Отражения в зеркале теперь у нее не было. Это доводило ее до белого каления - она и без того чувствовала свою ущербность, а от невозможности увидеть собственное лицо ее охватывало невыносимое одиночество. Иногда она задерживалась в прихожей и поочередно вглядывалась во все зеркала, но в лучшем случае различала темное, расплывчатое облачко, словно кто-то взялся рисовать в воздухе углем, а потом стер неудачную картинку, но не до конца. Вытягивая перед собой руки, она ясно видела кончики пальцев. Наклоняясь, могла любоваться ножками в изящной обуви. Но лицо ускользало.
Быть призраком означало вот что: насильственное отчуждение от мира. Она лишилась всего. Приходилось довольствоваться делами и поступками других, чужой способностью переставлять вещи, питаться обычной едой, дышать воздухом.
Изо всех сил Элспет старалась произвести какой-нибудь шум. Она кричала во все горло, но Роберт ее не слышал, даже стоя рядом. Элспет поняла, что крику взяться неоткуда - ее голосовые связки не оправдывали своего назначения. Тогда она бросила все силы на перемещение предметов.
Вначале предметы на нее не реагировали. Элспет, собирая в кулак всю свою вещественность и ярость, набрасывалась на диванную подушку или первую попавшуюся книгу - все без толку. Дергала двери, пыталась греметь посудой, останавливать стрелки часов. Видимых результатов не было. Тогда, умерив свой пыл, она решила начать с малого. И в один прекрасный день одержала победу над скрепкой для бумаг. Для этого пришлось битый час терпеливо подталкивать и тянуть, но зато удалось преодолеть расстояние в полдюйма. Теперь она знала, что ее рано сбрасывать со счетов: если она не будет лениться, то сможет повлиять на ход событий в этом мире. Элспет начала ежедневные тренировки. В конце концов ей удалось сбросить все ту же скрепку на пол. Потом она научилась шевелить занавесками и дергать за усики чучело горностая, стоявшее у нее на столе. Вслед за тем пришел черед электрических выключателей. Она приноровилась чуть-чуть раскачивать дверь, как будто в комнате гулял сквозняк. К своей большой радости, смогла перелистывать книжные страницы. При жизни печатное слово было ее самой большой страстью, и теперь она снова отдавалась любимому занятию, если находила на столе открытую книгу. Оставалось только научиться снимать книги с полок.
Предметы обихода не были для Элспет материальными, равно как и она для них, но почему-то стены квартиры оказались непреодолимой преградой. На первых порах это ее не волновало. У нее даже было опасение, что на улице ее просто развеет ветром и непогодой. Но постепенно стало подступать какое-то беспокойство. Ладно бы в ее территорию включалась квартира Роберта - тогда еще можно было бы потерпеть. Она не раз хотела просочиться вниз через пол, но только растекалась лужицей, как Злая Волшебница Запада. Проползти в щель под входной дверью тоже не получалось. Она слышала, как Роберт передвигается по дому, принимает душ, разговаривает с телевизором, врубает Arcade Fire. От этих звуков ее переполняла жалость к себе и горькая обида.
Открытые окна и двери сулили свободу, но и тут был обман. Элспет обнаружила, что любые попытки пройти сквозь них приводят к тому, что она превращается в бесформенную субстанцию, но все равно застревает в квартире.
"Почему? - размышляла Элспет, - Зачем так устроено? Я могу понять, что такое рай и ад, награда и кара, но если это - лимб, то для чего он нужен? Разве способно меня исправить это призрачное подобие домашнего ареста? Неужели после смерти все обитают в своих бывших квартирах? Если так, то куда подевались все те, кто жил здесь до меня? Или это недосмотр небесной канцелярии?"
У нее никогда не возникало особого интереса к вопросам веры. Как и все, она принадлежала к англиканской церкви: полагала, что верит в Бога, но не считала нужным строить из себя истовую прихожанку. В церковь ее заносило редко: разве что на панихиды и венчания; оглядываясь назад, она раскаивалась в таком небрежении, тем более что церковь Святого Михаила находилась практически по соседству. "Жаль, - думала она, - что я не помню свои похороны". Видимо, во время похорон она стелилась по полу квартиры бесформенным туманом. Элспет задавалась вопросом: не следовало ли ей при жизни быть более набожной? Она задавалась вопросом: неужели ей суждено навечно застрять в четырех стенах? Она задавалась вопросом: способен ли на самоубийство тот, кто уже мертв?
ЛИЛОВОЕ ПЛАТЬЕ
Эди с Валентиной в домашней мастерской Эди сообща занимались шитьем. Была последняя суббота перед Рождеством; Джулия поехала с Джеком в город, чтобы помочь ему сделать покупки. Валентина прикалывала булавками выкройку платья к большому отрезу лилового шелка, стараясь расположить детали с умом. Она собиралась сшить два одинаковых наряда и переживала, что купила маловато шелка.
- Хорошо получается, - сказала Эди.
Комната нагрелась в лучах послеполуденного солнца, и Эди клонило в сон. Она дала Валентине свои лучшие ножницы и наблюдала, как сталь рассекает тонкую материю. Какой потрясающий звук - лезвием о лезвие. Валентина выкраивала детали и передавала их Эди, а та обводила контуры портновским копиром. Куски шелка переходили из рук в руки; работа спорилась благодаря многолетней практике. Когда разметка швов были закончена, они откололи выкройку и теми же булавками скололи платье целиком. Валентина села за швейную машинку и начала аккуратно строчить шелк, а Эди быстро раскроила второе платье.
- Мам, посмотри, - сказала Валентина.
Она приложила платье к груди. Юбка прилипла к коленям; по шелку с легким потрескиванием пробежало статическое электричество. Валентина еще не втачала рукава, а половину швов только прихватила на живую нитку; Эди подумала, что такое платье сошло бы за костюм феи для рождественского представления.
- Ты похожа на Золушку, - сказала она вслух.
- Правда? - Покрутившись перед зеркалом, Валентина улыбнулась своему отражению. - Мой любимый цвет.
- Тебе идет.
- Джулия хотела розовое.
Эди нахмурилась:
- Вот и надо было сшить ей розовое. А то будете выглядеть как танцовщицы из варьете.
Встретившись взглядом с матерью, Валентина отвела глаза.
- Чего зря стараться? Она бы все равно забрала себе мое.
- А ты не давай себя в обиду, родная моя.
Держа платье перед собой, Валентина вернулась к швейной машинке. Теперь можно было вшивать рукава.
- А Элспет тобой помыкала? Или у вас ты верховодила?
Эди заколебалась.
- Мы не… у нас было по-другому. - Разложив на столе детали второго платья, она стала намечать копиром линии швов. - Мы все делали вместе. Нам было неуютно порознь. Мне до сих пор ее не хватает.
Валентина замерла, ожидая продолжения. Но Эди только сказала:
- Пришли мне фотографии квартиры, ладно? Думаю, там сохранилось много родительских вещей; Элспет любила эту тяжеловесную викторианскую обстановку.
- Обязательно пришлю. - Валентина повернулась на стуле и выговорила: - Не хочу туда.
- Понимаю. Но отец прав: нельзя же вечно жить с родителями.
- Никто не спорит.
Эди улыбнулась:
- Вот и хорошо.
- На самом деле я бы всю жизнь сидела в этой комнате и шила.
- Такое бывает только в сказках.
Валентина рассмеялась:
- Да, я - Румпельштильцхен.
- Не выдумывай, - сказала Эди.
Оставив на столе раскроенные детали, она подошла к дочери. Остановилась у нее за спиной, положила руки ей на плечи. Потом наклонилась и поцеловала Валентину в лоб.
- Ты у меня сказочная принцесса.
Валентина подняла голову и увидела перевернутое материнское лицо.
- В самом деле?
- Конечно, - ответила Эди. - И такой останешься.
- Значит, мы будем жить долго и счастливо?
- А как же иначе!
- О'кей.
Для Валентины это был миг откровения, в память врезалось: "Мы будем жить долго и счастливо? - А как же иначе!" Эди опять взялась за кройку, а Валентина втачала один рукав. Когда вернулись Джек и Джулия, они застали такую сцену: Валентина стояла в лиловом платье, а Эди сидела перед ней на корточках с полным ртом булавок, ровняя подол. Валентине стоило больших усилий не сорваться с места: ей хотелось закружиться, как на карусели, чтобы юбка раздулась колоколом. "Надену это платье на бал, - подумала она, - и принц пригласит меня на танец".
- Дай примерить, - потребовала Джулия.
- Нет, - процедила Эди сквозь частокол булавок - Валентина и рта раскрыть не успела. - Это для нее. Твое будет готово позже.
- Ладненько, - согласилась Джулия и побежала упаковывать купленные Джеком подарки.
- Учись, - сказала Эди Валентине. - Надо просто открыть рот и сказать "нет".
- Ладненько, - согласилась Валентина.
Она закружилась по комнате, и юбка раздулась колоколом. Эди рассмеялась.
СВЯТКИ
Войдя к себе в комнату, Джек застал там близняшек, которые смотрели видео. Часы пробили полночь: обычно в такое время дом уже спал.
- Что-то знакомое, - сказал Джек. - Это что у вас?
- "Грязь и ярость", - ответила Джулия. - Документальный фильм про Sex Pistols. Вы с мамой нам на Рождество подарили.
- Ага.
Дочери заняли весь диван, поэтому Джек опустился в мягкое кресло. На него сразу накатила усталость. Джек всегда любил Рождество, но за ним наступали пустые и какие-то безрадостные дни. Настроение портилось еще и от того, что на днях девочки уезжали в Лондон. Как время летит. Через пять дней стукнет им двадцать один год - и прости-прощай.
- Как идут сборы? - поинтересовался он.
- Нормально, - ответила Валентина и выключила звук. - Только у нас будет перегруз багажа.
- Немудрено, - сказал Джек.
- Нам нужны адаптеры - ну, знаешь, чтобы там включать компьютеры и все такое. - Джулия подняла взгляд на Джека. - Можешь завтра отвезти нас в город?
- Конечно. Поужинаем в "Хевен-эт-севен". Мама с удовольствием присоединится.
Вот уже не одну неделю Эди ходила за близнецами по пятам, чтобы запомнить каждое движение, сохранить каждое словечко.
- Супер! По пути в "Уотер-тауэр" заскочим. Нам сапоги нужно купить.
Валентина не сводила глаз с Джонни Роттена, который молча шевелил губами. "Как придурочный. А свитерок у него - что надо". Они с сестрой основательно подготовились к переезду в Лондон: проштудировали путеводитель "Lonely Planet" и романы Чарльза Диккенса, составили списки вещей и сделали не одну попытку отыскать свое новое жилье через "Google Earth". Они без конца строили догадки касательно отношений тети Элспет с таинственным мистером Фэншоу и не уставали радоваться, что у них теперь есть счет в банке Ллойда, куда поступила кругленькая сумма. Почти все дела были завершены; от этого создавалось ощущение странной пустоты и удручающей безвестности. Валентина хотела либо уехать прямо сейчас, либо не уезжать вовсе.
Джулия сверлила взглядом отца.
- Как ты себя чувствуешь?
- Прекрасно. А что?
- Не знаю - ходишь, как в воду опущенный.
"Растолстел до безобразия, все время вздыхаешь. Что с тобой творится?"
- Да нет, все в порядке. Праздники.
- А-а.
Джек попытался представить свой дом/брак/быт без двойняшек. Они с Эди не касались этой темы долгие месяцы, и теперь ему в голову лезли навязчивые мысли: от фантазий о супружеском блаженстве до воспоминаний о последней отлучке девочек из дому и тревоги за Эди.
Перед смертью сестры она несколько месяцев ходила сама не своя. Чтобы выяснить причину ее рассеянности, отсутствующего взгляда и притворно-веселых отговорок, Джек нанял частного детектива. Но сыщик только и мог, что следовать за ней по пятам, - он не дал Джеку ни одного ответа. После смерти Элспет рассеянность Эди сменилась глубокой скорбью. Джеку никак не удавалось привести ее в чувство. Несмотря на все старания, его слова уходили как в песок. Теперь он даже не представлял, что с ней станется, когда их дом опустеет.
Каждый раз, когда девочки уезжали учиться, все поначалу складывалось наилучшим образом. Джек и Эди упивались свободой: спать ложились за полночь, в постели не сдерживались, придумывали внезапные развлечения, слегка злоупотребляли спиртным. Но вслед за этим всегда наступало какое-то уныние. Вот и сейчас, через считаные дни, вокруг них неизбежно сомкнется пустота. Будут вдвоем садиться за ужин и заполнять томительную вечернюю тишину фильмами на DVD, редкими прогулками по пляжу или вечеринками в клубе. Другой вариант - разойтись по разным комнатам, и тогда он будет шариться в интернете или читать Тома Клэнси, а Эди - слушать какую-нибудь аудиокнигу и заниматься рукоделием. (Сейчас она слушала "Возвращение в Брайдсхед" - по мнению Джека, гарантированный способ заработать депрессию.)
Сегодня он лишний раз сказал себе, что с отъездом близняшек все надежды рухнут. Он и так был им благодарен, что они столько времени жили с ним под одной крышей. Еще он был благодарен Эди и Элспет - за то, что они все устроили таким образом, чтобы Джулия с Валентиной выросли в этом нелепом, уютном доме, чтобы его называли папой, чтобы девочки сидели вечерами у него в комнате и смотрели, как Джонни Роттен беззвучно хрипит "God Save the Queen"; у внезапно захлестнувшей его благодарности было горькое послевкусие; выбравшись из кресла, он пробормотал "спокойной ночи" и поспешил выйти, чтобы не пустить слезу и не выпалить что-нибудь необдуманное, о чем впоследствии придется жалеть. Он перешел в спальню: Эди уснула, свернувшись калачиком, и в свечении радиочасов ее кожа приобрела голубоватый оттенок. Бесшумно раздевшись и даже не почистив зубы, Джек лег в постель и будто сорвался в пропасть от осознания, что все хорошее в его жизни кончилось.
Валентина выключила телевизор. Близняшки встали, потянулись.
- Что-то он совсем расклеился, - сказала Валентина.
- Оба они, типа, близки к суициду, - отозвалась Джулия. - Не представляю, что с ними будет, когда мы отвалим.
- Может, нам лучше остаться?
Джулия не скрывала досады.
- Когда-нибудь все равно придется от них съехать. Чем скорее мы уберемся, тем скорее они утешатся.
- Возможно.
- Будем звонить каждое воскресенье. Захотят - в гости приедут.
- Это все понятно. - У Валентины вырвался вздох. - Слушай, поезжай одна, а я останусь с ними.
Джулии словно влепили пощечину. "Тебе лучше с мамой и папой, чем со мной?"
- Ну уж нет!
Она умолкла, глотая обиду. Валентина смотрела на нее с легкой издевкой.
- Мышка, нам обеим нужно…
- Да знаю я. Успокойся. Поедем вместе. - Прижавшись к Джулии, она обняла ее за плечи.
Потом они выключили свет и по пути к себе в комнату покосились на дверь родительской спальни.
НОВЫЙ ГОД
Роберт остановился в кабинете Элспет. Назавтра ожидалось прибытие близнецов. Он принес с собой внешний дисковод и несколько коробок из универсама "Сейнсбери", которые сейчас стояли возле громоздкого письменного стола Викторианской эпохи, открытые и пустые.
Элспет, сидя на столе, не спускала глаз с Роберта. Ох, любимый мой, вид у тебя безрадостный. У нее не было ощущения времени. Когда она умерла - пару месяцев назад? Пару лет? Но сейчас что-то затевалось: до этой поры Роберт почти ничего не менял у нее в квартире. Только выбросил продукты и аннулировал ее кредитки. Почта ей больше не приходила. Он закрыл ее бизнес и разослал личные уведомления постоянным клиентам. В квартире скапливалась пыль. Даже солнечный свет потускнел в сравнении с тем, что она помнила; окна давно не мыли.
Роберт принялся разбирать ящики ее письменного стола. Канцелярские принадлежности и счета оставил на местах. Забрал несколько пачек фотографий и записную книжку, в которой она чиркала карандашом, болтая по телефону. Подошел к стеллажам и начал бережно снимать с полок конторские книги, служившие ей дневниками; их он протирал от пыли и укладывал в коробки. Открой, приказала ему Элспет. Вот эту открой. Но Роберт, конечно, не услышал.
Он работал молча. Элспет обиделась; ведь иногда он разговаривал с ней, находясь у нее в квартире. Фотоальбомы, обувная коробка с письмами, записные книжки перекочевывали в картонную тару. Элспет хотела к нему прикоснуться, но передумала. Роберт подключил переносной винчестер к ее компьютеру и скачал ее рабочие документы. Потом стер все, кроме системных файлов и приложений. Элспет стояла у него над душой. Непонятно, почему мне так жалко этот компьютер. Умерла так умерла. Роберт отсоединил и убрал винчестер.
С коробкой в руках он стал расхаживать по квартире; Элспет не отставала ни на шаг. В спальню, беззвучно заклинала она. Дойдя до спальни, он пару минут постоял на пороге. Элспет проплыла мимо и уселась на кровать. Она неотрывно смотрела на него: было что-то особенное в том, как он стоял перед нею, сидящей на кровати, и еще был этот свет, который по-особому заливал комнату душноватым теплом. Сейчас он подойдет ко мне и поцелует. Забывшись, Элспет стала ждать. У них такое бывало не раз.
Роберт открыл дверь ее гардеробной. Опустив коробку на пол, выдвинул один из ящиков. Выбрал какие-то маечки, два-три бюстгальтера и несколько пар самых соблазнительных трусиков - все это легло в коробку. Потом он оглядел ее туфли. Возьмет розовые замшевые, на шпильках, подумала Элспет, - и оказалась права. Роберт подвинул оставшиеся туфли, чтобы на полке не зияло пустое место. Письма не забудь. Он выдвинул ящик с джемперами и понюхал каждую вещь по отдельности. Выбрал ничем не примечательный синий кашемировый свитерок - она сообразила, что ни разу не сдавала его в химчистку. Из другого ящика Роберт скопом забрал все секс-игрушки. Одну оставил, подсказала Элспет, но ящик уже был задвинут.
Привстав на цыпочки, Роберт достал какую-то коробку с самой верхней полки. Элспет улыбнулась. Не зря она полагалась на его методичность. Эту коробку Роберт опустил на пол рядом с той, в которую сложил одежду.
Потом настал черед ванной комнаты. Все туалетные принадлежности полетели в мусорное ведро, и только добравшись до ее противозачаточного колпачка, Роберт помедлил. Нашел чему умиляться, подумала Элспет. Колпачок тоже отправился в ведро.