Совы, гадюки, летучие мыши прожужжали ей все уши про Ага Агу. Болтали, что одной улыбки его достаточно, чтоб голодный забыл о еде, уставший почувствовал силы, а хмурый улыбнулся в ответ. Говорили, что от одного только взгляда его добрых, доверчивых глаз теплеет холодное сердце и чужая боль болит, как своя.
– Хватит! – вскричала колдунья, когда ей уже все надоели, – Не будет больше Ага Агу. Он умрет медленной смертью. Его улыбка станет гримасой. Кто увидит ее – ужаснется.
– Хватит! – вскричала колдунья и разбила огромный сосуд жирной и жадной злобы.
Злоба текла по земле огненной рекой. Все на ее пути вспыхивало, ветер гнал удушливый дым; ухали совы, шипели гадюки, в страхе метались летучие мыши – по земле шла тяжкая злоба.
В тот же день Ага Агу заболел непонятной болезнью. Он угасал с каждым вздохом. Во всем королевстве забылись улыбки. Ага Агу умирал. Он подолгу вглядывался в глаза своих подданных, хватался ручонками, прижимал их к щекам и горько вздыхал.
Ага Агу ничего не говорил, но взгляд его глаз прощался, просил и не верил. Глаза подданных наполнялись слезами. Много ли скажешь словами?
– Великий Барра! – вскричали несчастные подданные, когда Ага Агу заметался в бреду, – Приди, Великий Барра! Спаси, скорей спаси! Возьми все, только спаси его! Зачем теперь жить?..
Могучий ветер проник во дворец. Холод хлестнул по лицам и забрался в сердца. Вихрь спустился мглой. Мрак клубился, клубился, но вот он затих и распался.
Посреди комнаты стоял худой старик в черном плаще. Седые волосы падали на спину. Взгляд его пронзительных глаз леденил душу. То был Великий Барра – могучий волшебник.
– Должен же кто-то услышать человека, – сказал старый Барра.
От звуков его голоса задрожали подданные и стекла покрылись инеем.
– Люди видят во мне дух зла. Я всего лишь дух справедливости. Ага Агу – великий волшебник. Он умеет дарить счастье, ничего не прося. Он слишком хорош, чтобы жить… Но, клянусь Черной Звездой, он останется жить… Что ж, дух зла поможет духу добра… Но за это заплатите вы. Я возьму у вас блеск ваших глаз, теплоту ваших рук, тревожный стук ваших сердец. У вас будут пустые глаза и холодные, мертвые руки. Ничто в мире не заставит ваши сердца биться тревожно. Ага Агу не узнает вас. Кто-то должен отдать все или погибнуть, что бы жил другой… Вы должны отдать все с радостью, без сожаленья, иначе заклятье потеряет волшебную силу.
– Готовы ли вы? – загремел Великий Барра.
– Готовы, – чуть слышно ответили подданные.
– Да будет так! – уронил старый Барра слова, как камни.
Сверкнула молния и волшебник исчез.
И лишь только рассеялась мгла, глаза подданных опустели, как глаза мраморных статуй, руки их стали холодными, и они услышали ровный стук своих глухих сердец. Ничто в мире не заставило бы их забиться тревожно.
– Мы уйдем, – решили подданные, – ведь Ага Агу не узнает нас. Сможем ли мы пережить это?
И тут они спохватились, ведь они не должны были ни о чем сожалеть, иначе заклятье теряло волшебную силу.
Ага Агу мирно спал в своей колыбели. На щеках у него заиграл румянец, дыханье стало ровным и чистым – болезнь уходила.
– Он останется жить, – думали подданные, – это настоящее счастье.
И тут им захотелось хоть один разочек увидеть улыбку Ага Агу и услышать его счастливый смех.
– А потом мы уйдем, – убеждали себя подданные.
Они подошли к кроватке и встали тихонько.
Ага Агу вздохнул и проснулся. Так проснуться может только ребенок. Ага Агу и был ребенком, вы, наверное, все догадались.
Он взглянул на своих подданных и улыбнулся. И как только это случилось, глаза подданных заблестели от слез, снова стали теплыми руки, и сердца их забились тревожно.
Одной лишь улыбкой Ага Агу возвратил им блеск их глаз, теплоту их рук и тревожный стук их сердец.
А иначе и быть не могло, ведь он был великий волшебник.
Так, разное
– О чем ты думаешь? – спросил меня Сашка.
– Я?
– Ну, да!
– Я думаю о хорошем.
– А я о разном.
– А это хорошее разное?
– Ну, конечно. Как для бабушки.
– Это как, "как для бабушки"?
– Ну-у… это когда мне дают конфету, а я откушу, иду к бабушке и говорю: "Скушай конфету", – и она кушает, а мне хорошо.
– А ты уроки сделал?
– Ну, вот! Здрасьте! Я ему о разном хорошем… А он…
Перед сном
– Пап, ты что спишь? – это Сашка. Наши кровати стоят рядом. Он засыпает только тогда, когда держит меня за руку. Говорит всегда: "Дай ручку!" – и я даю, он за нее хватается и засыпает. Только я ни в коем случае не должен заснуть раньше него. Сашка за этим бдительно следит.
– Ты не спи!
– Хорошо!
Глаза сами слипаются. Мама наша уже давно в подушку дышит, а Санька – нет.
– Папа, ты всегда думаешь?
– Нет, наверное.
– А я всегда.
– И о чем же ты думаешь?
– Я думаю, а вдруг все умрут.
– Как это "все".
– Ну, все люди!
– С чего это?
– Господи! Ну, ты можешь по-человечески так подумать?
– Ну, могу.
– Вот! Я бы тогда мороженного наелся…
Как-то, в детстве, я Сашку наказал – отшлепал – а он мне и говорит: "Ты же добрый! Вот и будь!"
Сейчас я пишу, а он мне: "Папа, пойдем чаю попьем!" – "Да я не хочу…" – "Тогда просто со мной посиди, помолчим"
Бросаю и иду молчать.
Айсберг
Давай, поплывем с тобой на юг за голубыми китами.
Дальше, дальше на юг за голубыми китами.
Там Страна Уходящих Айсбергов.
Маленьких и Больших Айсбергов.
И ледяных гор.
Там над головой звезды яркие и чужие.
Там рождаются бураны, метели и вьюги.
И айсберги…
Голубые айсберги…
Вот однажды зимой, в той далекой стране, у одной огромной Ледяной Горы родилась Маленькая Гора.
– Кто я? – спросила Маленькая Гора сразу же, как только родилась.
– Ты – ледяная гора.
– А это хорошо: быть ледяной горой?
– Очень, очень хорошо. Нет ничего лучше на свете. Летом ты блестишь, как холодное солнце; вокруг чистые, звонкие ручьи и горы, голубые от неба. А зимой ты спишь и растешь. Растут ведь только во сне ледяные горы. Хорошо быть ледяной горой. Очень хорошо.
– А айсбергом?
– Не знаю, – задумчиво отвечала Большая Гора, – они уходят отсюда. В Страну Далекого Солнца. И мы долго смотрим им вслед. Они никогда не возвращаются. Хорошо ли все это? Не знаю.
– А я все узнаю, когда я стану Айсбергом. Я поплыву в Страну Далекого Солнца, а потом вернусь и все-все тебе расскажу. Да?
– Вырасти сначала, – улыбалась Большая Гора, – Нужно сильно вырасти. Десять раз еще все переменится.
– Что же может перемениться? – удивлялась Маленькая Гора, – Если я хочу быть Айсбергом и плыть в Страну Далекого Солнца?
Маленькой Горе с тех пор не спалось и хорошо мечталось.
А если она и засыпала ненадолго, ей всегда снилась удивительная страна, и она знала, что это Страна Далекого Солнца.
Иногда она упиралась в спящую Большую Гору и пробовала оторваться, чтобы сразу же стать Айсбергом, но у нее ничего не получалось.
– Нет! Еще нет! – вздыхала Маленькая Гора, – Сколько еще ждать?
Она подружилась с Быстрым Ветром. Он прилетал за буранами, метелями и вьюгами.
– Опять не успеваю, – кружился вокруг Быстрый Ветер. Он всегда торопился.
– У вас так много работы? – спрашивала Маленькая Гора.
– Еще бы! – гудел Быстрый Ветер, – Тут поспей, сюда долети, здесь доделай!
– Ах, как вам все-таки тяжко! – сочувствовала Маленькая Гора и хитрила, – А вы не могли бы меня чуть-чуть немного подтолкнуть? Дело в том, что я должна стать Айсбергом и плыть в Страну Далекого Солнца.
– И правильно! – хвалил ее Быстрый Ветер, – Чего здесь дожидаться? – и он тут же хватался за работу. Он вообще за все тут же хватался, – Вот только выброшу на секундочку эти бураны и метели!
– У-у-у!!! – старался изо всех сил Быстрый Ветер, и Маленькая Гора изо всех сил ему помогала.
– Нет! – подхватывал Ветер бураны и метели, – Опаздываю! – кричал он уже издалека. – В следующий раз… обязательно оторвем!.. – и улетал, срывая с гор грозные лавины.
Однажды волны выбросили рядом с нашей Маленькой Горой небольшой, но твердый камешек.
Камешек сам с собой разговаривал. Такое иногда бывает с камешками и песчинками.
– Ты – кто? – удивилась Маленькая Гора.
– Я – кокосовый орех!
– А это что? – не унималась Маленькая Гора.
– Не "что"!., "что"… а "кто", – ворчал орех, – И чего я сюда заплыл? Здесь даже не видели кокосовых орехов!
– Да вы что? – сжалился он наконец над Горой, еще немного повозмущавшись, – Правда, что ли, не знаете кто такие кокосовые орехи? Да орехи – это же основа всей жизни! Все орехи вам так скажут!
– Да ну? – удивлялась Маленькая Гора, – А что вы делаете?
– Лично я – ничего не делаю! – надулся от обиды орех, – Я – вишу на дереве! Вишу, ясно? Орехи, они вообще ничего не делают. Потому что они – основа жизни! Все орехи это знают. Потому что если орех что-то будет делать, то какая же это будет основа? И кто тогда будет основой? А? Вот то-то же!
– А далеко от вашей страны до Страны Далекого Солнца?
– До солнца? Рядом! У нас все рядом!
Волна забралась повыше, плеснула и подхватила орех.
– Вы куда? – успела ему крикнуть Маленькая Гора.
– "Куда-куда" – назад! – буркнул орех.
– Хорошо еще, что я не остался и не стал здесь произрастать! – бубнил он, уплывая, – А то останешься здесь, произрастешь, а тут даже и не узнают, что ты – орех! И чего я сюда заплыл?
Он плыл и что-то долго рассказывал подхватившей его волне, пока не превратился в малюсенькую точку.
– Как огромен мир! – вздохнула ему вслед Маленькая Гора.
Наступило лето. Закричали поморники; зажурчали ручьи; попрыгали в воду умные пингвины; закачались на волнах тюлени, и голубые киты в честь солнца выбросили вверх свои голубые фонтаны.
Маленькая Гора проснулась раньше всех других гор.
– А вот и я! – закружился вокруг Быстрый Ветер.
Сильные, теплые его струи охватили Маленькую Гору, побежала вдруг толстая, быстрая трещина, раздался грохот и… никто не успел опомниться: Маленькой Горы больше не было – на волнах качался Маленький Голубой Айсберг.
– Куда ты? – заволновалась проснувшаяся Большая Гора.
– Я обязательно вернусь!.. – уплывал Маленький Айсберг, подгоняемый Быстрым Ветром. Ему было радостно плыть и, все-таки, грустно немного.
Быстрый Ветер скоро улетел вперед.
– Не могу так медленно! Не успеваю! – крикнул он издалека.
Наступила ночь. Она разбросала по небу звезды. Маленький Айсберг слушал как дышит океан. Он чувствовал себя просто камешком на груди великана.
А когда догорела ночь, и день, украдкой выглянув, дождался, чтобы вышло солнце, Маленький Айсберг удивился. Он никогда не видел такого красивого солнца. Оно загоралось медленно, а потом все сильней и сильней – невозможно смотреть – солнце вспыхнуло, бросило на волны золотую дорожку, а потом спохватилось и не стало спешить.
Океан засверкал на сколько хватало глаз, словно множество рыб выскакивало и падало в волны. Все пробудилось, вздохнуло, смешалось с лучами.
– Как прекрасно! – воскликнул Маленький Айсберг, – Как прекрасно вокруг!
Много еще было прекрасного и радостного на его пути.
Каждый день и каждую ночь.
Маленький Айсберг все плыл и плыл в Страну Далекого Солнца, и ему казалось, что она совсем рядом.
– Я вернусь, – приговаривал он, – я вернусь…
Он все плыл и плыл, и не замечал Маленький Айсберг, что давно уже бегут из него мягкие ручейки в океан, и океан становится не таким уж соленым. Он приговаривал только:
– Я вернусь… я вернусь… – и ему виделась чудесная, удивительная страна, и он знал как она называется…
Если вы когда-нибудь поплывете на юг, все время на юг за голубыми китами, вы увидите высокую и снежную страну.
Там над головой звезды яркие и чужие.
Это Страна Уходящих Айсбергов…
Маленьких и Больших Айсбергов…
Они никогда не возвращаются…
Пап
– Пап, а ты, когда был маленький, боялся умереть?
– Боялся.
– Вот и я боялся. А потом перестал.
– Почему?
– Ну, я же вырос.
– Пап, а в Африке люди зачем живут?
– Они там родились.
– Это они из-за слонов?
– Почему из-за слонов?
– Ну, чтоб каждый день слонов видеть.
– Пап, мама говорит, что я у нее в животике лежал.
– Ну, раз мама так говорит.
– А ты думаешь, что это враки?
– Да нет, я маме верю.
– Я тоже верю, только…
– Что "только".
– Только как я там образовался?
– Постепенно.
– И ты считаешь, что это нормально?
– Пап, ты в детстве писал в штаны?
– Бывало.
– И тебя ругали?
– Однажды – очень сильно.
– А что они не понимали, что ты еще ребенок?
– Понимали.
– Я бы тебя не ругал.
– Почему?
– Потому что ты же мне родной человек.
– Погоди. Ты что, уже написал?
– Да нет.
– А что ж тогда спрашиваешь?
– Чтоб знать как себя вести.
– Пап, ты за кого, за меня или за Витьку?
– За тебя, наверное, ты же мой сын.
– А если я сделаю что-нибудь нечестное, а Витка – честное, ты тоже будешь за меня?
Молчание, внимательный взгляд, потом со вздохом:
– Ну, и что же ты сделал?
– Да ничего я не сделал, я тебя просто проверяю.
– Пап, тут некоторые говорят, что Вселенная разбегается.
– Ну, и что?
– Что "ну и что"?
– Ну, и что? Ну, разбегается она, ну и что?
– Я что-то не понимаю, ты совсем что ли нашим будущим не интересуешься?
Красота
Сашке семь лет. Рисует он только церкви. Купола и кресты. Если попадаем с ним в город, то каждая встреченная церковь – это задумчивый поход вокруг нее, оценивающий взгляд.
После пяти церквей я обычно еле ноги волочу, а он бодро вышагивает.
Подходим к Казанскому собору. Сашка немедленно и молча направляется к нему, а я, со стоном внутренним и с надеждой в голосе:
– Сань, может не будем его осматривать, а?
Санька, остановившись, разводя руками, возмущенно:
– Ну-у… если тыне хочешь смотреть эту красоту!..
Делать нечего. Отправляемся смотреть "красоту".
Арабский
Саньке двенадцать.
Летом он вдруг решил изучать арабский. Измученный этим его решением, я направился в университет на восточный факультет, где – о, счастье! – за деньги можно летом учить арабский.
Санька ростом очень мелкий и с увесистым учебником арабской грамматики выглядит, как Буратино с букварем. Я его сопровождаю. Тащу учебники. Преподаватели смотрят на него с нескрываемым уважением.
По дороге мы заходим в книжный магазин, где он, мой отпрыск, в мгновение ока находит Коран и учебник грамматики санскрита.
Подходит ко мне:
– Купишь?
– Сань, ну Коран – понятно. Вещь очень нужная. А санскрит-то тебе зачем?
– А ты знаешь, что на нем уже не говорят?
– Ну, вот! Тем более!
– Ты, значит, хочешь, что-ли, чтоб его совсем забыли?
– Я-я?…
В общем, я купил и санскрит…
Шмель и любовь
Жил-был Шмель. Он был толстый, лохматый трудяга.
Когда он садился на цветок, тот сгибался до земли.
Шмель собирал нектар и пыльцу. Неуклюжий, он просыпал ее всюду и был вечно недоволен, что так мало собрал. Он не замечал, что сам виноват и сваливал все на Цветок.
– А ну тебя! – говорил Цветок, – Кормишь его, кормишь, а он еще и недоволен!
– Плохо работаешь! – гудел Шмель, – Вечно не успеваешь! – и, сорвавшись с тычинок, улетал, мотаясь из стороны в сторону, а Цветок только качал ему вслед головой:
– Какой невежда!
Шмель иногда сталкивался налету с Солнечным Зайчиком и падал в траву.
– Извините, – говорил вежливый Зайчик, – я нечаянно.
– Ходят тут всякие, – гудел Шмель, выкарабкиваясь из травы, – не собирают и другим мешают. Безобразие!
И вдруг свершилось чудо: старый ворчун Шмель влюбился в Пчелку. Да-да, в ту самую Маленькую Пчелку. И как же он раньше не замечал, что она такая лохматенькая, такая красивая и такая тоже трудолюбивая.
Пчелка видела, как расцветает старый бродяга, когда садится с ней рядом на Цветок, и от смущения теряет пыльцу, но она была еще маленькая и глупая и много себе воображала.
– Ах! – говорила она, – Надо ли мне все это? Он такой старый и такой вечно ворчливый.
Но при этом она никогда не забывала посмотреть на себя в лужицу: все ли там у нее хорошо?
– И потом он толстый, безобразный увалень, – добавляла она, поправляя прическу.
А Шмель пел. Он казался себе снова молодым и стройным и так вежливо собирал нектар и пыльцу, что и Цветок и все остальные встречали его улыбками, как старого знакомого.
– А, это вы? – говорил Цветок, – садитесь. пожалуйста.
– Я только на секундочку, – смущенно гудел Шмель, – Я вас не беспокою? А то все летаю, летаю…
– Что вы, что вы! – махал на это своими лепестками Цветок, – передайте привет Пчелке.
– Ах! – разворачивался налету Шмель и еще сильнее смущался, – Она на меня совсем не глядит!
– Она вас полюбит, – уверял его Цветок.
– Вы так думаете? – возвращался к нему Шмель.
– Конечно. Как вас можно не полюбить? Вы такой добрый.
– Вы правы. Мне хочется что-нибудь сделать для нее.
– Подарите ей нектар.
– Ах, боюсь, примет ли? Это дерзко с моей стороны и невоспитанно – навязывать подарки. Она такая гордая.
– Но вы же от чистого сердца.
– Да, это точно! Мне ничего не надо. Я ей так благодарен. Я так счастлив, что на земле есть Пчелка. Я только сейчас по-настоящему живу. Я подарю ей нектар – будь что будет. А вам не кажется, что она очень красивая и добрая?
– Конечно же, кажется. Я за вас очень рад. Не забудьте передать от меня привет.
– Не забуду, дружище! – гудел шмель и вдруг опять сталкивался с Солнечным Зайчиком.
– Эх! Какой я неловкий! – сокрушался Солнечный Зайчик.
– Что вы, что вы! – говорил ему Шмель, – Это я вас совсем не заметил. Иногда летишь себе и мечтаешь.
– Говорят, вы влюблены?
– Что вы, – смущался Шмель, – она такая молодая, а я такой лохматый. Но ведь я добрый, правда?
– Правда, – улыбался Солнечный Зайчик, – Вы очень добрый. Она должна вас полюбить. Нельзя не любить добрых. А когда она вас полюбит, это будет самая большая радость для всех ваших друзей. У вас так много друзей вокруг.
– Это все так! – осторожно гудел Шмель, – Я и не знал, что у меня столько друзей.
Но однажды Шмель повстречался со старой и злой Стрекозой.