душе, постепенно вовлекая каждое из них в то синтетически целое, которое и есть любовь.
"Любовь"?.. Меня потрясло, с какой легкостью она выбросила на свет это слово. Правда, хватило такта промолчать, скрыть реакцию. Спросил только робко, как полагается ученику духовной Школы: а как же Путь? Чистота, духовная и телесная, заповедь целомудрия?
Думал, тут-то она и скажет мне про тантру, но Нина сказала другое. Она оживилась, радуясь, что может развеять давнее мое заблуждение.
"Это частое заблуждение, укоренившееся в сознании многих - что будто бы, подавляя в себе влечения плоти, мы побеждаем тело и освобождаем дух. (Она прочла мне что-то вроде лекции, почувствовав себя в Школе. Можно представить, как уморительно смотрелась бы наша парочка со стороны. Скажем, с экрана. Кадр из фильма абсурда…) Нет и нет. Ничего мы не побеждаем. Да и зачем, скажи, пожалуйста, побеждать свое тело, разве оно нам враг?.. Мы только загоняем все в подсознание. И остаемся еще большими рабами плоти, чем были до сих пор. Вспомни Фрейда. Вспомни эпидемии инкубизма, прокатывавшиеся по монастырям в средние века, - когда монахи, задавившие в себе естественные зовы плоти, предавались в астральных видениях сношениям с дьяволом и дьяволицами. Делаемся жалкими, невротическими рабами своих неудовлетворенных инстинктов. Либо - умертвляем их аскезой, иссушаем свое тело, превращаясь в живой труп. Но тут уж и говорить не о чем… Не подавлять его нужно, наше бедное тело, но прорабатывать! Только так можно стать его хозяином и властелином. Работать с ним, наполнять его животворными энергиями, ласкать, беречь, любить!.."
Она чуть было меня не убедила.
Тем более что рассудок уже готовился отказать, холодный и любознательный, уже задымился.
Я не верил ей, что она совсем не занимается магией. Пусть подсознательно, но что-то есть. Не такой уж я чувственный зверь, чтобы так ошалеть. (Я не самец! Я не Сидоров. Инстинкт продолжения рода у меня всегда прихрамывал.)
"Пощади, Нина! Не превращай меня в пламенное животное! Не гипнотизируй". (Я бы сделал это одиннадцатой заповедью: "Не гипнотизируй".)
Собрав в пучок все нити разбежавшегося сознания, попросил ее дать мне время подумать. С трудом оторвал ладонь от ее горячих пальцев, отодвинулся.
Все это, Нина, так неожиданно, ошеломляюще… Мне надо осмыслить, очухаться, прийти в себя.
Конечно, сказала она, она сейчас уйдет. И я осмыслю все это в одиночестве. Ее телефон у меня есть. Я могу позвонить ей на неделе, и мы встретимся.
Еще, прибавила она, понимающе улыбаясь, пусть меня не смущает, что мы не равны в иерархическом положении. Она - наставник, я - только что принятый ученик. Это ничему не будет препятствовать. И, в свою очередь, отношениям учителя и ученика не помешает ничто. Просто эти вещи лежат в разных плоскостях и смешиваться не будут. Пусть меня не гнетут подобные опасения. Или страх: а что скажет группа? - если такой есть. Страха вообще быть не должно. А особенно - страха перед чьим-то мнением или перед условностями. Если наши сердца открыты высшему, мы избежим ошибок, падений и срывов.
Перед тем как ей подняться и уйти, мы потянулись друг к другу и обнялись. И я гладил - чудо сбывшегося мечтания! - ее волосы, открыто, ласково, жадно… Два магнита притянулись крепко. Крепко…
Самому непонятно, как я заставил себя разжать руки.
Тем самым - сберег свое целомудрие и верность Пути. Надолго ли?
Нина попрощалась и ушла.
Провожать ее - сил уже не было.
Зойка, Зоенька, помоги мне. Я совсем запутался.
Прилетевшая ко мне с Венеры… Кто ты?
Птенец, тоненькое присутствие, греза, солнечный сквозняк, пробивающийся сквозь пух волос… кто ты?
Твое присутствие почти зримо. Если б не знал наверняка, что психика моя уныло прочна, решил бы, что меня посещает галлюцинация.
Стоит только стихнуть мутно-бордовому гулу, вызванному Ниной - одинокой оголодалой ведьмой, - как я снова с тобой.
Прежде я видел тебя лишь вполоборота - щеку, ухо, уголок глаза, размах ресниц… Сейчас ты повернулась ко мне. Широко распахнула глаза, оглушительно серые.
Ресницы светло-рыжие, косо растущие… Кажется, царапают скулы, когда ты опускаешь веки.
Я хорошо различаю интонации твоего голоса. Ты не выговариваешь "р", как почти все дети твоего возраста, и слегка пришептываешь.
И девочка, и туман вечерний, и солнышко…
Но - странное дело - все чаще я говорю с тобой о серьезных, совсем не детских вещах - вот как сейчас: о Нине, о Школе - и ты понимаешь! Сколько же тебе лет?
(Нисколько - и все, ибо в вечности нет летоисчисления…)
* * * * * * * *
Как я и предчувствовал, не следовало писать Альбине про Нину и наши с ней астрально-животные страсти.
Сегодня пришло письмо из Элисты, как всегда очень толстое, много мелко исписанных больших листов.
Она пишет, что рада за меня, рада, что в Школе со мной происходят такие удивительные вещи. Правда, ей это не в диковинку. С ней постоянно, чуть ли не каждый день что-то происходит в этом роде, и без всякой Школы.
"…Однажды - я тогда дочитывала восьмую книгу Кастанеды - небо разверзлось, и оттуда грянула музыка, никакая не галлюцинация, а физическая волна, она сорвала меня со стула и подбросила под потолок, потом опустила тихо назад. Огромное множество струнных инструментов с колокольчиками - так я теперь анализирую эту музыку, но это очень обще и приблизительно.
…Олли много раз посещали меня и трясли мой дом. И не только дом: как-то ночью ехал по улице всадник и бил бичом по асфальту. Это была разрушающая сила! Я думала, что умру в ту ночь, так разваливалось мое тело, а особенно мозг. Но об этом надо писать новеллу… В прошлом году ночью петух приходил под окно и вел себя, как человек. И, уверяю вас, все это лишь малая толика всего, что было и есть. Постоянно в доме взрывы, стуки, голоса. Уже ни на что не реагирую, для меня это естественная среда.
…И еще случай. Я шла от подруги после полуночи домой и уже на подходе к своей улице увидела, что дорогу перебежал человек и спрятался за трансформаторной будкой. Я перешла на другую сторону улицы, и, когда поравнялась с будкой, он выскочил ко мне. Это был молодой, худой человек, обеими руками у живота он держал нож, острием вперед. Странно, мне не было страшно, я как раз читала молитву "Живые помощи". Стоим, смотрим друг на друга. Вдруг он разевает рот и орет: "А-а!" Будто кто схватил его сзади, и с воплем ужаса убегает. Вот такие пироги. Как тут не вспомнить "молчаливого защитника", которого получает воин?"
Относительно моей "страсти" она отозвалась довольно резко, с внятным холодком отстранения.
"Я не знаю, зачем вы мне написали об этом. Не с кем было поделиться? Неужели у вас нет приятелей-мужчин вашего возраста, с которыми гораздо естественней обсуждать подобные вещи?.. Наверно, я в чем-то ущербный, психически неполноценный человек, но половая жизнь для меня всегда была исчадием ада, чем-то сугубо низким. Когда мне было 14 лет, я испытала очень сильный психологический шок (в чем его суть - долго рассказывать, к тому же я описала это в своем романе), в результате которого половая сфера стала вызывать у меня глубочайшее отвращение. Вы же читали "Розу Мира", помните: истечения человеческой похоти - эйфос, - которым кормится свита Гагтунгра. Я никогда в своей жизни не выделяла эйфос…"
Ну, вот мне и врезали, словно ежику по беззащитному животу, стоило ему только решить, что сворачиваться в клубок перед друзьями - стыдно.
Еще сильнее расстроили слова о том, что она не хочет больше лечить.
"Я за деньги не могу лечить, а без денег… с меня хватит. Люди меня разочаровали окончательно. Вот приходят праздники: Новый год, 8 Марта… хоть бы один открыткой поздравил, а ведь столько людей, можно сказать, с того света стащила. Когда-то страдала, самолюбивая была, сейчас все сгорело, просто горький осадок на душе. Поймите, я ведь всех их через свою душу пропускаю и хочу знать, что же с ними, а они - они просто забывают…
К тому же, наверно, вы замечали, все экстрасенсы, целители рассказывают, что им были даны знаки, указания свыше, что им надо посвятить себя служению людям. Мне же таких знаков дано не было…"
Альбина, милая, я не понимаю. Хоть убей меня, хоть уничтожь еще раз язвительными словами, - не могу понять.
Такой огромный, такой дивный дар доверен тебе.
Все другие людские дары сомнительны: писатель может сомневаться, нужны ли его творения вечности, художник может сомневаться, не пойдут ли его картины на свалку после его смерти, ученый - если у него есть хоть капля совести - сомневается непрерывно… Дар целительства безусловен. Это ясный, недвусмысленный знак. Какие же еще нужны тебе знаки, указания свыше?!
О, Господи. Кажется, я пытаюсь встать для нее в позу Учителя…
* * * * * * * *
Все-таки напрасно Православная Церковь ополчается на астрологию, предает ее анафеме. Были бы они помудрее, современные теологи (умели бы проводить грань между эзотерическим знанием и его псевдоадептами, кривляющимися с экранов ТВ и последних страниц газет), им бы следовало ратовать за преподавание ее в школах, наряду с Законом Божьим.
Ибо она дает - вероятно, единственное - объективное доказательство бытия Бога.
То самое, в поисках которого столько философов напрягали бесплодно свои мозги.
(Занимался ли хоть один философ астрологией? Либо они все инстинктивно ее сторонились, страшась расшибить лбы, расшибить вдребезги свои концепции и построения? Ею занимались астрономы, физики, алхимики, папы римские. Но - Платон, Гегель, Ницше, Достоевский, Даниил Андреев?..
Ну, хоть кто-то, пытающийся осмыслить. А не просто применять древние знания на практике…)
Даже поверхностное знакомство с ней - как у меня - одаряет спокойным, неколебимым знанием, что Бог существует.
Разве придет нам в голову, глядя на старинный гобелен на стене, с мифологическим сюжетом, со сложным орнаментом по краям, предположить, что творение это - результат случайного сцепления ниток?
Когда я вычерчиваю космограмму: красным фломастером секстили и трины, дающие везение, таланты, радость, черным - квадраты и оппозиции, зародыши внешних и внутренних преград, ударов судьбы, когда на бумаге возникают заключенные в окружность треугольники, многоугольники, трапеции, звезды - странный покой охватывает меня. Как в медитации.
Прямые линии планетных аспектов - словно натянутые струны гигантской небесной арфы. Что за музыка рождается из их вибраций?
Каждому своя. Кому-то - бравурный марш, кому-то - симфония с резкими перепадами от отчаяния к радости, от бури страстей к полусну и апатии, большинству же - монотонный напев акына.
Правда, мой высокий покой нередко сменяется иною душевной погодой. И крамольная мысль посещает меня: самый естественный финал для астролога - последовательного, глубокого, пытливого - сойти с ума.
Чем дольше я медитирую на свою космограмму - черный квадрат с небольшим проблеском красного, тем больше узнаю о своей судьбе в деталях и тем меньше понимаю о сути.
Узор звезд, мерцавших над моей макушкой в минуту рождения… Узор линий на ладонях… Россыпь родинок по коже…
Что это?
Кто я?
Живая книга, хранящая свод знаний на неведомом мне самом языке? Долгоиграющая (лет шестьдесят) граммофонная пластинка с записью? (Тупая игла, хриплый звук, трещины от неуклюжего обращения…)
Не знаю.
А как же свобода воли, черт побери, пресловутая свобода воли, бескорыстный дар Божества в момент сотворения человека?! В чем она?
Совсем ничего не знаю.
Только воображаю, как все это может происходить,
…Душа, готовясь в очередной раз прыгнуть в тело, выбирает себе родителей, страну, среду… а затем ждет нужного расположения звезд, ждет терпеливо, пока планеты не выстроят стройную конфигурацию назначенной ей кары, следит за размеренным танцем светил, чтобы спикировать точь-в-точь, минута в минуту… Кто ее учит там астрологии? Или она просто послушна приказу? Может ли она бунтовать, своевольничать, выбирать родителей и узор светил по своему усмотрению? Или - все бунты пресечены раз навсегда со времен Люцифера? Ах, почему мы не знаем, не можем знать, как там!
Почему удел наш - туман до рождения и туман после смерти, закрытые глаза, запечатанный мозг, и заповедано что-либо помнить и что-либо предугадывать… Отчего нам заповедано знание, и мы топчемся в шорах, видя лишь короткий кусочек своего бытия - от одного рождения до одной смерти… И лишь гадаем о том, что будет после порога: небытие? воздаяние? новый телесный виток? - лишь уповаем, и спорим, и не можем прийти к одному. Отчего?
Если бы мы все знали наверняка, не было бы тьмы тем верований, религиозных битв, причудливых жестоких догматов. Тогда не родился бы тяжеловесный монстр-материализм, столь многих раздавивший собою…
Мы вкусили лишь от древа познания добра и зла, а других плодов не успели попробовать, и вот - знаем лишь, что есть добро и что зло, а больше - ничего не знаем. И блуждаем - во мраке? Не совсем, конечно, во мраке, ибо та малость, данная нам, - знание о добре и зле - освещает все-таки каменистый путь, хоть и слабо, и зыбко…
Почему? Почему мы не знаем?
Где же, черт побери, свободная воля?
Подобные вопросы долбят меня изнутри, в лобную кость, словно усталые каторжники кувалдой. Только в состоянии полной любви, наверно, человек защищен и непробиваем этими монотонными палачами: "зачем?", "к чему?", "в чем смысл?"… Я избит и выжат не невзгодами, не одиночеством, не нищетой. Даже не смертью Марьям. Я избит до бесчувствия ими.
В такие вот перепады бросает меня муза астрологии Урания.
Глотнув холодного воздуха из распахнутой форточки, возвращаюсь к столу. С ворохом исчерченных черным и красным бумаг…
И все равно самого главного о человеке гороскоп не скажет.
Он сообщает массу второстепенных вещей: и отчего меня никогда не печатали и не будут печатать, и отчего умру я в одиночестве, готовый всю суть свою отдать любимому человеку, и когда я умру, и что есть моя быстрогаснущая ярость, и что - апатия и тоска.
Но самую сердцевину, ядро человека он не раскроет.
Он не скажет, святой ты или подонок. Ученик Рамакришны или мускулистый плейбой.
Может быть, в этом свобода?..