– Ведь не уголовник, не вор-рецидивист, – поднажал Иван. – Или без меня в тюрьме охранять некого? Сам же говоришь – мы с тобой одной крови. Тем более риска-то никакого. Вся ситуация под тобой: с ментами рассчитался, протокол заныкал и – с концами. Зато после весь в шоколаде. Давай: по рукам и – побежали.
Звонок внутренней связи с дежурной частью отвлек Евгения Варфоломеевича от сладких мечтаний, в которые он начал погружаться.
– Слушаю, – Звездин недовольно нажал на кнопку.
– Товарищ капитан, – разнеслось по кабинету. – Только что позвонили из КГБ. Они уже прослышали насчет фарцовщика нашего. Велено передать – выезжают. И – вас просил Мормудон…то есть виноват, – начальник отдела зайти.
Звездин со злостью отключился, поднялся. С особым, непримиримым прищуром глянул на задержанного:
– Что мне за польза, говоришь? А та самая, за ради которой я, слесарь – инструментальщик, пацаном в партию вступил, погоны вот эти надел. Нечисти на нашей, советской земле меньше станет, – вот моя польза. А ты, профессорский сынок, полагал, что таким как ты всё дозволено? Нет уж. Законность у нас одна. Сейчас КГБ подъедет, тебе её полной ложкой отмерит. И не заблуждайся: не одной мы крови! А разных классов. Всё ясно, голуба?
Листопаду всё стало ясно: именно невозможность взять на лапу определяла глубину классовой ненависти, что испытывал бывший слесарь-инструментальщик к профессорскому отпрыску.
– Я пока выйду, а ты – либо пишешь на мое имя явку с повинной, либо тебя отведут до приезда КГБ в дежурку, и тогда уж всё. Ну? Будешь писать или?…
– Буду! – рявкнул Иван.
Что-то в лице задержанного Звездину все-таки не понравилось.
– Если чего задумал, так имей в виду, – добавил он, – на окнах решетки, у кабинета ждут пара милиционеров, документы твои в дежурной части, – так что насчет смыться и думать не моги.
Дверь за замполитом закрылась. Ни секунды не медля Иван рванул к телефону. Дядька! Вот спасение. Конечно, вздрючит после. Так то после!
Увы! Спасительная восьмерка не набиралась, – межгород оказался заблокирован.
– А! Падлы! – Иван в бешенстве долбанул кулаком по стеклу на замполитовском столе, разогнав во все стороны паутину. Вот такой же паутиной пойдет теперь и его собственная жизнь. Иван представил себе отца, заслуженного деятеля науки, профессора Кубанского университета, которого лишь месяц назад отходили после гипертонического криза. Зримо представил, как завтра отцу с притворным сочувствием сообщают, что единственный сын арестован. И чем это для него кончится? А чем племянник – валютный спекулянт обернется для дядьки?
Иван быстро просчитывал варианты. Считать он умел. Умел находить и нестандартные решения там, где другие впадали в панику и ступор. Может, потому теперь, когда едва не все кубанские дружки, с которыми "гужевался", сидят по зонам, сам Иван к своим двадцати трем закончил университет и, правда, волею папеньки, но и по собственному хотению, подумывал о поступлении в аспирантуру. Наука влекла его тем же, чем когда-то шахматы, а позже – преферанс и бильярд, – возможностью неожиданных, переворачивающих партию комбинаций.
Но все это оказалось ничто по сравнению с фарцой, в которую втянул его вышедший из заключения старый друган Феликс. Вот где адреналин! Вот где истинное наслаждение! Когда ты, зная, что за тобой охотятся всесильный Комитет государственной безопасности на пару с ОБХСС, проходишь по лезвию, даешь вроде загнать себя в угол, а потом неожиданным, элегантным финтом ускользаешь, как тореодор от быка. Один против целой государственной махины!
Впрочем не один, конечно. Судьба, благоволившая своему шелопутному любимцу, всегда присылала ему на помощь счастливый случай. Но здесь, похоже, отступилась. Он задержан в чужом городе с долларами на кармане, да еще с подельником – рецидивистом, – готовое обвинение для прокурора в хрустальной чистоте.
Статья 88 УК РСФСР – "Нарушение правил о валютных операциях" – от трех до восьми лет лишения свободы. На Ивана Андреевича Листопада неотвратимо надвинулась безысходность.
Телефонный звонок прервал невеселые раздумья.
Иван поднял трубку, намереваясь отматюгать звонившего и хотя бы тем досадить паскудному капитанишке.
– Д-ээ! – произнес он в нос, стараясь подражать голосу замполита.
– Здравствуйте! Это Евгений Варфоломеевич? – раздался взволнованный голос. – Евгений Варфоломеевич, мы так не договаривались!
Листопад, набравший побольше воздуха для полноценного мата, при последней фразе сдержался. Что-то в этом звонке проклевывалось.
– Ну! – он чутко сбавил тон.
– Так кто это? – недоверчиво повторил абонент.
– Да я, я, голуба. Простудился немножко. Но теперь уж, стал быть, полегче, – Листопад нарочито прокашлялся.
– Так вы узнали меня?
– А то!
Просто мы ж раньше напрямую не встречались. Я от Сан Саныча.
– Так от него и знаю. Само собой, голуба. Слушаю.
– Да это нам в пору слушать! Вы, конечно, извините, что я на свой риск напрямую. Но Сан Саныч отъехал, а надо срочно решать. – Так и порешаем. В чем проблема?
– Да в Кларе Цеткин, конечно!
Иван озадаченно притих, – разговор начал отдавать дурдомом. Таинственный собеседник понял паузу по-своему.
– Мы, по согласованию с Вами, открыли овощную палатку на углу Клары Цеткин и Гарибальди, – осторожно напомнил он. – Завезли товар. А сегодня вдруг набежали, как саранча, ваши пожарники, и – опечатали! Пожароопасное, видите ли, состояние. Можно подумать, оно другим бывает. Вы же заверили!.. Послушайте, Евгений Варфоломеевич, мы понимаем, – Вы человек занятой, но товар-то скоропортящийся. Если за день не распродадим, это одних убытков немеренно. А с утра еще подвезут. Мне ж после Сан Саныч кердык сделает.
– Не надо! Не надо давить на слезу! – Листопад, отгородившись носовым платком, вовсю импровизировал. – Произошел нормальный форс-мажор. Плановый пожарный рейд.
Он судорожно припоминал, как называли при нем начальника райотдела. Вспомнил:
– Лично Мормудон приказал. А это не фунт изюму.
– Что? Сам?! Вы ж вроде говорили, что это ваш участок. Слушайте, мы понимаем ваши проблемы. Но в конце концов вы тоже с этого имеете.
– Да вы это кому это?! По телефону такого не надо. Раскол не есть путь к единению, – при упоминании о деньгах Иван почувствовал вдохновение. – Давайте мыслить конструктивно, а не попрекать друг дружку за ради каждой жалкой десятки.
– Ну, знаете! Хороша десяточка! Четверть дневной выручки. А главное, если вы не в силах повлиять на собственных пожарников, так зачем же было, извините, браться?.. Вы поймите, это скоропортящийся товар! На часы счет. И что мне прикажете делать?
– Тебе? – Листопад быстро прикинул. – Через час чтоб быть у меня. При себе иметь… – он прищурился, – сто пятьдесят.
– Рублей?! – абонент задохнулся.
– Ну не долларов же окаянных. Мы, слава Богу, патриоты.
– Да вы, Евгений Варфоломеевич, в себе?! Даже если всё распродать за день…
– Распродавать вы будете регулярно, а решать надо сейчас. Тем паче предназначается не для меня. Вам тоже крышу укрепить не помешает. Улавливаешь? В общем, жду у себя в кабинете.
– Может, лучше как обычно? Сан Саныч вернется и…
– Не лучше, – Листопад прислушался к нарастающим звукам в коридоре и заторопился. – Мормудон через час пятнадцать уезжает. И если опоздаете…
– Еду. Но это против правил. Надеюсь, в первый и последний раз…
– Жду. Да, если будут люди, просто зайдешь и передашь конверт. Скажешь, корреспонденция от Сан Саныча. Конверт есть?
– Да найду… Вот хоть – "С 1 мая".
– В него и положи. Да чтоб все по двадцать пять! А то знаю я вас: насыплете мелочи начальству, так Мормудон меня самого выкинет. Всё! Ко мне люди… Заходите, товарищи, заходите.
Он швырнул трубку на рычаг, – в кабинет вернулся замполит Звездин.
– Кто позволил? На минуту оставить нельзя. Куда звонил?
– В метеослужбу.
– Интересовался погодой на Магадане? – довольный шуткой, Звездин подмигнул. – Где явка с повинной?
– Передумал.
Звездин побагровел. Заметил разбитое вдребезги стекло.
– За это ты мне отдельно ответишь как за мелкое хулиганство.
– Угу! Могучий довесок к валютным операциям. Ну, чего дураковать, замполит? Отпусти, пока не поздно. В долгу не останусь.
– Долги ты Родине отдашь. На зоне.
– Ой, упертость наша российская, – Листопад сокрушенно помотал головой. – В преф не играешь? Оно и видно. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты уверен, что у тебя на руках козыри и даже не задумываешься о ходах противника.
– Это ты-то противник? Ты с этого дня – считай, зэк. И не просто. Думаешь, если бугай, так всё нипочём? Не таких в тюрьме опускали, – раздосадованный Звездин демонстративно послюнявил и оттопырил средний палец. – Уж я позабочусь, раз ты ко мне без понимания. Ясненько?
Листопад вздохнул:
– Куда ясней. Потому в последний раз предлагаю: давай по-доброму. Ты меня отпускаешь. А я тебе даю возможность доработать до пенсии.
Звездин от души захохотал:
– Сильны вы, кубанцы, как погляжу, на хапок брать. Только здесь пужливых нет и твои штучки-дрючки, стал быть, не проходят. Эх, жалко, что комитет быстро прознал, а то б мы тебя, голуба, от души поучили… А вот и похоронная команда по твою поганую душу. Прошу, прошу!
Впрочем вошедший без стука русоголовый крепыш в черном костюме особенно приглашения и не дожидался.
– Привет смежникам, – он вскользь прошелся цепким взглядом по задержанному.
– Можно сказать, готовое дело отдаю, – поплакался Звездин. – От себя оторвали. Всех забот осталось – кинуть в камеру да оформить раскрытие.
– Начать да кончить, – комитетчик хмыкнул. – Куда мне с ним?…Как обычно? В тринадцатый?
Он принял от замполита пачку документов, отмахнулся пренебрежительно от предложения вызвать сопровождающий наряд, кивнул задержанному и, не оборачиваясь, шагнул первым.
* * *
Идя следом по пустынному райотделовскому коридору, Листопад оценивал ядреного, будто крепкий орешек, поигрывающего мускулами комитетчика. По коридору тот не шел, а, расправив широкую грудь, стремительно рассекал воздух. Должно быть, ощущал за спиной крылья Родины.
– Ну что? Давай знакомиться? – войдя в пустой кабинетик с единственным столом и двумя стульями, комитетчик радушно протянул крепкую ладонь. – Разница в возрасте у нас небольшая. Так что предлагаю – без чинов и на "ты". Юра меня зовут.
– То есть вот так запросто? Друган, товарищ и братан? – прищурился Иван.
– А это смотря до чего договоримся, – в голосе Юры скрежетнул державный металл: шальная веселость загнанного в угол валютчика ему не понравилась. – Расскажи лучше, как дошел до жизни такой? – Шагал, шагал к коммунизму в стройных рядах строителей, рванул вперед, да и… Заплутал, наверное.
– Увлекся и – попал во вражеский окоп, – в тон Ивану подыграл комитетчик. – А ты, вижу, парень не промах – силен пошутковать. Ну, компания, в которой ты шагал, нам хорошо известна. Тот же Торопин, за ним ведь и мошенничество, и карманные кражи. Это тебе не стройные ряды строителей коммунизма, а натуральный штрафбат. Тебя-то, сына знаменитого профессора, как туда занесло?
Иван уныло насупился.
– И как дальше жить будем? – все так же лучезарно поинтересовался Юра.
– Хотелось бы регулярно.
– Всем бы хотелось. Но не всем дано. Тут весь вопрос, где дальше жить. И с кем. Надеюсь, против Советской власти ты ничего не имеешь? – округлое Юрино лицо озарилось хорошей открытой улыбкой, – родина-мать излучала готовность к всепрощению.
"Стало быть, будет вербовать", – сообразил Листопад. Он глянул на часы на стене и доверительно пододвинулся поближе:
– Хочешь предложить стучать?
– Так это… В общем-то сообщать об имеющихся фактах – гражданский долг каждого, – от нежданного напора комитетчик оторопел. Но тут же устыдился собственного мельтешения. – Да и куда тебе деваться? Либо – так, либо – зона.
– Во-первых, имей в виду: я до последнего стоять буду, что доллары поганые мне, пьяному, менты подсунули. И потом – на хрена я тебе? Всё одно не местный. Так что пользы от меня как от агента никакой.
– Оно, конечно, пользы с тебя не слишком, – согласился Юра. – Но, с другой стороны, какая-никакая учетная "палка". Мне и то на днях втык сделали, – за полгода ни одной вербовки. А вот тебе прямая выгода. Соглашаешься на сотрудничество – пойдешь прицепом. На минимальный срок. Так что, дашь подписку?
– Так уже дал.
– Когда?! – Юра на глазах расстроился. – И – кому?
– Директору школы. Когда в пионеры вступал.
– Да ты!..
– Не пыли, – нетерпеливо перебил Листопад. – Поговорим как разведчик с разведчиком. Хочешь обменять? Меня на замполита.
– Н-не понял, – Юра незаметно утратил привычную снисходительную улыбчивость и как-то незаметно, ерзая, принялся отодвигаться, напряженно вглядываясь в дико косящий глаз.
– Не тушуйся, не сбрендил. Имею информацию, что через… – Листопад сверился с часами на запястье комитетчика, – сорок минут будет происходить передача взятки Звездину за разрешение поставить дополнительную торговую палатку.
– И знаешь, кто и где? – недоверчиво уточнил Юра.
– И даже, сколько и в чем будут деньги. Да этот давала сам, чуть прижмете, расколется. Так что? Торопин у тебя и без меня упакован. А капитан-то милиции пожирней будет пожива, чем хилая вербовка вчерашнего студента.
– Оно бы так. Только – не по линии моего отдела.
– Тем хлеще. Масштабность подхода проявишь.
– Это да, – мечтательно согласился Юра. Он решительно стукнул кулаком по собственной ладони. – Ладно, – попробуем. Если не соврал, – от вербовки ты, конечно, не уйдешь…
– Да ты чего?! Оборзел?
– Не уйдешь. Без этого "отмазать" тебя от валютного дела не смогу. Но зато "стучать" на своих не заставлю. Даешь подписку о негласном сотрудничестве и – исчезаешь из города. Единственный, на кого напишешь, – замполит. А вербовку со временем похерю. Как неоправдавшуюся. Так что – по рукам и побежали? А то мне еще группу захвата надо успеть подключить.
– Но гляди, если вложишь, – Листопад неохотно пожал протянутую руку. – Не посмотрю на ксиву…
– Жену стращать будешь, когда женишься, – азартно перебил его комитетчик.
Он протянул чистый лист.
– Значит, в центре строки – "Подписка о негласном сотрудничестве"…
* * *
Потрясенного замполита Звездина вели по райотделовскому коридору двое в штатском, слегка придерживая за обвисшие руки. Шел он сквозь строй сбежавшихся сотрудников, дико вращая вкруг себя ошалелым взором.
– А ведь тебе, голуба, предлагали по-доброму, – расслышал Звездин свистящий шепот из приоткрытого кабинета. Резко обернувшись, успел разглядеть торжествующую разбойничью физиономию. Столкнувшись с ним глазами, Листопад ме-едленно приблизил средний палец ко рту, неспешно послюнявил и показал поверженному, уничтоженному капитану.
Обмякшего замполита повлекли дальше.
– Не знаю, как ты ухитрился все это сорганизовать, – следующий за траурной процессией комитетчик Юра Осинцев задержался возле свежезавербованного агента.
– Но, похоже, заповедь о милосердии к врагам ты пока не постиг. Чего собираешься делать?
– Так чего? Потусуюсь в Твери денек-другой. Не вся ещё водка попита.
– – Не потусуешься. Дуй в Москву к дядьке.
– – Откуда о дядьке-то узнал? – Иван почуял недоброе.
– Кто ж не знает вице-президента Академии Наук СССР? Потом он тут первым подписался.
– Где?!
– На некрологе. Профессор Листопад Андрей Иванович тебе?..
– О-отец.
– Тогда держи. И – прими, как говорится, соболезнования, – Осинцев выдернул из кармана сложенный номер "Известий", с разворота которого на Ивана глядел обведенный траурной рамкой отец. – Вчера похоронили.
* * *
Через полчаса в скорый поезд Архангельск – Москва, отходивший от платформы, влетел, разметав провожающих, здоровенный парень.
– До Москвы, – он отодвинул долговязого проводника и протиснулся в тамбур. – Билет взять не успел.
Поезд медленно тронулся от перрона.
– Деньги вперед, – присмотревшись наметанным глазом, потребовал ушлый проводник.
Не возражая, безбилетник равнодушно залез в карман и пересыпал в подставленную лодочку горстку монет.
Проводник остолбенело оглядел содержимое собственной, потряхивающейся ладони.
– Это что?
– Всё, что есть. Доллары, извини, отобрали. В Москву мне срочно надо, – пассажир квело пожал плечом. Что-то припомнив, вытянул из кучки пятачок.
– На метро, – пояснил он и тем привел проводника в чувство.
– А ну давай нормально или я тебя сейчас к бригадиру! – зашелся он.
– Та зови кого хошь. Мне теперь всё едино.
И тут произошло то, чего в многообразной проводницкой практике до сих пор не случалось. Ражий детина вдруг замотал головой, сполз по стене на пол и истошно, навзрыд зарыдал.
Пятидневный вояж Ивана Листопада бесславно завершился.
Листопадово семя
Несмотря на то, что было крепко за полночь, в квартиру звонили. И – пренастойчиво. Тринадцатилетняя Таечка Листопад, выдернутая звонком из постели, открыла входную дверь и – зарумянилась от удовольствия, – на пороге стоял пропавший двоюродный брат. Рядом с огромным Иваном миниатюрная Таечка казалась тростиночкой, проросшей рядом с крепким камышом.
– Ванечка! А мы все так беспокоились, так беспокоились…Ах, да!
Она старательно изобразила подобие скорби, как сама ее понимала. Впрочем, скорбь не удерживалась на её подвижном личике. Понимая неуместность собственной радости и в то же время не умея удержать ее, Таечка виновато улыбнулась:
– Да раздевайся. Папа, похоже, тоже проснулся.
В самом деле, в прихожую, позевывая и натягивая на ходу цветастый халат, входил пятидесятилетний человек с плотной подбитой фигурой и упрямо оттопыренной нижней губой – Петр Иванович Листопад. Младший из двух братьев Листопадов. Отныне, впрочем, единственный.
– Объявился, наконец, племяш! – он раздвинул руки, и Иван с виноватым видом склонился навстречу, осторожно водрузив голову на покатое дядькино плечо.
Судьба оделила братьев Листопадов полной мерой. Одной на двоих. Старшему, Андрею, достались живость и пытливость ума, но и непритязательность. Что сделало из него знаменитого на весь мир ученого – селекционера и профессора Кубанского госуниверситета, воспитавшего добрую половину краевых руководителей. Однако всякая попытка благодарных учеников выдвинуть учителя на начальствующую должность вызывала в Андрее Ивановиче непреодолимые приступы идиосинкразии. Так что в конце концов от него недоуменно отступились. Весь отпущенный на семейство административный пыл достался Петру. Был он, как деликатно выражались на банкетах, "крепким" ученым. Но не обладая выдающимися задатками естествоиспытателя, младший брат сумел доказать важнейшую из гипотез – предприимчивость в науке стоит таланта. Свои усилия Петр сосредоточил в сфере методологии руководства научными исследованиями со стороны советско-партийных органов. И преуспел – к сорока семи годам стал вице-президентом Академии наук СССР.