- Я стою тут на карауле, - отвечал я.
- На карауле? А что у тебя есть?
- Вот пика есть, - стал показывать я не без гордости. - Сабля вот. Есть железный шелом.
- Шелом! - закричал он так пронзительно, что волосы у меня на голове встали дыбом. - А баран? Баран у тебя есть?
- Барана нет, - твердо отвечал я, сжимая пику.
- А у кого он есть? Черный баран с белой ноздрей? Он должен быть принесен в жертву завтра к полудню, иначе стране грозят неисчислимые бедствия!
Я не знал, у кого есть такой баран. По правде говоря, мне никогда не доводилось видеть черных баранов с белыми ноздрями. А сколько я этих баранов видел, даже не упомню. Сотни баранов выпас я за свою жизнь. И лошадей. Лошадей я тоже много пас. Так я Великому Духу Балбану и сказал.
- Постой, - произнес он, захваченный новой мыслью. - Караульщик, ты почему меня слышишь? Где шаман?
Я огляделся. Никаких шаманов поблизости было не видать. Передо мной расстилалась степь, смутно белела дорога. Царила тишина - стогласый хор сверчков разом умолк.
- Великий Дух Балбан! - позвал я несмело.
- Ну чего тебе? - недовольно отозвался голос.
- Ни одного шамана поблизости нет.
- Ни одного? Так-таки ни одного?
- Ни единого.
Дух замолчал. Чувствовалось, что он погрузился в глубокие раздумья, и раздумья эти касались меня.
- Хорошо, - произнес он наконец, и в голосе его слышалось сомнение. - Пойду поищу шамана.
- Великий Дух Балбан! - позвал я снова.
- Ну что опять?
- А мне что делать?
- Как что делать? - завопил он так оглушительно, что волосы опять поднялись дыбом у меня на голове. - Стоять на карауле!
- А как же твое поручение? Передать его?
Но он мне ничего не ответил. Он исчез.
Весь остаток ночи я простоял без сна, раздумывая об этом необыкновенном приключении, и много мыслей роилось в моей голове.
МАХ
Наутро я отправился к бегу. Сначала меня остановили нукеры на дальних подступах к шатру.
- Срочное сообщение для Гога! - что есть сил завопил я им в лицо.
Они отшатнулись.
- От кого? - неуверенно спросил один.
- От Великого Духа Балбана! - завопил я в ответ так, что они присели.
Переглянувшись, они повели меня к нукерам второго круга. Там повторилось то же самое. Когда я, окруженный толпой нукеров, предстал перед бегом, голоса у меня совсем не осталось.
Бег кушал. Перед ним стояло огромное блюдо с пловом, и он погружал в него щепоть, выуживал горстку жирного риса вперемешку с кусками мяса и отправлял в рот. Так он кушал, равномерно и раздумчиво. Когда меня ввели в шатер, блюдо почти опустело. Бег поднял задумчивый взгляд и узрел меня.
- Кто таков? Зачем тут? - спросил он высоким голосом.
С момента моего наречения прошли годы. Бег постарел. Стал лысый и совсем толстый. Под глазами появились мешки.
Я открыл рот и прохрипел:
- Слушай, Шумбег! Так говорит Великий Дух Балбан!
- Кто это такой? - не слушая меня, спросил бег, обращаясь к нукерам. Они не решались ответить, переминались с ноги на ногу.
- Кто осмелился пустить? - завизжал бег, багровея.
И тут голос вернулся ко мне. Вот какое чудо - не явление Великого Духа Балбана в ночи, не послушные моему слову нукеры, а вот это: голос неожиданно вернулся ко мне.
- Слушай, Шумбег! - заревел я так, что за стенкой шатра тревожно заржали лошади. - Так говорит Великий Дух Балбан: заколи черного барана с белой ноздрей, а не белого с черной! Так говорит Великий Дух, Шумбег, и если ослушаешься, то горе тебе, и родным твоим, и близким твоим, и близким близких твоих, и родным родных твоих, - ибо так говорит Балбан, Дух Всемогущий!
После этих слов шатер бега неожиданно наполнился шаманами - они молча лезли отовсюду, некоторые даже приподнимали полы шатра и вползали внутрь на животе. Уже не нукеры окружали меня - шаманы. Столько шаманов, собравшихся в одном месте, я в жизни не видел. Некоторые были оборванные и грязные, некоторые - гладкие и сытые. Был тут и Болбочу, совсем опухший, шатающийся, непонимающе поводящий глазами вокруг.
- Человек, - обратился ко мне высокий мрачный шаман со спутанной бородой и черными запавшими глазами, - кто говорил с тобой? Кто надоумил тебя прийти сюда?
Я открыл рот, но голос опять отказался повиноваться мне. Я выдавил из себя несколько жалких хрипов.
- Отвечай! - нахмурился шаман. Другие окружили меня так тесно, что стало трудно дышать. Мне буквальным образом заглядывали в рот.
- Великий Дух Балбан, - наконец сумел выдавить я.
- Не лукавь, - еще пуще нахмурился высокий шаман. - Дух Балбан никогда не говорит сам. Какой дух повелел тебе говорить к бегу?
- Дух Балбан, - вымолвил я. Толпа шаманов вокруг дружно вздохнула, и тут же поднялся крик:
- Балбан… врет он… никогда… сам не говорит… Балбан…
Высокий шаман мановением руки восстановил тишину.
- Великий Дух Балбан давно не говорит ни к кому из нас, - наставительно произнес он. - Ты, поди, услышал это имя где-то, а теперь треплешь языком. Признайся! От кого ты слышал это имя?
- От него самого, - отвечал я довольно угрюмо. - От Великого Духа Балбана.
- Как ты мог его слышать? Ты что, шаман?
- Нет.
- А кто же ты?
- Я караульщик.
Поднялся смех. Высокий шаман мановением руки остановил его.
- К тебе, караульщику Шепчу, говорил Великий Дух Балбан, - раздельно произнес он, - который уже много лет как запер свои уста для нас, его служителей. Что же он сказал тебе?
Мой страх прошел, скованность отпустила меня. Я огляделся и произнес:
- Он велел, чтобы к полудню был заклан черный баран с белой ноздрей. Сказал, чтобы не резали белого барана с черной. Он особенно на этом настаивал.
Вокруг снова раздался дружный вздох.
- А почему? - спросил высокий шаман насмешливо. - Он не разъяснял?
- Нет, - честно сказал я. - Тут он узнал, что я не шаман, а караульщик.
Снова поднялся смех. Кто-то особенно противно квакал над ухом и повторял:
- Караульщик, кво-кво! Квараульщик!
Я не глядя двинул локтем, и тот, над ухом, задохнулся.
Тут стена шаманов передо мной дрогнула под чьим-то натиском, шаманы разлетелись в стороны, и я узрел бега, тяжело дышащего, пунцового от гнева. Он что-то кричал, уставив на меня палец. Из-за общего шума я никак не мог разобрать его слова. Неожиданно шаманы как по команде умолкли, и голос бега пронзительной иглой вонзился мне в уши.
- Предатель! - визжал он. - Кто тебя подослал?
Этот голос вызвал во мне обиду. Вернее, она была во мне, эта обида, но до сего момента не находила выхода, не ведала, на кого излиться. Она спала, и вот теперь этот пронзительный голос разбудил ее. Она подняла голову, огляделась и сообщила, что меня обидел бег. Я спросил себя: "Шепчу, разве не ты темными ночами стоял на часах, защищая покой этого человека? Разве не терпел издевки и попреки мерзкого Чуйхулу? Разве не тебе явился Великий Дух Балбан, который никому не являлся, а вот тебе явился и передал свою волю? И вот за все это тебя, честного, называют предателем? Ответь этому бегу, Шепчу, ответь так, чтобы он услышал".
- Предатель! - не переставал визжать Шумбег.
Шаманы угрожающе и согласно гудели.
Я громко произнес:
- Шумбег!
Тот замолк и уставился на меня.
- Ты слышал волю Неба, - продолжал я. - Великий Дух Балбан передал тебе свою волю. Подчинись или приготовься встретить его гнев. Ибо не пощадит его гнев ни тебя, ни род твой, ни окружение твое. Так сказал мне Великий Дух Балбан!
Твердым голосом, без остановки и без заминки произнес я все эти слова, и все это время в шатре стояла такая тишина, какая бывает в глубоких пещерах, куда не проникает солнечный свет.
А потом разразилось. Поднялся страшенный крик. Меня начали таскать туда-сюда, рвать одежду, рвать уши, щипать, колотить, ругать, и пуще всех усердствовал сам бег. На меня насело столько людей, что в шатре для всех не хватило места, и мы все выкатились наружу и принялись кататься по земле, кусаясь, царапаясь и волтузя друг друга что есть сил. Спрятав для безопасности лицо на чьем-то толстом брюхе, я вслепую тыкал куда-то кулаком и каждый раз попадал, с удовлетворением слыша взрывы ругательств и вопли:
- Ай! Он попал мне в глаз! Оу-у-у! Мое ухо! А-а! Нос, нос!
Наконец меня выволокли из-под груды дерущихся, возящихся тел и куда-то поволокли. До этого мне приходилось слышать, что у бега есть специальная повозка-тюрьма, черная, с узкими зарешеченными оконцами. Выяснилось, что она действительно существует, потому что туда меня и засунули. Снаружи упали тяжелые засовы.
Я оказался в неволе.
Не знаю, сколько времени я провел в тюрьме бега. Возможно, всего пару дней, но внутри было так темно, что я совсем потерял счет дням. Ни единого солнечного луча не проникало в тюрьму. Темно и одиноко было в тюрьме у бега. Правда, то и дело открывалась дверь, и внутрь проскальзывал то один шаман, то другой. Все они пытались выведать у меня, что еще сказал мне Великий Дух Балбан. И всем я говорил одно и то же, передавая мельчайшие подробности нашего разговора, а со временем научившись подражать голосу Великого Духа. От раскатов моего голоса дрожала темница, а шаманы против своей воли сгибали спины и кланялись. Но потом на смену одному исчезнувшему приходил другой, и вновь слышал я вкрадчивый голос, выведывающий подробности. Каждый приносил еду, и надо сказать, еду очень вкусную, потому что каждый старался таким образом меня задобрить. Но я повторял одно и то же. Одни и те же слова я говорил им, потому что не мог прибавить ничего от себя.
Наконец, ко мне пришел очередной шаман, в котором я скоро узнал того высокого, мрачного, со спутанной бородой, который допрашивал меня в присутствии бега.
- Человек, - обратился он ко мне, и был его голос исполнен необычного волнения, - припомни хорошенько, какого барана повелел заколоть Великий Дух Балбан?
Я улыбнулся в темноте. Неизвестно сколько времени они держат меня тут потому, что не поверили ни единому моему слову, а сами тишком просят моего совета. Обдумывая это, я молчал и улыбался в темноте.
- Человек! - позвал шаман. - Жив ли ты?
- Говорил ли ты с другими шаманами? - спросил я его из темноты, в которой находился неизвестно сколько времени, потому что ни единого солнечного луча не проникало в мою темницу.
- Говорил, - подтвердил он. - Но все они говорят одно и то же, словно подслушали слова друг дружки.
- Нет, - сказал я, начиная терять терпение. - Они не подслушивали чужих разговоров. Они все были тут, у меня. Все старались меня разговорить, как будто я скрываю что-то. Но я ничего не скрываю. Хочешь, я повторю тебе то же, что сказал им?
- Так это был черный баран с белой ноздрей? - уныло спросил он.
- Да.
- Не белый с черной?
- Нет!
Он вздохнул в темноте.
- Человек, ты уверен? - спросил он.
Тут мне стало любопытно. Признаться, до этого я не думал, зачем надо резать черного барана с белой ноздрей. Сказано, что надо зарезать, - значит, надо зарезать. Все-таки Великий Дух Балбан сказал, не Шалбан-ага. Значит, угоден ему именно этот баран, хоть сам баран об этом наверняка и не подозревает, ходит себе, бякает, совершенно неотличимый в отаре от сотен других баранов. Летом отгоняют его на горные пастбища, где ест он сладкую горную траву, зиму проводит в теплой кошаре, жует вкусное сено. Такова баранья жизнь. Но вытаскивают его из гурта, подметив редкий окрас, и тащат на заклание.
- Да чего он вам дался-то, этот баран? - спросил я в сердцах.
Шаман аж руками на меня замахал.
- Тебе об этом знать нельзя! - зашипел он. - Скажи спасибо, что в живых остался… Но скажи же, скажи: точно ли черный баран с белой ноздрей?
- Что, белого заклали? - спросил я.
Он промолчал, но по его молчанию я понял, что да, заклали белого. Молчал он долго. Мне даже показалось, что он уже ушел, и только то, что я не слышал скрежета тяжелых засовов, разубеждало меня в этом.
- Человек! - наконец позвал он. - Ты слышишь?
- Слышу, - отозвался я.
- Я не знаю, говорил ли к тебе Великий Дух Балбан или не говорил, - произнес он. - Но тебе надо покинуть урду. Ты слышишь?
- Как же я уйду? - спросил я. Мне было удивительно, что он такое говорит. Ведь я находился на службе у бега, был его нукером. А этот шаман говорит: уходи. Удивительно мне было это слышать.
- Я скажу, что тебя забрал Дух Балбан, - произнес голос шамана в темноте. - Так ты был наказан за хулу. Ты слышишь?
- Слышу, - сказал я. - Но куда мне идти?
- Отправляйся домой. Никто тебя искать не станет.
Ощупью я пробрался к нему, и он помог мне выйти наружу. Снаружи была ночь, беззвездная, безлунная. Он куда-то вел меня. Потом я услышал лошадиное фырканье - он подвел мне коня. Я взобрался в седло. Только сейчас я понял, что свободен, что передо мною степь, что еще мгновение - и я помчусь домой. Мысли о матери, о Нишкни промелькнули у меня в голове.
И одновременно я чувствовал, что шаман хочет спросить меня. Он молчал, его высокая сутулая фигура маячила рядом. Он молчал, но еле сдерживался, чтобы не спросить меня, не задать вопрос, не удостовериться окончательно. И я ответил на этот незаданный вопрос, ответил успокаивающим тоном:
- Нет. Это был не белый баран с черной ноздрей. Дух Балбан говорил о черном баране с белой. Черного барана с белой ноздрей должны были вы заколоть. Заколот должен был быть черный баран с белой ноздрей, а не белый баран с черной. Так велел Великий Дух Балбан.
Я услышал в ответ тяжелый вздох. Не прощаясь шаман повернулся и исчез в темноте.
Я пришпорил коня.
ДЫР
Я вспоминал о том шамане, когда мне попадался на глаза этот, который жил с нами в доме человека Джованни. С нами он не общался. Он спускался вниз только вечером, молча ел в сторонке и потом исчезал. Временами я чувствовал спиной его сверлящий взгляд. Где он пропадает днем, я долго не знал.
Движимый любопытством, я начал расспрашивать сбегутов. Они только снисходительно улыбались. Шаман их не интересовал. Они относились к нему как к ручью, журчащему в стороне, у дороги, или как к грому, гремящему в отдалении. Отношения между ними и шаманом были выяснены раз и навсегда. Равным образом он не интересовался ими. Правда, он пытался иногда повлиять на них, усовестить, напускался на них с неожиданными упреками. Но, как я уже сказал, к этим упрекам они относились равнодушно, выслушивали его, посмеиваясь, и ничего не говорили в ответ. Он бесился, ругался, грозил, а потом уходил. И они, казалось, тут же забывали о нем.
Когда я принялся расспрашивать их о том, что он здесь делает, они вначале тоже посмеивались. Видимо, так они пытались донести до меня, что этот предмет не стоит моего любопытства. Главное, говорили они, в том, что я сбежал. Да, это было главное - они считали меня сбегутом, хоть и не явным. Но я не был сбегут. Меня просто интересовало, что делает здесь шаман. Я просто любопытствовал. И чем дольше они не отвечали мне, тем больше разгоралось мое любопытство. Под конец оно разожглось до такой степени, что на нем можно было готовить пищу.
- Он что, сбегут? - допытывался я у Топчу.
- Да нет, - отвечал он.
- А что же он тогда здесь делает?
- Да вот, живет, как все.
- А почему здесь? Почему не в Магоге?
- Отстань ты от меня, друг Шепчу, - задушевно отвечал он.
- Но он ведь шаман? Шаман или нет?
- Ну шаман.
- Тогда почему он сбежал?
Но ни одного ответа я от Топчу так и не добился. Тогда я стал допрашивать Языгу. Тот стал бегать от меня. Так и пошло: стоит мне появиться утром на кухне, как все начинают из кухни расходиться. Бывало, даже на работу с собой не брали, лишь бы избавиться от меня.
Был среди сбегутов один, совсем молодой, робкий и незаметный, по имени Тишебай, человек из хосуна Шурши. Я знал только, что его, одного из очень немногих, тоже нарекли во время особой церемонии, как и меня, и сделал это шуршийский Гамбег. Казалось, последствия этого наречения Тишебай пережил гораздо тяжелее, чем я, потому что он почти все время молчал, даже когда его спрашивали, словно воспоминания о той церемонии постоянно стояли перед его глазами.
И вот этого молчаливого человека я тоже стал расспрашивать о шамане.
- Тишебай, - сказал я, - вот ты сбегут. А шаман - он тоже сбегут?
Тишебай перевел на меня свой ничего не выражающий взгляд, но ничего не ответил. Тогда я спросил еще раз:
- Вы - понятно, вы сбегуты. А вот, к примеру, шаман - он-то что здесь делает?
И тут произошло чудо. Тишебай заговорил. Мало того - он ответил на мой вопрос! Он произнес:
- Карту чертит.
И едва заметно улыбнулся.
Карту? Какую карту? Мне стало любопытно - какую карту.
- Какую карту? - спросил я.
- Карту земли Огон, - ответил Тишебай.
Карту земли Огон! А вот интересно, зачем это ему понадобилось - чертить карту земли Огон? Об этом я тоже спросил Тишебая.
Он удивленно посмотрел на меня, словно я не понимал каких-то совсем простых вещей.
- Он вернется в Магог с картой, - сказал он. - И, может, тогда духи заговорят с ним.
Так вот оно что! С шаманом не разговаривают духи. Я прежде слыхал о таком. Был у нас в округе шаман, от которого отвернулись духи. Совсем с ним перестали разговаривать. Он их и так, и сяк, и улещивал, и всякое другое - жертвы разные приносил. А они - ни слова. Не говорят к нему, ни в чем не наставляют, не приказывают пойти и передать людям предупреждение о надвигающейся беде. А ведь он потомственный шаман был, в каком-то поколении. Но разлюбили его высшие силы, и стал он как глухой. Что с ним стало потом - не знаю, но был он, без сомнения, несчастный человек.
Так значит, и с нашим шаманом перестали разговаривать вышние силы. И он добровольно отправился в изгнание, чтобы трудами на пользу родины восстановить расположение Великих Духов. Вот почему он держится особняком, не общается со сбегутами - он собирается вернуться в землю Магог! Мне стало жалко шамана. А вдруг духи не снизойдут к нему, даже когда он принесет карту? Ведь он бегу принесет карту, не Великим Духам. А угодно ли это им? Откуда вообще взялась такая мысль - картой завоевать расположение Неба? Возможно ли вообще вернуть себе расположение духов? Много разных мыслей посещало меня, когда я раздумывал над этим.
А шаман что-то совсем пропал. Его не было видно уже несколько суток, и к ужину он не являлся. Даже сбегуты и те забеспокоились. Правда, беспокойство их преимущественно выливалось в шутки.
- И где наш шаман? - начинал Топчу.
- Верно, пошел яблоки собирать, - с серьезным лицом подхватывал Языгу.
- Нет, он хочет исходить всю землю Огон, чтобы лучше начертить свою карту, - вторил Обойду.
- Точно. Он хочет нанести на нее все яблоневые сады, - говорил Топчу.
- И виноградники, - добавлял Языгу.
Даже смирный Тишебай и тот находил пару едких словечек в адрес отсутствовавшего. Только я сидел молча, потому что мне не хотелось говорить. Я думал об участи возвращающегося в родные неприветливые земли, возвращающегося с поклоном, с подношением. Горька такая участь, и тяжело думать об этом.