Еще пару раз в течение вечера Петр Иванович, не в силах удержаться, набирал номер племянника, давая всё новые и новые советы. К двенадцати ночи телефон оказался вне зоны действия сети.
* * *
Наутро Листопад-старший и Антон, не сговариваясь, собрались в кабинете гендиректора. Здесь их и застал звонок из ГАИ МВД Украины. На рассвете, в пятидесяти километрах от Киева и в полутора километрах от трассы, на проселочной дороге, автомобиль "Форд Таурес", принадлежащий ВНИИ РЭС, под управлением Листопада Ивана Андреевича врезался в стоящий на обочине бензовоз. Во вспыхнувшем пожаре автомашина и водитель сгорели.
Петр Иванович бессильно выронил на рычаг телефонную трубку:
– Это из ГАИ. Они говорят, что Иван…
– Я слышал, – тусклым голосом подтвердил Антон.
В кабинете воцарилось тягостное молчание.
– Как же я Тайке-то скажу? – Петр Иванович, запрокинув голову, застонал. Острый кадык запульсировал. Шея обнажилась, и дряблая кожица, обычно скрываемая под аккуратным воротничком, мелко задрожала в такт неслышным рыданиям.
– Валидолу? – всполошился Антон.
– Лучше коньяку.
Антон наполнил рюмки. Неловко приподнял свою:
– Так что?..Не чокаясь, что ли? Как там Ванюха говорил? Ломанем, пока при памяти.
Чувствуя, что изнутри подступает рыдание, он залпом опрокинул в себя коньяк.
Давясь, мелкими глоточками, выпил Петр Иванович. Прикрыв глаза, откинулся в кресле.
– Надо бы…оповестить, – Антон поднялся.
– Успеется, – не открывая слезящихся глаз, Петр Иванович сделал вялый осаживающий жест. – Теперь уж успеется.
Слезы сами собой поползли по синюшным, в прожилках щекам.
– Скажи, чтоб никто не заходил. И – давай еще…за Ванюшку. Так и не узнал о ребенке. Говорил ей, скажи, скажи. Так нет, сюрприз готовила.
– Сюрприз?
– Таечка же беременная. Третий месяц пошёл. Как теперь перенесёт? Но как же я, старый дурак, отпустил?! Затмение какое-то!
Так и сидели они, опустошенные, потерянные, над пустеющей бутылкой коньяка.
Время шло. Петр Иванович неохотно поднял голову:
– Они просили кого-нибудь прислать на опознание. Так ты, голубчик, слетай. Сделай, что положено. А я уж здесь как-нибудь. Да и Таечку подготовить надо. О, Господи!
Он тяжко застонал.
В кабинет без стука заглянула секретарша.
– Петр Иванович, извините, но там… – она шаркнула изумленным взглядом по бутылке. – С вахты позвонили: будто Балахнин приехал. Тот самый.
Заметила поспешный, запрещающий жест директора. Развела бессильно руки: – Охрана говорит, не смогли удержать. Уже поднимаются.
Дверь в приемную распахнулась.
– Перекрыть. Никого не впускать, – донеслось оттуда.
В кабинет быстрым шагом вошел Юрий Павлович Балахнин в сопровождении трех внушительных охранников и высоченного, субтильного паренька с папкой подмышкой.
Кивком выставил секретаршу.
Прошел к столу, понимающе покрутил опустевшую на две трети бутылку.
– Мои соболезнования, – скупо посочувствовал он.
– Что? Успели донести? – съязвил клокочущий от ненависти Антон.
– Скверные новости быстро разносятся. На кой черт его на Украину понесло? Какая-нибудь очередная авантюра.
Балахнин нашел пустую рюмку, без приглашения наполнил. Приподнял:
– Помянем. Хоть и почудил при жизни покойничек, но пусть уж земля будет пухом.
Скулы на лице Петра Ивановича злобно обострились. Глаза сузились:
– Вот что, гражданин хороший… Постыдился бы в такую минуту неуважительно об умершем. Ворвался тут на чужую территорию…
– Потому и ворвался, что умер. Как узнал, всё бросил и выехал, – Балахнин демонстративно зыркнул на часы. – Торопился, так сказать, застолбить права. Извините, конечно, что не ко времени и все такое, но территория эта отныне моя.
– Что-с? – надменно процедил Петр Иванович. – Не получилось по закону, силой отобрать надумал? Так вот, если вы немедленно не уберетесь, я до премьера, до президента дойду… Не допущу!
Балахнин сочувственно улыбнулся хорохорящемуся старику.
– Не гневись, Петр Иванович. Но – что нам президент? Что мы президенту? Должники вы теперь мои. Три миллиона, которыми вы выиграли аукцион, Ивану дал я.
– Как это? Зачем? – пролепетал Петр Иванович.
– Чтоб подешевле взять институт.
Балахнин с удовольствием заметил вспыхнувшие догадкой глаза Антона:
– Вот он, кажется, понял.
– Боюсь, что да, – подтвердил Антон. – Банкротить собрались.
Петр Иванович перевел на него страдающий взгляд.
– Смышленый мальчик, – снисходительно одобрил Балахнин. – Всё так. Покупать пакет через аукцион, как сначала хотел, могло выйти накладно. Вдруг уважаемый Петр Иванович займет-таки у японцев да выложит семь-восемь миллионов? Но даже не это главное. Вы ж, Петр Иванович, теперь по уставу царь и бог. Без Вас ни одного решения. А чтоб снять с должности, необходимо семьдесят пять процентов голосов. И докупить их обошлось бы в огромные деньги. Так что игра не стоила свеч.
– А через процедуру банкротства получаете то же самое едва ли не задаром, – закончил за торжествующего олигарха Антон. – Нечего сказать, хитро.
– Не моя заслуга, – с сожалением отказался от комплимента Балахнин. – Знаете, кто всё придумал, Петр Иванович? Племянничек ваш окаянный, которого вы оплакиваете. Сам с этим на меня и вышел.
– Иван? Сам? – выдохнул Петр Иванович. Мысли его совсем спутались. Лицо жалко скукожилось. – Но – почему?
– Это бы вам у него спросить. Да жаль, теперь не с кого…Полагаю, просто жить хотел. Я ведь оплатил его долг чеченцам.
– Вот это врешь! – прохрипел Петр Иванович. – Антон, он всё врет! Оговаривает, благо покойный. Я сам его долг погасил! Сам!
– Знаю, знаю, последнее продал, – Балахнин, выказывая уважение, потянулся потрепать старика по плечу. Петр Иванович брезгливо отдернулся. – Только там ведь счетчик включён был. И на сумму долга набежало ещё столько же. Да и заказ снять – недёшево обошлось. Пришлось-таки повозиться. Но институт того стоит.
– Я вас не понимаю, – недоброжелательно протянул Петр Иванович. – Говорите что-то бессвязное. Какие-то миллионы. Почему я вам должен верить?
– Потому как раз, что не через силу, а по закону. Неужто вы полагаете, что я бы отпустил этому прохвосту три миллиона(!) без долгового обеспечения? Цента бы не дал, не убедившись, – Балахнин протянул руку по направлению к субтильному юноше. – Мой юрист.
Тот открыл приготовленную папку.
– Вам предъявляется для акцептования переводной вексель на сумму три миллиона долларов США, выданный ВНИИ РЭС компании…, – заученно затараторил он.
Антон глянул на Петра Ивановича. Тот, сделавшийся совершенно лиловым, машинально размешивал пальцем пепел – остатки сожженного вчера прилюдно векселя.
Антон накрыл руку старика и успокоительно сжал.
– …На оборотной стороне имеется индоссаментная надпись, по которой соответствующие права переданы…
Юрист кивнул на Балахнина и замолчал.
Сражённый Петр Иванович продолжал сидеть с застекленевшими глазами.
– Можно полюбопытствовать? – попросил Антон.
По знаку Балахнина, юноша поднёс к его лицу вексель, а двое качков расположились по обеим сторонам, готовые при необходимости схватить за руки.
– Ну-ну, – Антон демонстративно замкнул руки за спиной и погрузился в изучение документа. Читал неспешно. Было заметно, что, дойдя до конца, вернулся к началу текста.
Балахнин нетерпеливо потеребил браслет часов:
– Довольно тянуть! Собираетесь акцептовать?
– Разумеется, нет, – Антон откинулся в кресле. На лице его заблуждала непонятная улыбка, Балахнина крепко озадачившая.
– Что значит нет? – предчувствуя недоброе, протянул он.
– Фальшивка, – с притворным сочувствием объяснился Антон. – Бланк действительно наш, реквизиты тоже. Но подпись Петра Ивановича подделана. А насчет главного бухгалтера – у нас и фамилии такой никогда не было. Так что, увы на вас! Теперь, если к кому предъявлять иск, разве что в небесную канцелярию.
Не скрывая злорадства, он впился ликующим взором в ошалелое балахнинское лицо.
– Всё-таки "кинул" паскуда, – процедил Балахнин. – Опять "кинул"! Три плюс ещё два…Пять миллионов баксов своими руками. Заново бы убил!
Пальцы его зашевелились, хватая воздух. Блуждающий взгляд заметался.
Стремясь оградить от дальнейшего Петра Ивановича, Антон подхватил Балахнина под руку и, махнув сопровождающим, повлек из кабинета. В приемной ссорились Балахнинский охранник и вызванные секретаршей институтские секьюрити.
Сделав секретарше знак пройти в кабинет, Антон повернулся к взбешенному олигарху – глаза в глаза. Скривился уничижительно.
– Всё искал случая сказать, что презираю тебя. Да что я? Скоро вся Москва повеселится, когда узнает, как ты заплатил, чтоб проиграть аукцион!
Удар пришелся болезненно точно. Балахнин отшатнулся.
– Никогда! – прохрипел он. – Слышишь? Никогда не отступлюсь. С векселем, без векселя помету, как из лубяной избушки! Как дружка твоего поганого когда-то! А тебя, прихвостень листопадовский, лично – во!
Он приставил кулак на кулак и энергично потер.
– Пошел вон! – с наслаждением, отдающимся в висках, процедил Антон.
Чувствуя, что не может сдержать подступившей истерики, Балахнин еще раз погрозил кулаком и выбежал из приемной. Следом поспешили озадаченные подчиненные.
– Классика! – смакуя, оценил случившееся Антон.
Механизм происшедшего стал ему ясен. Уставший метаться по Европе, загнанный в угол, потерявший единственного сына, Иван оказался в матовой сети. Бандиты не отступались, так что погибнуть мог не только он, но и Таечка, а над дядькиным институтом нависла неотвратимая угроза в лице вожделеющего Балахнина.
Листопад в очередной раз обратил поражение в победу, – с помощью облапошенного Балахнина разом решил все проблемы, – вернулся на Родину, отбил институт и хоть частично, но отомстил за разорение девяносто третьего года. Разве что торжествовать победу в этот раз ему не доведётся.
Пора было объяснить всё Петру Ивановичу и тем хоть немного утешить его горе.
– "Скорую"! Быстрее! – донесся сдавленный женский крик. Антон вбежал в кабинет. Секретарша, сидя на полу, поддерживала запрокинутую голову Петра Ивановича и пыталась втиснуть в искривившийся рот валидол.
Приехавшая "неотложка" констатировала обширный инфаркт. До больницы Петра Ивановича не довезли.
Лишившаяся разом мужа и отца Таечка впала в ступор, так что платная медсестра не отходила от нее даже по ночам.
На опознание в Киев вылетел Антон. Собственно опознавать, кроме фамильного кулона да металлического жетона ВНИИ РЭС, оказалось нечего.
Щадя Таечку от двойной перегрузки, Антон сам захоронил останки на одном из киевских кладбищ.
По возвращении в Москву, чтобы не оставлять Таечку в одиночестве, Антон вместе с Лидией и Гулей на время перебрались в квартиру Листопадов, – врачи боялись новой попытки суицида.
Антон всячески внушал угнетенной женщине, что она должна доносить и вырастить ребенка, дабы не дать угаснуть славному листопадовскому роду.
Убеждения подействовали, – в жизни Таечки появилась цель, и она, хоть и медленно, стала выздоравливать. По истечении срока на свет появился Листопад-младший, которого мать, разумеется, назвала Иваном.
После гибели Ивана Листопада в институте пошли смутные разговоры о конфликте покойного с одной из бандитских группировок. Поэтому в смерть из-за дорожной неосторожности не поверили. Однако предпринятые попытки провести дополнительное расследование результата не дали. Единственный подозреваемый – Торопин – как и следовало ожидать, имел железное алиби. Ни в каком Киеве не был, а отогревался в солнечной Анталии, и о смерти Листопада, по его словам, сам узнал от знакомых.
Так что, допросив для проформы пять-шесть человек, следствие с готовностью вернулось к первоначальной версии – ДТП.
Вскоре возле Сандуновских бань выстрелом из снайперской винтовки был застрелен Феликс Торопин. Надежды Таечки когда-нибудь докопаться до истинных обстоятельств гибели мужа рухнули окончательно.
Оставшийся за директора института Антон отбивался от натиска "Конверсии". Публично осмеянный и опозоренный, Балахнин не желал отступаться и втридорога скупал любые долги ВНИИ РЭС, которые, следуя завету Ивана, через подставных лиц подсовывал ему Антон.
К лету девяносто восьмого года общая сумма средств, потерянных Балахниным на попытки поглотить институт, приблизилась к восьми миллионам.
Для огромной олигархической империи пробоинка мелкая, будто в корпусе океанского лайнера дырку гвоздиком проковыряли. Но при внезапной буре даже такое отверстие может оказаться роковым.
Обрушившийся дефолт августа девяносто восьмого года "Конверсию", щедро вложившуюся в ГКО, потряс до основания.
Иностранные инвесторы потребовали немедленно вернуть крупный заём, который до того собирались пролонгировать. Следом дали о себе знать и другие кредиторы. Балахнин заметался в поисках денег. Увы! В правительстве Кириенко своим он уже не был. Центробанк в целевом кредите отказал. Прорехи возникали отовсюду. Чтоб залатать многие из них, хватило бы и миллиона. Но и его в нужную минуту не оказывалось. И как-то быстро то, что совсем недавно представлялось монолитной глыбой, принялось осыпаться, разрушаться, скукоживаться. Балахнину было уже не до захвата чужих территорий. Наспех распродав остатки владений, бывший олигарх отбыл в Англию, где зажил тихим рантье, коротая время либо в лондонском особняке, либо на скромной океанской яхте.
А вот ВНИИ РЭС повезло. Удачливый конкурент "Конверсии" корпорация "Юнити", скупившая большую часть ее активов, после дефолта сделала крен в сторону ВПК, приобретая одно за другим авиа– и оружейные предприятия, которые не могли эффективно развиваться без совершенствования устаревших технологий. Тематика ВНИИ РЭС точно вписывалась в нужды нового бизнеса.
Приобретение института стало для владельца корпорации Вайнштейна насущной необходимостью. Речь шла о научном обеспечении всего "оборонного" направления.
Таечке было сделано предложение о продаже институтских акций, которое она с удовольствием приняла, обеспечив безбедную жизнь себе и будущее сыну.
Антон поначалу остался генеральным директором института, затем, после того как Вайнштейн присмотрелся к нему повнимательней, был переброшен на другие направления и к 2007 году дорос до первого вице-президента огромного холдинга, – порядочность и неподкупность в России по-прежнему оставались в большом дефиците.
Новое время. Новые люди. Июль 2007
Всю ночь в отеле Антон мучился беспокойными кошмарами. Не мог уснуть сам и мешал заснуть Лидии. Задремали они лишь под утро.
Когда зазвучал гимн России, заспанный Антон едва нашел в себе силы дотянуться до мобильника.
– Ты что творишь, Негрустуев?! – без разгона прогремел Вайнштейн. – С чего вдруг сделку ломать затеял?
– Настучал-таки засранец, – Антон от души зевнул. Чтобы не разбудить жену, вышел из спальни в гостиную.
– Правильно Балахнин меня когда-то предупреждал, что ты мина замедленного действия, – не унимался президент. – Не послушал – теперь получаю. Лучше уезжай в Москву. И пусть Мантуров доведет!
– Тебе непременно хочется, чтоб тебя "кинули"?
– с трудом вклинился в поток слов Антон.
– Почему собственно?…
– Уже говорил. Сделка мутная. Чтоб всё прошло чисто, схему надо менять. Что я и собираюсь сделать.
– А – получится? Вовсе не поломаешь?
– Отвечаю, – заверил Антон.
– Ну, гляди, – напор схлынул, и голос на том конце сделался едва ли не заискивающим. – Понимаешь…
– Помню, помню. Эта сделка как флаг.
– А ты не юмори. Не тот повод. Не просто флаг! О ней уже до ВэВэ довели. Лично проявил заинтересованность. Сейчас, когда страна на изломе… В общем, нельзя здесь проколоться!
В своей манере он отключился, не попрощавшись.
Антон раздраженно откинул мобильник.
Надо же, удивил, – на изломе!
Да страна, почитай, уж двадцать лет пребывает на изломе. И что за напасть? Что ни случись, всё во вред.
В девяностых государство мучительно страдало от нехватки денег и бегало с протянутой рукой по Европе. Но занимаемых отовсюду кредитов едва хватало, чтоб "раздербанить" меж своими. На нужды населения, особенно престарелых иждивенцев, не оставалось категорически. Расплодившийся за годы Советской власти народ путался в ногах у реформаторов. К тому же вечным своим нытьем и пьянством компрометировал идею демократических преобразований в глазах мирового сообщества. Приходилось выбирать, – либо отступить с пути реформ, либо сократить население. Пошли по второму варианту. Вскоре сами собой иссякли анекдоты про новых русских, – повымерли старые.
В девяносто восьмом страна содрогнулась от августовского кризиса. Но устояла. Кое-как начала оздоравливаться.
И тут на Россию обрушилось новое бедствие, еще более страшное и разрушительное, чем безденежье, – изобилие. Мировые цены на нефть зашкалили, будто температура у тяжелобольного, и нищую страну захлестнули халявные деньги. Растерявшееся от такой напасти правительство, не зная, что делать, принялось "скирдовать" нежданное богатство в заграничную кубышку, – на смену закромам родины пришел стабилизационный фонд.
Не вкладываемая в производство денежная масса снежной шапкой набухла над страной, угрожая сходом лавины. Антон даже догадывался, когда именно шапка начнет подтаивать, – не далее ближайших выборов.
Что касается нынешнего его шефа, то Вайнштейн, вдоволь наворовавший в период "первоначального накопления", в двухтысячных сделался одним из немногих, кто всерьез взялся за реконструкцию собственных заводов.
И в этом Антон Негрустуев стал одной из надежнейших его опор.
Мобильник заиграл бодрый марш энтузиастов. Андрюшенька Мантуров, как ни в чем ни бывало, напоминал, что в четыре должна состояться встреча с американцами.
– Ты что, подметил у меня признаки маразма, что по нескольку раз напоминаешь?
– Виноват, исправлюсь, – весело смутился Андрюшенька. – Только тут такое дело. Те америкосы, с которыми я всё это замутил, просят встретиться с вами заранее, один на один. Раз уж вы схему меняете, хотят обговорить свой интерес. Чтоб не при руководстве. Даже без меня. Понимаете?
– "Боковичок", что ли?
– Ну, в общем-то. Не задаром же. Придется откатить, – на этот раз смущение Андрюшеньки было неподдельным. В "откате" этом наверняка состоял и его интерес. Антон едва не расхохотался, настолько легко было расшифровывать мысли юного корыстолюбца.
– Только они по-русски вообще не бум-бум, – заторопился Андрюша. – Хотя вы, вроде, сами по-ангельски шпрехаете. Ничего, если без переводчика?
– Обойдемся, – заверил Антон.
Оговорив время и место встречи, Антон отключился.