ВОСКРЕСНЫЙ ДЕНЬ
Лондон жарился под безоблачным июльским небом. Держа в потной руке высокий стакан джина с тоником, Роберт устроился в старом плетеном шезлонге, вынесенном на задний двор дома Джессики Бейтс. Там ее внуки готовились играть в крокет. Был воскресный день. Роберта не покидало смутное чувство, что он оказался не в том месте; у них с Джессикой было заведено проводить воскресенья на кладбище. В такую прекрасную погоду туда валом валили туристы, которые толпились у ворот, щелкали фотоаппаратами и возмущались запретами на вход в открытой одежде и с напитками. Одни сетовали на высокую стоимость экскурсии - пять фунтов, другие безуспешно требовали, чтобы их пропустили с колясками и с детьми младше восьми лет. Но сегодня гидов пришло больше, чем требовалось, и потому Роберта с Джессикой отпустили: Эдвард велел им "как следует отдохнуть, смело положиться на коллег и вообще не думать о делах". Поэтому Джессика, в свои восемьдесят четыре года не умевшая сидеть сложа руки, хлопотала на кухне, готовя обед на двенадцать персон, а Роберт (которого решительно выставили, когда он предложил свою помощь) лениво полулежал в шезлонге и смотрел, как дети возятся с воротцами и стойкой.
Для игры в крокет трава была слишком высокой, но об этом никто не думал.
- Хотелось мне ягнят завести, чтобы щипали травку, но Джессика ни в какую, - посетовал Джеймс Бейтс, муж Джессики, который сидел в садовом кресле, кутаясь в тонкое одеяло; от одного этого зрелища у Роберта градом покатился пот.
Некогда статный, Джеймс с годами усох, а его мягкий голос теперь слегка дребезжал. Сильные линзы очков увеличивали глаза; сам он был тщедушным, но решительным. В свое время работал директором школы, а после выхода на пенсию стал архивариусом кладбища.
Джеймс любовно наблюдал за внуками. Те, споря о правилах игры, пытались разбиться на команды. Он бы дорого дал, чтобы встать с кресла, подойти к детишкам и сыграть партию вместе с ними. Со вздохом он перевел взгляд на сборник кроссвордов, лежавший у него на коленях.
- Вот этот - весьма изобретательный, - выговорил он, поворачивая открытую страницу к Роберту. - Все определения даны в виде математических уравнений, надо выразить решения буквами и вписать в клеточки.
- Угу. Не Мартин ли постарался?
- Совершенно верно. Это мне от него подарок на Рождество.
- Садист чертов.
Дети сгрудились у первых воротцев и начали гонять цветные деревянные шары. Старшие терпеливо ждали, пока самая младшая девочка сделает удар.
- Умница, Нелл, - похвалил высокий паренек.
Джеймс ткнул шариковой ручкой в сторону Роберта:
- Как подвигаются дела с наследством Элспет?
Двоюродные братья повздорили из-за шара, укатившегося за пределы площадки. Роберт без труда переключился на мысли об Элспет - она и без того не выходила у него из головы.
- Рош ведет переписку с близнецами. Их мать, родная сестра Элспет, грозилась оспорить завещание, но, думаю, Рош ее переубедил. Очевидно, у американцев это в крови - страсть к судебным тяжбам.
- Странно все-таки, что Элспет не обмолвилась нам о своей сестре-близняшке. - Джеймс улыбнулся. - Трудно поверить, что найдется хоть кто-нибудь, на нее похожий.
- Да… - Роберт не сводил глаз с детей, которые мирно гоняли деревянные шары. - Элспет говорила, они с Эди по характеру были совершенно разными. Она терпеть не могла, если их путали. Мы с ней однажды пошли в "Маркс-энд-Спенсер", и к Элспет привязалась с разговором какая-то женщина - оказалось, это была мать парня, с которым встречалась Эди. Элспет ей отчаянно нагрубила. Женщина пришла в ярость, а Элспет прямо раздулась - есть такие бразильские лягушки, которые раздуваются до невероятных размеров и плюют в свою жертву, чтобы тут же ее заглотить.
Джеймс посмеялся:
- Наверное, та женщина оказалась слишком крупной для такого миниатюрного создания.
- Элспет была как пушинка. Однажды я пронес ее на руках через весь Хэмпстед-хит - она каблук сломала.
- А уж какие у нее были высоченные шпильки.
Со вздохом Роберт представил себе гардеробную Элспет - там помещалась импровизированная выставка обуви. На днях он зашел туда под вечер, лег на пол и ласкал ее туфельки, пока не выплеснул накопившееся желание. Его бросило в краску.
- Ума не приложу, что делать с ее вещами.
- Ничего не делать; вот приедут двойняшки - пусть сами решают.
- А вдруг они надумают все выбросить? - усомнился Роберт.
- И то верно.
Джеймс поерзал в кресле, чтобы сменить положение. У него болела спина. Он не мог понять, почему Элспет составила завещание в пользу этих девчонок, которые, скорее всего, по приезде отправят в помойку все, что она любила.
- А ты с ними знаком? - спросил он.
- Нет. Между прочим, Элспет их тоже не знала. Она не общалась с Эди после того, как та сбежала с ее женихом. - Роберт нахмурился. - На самом деле, завещание составлено очень странно. Двойняшки получают все по достижении двадцати одного года, а до этого срока всего-то месяцев пять. Кроме того, квартира достанется им только в том случае, если их родители не будут допущены на порог.
- Это сделано в отместку, ты не находишь? А как, по ее мнению, ты должен обеспечить такое условие?
- Оно было добавлено в последний момент: Элспет не могла смириться с мыслью, что Эди и Джек будут прикасаться к ее вещам. Но она же понимала, что практического смысла в этом нет.
Джеймс опять улыбнулся:
- Как это похоже на Элспет. Но если так, то с какой стати отписывать все имущество их детям? Почему не тебе?
- Я получу то, что мне дорого. - Роберт невидящим взглядом смотрел на газон. - В том, что касалось двойняшек, она была очень скрытной. Подозреваю, она питала к ним слабость именно потому, что это двойняшки; воображала себя "тетушкой Элспет", а сама даже с днем рождения ни разу их не поздравила. Понимаете, эта идея как раз и привлекала ее своим сумасбродством. Устроить крутой поворот в жизни близнецов, чтобы они вырвались из-под родительского крыла и перенеслись в мирок Элспет. А уж как они себя здесь поведут - одному Богу известно.
- Жаль, ей уже с ними не свидеться.
- Да.
Роберту хотелось закрыть эту тему. Игра в крокет разладилась. Мальчики помладше размахивали молоточками, как саблями, а девчонки перебрасывались шаром, отнятым у Нелл, да так, чтобы ей было не допрыгнуть. Только двое старших братьев упрямо загоняли шары в воротца. Тут во дворе появилась Джессика. При виде такого беспорядка она подбоченилась, всем своим видом изображая праведный гнев.
- Так-так! - воскликнула она. - Вы что здесь устроили? - Голос Джессики взмывал вверх и падал, словно воздушный змей.
Дети остановились как вкопанные и засмущались, став похожими на котят, которые неуклюже свалились с высоты и сразу принялись вылизываться, как будто так и надо. Осторожно ступая по траве, Джессика приблизилась к Роберту и Джеймсу. Две ее подруги недавно получили перелом шейки бедра, и она временно отказалась от привычки шагать не разбирая дороги. Придвинув для себя кресло, она села рядом с мужем.
- Как там обед? - спросил он.
- Придется немного подождать - курица еще не готова. - Джессика промокнула лоб носовым платочком.
Роберт понял, что в такой зной жареная кура не полезет ему в горло. Он приложил к щеке свой стакан - кубики льда в нем почти растаяли. Джессика осмотрела его с головы до ног.
- Не нравится мне твой вид, - сказала она.
- Совсем не сплю, - ответил он.
- Мм, - в унисон протянули Джессика и Джеймс, переглядываясь.
- А почему? - спросила Джессика.
Роберт отвел глаза. Дети вернулись к игре. Почти все столпились у средней стойки, и только Нелл примеривалась к шару, застрявшему среди стеблей ириса. Замах - и ее молоточек с корнем вырвал несколько цветков. Роберт посмотрел на Джессику, потом на Джеймса, которые не спускали с него озабоченного взгляда.
- Вы верите в привидения? - спросил он.
- Конечно нет, - ответила Джессика. - Это полная чушь.
Джеймс с улыбкой переключился на кроссворд Мартина, лежавший у него на коленях.
- Ну хорошо, я понял: вы не верите в привидения.
Было время - Хайгейтское кладбище страдало от нашествий оккультистов и сатанистов. А Джессике стоило немалых усилий отвадить японских телевизионщиков и любителей эзотерики, которые жаждали устроить из Хайгейтского кладбища какой-то Диснейленд с привидениями.
- Просто я… захаживаю… в квартиру Элспет, и у меня такое чувство, будто она… там.
Уголки рта Джессики поползли вниз, как от неприличной шутки. Джеймс поднял любопытствующий взгляд.
- И что же тебе говорит это чувство? - спросил он Роберта.
Роберт помедлил.
- Оно почти неуловимо. Но вот, к примеру, с температурой воздуха в ее квартире творится что-то неладное. Допустим, сажусь я за письменный стол, начинаю разбирать бумаги - и вдруг какую-то часть тела обдает холодом. Стынут пальцы, потом холод поднимается по руке. Или затылок вдруг мерзнет… - Роберт запнулся, изучая свой стакан. - У нее в квартире даже вещи двигаются. Легкие-легкие шевеления: то занавеска, то карандаш. Замечаю боковым зрением. Прихожу - а какие-то предметы лежат не там, где я их оставил. Как-то раз книжка упала со стола на пол… - Подняв глаза, он успел заметить, как Джеймс покачал головой, а Джессика приложила палец к губам. - Да ладно. Я же понимаю.
- Роберт. Мы тебя слушаем, - сказала Джессика.
- Я сбивчиво объясняю.
- Может быть. Но если тебе от этого легче…
- Нет, нисколько.
- Ну…
Все трое умолкли.
- А ведь я однажды видел привидение, - вдруг сказал Джеймс.
Роберт покосился на Джессику. Сохраняя невозмутимость, она лишь криво усмехнулась и прикрыла глаза.
- Вы видели привидение? - переспросил Роберт.
- Видел. - Джеймс заерзал в кресле, и Джессика поправила подушку у него под поясницей. - Я тогда совсем маленьким был, лет шести. Было это - дайте подумать - году в семнадцатом. Мое детство прошло вблизи Кембриджа; а в доме, где жила в ту пору наша семья, был когда-то постоялый двор. Построили его, кажется, в тысяча семьсот пятидесятом. Дом был большой, в нем гуляли сквозняки, и стоял он на отшибе, у перекрестка дорог. Третий этаж у нас не использовался - все спальни были на втором. Даже горничная и та спала на втором этаже. Отец мой преподавал в университетском колледже Сент-Джон, и у нас в доме постоянно кто-то гостил. Обычно спальных мест хватало всем, но в тот раз гостей, видимо, приехало более обычного, потому что моего брата Сэма уложили в одной из пустующих спален наверху. - Джеймс улыбнулся сам себе. - Сэм был, как выражаются американцы, парнем сговорчивым, но в ту ночь он ревел без умолку, пока мама не поднялась к нему и не забрала его спать к себе в комнату.
- Я и не знал, что у вас был брат, - сказал Роберт.
- Сэм погиб на войне.
- Ох…
- Так вот: на следующую ночь пришел мой черед спать на третьем этаже.
- Погодите, а Сэм не объяснил, почему он плакал?
- Сэму было четыре года, - сказал Джеймс, - и я, конечно, поднял его на смех, вот он и замкнулся в себе. По крайней мере, так мне помнится. Уложили, значит, меня наверху. Помню, натянул я одеяло до самого подбородка, матушка меня поцеловала на ночь, и я остался в темноте, не подозревая, какая жуть могла выскользнуть из шкафа и вцепиться мне в горло…
Джессика заулыбалась. Роберт подумал, что ее позабавили эти причудливые детские фантазии.
- Ну и что там произошло?
- Я заснул. Но вскоре проснулся. В окно светила луна, и на моей подушке играли тени от ветвей, покачивающихся на ветерке.
- И тут вы увидели привидение?
Джеймс рассмеялся.
- Голубчик мой, эти ветви и были привидением. Деревьев-то на сотню ярдов от дома не было и в помине. Их давным-давно срубили. Я увидел призрак дерева.
Роберт задумался.
- В этом даже есть некоторая изысканность. Я ожидал услышать про вампиров.
- Оно и понятно. Видишь ли, я вот как считаю: коли случаются такие вещи, значит, они - призраки - должны быть более привлекательными, более удивительными, чем говорится в сказках.
Пока Джеймс вел свой рассказ, Роберт ненароком взглянул на Джессику. Она неотрывно смотрела на мужа, и на ее лице отражалось долготерпение, смешанное с восхищением, и еще что-то очень личное, в чем Роберт узрел квинтэссенцию долгой семейной жизни. Почему-то ему захотелось побыть одному.
- Не найдется ли у вас таблетки ибупрофена? - спросил он Джессику. - Что-то у меня голова начинает болеть - наверное, солнцем напекло.
- Конечно, сейчас принесу.
- Нет-нет, - сказал он, вставая. - Мне просто нужно ненадолго прилечь перед обедом.
- В ванной комнате на первом этаже есть аптечка - там был анадин.
Джессика с Джеймсом проводили глазами Роберта, который, будто проглотив аршин, пересек террасу и скрылся в доме.
- Неспокойно мне за него, - сказала Джессика. - Бродит, как неприкаянный.
На это Джеймс ответил:
- Она умерла всего лишь восемь месяцев назад. Всему свое время.
- Ну-у, пожалуй. Не знаю. Как-то он… утратил почву под ногами, что ли, - то есть делает все, что надо, но живости в нем нет. Думаю, он и диссертацию забросил. Не смог пока найти утешения.
Джеймс встретился глазами с беспокойным взглядом жены. И улыбнулся:
- А тебе сколько потребуется времени, чтобы найти утешение?
Она протянула к нему согнутую руку, и он взял ее в свою ладонь.
Джессика сказала:
- Джеймс, милый мой, я и мысли не допускаю, что смогу найти утешение.
- Ладно, Джессика, - выговорил ее муж, - ответ принят.
Роберт постоял в тускло освещенном холле первого этажа, держа в руке две таблетки. Он проглотил их не запивая и уткнулся лбом в прохладную штукатурку стены. После безжалостного зноя это показалось блаженством. До него доносилась перекличка детских голосов - крокет был заброшен ради какой-то другой игры. Оказавшись в одиночестве, он захотел вернуться на воздух, развеяться, с кем-нибудь поговорить. Выждет пару минут - и выйдет. У него не проходило какое-то стеснение в груди: таблетки попали не в то горло. Он побоялся, как бы на штукатурке не осталось пятно его пота, и вытер это место запястьем. Закрыв глаза, Роберт представил себе Джеймса - маленького мальчика, который сидит в постели и с ужасом разглядывает тени несуществующих деревьев. "Почему бы и нет? - подумал он. - Почему бы и нет?"
ИСТОРИЯ ПРИЗРАКА
Уже почти год Элспет Ноблин была мертва, но до сих пор не постигла всех правил.
На первых порах она дрейфовала у себя в квартире. Не обладая большим запасом сил, просто разглядывала свои бывшие вещи. Задремывала и пробуждалась через несколько часов, а может, суток - она точно не знала, да это и не имело значения. Никаких определенных очертаний она не приняла и целыми днями перемещалась по полу от одного солнечного пятна до другого, напитываясь теплом, как будто сама стала воздухом - поднималась и опускалась, нагревалась и остывала.
Она обнаружила, что способна умещаться в самом тесном пространстве, и это открытие привело к первому эксперименту. Один из ящиков ее письменного стола не открывался. Видимо, застрял, потому что ключ от стола оказывался бесполезным, когда дело доходило до нижнего ящика левой тумбы. А жаль - пропадало место для хранения папок. Теперь Элспет проплыла внутрь сквозь замочную скважину. Ящик был пуст. Она даже немного огорчилась. Но почему-то внутри ей понравилось. Сжавшись до двух кубических футов, она приобрела некоторую плотность и очень скоро пристрастилась к такому состоянию. Элспет пока что оставалась бестелесной, но внутри ящика она испытывала нечто похожее на осязание: соприкосновение волос и кожи, языка и зубов. Облюбовав этот ящик, она подолгу в нем спала, размышляла - и успокаивалась. Как будто вернулась в материнское чрево, думала она, радуясь добровольному заточению.
Как-то утром она увидела свои ступни. Едва различимые, но узнаваемые; Элспет порадовалась. Вслед за тем образовались кисти рук, ноги, предплечья, груди, бедра и туловище, а под конец она уже могла крутить головой и шеей. К ней вернулось то тело, в котором она умерла, - щуплое, исколотое иглами, с разрезом для катетера, но она так обрадовалась, что ничего этого сперва не замечала. Плотность нарастала постепенно - от этого она видела себя все более отчетливо; но для Роберта по-прежнему оставалась невидимкой.
Роберт проводил много времени в ее квартире: завершал дела, бродил по комнатам, трогал разные безделушки или, взяв что-нибудь из одежды, ложился на кровать и сворачивался калачиком. Она за него беспокоилась. Худой, болезненный, подавленный. Видеть этого не могу, говорила она себе. Ее терзали сомнения: то ли обнаружить свое присутствие, то ли оставить его в покое. Он не найдет утешения, если будет знать, что ты рядом, внушала она себе.
Он и так не может найти утешения.
Иногда она до него дотрагивалась. Судя по всему, на него это действовало как ледяной сквозняк; там, где она проводила рукой, появлялась гусиная кожа. На ощупь он казался ей горяченным. Теперь она различала только тепло и холод. А шершавое и гладкое, мягкое и твердое оставались для нее недоступными. Равно как и вкус, и запах. Зато к Элспет привязалась музыка: песни любимые, нелюбимые и никакие теперь звучали у нее в ушах. Спасения от них не было. Как будто в соседней квартире негромко включили радио.
У Элспет появилась привычка закрывать глаза и ласкать свое собственное лицо. Ее пальцы чувствовали вещественность, притом что остальной мир проскальзывал мимо, как будто она двигалась вдоль киноэкрана, на который направлен луч проектора. Ей больше не приходилось совершать обыденные ежедневные ритуалы: принимать душ, одеваться, подкрашиваться; она просто вызывала в памяти любимый джемпер или выходное платье - и была при полном параде. Правда, волосы, к ее огорчению, так и не отросли. В свое время Элспет сильно переживала, когда они стали выпадать целыми прядями, а потом вместо светлых локонов начал отрастать какой-то чужой, серый с проседью пух. Причем жесткий на ощупь.