- Ну да. Может, и так, - сказал я, взял соленый крекер со стеклянной тарелки, разломил и съел половинку.
Обходя столики, официант поменял пепельницу.
Некоторое время она с интересом смотрела на меня. Я снова взял сигарету и прикурил. Три года сигарет в рот не брал, а с тех пор, как слон пропал, опять стал курить.
- Может, и так? Это значит, что исчезновение слона можно было спрогнозировать? - спросила она.
- Я этого предположить не мог, - сказал я со смехом. - Никогда раньше такого не случалось, да и никакой необходимости в этом нет. Никакого смысла в этом.
- Однако ты как-то странно выразился. Или я не права? Я сказала: "Никто не мог предположить, что слон вот так внезапно исчезнет", на что ты ответил: "Ну да. Может, и так". Любой на твоем месте ответил бы по-другому. "Это совершенно невероятно" или "И в голову такое прийти не могло".
Я уклончиво кивнул, обернувшись к ней, а затем подозвал официанта и заказал еще один стакан виски. Пока официант не принес заказ, между нами висело напряженное молчание.
- Послушай, что-то я не очень понимаю, - сказала она тихо. - Только что ты разговаривал совершенно нормально. Пока не завел разговора о слоне. Как только всплыла тема слона, ты стал очень странно изъясняться. Что ты вообще пытаешься мне сказать? Что произошло? Из-за этого слона у тебя были какие-то неприятности? Или что-то случилось с моими ушами?
- С твоими ушами все в порядке, - сказал я.
- Значит, у тебя какие-то проблемы?
Я окунул палец в стакан и стал гонять лед по кругу. Люблю я звон льда о стенки бокала.
- Ничего такого важного, что можно было бы назвать проблемой, - сказал я. - Просто мелочь. Я не собирался скрывать это от остальных, просто не уверен, что у меня получится толком рассказать, поэтому и промолчал. Ты говоришь, что это странно. Наверное, потому, что это действительно странная история.
- Чем же?
Я решил больше не сдерживаться, сделал глоток виски и начал свой рассказ.
- Мне не дает покоя то, что я, вероятно, был последним, кто видел этого слона перед его исчезновением. Я видел слона семнадцатого мая после семи часов вечера, а узнал о том, что он исчез, после полудня на следующий день. Никто в этот промежуток времени больше слона не видел. В шесть вечера двери слоновника закрыли.
- Что-то я не уловила, - сказала она, смотря мне в глаза, - если двери слоновника были закрыты, как ты мог видеть слона?
- С задней стороны слоновника - что-то вроде маленькой горки или холма. Он находится на чьей-то частной территории, там и дороги-то нет, но с одной точки можно увидеть заднюю сторону слоновника. Вероятно, кроме меня, об этом никто не знал. Я нашел это место по чистой случайности. Как-то днем в воскресенье пошел побродить по местным горам, заплутал и, лишь приблизительно представляя себе направление, случайно вышел на это место. Передо мной открылась небольшая плоская площадка, на которой мог бы улечься один человек, а посмотрев сквозь кусты вниз, я увидел крышу слоновника. Чуть ниже кровли располагалось довольно большое вентиляционное отверстие, через которое можно было разглядеть слоновник изнутри. С этого дня я стал бывать там, с интересом наблюдая за слоном, когда он уходил в свой слоновник. Спроси меня кто-нибудь, зачем мне все эти хлопоты, я не смогу толком ответить. Мне просто хотелось понаблюдать за слоном в то время, когда на него никто больше не смотрел. Когда в слоновнике было темно, слона я разглядеть не мог, но ранним вечером смотритель зажигал лампу, чтобы заняться слоном, поэтому я все видел. Прежде всего я обратил внимание, что, оставшись наедине, слон и смотритель казались ближе друг другу, чем днем, когда они должны были играть роли слона и смотрителя. Это можно было понять с первого взгляда по незначительным движениям. Казалось даже, что днем они тщательно скрывают свою тесную связь, чтобы никто не смог ее заметить, а вечером, оставшись наедине, дают волю чувствам. К слову сказать, ничего особенного в слоновнике не происходило. Возвращаясь в слоновник, слон по-прежнему просто стоял, а смотритель просто занимался своей работой, мыл слона шваброй, собирал гигантские слоновьи лепешки с пола, убирал остатки ужина. И несмотря на это, невозможно было не заметить особую теплоту, чувство доверия, связывающие их. Когда смотритель мыл пол, слон помахивал хоботом и слегка похлопывал смотрителя по спине. Мне нравилось смотреть, как слон это делает.
- Тебе всегда нравились слоны? То есть не только этот слон? - спросила она.
- Наверное. Думаю, да, - ответил я. - Что-то в этих животных трогает меня. Мне кажется, что всегда так было. Хотя не знаю, почему именно.
- Значит, в тот день ты тоже поднялся на холм и наблюдал за слоном, - сказала она. - Какого, ты сказал, мая?
- Семнадцатого, - повторил я, - семнадцатого мая, после семи вечера. В это время день уже довольно длинный, небо было еще красным от заката. Но в слоновнике уже включили свет.
- Ты не заметил ничего особенного в слоне или смотрителе?
- Можно сказать, что не было ничего особенного, а можно сказать, что и было. Я не могу ничего сказать с уверенностью. Я ведь видел их не прямо перед собой. Вряд ли такому свидетелю, как я, можно доверять.
- Что там было?
Я сделал глоток виски, лед подтаял и стал тонким. Дождь за окном так и не унимался. Не усиливался и не ослабевал. Казалось, он стал неподвижной частью пейзажа, который никогда больше не изменится.
- Ничего там не было, - сказал я. - Слон и смотритель делали все то же, что и всегда, - уборка, кормежка, обычные дружеские вроде как игры. Все то же, что и обычно. Однако мне бросилось в глаза изменение баланса.
- Баланса?
- Баланса их размеров. Соотношения величины тел слона и смотрителя. Мне показалось, что это соотношение немного изменилось. Как будто разница между размерами слона и смотрителя уменьшилась.
Несколько секунд она смотрела в свой бокал с дайкири. Лед растаял, и вода просачивалась сквозь коктейль, словно океанское течение.
- Выходит, что слон уменьшился?
- Или смотритель увеличился, а может, и то и другое произошло одновременно.
- Ты не сообщил об этом полиции?
- Конечно нет, - ответил я. - Полиция бы мне не поверила, а скажи я, что в такой час наблюдал с холма за слоном, меня записали бы в список подозреваемых.
- Но ты уверен, что баланс был не таким, как обычно.
- Вероятно, - сказал я. - Не могу сказать ничего более того. Нет доказательств; я уже несколько раз повторял, что просто заглядывал внутрь через вентиляционное отверстие. Но поскольку я при таких же условиях видел слона и смотрителя больше десятка раз, сложно предположить, что именно в тот раз я просто ошибся. Именно так: сначала я решил, что меня подводит зрение, несколько раз закрывал глаза, тряс головой и смотрел вновь, но ошибки быть не могло - казалось, что слон уменьшается. Мне даже пришло в голову, что город, вероятно, приобрел нового карликового слона. Однако об этом ничего не сообщали, я бы не пропустил новостей о слоне, а значит, не оставалось ничего иного, как поверить, что старый слон, который жил здесь, по какой-то причине стал резко уменьшаться. Внимательно присмотревшись, я обнаружил, что повадки этого маленького слона один в один повторяют повадки старого слона. Когда его мыли, он радостно топал правой ногой по земле и своим тонким хоботом поглаживал смотрителя по спине. Странная картина. Я внимательно наблюдал за ней через вентиляционное отверстие, и мне казалось, что внутри слоновника течет время совершенно иного рода, от него веяло прохладой. Как будто слон и смотритель были рады отдаться этому новому порядку, который начал менять их, а может, частично уже изменил. Думаю, я не наблюдал за слоновником и тридцати минут. Свет в слоновнике погас гораздо раньше обычного, в семь тридцать, и с этого момента все поглотила темнота. Я остался стоять на месте, ожидая, что свет опять включится, однако он больше не включался. Так в последний раз я видел слона.
- То есть ты считаешь, что слон сжался, уменьшился, смог пролезть через прутья забора и сбежал, а может, и вообще исчез? - спросила она.
- Не знаю, - ответил я. - Я просто пытаюсь как можно точнее вспомнить то, что видел собственными глазами. И почти ничего не думаю о том, что могло случиться дальше. Я увидел слишком сильный образ и, честно сказать, вряд ли способен на то, чтобы анализировать последствия.
На этом мой рассказ о слоне был завершен. Как я и предполагал с самого начала, разговор о слоне оказался особенным, слишком замкнутым на самом себе для беседы молодого мужчины и женщины, которые только что познакомились. Когда я закончил говорить, между нами на некоторое время повисло молчание. На какую тему можно говорить после разговора об исчезновении слона, ни я, ни она не могли придумать. Она водила пальцем по краю бокала, я раз двадцать пять прочитал надпись на подставке под стакан. Не надо было мне все-таки заводить разговор о слоне. Не та это тема, о которой можно откровенно поговорить с любым встречным.
- Когда я была маленькой, у нас из дома пропала кошка, - сказала она после длительного молчания. - Хотя исчезновение кошки и исчезновение слона - разные истории.
- Разные. Несопоставимые по размеру, - сказал я.
Тридцать минут спустя мы расстались у входа в гостиницу. Она вспомнила, что забыла в баре зонтик, я поднялся за ним на лифте. Зонтик кирпичного цвета с большой ручкой.
- Большое спасибо, - сказала она.
- Спокойной ночи, - сказал я.
Больше мы с ней не виделись. Лишь один раз поговорили по телефону о рекламной статье. Я даже думал пригласить ее поужинать, но так и не пригласил. Пока мы с ней разговаривали по телефону, стало казаться, что мне все равно, идти с ней куда-то или не идти.
После этой истории с исчезновением слона меня часто охватывает такое чувство. Хочется что-то сделать, а потом не можешь понять, будет ли разница между результатом того, что ты это сделаешь, и результатом того, что ты этого не сделаешь. Иногда я даже чувствую, что все вокруг теряет свой первоначальный баланс. Хотя, возможно, это мне только кажется. Возможно, после истории со слоном внутри меня нарушился какой-то баланс, поэтому внешние вещи и предметы отражаются в моих глазах причудливым образом. Наверное, дело во мне.
Я по-прежнему продаю холодильники, грили, кофеварочные машины в прагматичном мире, опираясь на прагматичные остаточные образы воспоминаний, которые я сохранил. Чем прагматичнее я стараюсь стать, тем быстрее улетают товары, которые я продаю (продажи последней кампании превзошли все самые оптимистичные прогнозы), и тем успешнее я продаю себя самого многим людям. Наверное, люди и правда ищут гармонию в этой самой кухонной комнате, называемой миром. Гармония дизайна, гармония цвета, гармония функций.
В газетах уже почти не появляется статей о слоне. Кажется, все забыли, что в нашем городе когда-то был слон. Трава, заполнившая его вольер, пожухла, а в воздухе висит предчувствие зимы.
Слон и смотритель исчезли и больше не вернутся.
Дела семейные
В нашем мире, вероятно, это встречается нередко: я с самого начала невзлюбил жениха своей младшей сестры. С течением времени мои сомнения перекинулись и на сестру, решившую выйти замуж за такого человека. Честно сказать, я разочаровался.
Хотя, возможно, всему виной ограниченность моих взглядов.
По крайней мере, кажется, именно так считает моя сестра. Открыто мы никогда не затрагивали этой темы, однако то, что мне не очень понравился ее жених, сестра знала и не скрывала своего раздражения.
- У тебя слишком ограниченный взгляд на вещи, - сказала она.
Тогда мы с ней разговаривали о спагетти. Подразумевалось, что у меня слишком ограниченные взгляды в отношении спагетти.
Хотя, конечно же, проблема заключалась не только в спагетти. За вкусом спагетти скрывалась фигура ее жениха, и на самом деле она говорила именно о нем. В политике это называют опосредованной войной.
Все началось одним воскресным деньком, когда сестра предложила поесть спагетти. А мне как раз захотелось спагетти, поэтому я сразу согласился. Мы отправились в небольшую симпатичную забегаловку, недавно открывшуюся рядом со станцией. Я заказал спагетти с баклажанами и чесноком, сестра - спагетти с базиликом. Ожидая заказа, я пил пиво. До этого момента не было никаких проблем. Май, воскресенье, да и отличная к тому же погода.
Проблемы начались в тот момент, когда спагетти, которые нам подали, оказались без преувеличения кошмарными на вкус. Поверхность была неприятно мучнистой, а внутри они так и не сварились. От масла, на котором готовили соус, и собака бы отвернулась. Я кое-как осилил половину и отставил в сторону, попросив официанта унести тарелку.
Сестра бросила на меня несколько взглядов, но ничего не сказала и медленно доела всю порцию без остатка. Все это время я смотрел в окошко и пил второе пиво.
- И зачем было так демонстративно отставлять еду, - спросила сестра, когда унесли ее тарелку.
- Гадость, - просто ответил я.
- Не такая гадость, чтобы оставить половину. Можно было немножко и потерпеть.
- Я ем, когда хочу, а когда не хочу, не ем. И вообще, это мой желудок, а не твой, моя дорогая.
- Хватит говорить мне "моя дорогая". Когда ты говоришь "моя дорогая", мне кажется, будто я домохозяйка средних лет.
- Это мой желудок, а не твой, - исправился я.
С тех пор как ей исполнилось двадцать, она требует, чтобы я не нежничал с ней. Хотя я не понимаю, какая ей разница.
- Они только что открылись, наверное, повара еще просто не освоились. Ничего бы с тобой не случилось, если бы ты проявил больше терпимости, - сказала сестра за чашкой кофе, который выглядел как гадкий жидкий кофе.
- Может, и так, однако, на мой взгляд, отставить гадкую еду - это тоже мнение, имеющее право на жизнь, - сказал я.
- И с каких это пор ты у нас такой крутой? - спросила сестра.
- Пытаешься на мне сорваться? - спросил я. - Месячные?
- Отстань. Что ты за чушь порешь? Почему я должна это от тебя выслушивать?
- Да ладно, не кипятись. Я же точно знаю, когда у тебя были первые месячные. Довольно поздно, поэтому ты с матерью к доктору ходила.
- Не заткнешься, влеплю тебе сумкой! - прикрикнула на меня она.
Поняв, что она не на шутку рассердилась, я замолчал.
- У тебя на все вокруг слишком ограниченный взгляд, - сказала она. - Ты видишь и критикуешь только недостатки, даже и не пытаешься увидеть что-нибудь хорошее. Если что-то не соответствует твоим критериям, ты к этому и не притронешься. Когда это постоянно видишь рядом, так на нервы действует.
- Но это ведь моя жизнь, а не твоя, - сказал я.
- А еще ты делаешь больно другим и причиняешь хлопоты. Вот и тогда, когда ты дрочил все время.
- Дрочил? - переспросил я с удивлением. - Это еще что за новости?
- В старших классах ты часто дрочил, потом простыни грязные были. Я это прекрасно знаю. А ты знаешь, как потом отстирать сложно? Хочешь дрочить, так хотя бы простыни не пачкай. Вот я и говорю, сплошные хлопоты от тебя.
- Приму к сведению, - сказал я. - А что касается твоих слов… Я повторюсь, у меня своя жизнь, что-то я люблю, а что-то - нет. С этим ничего не поделаешь.
- Но ты делаешь больно окружающим, - сказала сестра. - Почему ты не пытаешься идти навстречу людям? Почему не пытаешься увидеть положительную сторону? Почему хоть немножко не пытаешься потерпеть? Почему ты не взрослеешь?
Этим замечанием она меня немного задела.
- Я взрослею. Я терплю и вижу положительные стороны. Просто дело в том, что я вижу не то же самое, что ты.
- Сколько пафоса. Вот поэтому в свои двадцать семь так и не завел приличной девушки.
- У меня есть подруга.
- Ты же просто спишь с ней, - сказала сестра. - Ведь так? Неужели тебе так нравится ежегодно менять партнерш, с которыми ты спишь? Разве есть во всем этом смысл без понимания, любви, сочувствия? Это же ничем не отличается от мастурбации.
- Раз в год я не меняю, - сказал я без сил.
- Да какая разница, - сказала сестра. - Неужели так сложно настроиться на серьезный лад, жить серьезной жизнью? Неужели ты не хочешь повзрослеть?
На этом наш разговор закончился. Что бы я потом ни говорил, она почти ничего не отвечала.
Я толком не мог понять, почему она заняла такую позицию в отношении меня. Еще год назад казалось, что ей нравится моя разгильдяйская жизнь, и, если мои чувства меня не подводят, она даже в определенном смысле восхищалась мной. Критика началась с того момента, как она начала встречаться со своим женихом.
Это нечестно, думал я. Мы общались с ней двадцать три года. Мы были дружны, могли откровенно поговорить о многих вещах и почти не ссорились. Она знала, что я дрочу, я знал о ее первых месячных. Она знала, когда я впервые купил презерватив (мне было семнадцать), а я знал, когда она впервые купила кружевные трусики (ей было девятнадцать).
Я ходил на свидания с ее подружками (разумеется, не спал с ними), она встречалась с моими друзьями (уверен, что не спала с ними). Так мы росли. И наши дружеские отношения изменились за год. Чем больше я об этом думал, тем больше сердился.
Мы расстались возле универмага напротив станции, сестра сказала, что хочет посмотреть обувь, а я вернулся домой. Позвонил своей подруге. Ее не оказалось дома. Ничего удивительного. Что может выйти из затеи позвонить вдруг в два часа дня в воскресенье и позвать девушку на свидание. Я положил трубку, полистал страницы записной книжки и набрал телефон другой девчонки. Студентка, с которой мы познакомились на какой-то дискотеке. Она была дома.
- Может, выпьем? - предложил я.
- Еще же только два часа, - сказала она недовольно.
- Время не проблема. Пока будем пить, наступит вечер, - сказал я. - Я знаю отличный бар, откуда можно смотреть на закат. Если не окажемся там часа в три, потом хороших мест не найдем.
- Вот пристал, - сказала она.
Но тем не менее пошла со мной. Наверное, у нее был добрый характер. На моей машине мы поехали вдоль побережья чуть дальше Йокогамы, где и был, как я обещал, бар с видом на море. Там я выпил четыре стакана бурбона "I. W. Нагрег" со льдом, а она выпила два бокала бананового дайкири. БАНАНОВОГО ДАЙКИРИ! Там мы и наблюдали закат.
- А ты сможешь за руль сесть, столько выпив? - спросила она с беспокойством.
- Не волнуйся, - ответил я. - У меня рефлексы заторможенные.
- Заторможенные рефлексы?
- Нужно стакана четыре выпить, и тогда становятся как у остальных. Поэтому тебе не о чем беспокоиться. Порядок.
- Ну и ну… - сказала она.
Затем мы вернулись в Йокогаму, поужинали, поцеловались в машине. Я предложил пойти в гостиницу, она отказалась.
- У меня сейчас тампон.
- Можно вытащить.
- Без шуток. Всего второй день.
Ну и ну, подумал я. Что за день такой. Знай я об этом, надо было подружку с самого начала звать. Думал, в кои-то веки спокойно проведу день с сестрой, потому на это воскресенье не строил никаких планов. А теперь вот как все обернулось!
- Извини. Не вру, - сказала девчонка.
- Да ладно. Не бери в голову. Ты ни при чем. Я сам виноват.
- Ты виноват в том, что у меня месячные? - спросила девчонка с таким лицом, будто не совсем понимала меня.
- Да нет. Навязался тебе в компанию.