Содержание:
АЛЕКСЕЙ ИВАНЫЧ 1
ДИРЕКТОР 11
ВОЗВРАЩЕНИЕ 18
СВОБОДНАЯ ТЕМА 24
ТАМАРА 24
КОЛЯ ОХОТНИКОВ 27
ПОДАРОК 32
ВРАЧА ВЫЗЫВАЛИ? - Киноповесть 34
МАТЬ 45
НАКАНУНЕ 50
ВАСЯ 58
ВДВОЕМ 60
В АВТОМОБИЛЕ 62
СНОХА 64
НОЧЬЮ 67
ВЫСТРЕЛ 68
НА КОММУТАТОРЕ 70
СУХАРЬ 72
КАТЯ - история одной любви 78
Израиль Меттер
Среди людей
АЛЕКСЕЙ ИВАНЫЧ
Перед уходом на суточное дежурство Городулин плотно поел. Жена напекла оладий, поставила на стол соленые грибы и заварила крепкого чаю. Покуда Алексей Иваныч ел, она сидела в халате напротив мужа, подперев толстую теплую щеку ладонью, и следила за тем, сытно ли ему завтракается.
- Свитер наденешь, - сказала Антонина Гавриловна. - И шерстяные носки… Пистолет я положила в карман.
- Сколько раз просил, - жуя, сказал Городулин, - не трогай мой пистолет.
- Охти, какие страсти, - зевнула Антонина Гавриловна. - Возьми деньги, пообедаешь в столовой.
В прихожей Городулин, как всегда перед уходом, сказал:
- В случае чего - позвоню.
По утрам до Управления он любил ходить пешком. Маленький, толстенький, седенький, он шел не торопясь, заложив короткие руки за спину, по привычке с любопытством осматривая улицу. Исхожено здесь было, избегано, исстояно, изъезжено. И на извозчиках, и на трамваях, и на машинах, и на чем попало. В доме шестьдесят семь - проходной двор. Дворник - сукин сын и трус. В семьдесят пятом номере, в первом этаже три ступеньки вниз, поддувало-буфет. Закрыть бы его к чертям, сколько раз докладывал, писал рапорты.
"Не любит начальство читать и слушать про неприятное. А у меня работа такая", - устало вздохнул Городулин.
На ходу он отдыхал. Освещенный солнцем проспект, ребята, бегущие в школу, люди, торопящиеся по своим делам, музыка из уличных репродукторов, сутолока на автобусных и троллейбусных остановках, - от всего этого у Городулина становилось легче на душе. Он был рад, что все эти люди не знают подробностей его трудной работы. Тридцать лет назад она ужаснула его, он жил первые месяцы притихший от изумления и злости, а потом постепенно привык отделять все то, с чем приходилось сталкиваться в Управлении, в тюрьмах, на допросах, от нормальной жизни человечества. Это умение отделять давалось с таким трудом, что иногда трещала голова, словно в ней со скрежетом приходилось передвигать какие-то шестеренки и рычаги. Сперва он начал было всех подряд подозревать. В каждом человеке ему чудился преступник. От этой постоянной подозрительности он уставал и начинал презирать самого себя. Понемногу подозрительность ушла, и ее место заняло чувство, что, в общем, многие люди вовсе не такие, какими они хотели бы казаться.
И сейчас, идя по улице, он иногда задерживался взглядом на каком-нибудь человеке, осматривал по привычке его лицо, походку, манеры. Никаких выводов Городулин не делал и, вероятно, даже удивился бы, если б ему сказали, что он внимательно рассматривает людей.
На углу Мойки и Невского кто-то нагнал его и вежливо взял за локоть.
- Привет, Алексей Иваныч! Как живы-здоровы?
Городулин обернулся. Рядом с ним, сменив ногу, зашагал Федя Лытков.
- Приехал? - спросил Городулин.
- Вчера. - Глянцево выбритое лицо Феди Лыткова сияло.
- Костюм, я вижу, новый справил, - сказал Городулин. - Когда приступаешь?
- Сейчас, наверное, в отпуск пойду. После учебы полагается. А чего у нас слыхать новенького? - спросил Федя Лытков.
- В Усть-Нарве разбой. В один вечер три буфета взяли. Милиционера пырнули ножом в легкое…
Лытков присвистнул.
- Задержали?
- Шибко ты быстрый. Мы с Белкиным три недели маялись там…
- Ну, а в Управлении чего новенького? - перебил Городулина Лытков.
- Всё на месте, - ответил Городулин, - окна, двери. К нам в отдел возвращаешься или ждешь нового назначения?
- Служу Советскому Союзу, - улыбнулся Лытков. - Как начальство.
- Заходи, - вяло пригласил Городулин. - Не забывай.
- А как же! - Лытков крепко пожал его руку. - Я помню…
- У тебя память хорошая, - сказал Городулин. - Где пообедаешь, туда и ужинать приходишь.
Лытков засмеялся и погрозил ему пальцем. В вестибюле Управления они разошлись в разные стороны. Молодой, крепкий как черт Лытков, у которого даже под пиджаком, на предплечьях и на спине, угадывались свинцовые мышцы, поднялся легким спортивным шагом направо по лестнице (казалось, что на каждом шагу он приговаривает: "Вот я какой! Вот я какой!"), а Городулин не спеша двинулся по темному сводчатому коридору налево.
Как только он переступил порог своего маленького кабинета, дела тотчас захлестнули его с головой. Худенький застенчивый оперуполномоченный Белкин, с девичьими ямочками на щеках, приехал еще на рассвете из Усть-Нарвы и, не заходя к себе домой, дожидался Городулина в Управлении. Алексей Иваныч любил Белкина и подобрал его к себе в отдел, когда того отчислили из ОБХСС. В ОБХСС Белкин никак не мог прижиться. Ловля мошенников из торговой сети и артелей угнетала его.
- Это ж такое жулье, Алексей Иваныч! - жаловался он Городулину, встречая его в служебной столовой. - Сидит против тебя бесстыжая морда, нахально улыбается, думает, весь мир можно за деньги купить. Третьего дня полмиллиона предложил мне взятки…
- Что ж не брал? - спросил Городулин. - Поторговаться надо было, накинул бы тысчонок двести, я бы обязательно взял.
Белкин заморгал короткими светлыми ресницами и неуверенно, устало улыбнулся.
- Все шутите, Алексей Иваныч…
- А чего? У него где-нибудь на огороде зарыто в кубышке, он отсидит с зачетом пять лет, выйдет на волю и снова будет икру столовыми ложками жрать. А государству семьсот тысяч пригодятся…
- Я вот про что думаю, - сморщив лоб, произнес Белкин. - Ну как он, бродяга, о себе понимает? Ну вот он спит рядом с женой, ходит в театр, детям своим велит, чтобы они в носу не ковыряли, гуляет по улице среди людей - и все время помнит, что он мошенник?! Я б с ума сошел!..
- А ты б у него спросил.
Белкин махнул рукой.
- В яслях тебе надо служить, - сказал Городулин. - Очень мне интересно, почему да как он о себе рассуждает! Жить хочет богато на чужой счет. Лекцию слушал третьего дня в нашем клубе? Пережитки капитализма…
Ухмыльнувшись, Городулин покрутил головой.
- Но только я не думаю. Какому-нибудь подлецу двадцать пять лет, он и капитализма-то в глаза не видел… Смешно… Сидим в зале человек полтораста, лектор все так красиво объясняет нам, научно, а я сижу и думаю: "Ну-ну. Валяй давай. Небось обчистят твою квартиру, к нам придешь. Вот я поймаю вора, вызову тебя, а ты ему объясни, что у него пережитки…"
- А я скажу иначе, - перегнулся через стол Белкин. - Возьмем сто семнадцатую. Третьего дня допрашиваю завмага с Апраксина. Маленькая лавчонка - смотреть не на чего: носки, чулки, дамское трико. Хороший такой парень завмаг, сам пришел. "Я, говорит, собираюсь наложить на себя руки". - "По какому случаю?"- спрашиваю. "А вот так, говорит, видите на мне френч военного образца?" - "Вижу". - "Сколько в нем, по-вашему, карманов?" Ну, я посчитал. "Шесть", - отвечаю. "Ну так вот, говорит, надеваю я этот френч военного образца, в котором я из-под Средней Рогатки пешим ходом добрался до Гитлера, надеваю я его два раза в месяц - пятого и двадцатого числа. И надеваю не просто, а заряжаю каждый из шести карманов конвертами. В конвертах купюры: от сотенных до четвертного.
Иду я, говорит, в правление, обхожу руководство и расчетную часть, - выхожу на улицу пустой". И тут же обобщает: "Разворуют, говорит, промкооперацию".
- И очень просто, - сказал Городулин.
- Я ему говорю: "Но-но, ты не обобщай", а он на меня машет рукой. "Ваше дело, говорит, такое - рассуждать официально, а я дошел до ручки. Меня сон не берет". И вынимает из верхнего кармана пузырек, лижет пробку.
- Нервный жулик, - сказал Городулин.
- Стал я разматывать ниточку - боже ж ты мой!.. На каких людей выхожу! Докладываю начальнику отделения - надо брать. "Бери, говорит, а мне своя голова дороже".
- Сволочь, - сказал Городулин. - Вызвать его на партбюро…
- Отопрется. Скажет: Белкин не подработал материал, Белкин нарушает социалистическую законность.
- Уходить надо Белкину из ОБХСС, - заключил Городулин, подымаясь из-за стола. - Способностей у тебя для этого дела нету.
И каждый раз, встречаясь с худеньким застенчивым оперуполномоченным, Городулин звал его к себе в отделение. Чем ему Белкин пришелся по душе, сказать было трудно. Во всяком случае, когда Белкина под каким-то приличным предлогом отчислили из ОБХСС, Алексей Иваныч пошел к начальнику Управления и выпросил оперуполномоченного к себе.
2
В Усть-Нарве за последнюю неделю Белкин спал три раза, из них один раз стоя. Пришлось допросить уйму народа: в буфете во время ограбления сидело порядочно пьянчуг. Хвативши, как правило, двести пятьдесят с прицепом, а то и больше, они все описывали наружность преступников, количество их и обстоятельства разбоя по-разному.
Тихим, вежливым голосом, терпеливо и настырно, он задавал одни и те же вопросы. Свидетели вели себя пестро. Кто считал, что ему повезло: удостоился лично присутствовать при ограблении, будет что рассказывать приятелям. Кому было стыдно, что его таскают по допросам, и от стыда эти свидетели хамели и грубили. А попадались и такие, которые утверждали, что вообще никакого разбоя не было: Нюрка-буфетчица проворовалась и симулирует.
Сперва Городулин тоже примчался в Усть-Нарву. Благообразный, седенький, с бледным и немного одутловатым лицом, он руководил группой оперативных работников. Как всегда, поначалу наметилось много версий, надо было одинаково внимательно проверить их все, и постепенно они отпадали одна за другой. Из местных преступников, за которыми велось наблюдение, как будто никто замешан не был.
Алексей Иваныч сам допросов не вел, а только сидел рядом со своими работниками, чаще всего с Белкиным, и внимательно слушал показания свидетелей. Иногда он затевал разговор, словно бы далекий, не относящийся непосредственно к делу, но из которого ему, очевидно, становилась ясной фигура человека и степень доверия к нему.
Когда Белкин допрашивал какого-то отставника, с удивительным раздражением отвечавшего на вопросы, Алексей Иваныч положил руку на плечо уполномоченного и сказал:
- Погоди, Белкин. Товарищ майор, вероятно, волнуется…
- Ну вот еще, - хмыкнул отставной майор. - Мне-то чего расстраиваться… Развели кругом ворья, это вам надо волноваться. И ни черта вы не поймаете, только людям головы морочите!..
- Поймать, конечно, трудно, - задумчиво вздохнул Городулин. - А скажите, товарищ майор, давно дачку построили в Усть-Нарве?
- В позапрошлом, - буркнул отставник.
- Сдаете? - ласково спросил Городулин.
Отставник не понял или сделал вид, что не понял.
- Я к тому, - пояснил Городулин, - что она вам тысяч в семьдесят, наверно, встала. Покрыть расходы, в буфете культурно отдохнуть, то да се, вот и приходится сдавать на лето детскому саду. Если не секрет, почем берете с детишек? С головы или на круг?
Отставник засопел. Его румяный нос набряк от обиды. Умные едкие глаза Городулина ничем не выдавали, что он сейчас здорово зол.
- Вы меня не воспитывайте… Я кровью заслужил…
- Да-да, конечно, - рассеянно сказал Городулин и, обернувшись к уполномоченному, спросил: - У вас все, товарищ Белкин, к товарищу майору?
Белкин кивнул. Подписывая протокол допроса, отставник пробурчал:
- А Нюрка ваша - шлюха… И никакого ограбления не было. Я в двух шагах от стойки сидел.
- Лежали, - вежливо поправил его Городулин.
К этому времени он уже знал, что именно Нюра Подрядчикова ни за что не хотела отдавать преступнику баул с деньгами.
Долгий опыт приучил Алексея Иваныча при расследовании свежего дела не пренебрегать никакими кажущимися мелочами. Нынче было не по годам утомительно бросаться из стороны в сторону, но непременно надо было собрать в кулак все тоненькие ниточки, все пустяки, все подробности. Из Ленинграда он привез опытного агента, который шлялся по буфетам Усть-Нарвы с утра до ночи, пил с кем попало - он мог выпить килограмм водки зараз - и слушал, что говорили люди об ограблении.
На вторые сутки общая картина разбоя была ясна. Все три буфета брал один и тот же человек, вооруженный ножом. У дверей он оставлял напарника. Выпив кружку пива у стойки, грабитель осматривал посетителей - они были изрядно набравшись, - затем быстро откидывал дверцу стойки, подходил вплотную к буфетчице и, вынув нож, коротко требовал:
- Гони баул с выручкой.
Две девушки отдали баулы беспрекословно, третья закричала. Посетители оглянулись на крик. Держа нож пониже стойки, так, что его не было видно, преступник притянул Нюру одной рукой к себе и крепко поцеловал. На ухо он тихо сказал ей:
- Не шипи. Зарежу к чертовой матери!
И сильно уколол ножом в бок. Дневная выручка была отнята, да еще в придачу Нюрины ручные часы. Неподалеку от буфетов, в переулке, напарники делили деньги, тару выбрасывали. Дважды их чуть было не задержали. В первый раз за ними погнался буфетный повар, к нему присоединился милиционер. Милиционер кричал: "Стой! Стреляю!" - и выстрелил в воздух, преступники не остановились, а палить по ним милиционер боялся, ибо месяц назад имел двадцать суток за то, что по неосторожности застрелил козу.
У самой станции их остановил постовой. Он попросил предъявить документы.
Один из грабителей тотчас рванулся в темноту, а второго постовой успел схватить за рубаху у глотки. Оба были рослые, здоровенные мужики. Вырываясь, преступник полоснул постового ножом по шее. Падая от удара, постовой потянул его за собой и, уже лежа, изловчился выхватить из кобуры пистолет, приставил дуло к ребрам грабителя и нажал спусковой крючок.
Патрон, как назло, перекосило, пистолет не выстрелил.
И тогда бандит ударил второй раз ножом, ударил сильно, навалившись всем корпусом. Выцарапавшись из слабеющих рук милиционера, он впопыхах даже не стал вынимать нож из раны…
Городулин трижды заходил в больницу, постовой лежал без памяти. Побывал он у его жены; она ошалела от горя, все валилось у нее из рук, плакали некормленые двое детей. Алексей Иваныч купил колбасы, масла, сыру, конфет, вспомнил, что он в детстве любил ситро, и прихватил пару бутылок лимонада. Придя снова в дом милиционера, Городулин спросил, где можно помыть руки и есть ли в доме чистые тарелки. Никаких слов утешения он не произносил, растопил плиту, вскипятил чаю, поел с детьми, хозяйка есть не стала. Главврач сказал, что у постового Клюева пробито легкое и вряд ли он выживет: раненый в таком состоянии нетранспортабелен, а в местной больнице сложных операций на легких не производят.
Сев под утро в оперативный газик, Городулин велел шоферу держать скорость восемьдесят километров, а под городом включить сирену и не выключать ее до самой Мойки.
В санчасть он поспел к началу рабочего дня. Выпросить профессора в отъезд было не так просто. Начальник санчасти уперся, а когда Городулин продолжал настаивать, начальник тут же связался по телефону с главврачом Усть-Нарвы. Поговорив с ним по-русски и по-латыни, начальник сделал скорбное лицо и сказал Городулину, что случай безнадежный: порваны плевра, бронхи, легкое.
- Сколько процентов за то, что он выживет? - спросил Городулин.
Начсанчасти пожал плечами:
- Медицина, к сожалению, не математика. Мы на проценты не считаем.
- Но есть хоть какая-нибудь вероятность?
- За глаза сказать трудно.
- Так я и прошу послать профессора.
- Вы меня извините, товарищ Городулин, - подавляя раздражение, сказал начсанчасти, - но у обывателей считается, что лечить могут только профессора. В Усть-Нарве достаточно квалифицированный врач. Я не могу по всем острым случаям разбрасываться консультантами…
- Вас много, а я один, - пробормотал Городулин.
- Что? - спросил начальник санитарной части.
- Да нет, я вспомнил, в магазинах так говорят… Ну а если профессор сам согласится, вы не будете возражать?
- Пожалуйста… В свободное от консультаций время…
Профессора уговаривать не пришлось, он согласился тотчас. Погрузив его в газик на переднее место рядом с шофером, Городулин трясся на заднем сиденье. Считая, что важного консультанта следует в пути чем-то занять, Алексей Иваныч наклонился к нему и всю длинную дорогу рассказывал разные случаи из своей практики. Профессор оказался очень симпатичным стариканом, у него разгорелись глаза, он ахал, задавал глупые вопросы. В этих рассказах действительно все получалось красиво и ловко, примерно так, как у Феди Лыткова, когда он однажды при Городулине беседовал с драматическими артистами о работе угрозыска: театр ставил пьесу из жизни уголовников.
Артисты тоже ахали, восторженно причмокивали губами, а этот черт Лытков расписывал, на какой высокой ступени находится наша криминалистика; наука, дескать, все превзошла: сегодня украдено, завтра поймано. На закуску Лытков показал альбом с фотографиями, здесь были изображены особо тяжкие преступления - убийства и насилия. Одна народная артистка, которую Городулин любил смотреть по телевизору, сказала Лыткову:
- Но ведь вы же, товарищи, настоящие герои!
А Федя потупил скромно глаза и ответил:
- Ну что вы! Какие мы герои?.. Просто стараемся охранять ваш покой. Это наш долг.
И было видно, что уж кто-кто, а он-то наверняка герой.
После ухода артистов Городулин с брезгливым восхищением сказал ему:
- Ну и силен врать!.. Свистун.
- А что я наврал? Что? - обиделся Лытков. - Пусть народ уважает наши органы…
Городулин знал, что Лытков считал его хотя и опытным, но старомодным работником.
В Усть-Нарве Алексей Иваныч завез профессора в Дом приезжих, Белкин загодя приготовил койку в той комнате, где ночевал Городулин. Через час постовой Клюев лежал на операционном столе.