* * *
Через несколько минут "Жигули" свернули к многоэтажному зданию областной больницы.
– Только до ворот, – со скрытым облегчением предупредил водитель. – Дальше проезд запрещен.
– Кого везешь, зяма?! Давай прямо под шлагбаум, – сидящий рядом Иван надавил лапой на клаксон, другой рукой энергично принялся крутить ручку стеклоподъемника. Усилие оказалось чрезмерным, – ручка осталась в Листопадовой лапе.
– Не научились делать. Всё на соплях, – Иван отшвырнул ее на "торпеду". Водитель тихо заскулил.
Из будки показался сонный сторож.
– Живо подымай свою палку, тетеря! – не давая ему открыть рот, закричал Иван.
– Так чего это? Тут по пропускам, – сторож, пытаясь встряхнуться, всмотрелся в представительное лицо. Машина была незнакома. Лицо тоже. Но – было оно, несмотря на молодость, явно значимым и очевидно недовольным.
– Я замзавоблздравотделом Листопад! – напористо объявило лицо. – Везу героя Афганистана в коме! Что стоишь, раззява? Секунда дорога! Никак спал на посту! А ну!.. Или уволю!
Шлагбаум начал подниматься прежде, чем сторож окончательно проснулся.
– Прямо из Афгана автостопом везешь? – съехидничал водитель.
– Мы своих героев на дорогах не бросаем. Во-он туда! – вдалеке светился подъезд с застывшими подле машинами скорой помощи.
Иван выскочил едва не на ходу, легко, будто морковку с грядки, выдернул наружу подрагивающую девчушку, вытянул впавшего в забытье Антона, подбросил на руках, ногою захлопнул дверцу, отчего машина вздрогнула.
– Надеюсь, теперь свободен? – водитель с отвращением разглядывал перепачканные чехлы.
Иван обернулся.
– Ты вот что: прямо сейчас, пока буду отсутствовать, достань из ранца пионерский дневник и запиши себе хороший поступок. По возвращении распишусь.
– Вот это вряд ли, – пробормотал водитель. – Ну, блин, видал ухарей!
Машина рванула с места, словно на раллийном старте.
Решительным шагом Листопад направился к двери с надписью "Травмпункт". Сзади семенила расхристанная Лидия.
Стояла ночь с субботы на воскресенье. Советские люди в соответствии с Конституцией отдыхали. Как умели, так и отдыхали. С задоринкой. А потому травмпункт оказался переполнен пробитыми головами и переломанными конечностями. Единственно, в уголке на кресле постанывала беременная женщина с обваренной рукой. Поглаживающий ее муж нервно поглядывал то на снующий медперсонал, то на загадочный плакат на стене – "Курящая женщина кончает раком".
Зато остальной народец, судя по всему, подобрался огневой: в воздухе стоял устойчивый запах портвейна "Солнцедар", настоянный на йоде и крепком мате.
– С дор-роги! – дверь распахнулась от удара ногой. В помещение вошел перепачканный гигант с обвисшим на руках телом.
– С дороги! – напористо повторил он, рыком своим разгоняя замешкавшихся.
– Так тут очередь! – блаженствовавший у окна мужичок с рассеченной бровью с внезапной резвостью спрыгнул с подоконника и двинулся наперерез. – Я – первый!
– Шо? Жена сковородкой заехала? – с ходу определил Иван. – И дело: не шкодничай по чужим спальням!
– Да я, может, сам кровью истекаю!..
– Так истеки! Кому ты такой плюган в этой жизни нужен? Я смертельно раненого героя несу! – яростно объявил Листопад, отодвигая пьяного упрямца плечом. – Человек девчонку от изнасилования спас.
Тут все разглядели за его спиной босоногую, растерзанную девушку.
– И как спас! Пулю в упор в живот принял. А не отступился! Очередь у них. За портвешком, что ли?! – гигант брезгливо принюхался, оглядел смешавшихся людей. – Крысы тыловые!
– Где врач?! – потребовал он у выглянувшего на крики рослого, под стать ему самому, усталого мужчины в халате.
Не отвечая, тот подошел, отодвинул вниз веко Антона, что-то определил:
– Заноси и клади на кушетку.
Вернувшись в предбанник, Иван скорбно прижал к себе притихшую Лидию:
– Ничего, ничего, девочка! Он выдержит. Он прорвется. Он настоящий. Не то шо эти бытовые разложенцы. Мы ему еще орден дадим.
Глянул на женщину:
– Тяжело?
– Куда хуже, – неприязненно ответил муж. – Если б не ты, уже приняли.
– Скажи, пусть потерпит. Сын, богатырь, родится, Антошей назовете. В честь героя.
Не найдясь, что ответить, тот угрюмо смолчал. Задремал, навалясь на Лидию, и Иван.
Минут через двадцать в приемный покой вышел врач.
– Ну как, доктор, наш герой? – Иван вскочил, охватил его за плечи, пытливо заглянул в глаза. – Жить будет?
– Будет, будет. В упор, говоришь, стрелял? Что-то я там пули не обнаружил.
– Да ты шо?! От спасибо за новость. Стало быть, все-таки не попал проклятый бандюган. Исхитрился, стало быть, увернуться. В упор и – исхитрился. Вот ведь реакция. Шо значит воинская выучка. Какой человек! Один на тысячу! – Иван восхищенно зацокал, взглядом предлагая окружающим восхититься вместе с ним. – Вы сберегите его, доктор! Для всех для нас. Для всего человечества!
Ни мало не обращая внимания на наступившую ошалелую тишину, он прижал к бедру заторможенную Лидию и направился к выходу.
– Эй, орёл! – окликнул врач.
Иван обернулся.
– Вообще-то молодец, что пробился. Там швы разошлись, и грязи набилось. Так что, если б не успели…
Тыльной стороной ладони отер воспаленные глаза. Огляделся:
– Давайте беременную.
На улице Лидия тихонько отстранилась.
Я, пожалуй, вернусь. Посижу до утра.
Под удивленным взглядом Листопада она смутилась:
– Мало ли что? Хоть будет кому родственникам сообщить.
– А ты что, знаешь его родственников?
– Нет, но…
– Жанка говорила, что мать у него одиночка. Вроде фабричная ткачиха, – с усилием припомнил Иван.
– Тем более дождусь, – отчего-то обрадовалась Лидия. – Да и куда по ночи?
– Тогда давай прощаться. Засветился я в вашем захолустье. Пора когти рвать, пока и впрямь не отловили.
Приветственно махнув лапой, Иван шагнул в темноту, в сторону моста через железную дорогу, за которой собственно и начинался старинный город Тверь, унизительно переименованный в безликий Калинин.
* * *
Глубокой ночью на кольце трамвая, откинувшись на витой скамейке, в одиночестве сидел полнотелый молодой мужчина в тянучках и тапочках на босу ногу. Рядом стояла опечатанная бутылка водки.
Усмотревший в этом намек судьбы, Иван подошел. Мужчина приоткрыл глаза, оглядел неизвестного.
– Чего здесь? – строго спросил Иван.
– С женой поругался.
– На хрена?
– "Стенку" румынскую требует. У нас и без того новая. Так ей, видишь ли, непременно импортную подавай.
– Зачем?
– Прорва, – исчерпывающе объяснил сидящий.
– Это бывает. Тогда почему целая? – Иван мотнул подбородком на бутылку.
– Не пьется одному. Привычки нет.
Босоногий вопросительно поглядел на нового знакомца.
– Да уж выручу. Не бросать же в беде, – Иван поднял с земли бутылку, ловко свернул пробку. Повертел головой.
– Стакан не захватил, – мужчина сокрушенно пожал плечами.
– Тогда из горла! – Иван раскрутил бутылку и, к восхищению босоногого, единым махом осушил треть. Протянул:
– Давай. Как говаривал мой кубанский корешок Витька Рахманин, ломани, пока при памяти. Ты сам-то вообще кто?
– Я-то? – босоногий сделал неопределенный жест куда-то вверх, усмехнулся, видимо, сопоставив свое положение с тем видом, в каком находился сейчас, и молча потянулся к бутылке.
Минут через пятнадцать, непривычный к выпивке из горлышка, да еще без закуски, он сильно опьянел. Иван отошел отлить за угол, а когда вышел вновь, то возле скамейки стоял милицейский УАЗик, и двое милиционеров, сопя и матерясь, затискивали внутрь машины отчаянно отбивающегося незнакомца.
– Я ничего не нарушил! – протрезвевшим от страха голосом, кричал тот, упираясь. – Говорю вам, я – из обкома комсомола! Балахнин моя фамилия! Можете позвонить, проверить! Это произвол! Завтра же всех повыгоняют к чертовой матери.
При этой угрозе стоящий поодаль старший наряда – сержант – зловеще ухмыльнулся.
Какой армейский сержант не мечтает стать генералом? Какой милицейский сержант себя генералом не ощущает? А генералы – народ гордый. Если, конечно, не против маршалов.
– Вот чтоб не повыгоняли, мы тебя в вытрезвиловку и доставим, – с усмешкой процедил он.
– Да я ж не пил почти! Ребята! Вот мой дом, – услышав про страшный вытрезвитель, Балахнин с удвоенной силой уперся в проёме. – Ну, поднимитесь, я документы покажу! Жена же волнуется, дети! Что ж вы, как нелюди!
Выкрикнув последнюю фразу, Балахнин извернулся и увидел стоящего на углу собутыльника. Встрепенулся, собираясь, видно, обратить на него внимание. Но тут же, устыдившись, отвел глаза и сам полез в машину.
Колебавшийся дотоле Иван подобрался, – от выпитого в голове у него шумело, – и шагнул к машине, отряхивая на ходу загаженную "тройку"от остатков репейника.
– Развели тут грязюку! Нормальному человеку пройти, не упав, невозможно. Взгреть бы коммунальщиков, – прорычал он и – будто только теперь заметил происходящее.
– Здравствуйте, товарищи! – весомо произнес Иван.
К нему обернулись – недоуменно.
– Здравствуйте, товарищи, – Иван слегка нахмурился и требовательно оглядел сержанта.
– Ну, здрасте, – осторожно поздоровался тот.
Листопад в упор продолжал разглядывать его – с нарастающим, легким пока неудовольствием. Сержант, спохватившись, поспешно застегнул распахнутый китель. Незаметно принялись оправляться остальные.
– Заместитель заведующего отдела административных органов горкома партии Листопад, – представился Иван. – Шо здесь происходит?
– Да вот… – при виде высокого начальства сержант подобрался. – Пьянствует в общественном месте.
Иван начальственно пошевелил пальцами, и догадливые милиционеры выволокли задержанного наружу.
Неприязненно косящим взглядом Листопад вгляделся в переминающуюся фигуру в тянучках.
– Так! То-то мне голос показался знакомый, – определил он. – Балахнин, кажется? Из сектора учета?
– Балахнин, – пролепетал тот, ошалелый. – Кажется.
– Почему ночью в таком виде? Отвечать! – рявкнул Иван, заставив вздрогнуть и самого Балахнина, и милицейский наряд.
– Да я, понимаете… С женой я… Вот вышел…А тут они налетели.
Иван принюхался.
– Да от тебя, стервец, и впрямь разит! – определил он, заметив впрочем, что стоящий подле старший наряда поспешно отодвинулся, непроизвольно прикрыв рот. – Тогда какие претензии к товарищам из милиции? Почему позволяете себе угрозы, оскорбительные выкрики? Люди в отличие от вас на посту!
– Да я не в претензии! Мне бы только…Дом-то вот.
– Водку в одиночку пьянствовать! Комсомол непотребным видом позорить! – недобро отчеканил Иван. – А ну марш отсыпаться. И завтра к десяти чтоб ко мне в кабинет! Я тебе покажу пьяные променады в тапочках. Ну!
Балахнин опасливо скосился на сержанта и увидел физиономию, полную злорадного блаженства.
Подыгрывая, он угрюмо опустил голову и, все еще боясь быть окликнутым, торопливо зашагал к дому.
– В народное хозяйство у меня пойдешь! – пообещал вслед Листопад.
– Совсем кадры загнивают! – пожаловался он. Протянул руку сержанту. – Можете быть свободны, товарищи! Нужное дело делаете. Трудное, неблагодарное – но необходимое! Удачи!
Старший наряда коротко козырнул, прощаясь.
Но тут Ивану пришла в голову новая мысль.
– А подвезите-ка меня, пожалуй, до центра, – спохватился он. – Засиделся в гостях. Думал прогуляться по ночному городу. Но теперь в таком-то виде…
– Так э… Куда прикажете!
Перед Иваном предусмотрительно распахнули створку.
Переоценил себя Ваня Листопад. В наполненном бензиновыми парами, потряхивающемся УАЗике алкоголь быстро добрал своё, так что вскоре Иван попросту и без затей заснул.
На Тверском проспекте машина остановилась.
– Товарищ! Товарищ! – сидящий рядом милиционер боязливо потряс его, склонился внимательно.
– Похоже, в отрубе! – он озадаченно поглядел на старшего наряда. – Чего делать-то будем? Разве что выгрузить вон на скамейку, да и всех делов?
– Я тебе выгружу! – ругнулся тот. – Что это тебе, пьянь подзаборная? Потом начальник УВД всем бошки поотворачивает. Давай-ка пошарю аккуратно, чего у него там в карманах. Может, паспорт с адресом есть?
Он опасливо сунул руку, извлек что-то, склонился:
– Мать честная! Чего это? Ну-ка посвети!
Водитель осветил салон, и склонившиеся милиционеры разглядели в сержантских ладонях увесистую пачку долларов.
Коловращение судеб
Заместитель начальника Центрального райотдела милиции по политико-воспитательной работе капитан Звездин отодвинул протокол задержания и предвкущающе потер взопревшие ладони, – кажется, переменчивая удача скупо подмигнула нелюбимому пасынку.
А ведь всего три года назад судьба улыбалась молоденькому инструктору райкома КПСС, выдвиженцу от завода "Серп и молот" Жене Звездину во всю свою широкую пасть. Освобождалось место заместителя заведующего отделом пропаганды, и перспективный инструктор числился кандидатом на повышение.
Но лишь одним из нескольких.
Не полагающийся на случай Женя решил подпихнуть фортуну.
Будучи в очередной командировке – в Биробиджане, Звездин попросил местных товарищей заказать для него полное собрание сочинений Ленина и наложенным платежом отправить в Калинин. Но адрес дал не домашний, а райкома партии. Якобы по ошибке.
Не представляло сомнений, что факт этот станет известен в райкоме, и рвение молодого сотрудника в постижении марксизма-ленинизма будет отмечено.
Действительность превзошла ожидания, – о нестандартном заказе доложили лично первому секретарю, и тот пригласил Звездина к себе. На углу массивного стола громоздились перевязанные бечевкой книжные пачки.
– Вам что, Евгений Варфоломеевич, мало тех собраний, что имеются в райкоме? – внимательно глядя на Звездина, поинтересовался секретарь.
– Виноват. Не удержался, – с приготовленной скромностью объяснился Женя. – Зашел, стал быть, в магазин, раскрыл наугад "Шаг вперед, два шага назад" и чувствую, не могу оторваться. Так всё ясно, так пронзительно! Вообще-то тут почта, должно, ошиблась или я машинально…Купил-то за свой счет для домашнего пользования. На работе, сами знаете, текучка, а хочется хотя бы перед сном припасть, эта самая, к истокам.
– Похвально. И давно читаете на идише? – секретарь кивнул на раскрытый томик.
Звездин обомлел. Такой подлянки от Еврейской автономной области он не ожидал.
– Учу! – брякнул он первое, что пришло на ум.
– Похоже, давно учите. Много у вас родственников в Израиле? – секретарь недобро прищурился.
– Да вы что! Да за кого вы меня! Я аз есмь потомственный русак! – в ужасе от совершенного прокола выпалил Женя. Окончательно смешавшись под тяжелым начальственным взглядом, понес полную околесицу. – Исключительно дабы внедриться, если партии понадобится. Да мы, исконно русские Варфоломеи, этих жидяр на дух!.. Да я, если что, топор в руки и первым пойду. Как деды!
– Хочу напомнить, что в Советском Союзе с проявлениями антисемитизма ведется беспощадная борьба, – холодно оборвал его секретарь. – Ступайте и – заберите вот это своё.
Он брезгливо отодвинул запачканного идишем Ильича.
Через неделю Звездин разделил участь спившихся или морально разложившихся совпартработников – его сослали замполитом в милицию.
Шли месяц за месяцем, год за годом, появлялись и исчезали вакансии, а о бывшем инструкторе райкома, казалось, забыли напрочь. Звездин чувствовал, что погружается в будничную рутину, исход из которой виделся лишь один – унылая майорская пенсия.
Ночное задержание валютного фарцовщика, да еще сынка знаменитого профессора, могло эффектно прогреметь по области и заново перевернуть судьбу опального замполита. Конечно, если все это грамотно оформить и подать. А оформить пока не получалось, – доставленный подозреваемый Листопад упорно отказывался писать явку с повинной.
Звездин поднялся со своего места и уничижительно оглядел нахохлившегося верзилу с пасмурным, косящим взглядом.
– Долго будем в молчанку играть, голуба? – строго произнес замполит. – Ты ж понимаешь, что влип, взят с заграничными долларами. Твой подельник Торопин арестован еще вчера. Сейчас, стал быть, дает показания в КГБ. А КГБ – это тебе, понимаешь, не фунт изюму. Или тоже туда торопишься?
– А что, у меня есть выбор? Так и так там окажусь.
– А вот и нет! Я ж тебе, голубе, битый час толкую, – Звездин подсел поближе. – По валютным спекуляциям дела, они и комитету подведомственны, и нам, стал быть, – милиции. Пишешь на мое имя явку с повинной, так дело твое в этом случае мы сами вести будем. А с намито тебе куда как веселей. Тогда для тебя всё с широкого плеча: и свидания, и в камере чтоб тип-топ. Место там у окна, параша чистая. А может, еще договорюсь, чтоб не сажать до суда. Чистосердечное признание в мой адрес – это очень зачтется. Ну! Раз уж такой для тебя форс-мажор приключился. А то я и так злоупотребляю, – давно бы пора в комитет позвонить о твоем задержании. Да вот жалко тебя чего-то! Из интеллигентной вроде как семьи. Одной, стал быть, крови.
Листопад повнимательней пригляделся, приподнялся:
– Твоя правда. Давай-ка поговорим!
– Давай. Только сначала на место будьте любезны, – Звездин опасливо отодвинулся. – И извольте обращаться по званию и на "вы".
– Как скажете, товарищ капитан, – несмотря на грозное предостережение, Иван придвинулся вплотную, доверительно положил лапу на плечо собеседника. – Ты мне только ответь – на хрена тебе это надо?
От неожиданного поворота в разговоре Звездин несколько опешил:
– Вот в КГБ сообщу. Они всё тебе, наглецу, растолкуют.
– Они-то, может, и растолкуют. Только тебе с того шо за навар? Ведь никто ничего, считай, не знает. Сержанты – так они под тобой. Порвал протокол и – как не было. А баксы себе возьми. Это ж какие для тебя деньжищи. Если в загранку случится, ты на них весь упакуешься. А?
– Да вы это что это? – Звездин вскочил. – Вы это кому это? Вы – взятку?! По себе меришь?
– Ты остынь. Не хошь сам – не бери, – сержантам отдай. После этого они для тебя всегда с открытой душой. Очевидная польза. А с тобой еще лучше рассчитаюсь. Небось, обрыдло замполитствовать в этом клоповнике. Так за нами, Листопадами, не заржавеет: отец с дядькой тебя отсюда мигом наверх в люди подымут. У меня ж дядька – вице-президент Академии наук. Одной левой тебя куда хошь подбросит.
В глазах совращаемого капитана, до того по-рыбьи бесцветных, зародилась жизнь. В самом деле, из этого мог выйти вариант. Отметят ли, нет ли роль Звездина в выявлении еще одного фарцовщика, – это все-таки вилами на воде. Да и как еще отметят? Может, наградными часами в морду плюнут? А вот если протокол действительно припрятать, а после подъехать с ним к вице-президенту Академии наук – из этого большущая польза может произрасти.