Илья Петрович Ромашкин сегодня был не в духе. Началось все с самого утра. Поругался с женой из-за какого-то пустяка, наорал на дочь - вечно разбрасывает игрушки по всей квартире и не убирает их за собой. В полвосьмого он вышел из подъезда и направился к автостоянке. Мрачные мысли не оставили начальника отдела городской налоговой инспекции и в машине. Наблюдая сквозь тонированные стекла за снующим на улицах народом он размышлял: "Господи, неужели вот так и жизнь проходит - все мы бегаем, суетимся, расталкиваем друг друга локтями, строим подножки и вдруг бац, все, приехали, конечная станция "Кладбище". И все! И больше ничего. И для чего жил - непонятно. И что после себя оставил? Вот что ты, Илья Павлович Ромашкин, после себя оставишь? Дочь, дачу, машину - и все? Как говорил герой одного рекламного ролика: "Маловато будет". А впрочем кто ты такой, Илья Ромашкин, чтобы претендовать на большее? - и неожиданно для себя в голове, высветилась беспощадная мысль: "Я просто жулик. Респектабельный, образованный, учтивый жулик. Связался с этим Зарубянцем, с этой "Вега - Космет". Польстился на большие деньги. И что - принесли они мне счастье? Дудки. Теперь по ночам не сплю - а вдруг все раскроется и что тогда? Секс и то радость перестал приносить. Даже проститутки и то не могут как следует разжечь, не говоря о жене. А что грезилось в детстве и юности - интересная работа, почет, известность, слава. А в результате? А в результате стал жуликом, мошенником. Неужели Господь сотворил меня для этого? А впрочем не с моим умом вникать в божий промысел. Кто я такой - да просто пушечное мясо истории, впрочем как и все остальные человечки, снующие за окном его автомобиля. Вот этот мужик, который ссутулившись тащит две большущие сумки, этот пухлый пацан, небрежно облокотившийся на открытую дверцу "Ауди", эта девушка, толкающая перед собой детскую коляску, и даже ребенок, лежащий в этой коляске - все они есть пушечное мясо истории, руда цивилизации. А вот из этой руды Господь и выплавляет… а что он собственно выплавляет? А кто его знает, этого никто не знает. Миллионы и миллионы тонн человеческой руды, миллиарды и миллиарды человеческих душ проходят через горнило печи Всевышнего и печь эта называется Земля. И, иногда, редко оттуда выплескивается золото, а чаще обыкновенный черный металл, а бывает что в печь загружается и пустая порода. И дай Бог, что бы он, Илья Ромашкин, обыкновенный налоговый чиновник оказался частицей хотя бы черного металла. Из которой бы Господь сотворил малюсенький винтик, для своего, ему одному понятного, механизма. И он бы отработал винтиком положенный ему срок, а потом заржавел, истерся, сломался и вновь бы превратился в прах, из которого и вышел. А его заменил бы такой же другой винтик. Что значит судьба одного винтика по сравнению с величавым замыслом самого Всевышнего? Да ровным счетом ничего. Ноль. Одна загвоздка - ноль этот - это ЕГО судьба. А на что ты, собственно говоря рассчитывал? - вновь неожиданно для себя задал он себе довольно беспощадный вопрос, - и так же беспощадно на него ответил, - жулик, мошенник не может ни на что рассчитывать, впрочем, - он себя немного успокоил, - в этом подлунном мире НИКТО не может ни на что рассчитывать. Вот кажется счастливчик по жизни - красавец, богач, миллионер, президент могущественнейшей страны, обалденно прекрасная жена, здоровые дети и тут бабах - пуля в голову и все - красивое лицо обезображено, никакие миллионы тебе уже не нужны, а прекрасная жена, вернее вдова, через несколько лет выходит замуж за другого. Президент Джон Кеннеди - прошу любить и жаловать". Илья немного повеселел - сам себя успокоил. "Девятка" подъехала к зданию налоговой инспекции. Илья вышел из машины направился внутрь здания. Вот уже и знакомая вертушка, со стоящим рядом охранником. И тут его собственный мозг нанес по расслабившемуся, умиротворенному Илье удар: "И воздам каждому из вас по делам вашим", - библейская истина хлестнула наотмашь и тут же, не давая опомниться, мозг дослал вдогонку: "Володя, Володя Кедров. Подло я его подставил, очень подло". И словно кто гнусаво так шепнул на ухо: "И за это тоже придется отвечать". Все это произошло так неожиданно, что Илья замешкался около вертушки и охранник удивленно глянул на него…
… Сергей сам не зная почему замешкался у стойки регистрации. Даже таможенник, только что сделавший соответствующую пометку в его загранпаспорте, вновь сменил выражение лица с безучастного на настороженное…
- … Илья Петрович, что случилось? - охранник предупредительно чуть наклонился вперед. Но начальник отдела уже овладел собой: "Все в порядке". Вертушка повернулась, пропуская его в родной офис.
- … Сэр? - таможенник начинал принимать рабочую стойку легавой. Но президент фирмы "Элита" уже справился с собой. Он дружелюбно, как только мог, улыбнулся, махнул успокаивающе рукой, мол все о'кей и прошел злополучную стойку. Все. Земля обетованная, а проще говоря - государство Израиль, официально разрешала Сергею Кравченко пробыть в ней две недели.
Днепропетровск. Среда 22 июля 1998 г.
"Что ж, Сергей уже в Тел-Авиве, и своего, вернее нашего, я надеюсь, он там добьется. Пора и мне начинать отрабатывать свою часть операции. Вернее я ее уже начал отрабатывать. Вот благодатные времена наступили - за один день достал новейшую аппаратуру слежения. Правда стоило это мне пять тысяч. Ну да ничего - все должно окупиться. Так было и будет - сначала вкладываешь деньги, а потом стрижешь дивиденды. Время разбрасывать камни, время собирать камни. Сейчас для меня время разбрасывать камни, вернее доллары. Такой же незыблемый и вечный закон как и закон сохранения энергии. Ну а теперь отрабатываем пункт два плана - один из самых приятных для меня пунктов будет, я надеюсь", - Владимир Кедров взял трубку телефона и стал набирать номер.
- Здравствуйте, - он услышал незнакомый женский голос: "Наверное, ее мать", - подумал Кедров. - А Настю можно позвать к телефону? - Владимир звонил и волновался. Волновался, что Насти не будет дома, что она ушла, уехала на турбазу и т. д. и т. п. За окном все же лето, а Настя молодая очаровательная девушка и сидеть сейчас дома ей вовсе не обязательно. Но страхи оказались напрасны.
- Сейчас, - и через несколько секунд, - я слушаю.
- Здравствуйте Анастасия Михайловна. Это Вас Владимир Кедров беспокоит.
- Здравствуйте Владимир Сергеевич.
- Анастасия Михайловна, мне с Вами необходимо встретиться по поводу работу.
- Когда?
Володьке захотелось сказать: "Да хоть сейчас", но надо обуздывать желания, чтобы достигнуть более весомого результата:
- Сегодня в час дня, в офисе. Сможете?
"Сможешь, ну конечно сможешь. А ну немедленно говори, что сможешь".
- Ммм. Хорошо я буду в час дня.
- До встречи.
- До встречи.
"Так, что там дальше, - Владимир мельком пробежал глазами по ежедневнику, - теперь Дима со своим многострадальным сценарием по этому чертовому "Борисфену". А может - ну его к черту, снимем по последнему варианту. Тем более я и сам не знаю, что я толком от него хочу. Ладно. Пусть парень немного попотеет, напишет еще один. А там посмотрим".
Кедров поднял трубку телефона, соединился со своей секретаршей и сказал:
- Катя, позови ко мне Диму.
- Хорошо, Владимир Сергеевич. Через пару минут в его кабинет вошел Дима.
- Присаживайся. Прочел твой очередной вариант. И опять он мне не понравился.
- Но почему?
- Когда ты показываешь шторм, огромные волны бьющие в берег, смывающие все и вся, то это подходит для рекламирования жидкости по удалению микробов в унитазах, перхоти на голове, блох на животных, но не для жидкости, которую принимают внутрь для удовлетворения жажды. После такого принятия воды человека можно отправлять в морг с диагнозом: "Утопление". Ясно?
- Ясно.
- А вот мне самому еще не ясно. Ну ладно, иди, думай. И понеслась дальше череда насущных, не совсем насущных, ненасущных и просто ненужных дел. Но где-то там внутри у Володи Кедрова отстукивал метроном: "До часу дня осталось два часа. Тик-так, тик-так… До часу дня осталось полчаса. Тик-так, тик-так". Анастасия пришла ровно в час.
- Еще раз здравствуйте, Владимир Сергеевич.
- Здравствуйте Анастасия Михайловна. Присаживайтесь.
Подождав пока девушка сядет, Владимир Кедров продолжил:
- У меня к вам необычное предложение.
Заметив как напряглась девушка, он, усмехаясь, уточнил:
- Нет, Настя. Об интиме речи не идет. А то вы прямо, смотрю, закаменели.
- Была мимолетная такая мысль, но я ее отбросила еще до того, как Вы уточнили.
- Даже так?
- Даже так. Человек вы неглупый и после нашего конфликта с этим платьем должны были понять, что на что-нибудь подобное я не соглашусь.
Кедров любовался девушкой - густая копна русых волос, высокий чистый лоб, тонкий изящный нос, крупные чувственные губы, на грани вульгарности, но все-таки не перешагнувшие эту грань. Большие, чуть раскосые серые глазища. Мягкий овал лица. Прямо женский вариант ангела любви. Если Мэрлин Монро - это была помесь чистой, детской невинности и похоти крупной зрелой телки, желающей быка, то у Насти второй компонент лишь угадывался, даже не угадывался, а незримо, на грани мужского инстинкта, чувствовался.
- Так вот, Анастасия Михайловна, работа деликатная. Быть моим помощником в одном щекотливом дельце.
- Не совсем законном?
- Гм. Вот именно - не совсем.
- А немного подробнее.
- Немного подробнее? Извольте. Помочь установить некое устройство, - Владимир указал рукой на скромно стоящий в углу атташе-кейс, обошедшийся ему вчера в пять тысяч долларов, - в один некий офис и помогать осуществлять слежку. Более подробно сейчас сказать не могу.
- Промышленный шпионаж?
- Можно сказать и так.
- Оплата.
- Операция продлиться не более месяца. После ее завершения - двести пятьдесят долларов плюс аванс сто.
- Я согласна.
- Смелая вы девушка. Все-таки о работе я Вам рассказал довольно туманно. А вы почти без всяких раздумий согласились.
Девушка посмотрела прямо Владимиру в глаза и после секунды колебаний спросила:
- Вам можно задать один вопрос, Владимир Сергеевич?
- Естественно.
Почему вы выбрали меня?
Кедров уперся своим взглядом в глаза девушки. Та их не опускала. Пауза длилась секунд двадцать. Наконец мужчина произнес:
- Анастасия…Настя, я потом отвечу на этот вопрос…Но отвечу обязательно.
- Хорошо. Ну а счет моей смелости… Если бы об этом попросили не Вы, я бы не согласилась. И еще, - девушка немного замялась, но затем решительно тряхнув головой произнесла, - кстати, ради этой встречи я отменила свидание.
И снова девушка не опустила глаз под пристальным взглядом Владимира.
- С твоим парнем? - Кедров почувствовал как у него что-то оборвалось внутри.
- Мог стать моим.
- Ну и…?
- Я же сказала, ради этой встречи я отменила свидание.
Кедров привстал из-за стола и взял девушку за руку. Анастасия мягко освободила руку и сказала:
- А вот ускорять темп не стоит. Если последние слова девушки и мужчины может и не претендовали на первые слова в повести о любви, но на слова эпиграфа к этой повести они подходили. Они как первые порывы ветра в предстоящей грозе. Даже не капли, а лишь порывы ветра. Но за этими порывами следует гроза, обязательно следует.
- Послезавтра, двадцать четвертого, в семь утра я жду вас в офисе. Да чуть не забыл - Вы машину водить умеете?
- Умею. И права имею.
- А фотографировать?
- Естественно.
- Замечательно. И еще, Настя, кгм, Анастасия, у меня к Вам просьба. С этого дня называйте меня на "ты". А я Вас.
Девушка взглянула на Владимира улыбнулась и сказала:
- Когда Вы меня чихвостили, Вы вроде по отношению ко мне уже перешли на "ты".
- Так то ж когда чихвостил. Так согласны?
- Согласна. Значит в семь…, Володя?
- Да в семь.
- В семь так в семь.
- Тогда до послезавтра.
- До послезавтра. До свидания.
- До свидания.
"А поеду-ка я домой. Надо же и с аппаратурой этой шпионской потренироваться. Послезавтра же будем ее устанавливать. И необходимо что бы все прошло тип-топ".
9
Днепропетровская область. Электричка "Пятихатки - Днепропетровск". Пятница, 24 июля 1998 г. Около семи часов утра.
- Ма, долго еще? - восьми-девятилетний пацан, в джинсовых, потертых шортах, в стоптанных кроссовках и голубой футболке тоскливо смотрел в окно, на проносящийся мимо пейзаж.
Его мать, женщина двадцати пяти - тридцати лет, крашенная блондинка, с короткой стрижкой, одетая в темно-синие джинсы и желтую блузку чуть вздрогнула, очнувшись от собственных мыслей, посмотрела в окно и сказала:
- Еще с полчасика, сынок. Электричка "Пятихатки - Днепропетровск" подъезжала к станции Сухачевка. Еще минута и очередная порция пассажиров вошла в вагон. Напротив женщины с ребенком сел пожилой, лысовато-седой, полный мужчина. Это для среднего поколения. Для молодого - просто старик примерно шестидесяти пяти лет. Он степенно, не спеша, поставил у своих ног сумку, из кармана старого, потертого пиджака, в котором может быть сидел еще за своим свадебным столом, кося нетерпеливым взглядом на невесту, вытащил платок и вытер обильный пот на лице. Женщина мельком, безразлично взглянула на подсевшего к ним пассажира и вновь углубилась в свои мысли. "Господи, ну да чего же все надоело. Эта работа на заводе, где платят гроши, да еще и задерживают на пол-года, эта вечная нервотрепка с муженьком, так сказать. То пьяный придет, то вообще не придет. И на кой черт он мне такой сдался. Нет, все еще раз придет на рогах выгоню к чертовой матери. Квартира на мне - слава Богу первый порядочный оказался: ушел, квартиру мне оставил. И алименты платит. А этот…", - мысли женщины даже самый большой оптимист не назвал бы радужными.
В свои двадцать шесть лет Тамара Прудникова прошла, что называется, огонь, воду и медные трубы женской доли. Родилась она, как раньше у нас писали, в простой рабочей семье, в Пятихатках- тихом провинциальном городке. Папа работал слесарем в местном автобусном депо, мама тестомешальницей (строго говоря оператором тестомесильного агрегата) на хлебобулочном заводе. Работали посменно, Так что Тамара с ранних лет была предоставлена самой себе. Училась она слабенько, практически на одни троечки, но для следующего поколения "простой рабочей семьи" большего и не требовалось. Жизнь текла тихо, мирно, по навсегда заведенному порядку - утром родители уходили на работу, Тамара в школу. Прибежав со школы, Тамара устремлялась на улицу - набираться жизненного опыта, общаясь со сверстниками. Отец, придя с завода устремлялся к телевизору - повышать свой интеллектуальный уровень, мать, покинув на время свою тестомесилку, устремлялась на кухню - оттачивать свое кулинарное искусство. Так, повышая и оттачивая, родители старели и толстели, а отец к тому же и лысел. Тамара же при наборе житейского опыта в пятнадцать лет первый раз влюбилась, в шестнадцать - потеряла девственность, в семнадцать забеременела, вышла замуж, родила и развелась. К своему совершеннолетию от родителей она получила золотое колечко, от государства паспорт и статус матери-одиночки, от общества (вернее от мужской его половины) - ребенка и несколько абортов. А жизнь все также размеренно текла дальше. Тамара поступила на хлебобулочный завод, где работала ее мать, ученицей оператора тестомесильной машины и через пару месяцев уже сама месила тесто. Воспитывала, как могла сына - следующего представителя "простой рабочей семьи". В ее личной жизни иногда мелькали мужчины, но они оставляли после себя разве что пару детских игрушек, несколько недорогих вещей Тамаре, очередной шрам в душе и, иногда в теле. Ко времени нашего повествования, ее отца с работы сократили, а на зарплату двух операторов хорошо замесить житейское тесто оказалось невозможно. И тут подвернулась эта "Вега - Космет". Подзаняв денег и внеся залог, Тамара занялась привычной работой - месить, только теперь косметическое сырье.
- Вот гостинец внуку везу, - дед напротив решил завязать разговор с молодой женщиной.
"Сын, Димка, оболтусом растет - в школе с двойки на тройку, уроки пропускает. Курить начал. Со мной чуть ли не матом…"
- …он у меня такой. А меня любит - как собираюсь уезжать, все не отпускает и спрашивает, когда я еще приеду, - новый пожилой пассажир не оставлял надежды разговориться с молодой женщиной.
Его, как и многих других мужчин его возраста, тянуло к молодым женщинам. Хотя бы просто поговорить, увидеть вблизи живой блеск глаз, гладкую, не дряблую кожу, стройное, гибкое тело. И даже может быть уловить волнующий запах, исходящий от них - но это если очень повезет: если нос не заложит аллергический, или простудный или просто старческий насморк.
"А с чего-то ему быть другим? Мой очередной благоверный, чуть что не по нему, тут же матом, ну и я не сдерживаюсь. А он же все слышит. Ну и сам начинает как мы. Господи, ну как же мне такая жизнь осточертела. И эти мужики тоже осточертели. Все".
- …знает, когда дед приезжает, всегда гостинец привозит. Вот и сейчас курочку везу и яички домашние…
"Им, поначалу, только одно и нужно от нас. А, потом - водка, пьянки. Утром проснешься, глянешь на него - рожа опухшая, глаза заплыли и перегаром прет. Ненавижу".
- Вы меня, девушка, извините - сколько вашему пострельцу лет? - дед в своем стремлении завязать разговор был упорен и настойчив.
"А этому что еще от меня нужно? Тут и так тошно, так еще и этот старик цепляется".
- Скоро девять.
"Все сейчас получу деньги, куплю Димке обновку, а то скоро в школу, а пойти не в чем, и себе что-нибудь присмотрю. Хоть что-то должно же радовать в этой скотской жизни".
- А моему внуку семь недавно исполнилось, - ободренный дед ринулся укреплять достигнутый контакт, - этой осенью пойдет в первый класс.
"Ага, размечталась и то она купит, и это. А жрать ты на какие шиши будешь? А Димке сейчас только давай. Растет. А на моего понадеяться - с голоду сдохнешь. Он мастак только в одном - пожрать и выпить. Все. Решила - еще раз приползет на рогах - выгоню. Мне от него уже ничего не надо…И от остальных мужиков тоже. Устала."
- …и читает уже. На той недели был у него, так он подбежал ко мне и говорит: "А я, дедуня, уже пятьдесят слов в минуту читаю", - токовал свое дед.
"И если б не эта фирма, то вообще не знаю как бы и жила. А так - сорок пять дней и двести гривен в кармане".
- А вот ты, пострелец, сколько слов в минуту читаешь? - дед решил зайти с другого бока - детского.
"Ну чего он пристал. Ну видит же, что не хочу я с ним разговаривать. Он дождется, что нагрублю, пошлю его куда подальше… Еще к Димке прицепился. А этот такой - он мне уже матом может ответить, если не в настроении, а ему…"
Пацан повернул голову от окна, хмуро глянул на деда и равнодушно сказал:
- Два.
- Два слова?! - дед радостно набрал воздух в грудь, собираясь развить бурную деятельность на ниве образования и воспитания.
- Два слова: "Отстрянь, дед", - еще более равнодушным голосом сказал пацан и отвернулся вновь к окну.
"Ну вот я так и знала, послал деда":
- Как тебе не стыдно, а ну немедленно извинись.
Пацан снова нехотя отвернулся от окна и таким же равнодушным голосом сказал: